ВЫСОЧАЙШИЙ УРОВЕНЬ национально-религиозного само­сознания стал на Руси результатом пятивекового (XI-XVI вв.) цер­ковного воспитания и напряженного размышления народа о сво­ем высшем предназначении и промыслительно определенном мес­те России в истории человечества. С момента Крещения в 988 году по Р.Х. практически все дошедшие до нас литературные памятни­ки — от "Слова о законе и благодати" митрополита Илариона и до анонимного "Домостроя", летописных сводов и народных "духов­ных стихов" — отражают безраздельную поглощенность русской души вопросами религиозно-нравственного самосовершенствова­ния.

Процесс этот завершился в XV-XVII веках формированием все­стороннего церковно-государственного мировоззрения, полно и ярко выразившегося в общественной деятельности преподобного Иосифа Волоцкого и пророческих посланиях инока Филофея, дер­жавных деяниях Грозного царя Иоанна и молитвенной благодати его "освятованного" сына Феодора. В основании этого мировоз­зрения лежала великая мессианская идея о России как о последнем прибежище благочестия; стране, промыслительно предназначен­ной Самим Господом для исповеднического и страстотерпческого подвига хранения Истин Христовых посреди всеобщей апостасии, вероотступничества и "мерзости запустения" антихристова царства "последних времен".

Ясно, что столь напряженная духовная жизнь нации требова­ла своего выражения не только в литературных и летописных про­изведениях, но и в деяниях власти, отражавших ее самосознание выразительницы всенародных чаяний и святынь. Уже Иоанн Гроз­ный далеко не случайно утвердил на Красной площади в качестве мистического центра России образ Христовой Голгофы — Лоб­ное место.

 Похоже, что мистический смысл этого сооружения был ясен не только его создателям Большевики, захватив власть в России, первоначально не стали разрушать Лобное место и даже какое-то время использовали его в качестве политической трибуны Но позже, с возведением мавзолея Ленина, они перестроили площадь так (насыпав слой земли до трех метров высотою), что Лобное место перестало быть господствующей позицией в архитектурном ансамбле площади, отдав этот приоритет мавзолею

Несколькими десятилетиями спустя Борис Годунов намеревался построить на Боровицком холме величественный Воскресенский храм по точному образу и подобию Иерусалимс­кого.

Смута не позволила запечатлеть это намерение в камне, но полстолетия спустя царь Алексей Михайлович и патриарх Никон осуществили-таки сей замысел строительством Ново-Иерусалимского монастыря на Истре ("русском Иордане") близ Москвы.

Но наиболее полно отражали национально-государственное самосознание Руси те юридические, правовые акты, которые власть — равно светская и духовная — стремилась положить в ос­нову жизни общества. Из века в век они пополнялись и совершен­ствовались до тех пор, пока, наконец, не была предпринята попыт­ка создания комплексного и полного законодательного свода...

*  *  *

ЛЕТОМ 1648 года специальным повелением царя Алексея Ми­хайловича была создана думская комиссия по систематизации всех действующих на территории России законоположений и по учету новых правовых потребностей растущей российской государствен­ности. Возглавил комиссию боярин князь Одоевский. В состав ее, кроме руководителя, вошли еще два боярина, один окольничий и два дьякона.

Непосредственным поводом к осознанию необходимости такой работы послужила очередная смута — бунт московского посад­ского люда. На созванном 16 июля 1648 года земском соборе группа дворян подала челобитную с просьбой о составлении Уложения, "чтоб вперед по той Уложенной книге всякие дела делать и вер­шить", — и работа закипела. С самого начала деятельность ко­миссии Одоевского не ограничивалась чисто бюрократической компановкой уже существующих правовых актов. Не замыкаясь в тесных рамках московского "приказного", чиновничьего мирка, ее представители наладили соотрудничество с широкими слоями про­винциальных представителей, уполномоченных доверием местных избирателей.

В результате в основание итогового документа был положен широчайший спектр материалов — от византийских правовых ко­дексов и памятников права Великого княжества Литовского до кол­лективных челобитных столичных и провинциальных дворян, по­садских людей, а также указные книги московских приказов и пре­жние Судебники, имевшие хождение на Руси со времен "Русской правды" Ярослава Мудрого.

Начиная с сентября 1648 года наработанный комиссией зако­нодательный материал стал поступать на обсуждение "лутчих лю­дей", съехавшихся в Москву по указу Государя. В процессе этого обсуждения возник дополнительный и весьма энергичный импульс законодательной инициативы "снизу", выразившийся в подаче множества челобитных по целому ряду важнейших проблем внут­риполитического устройства Московского государства. Слушание проекта Уложения проходило на соборе в двух палатах: в одной под председательством царя заседала Боярская Дума и Освящен­ный Собор архиереев, в другой — выборные люди разных званий и чинов.

Только 29 января 1649 года было завершено окончательное со­ставление и редактирование Уложения. К сожалению, значимость соборной "технологии" принятия этого важнейшего акта долгое время не сознавалась русскими историками во всей своей полноте. Раз за разом они предлагали недопустимо упрощенные схемы "пас­сивного согласия" выборных с предложениями, поступавшими "сверху", из думской комиссии Одоевского. К счастью, поздней­шие исторические изыскания позволили восстановить правду, по­казав активную роль представителей российской провинции и сред­них сословий (так называемых "гостей" и "черной сотни") в фор­мировании основополагающих статей Соборного Уложения.

Внешне это Уложение представляло собой длинный свиток, со­стоящий из узких бумажных столбцов с текстом, в конце которого стояли "своеручные" подписи участников земского собора (всего — 315), а по склейкам столбцов — скрепляющие подписи дьяков. С рукописного подлинника была тут же составлена типографская матрица, с которой документ был в течение одного лишь 1649 года дважды отпечатан невиданным по тем временам тиражом — по 1200 экземпляров в каждом издании.

Соборное Уложение по своей полноте и целостности не имело прецедентов не только в истории русского законодательства, но и в современной ему европейской юридической практике. Оно со­стояло из 25 глав, разделенных на 967 статей, и охватывало об­ласть государственного, административного, гражданского, уго­ловного права, регламентируя так же порядок судопроизводства. Уложение закрепило основные черты политического строя и пра­вовой системы России столь совершенно и качественно, что оста­лось основой русского законодательства на протяжении двух сто­летий, несмотря даже на крутые реформы XVIII века...

Нам, впрочем, важнее всего обратить внимание на две суще­ственные особенности Уложения, делающие его столь примечательным документом. Это, во-первых, его религиозно-мистическое обо­снование, и, во-вторых — целостность.

"В лето 7156-е, июля в 16-й день, — гласит преамбула Уложе­ния, — Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, Всея России Самодержец, в двадесятое лето возраста своего, в третье лето Богом хранимыя своея державы, советовал с Отцем своим и богомольцем, Святейшим Иосифом, Патриархом Московским и Всея России, и с митрополиты и со архиепископы, и с епископы и со всем Освященным Собором" о необходимости составления но­вого законодательного свода. Мировоззренческие основания это­го свода, — утверждают составители документа, — необходимо искать в "правилах Святых Апостол и Святых Отец и в градских (т.е. гражданских — прим. авт.) законех Греческих Царей (т.е. ви­зантийских императоров — прим авт.)".

Так определялся духовный, религиозно-мистический фунда­мент, на котором русское общество собиралось строить свою эко­номическую и политическую жизнь. Государевы бояре, окольни­чий и "думные люди", конечно, тоже принимали активнейшее уча­стие в составлении Уложения. И соборная грамота о них поминает тут же, но все же — вслед за "Освященным Собором". Есть и еще одна красноречивая деталь: "с митрополиты и со архиепископы" царь "советовал", а "с своими бояры" всего лишь "говорил" о де­лах составления свода.

В реальности, конечно же, политический вес боярской аристо­кратии и практическое влияние на течение государственных дел со стороны высшего чиновничества неизмеримо превышали воз­можности архиереев, но их формальное первенство было "первен­ством чести", подтверждавшим тот основополагающий для рус­ской жизни факт, что духовные ее надобности почитаются госу­дарством первостепенными и важнейшими по сравнению с любыми другими — телесными и чувственными.

Об этом же свидетельствует и расположение материала внутри самого Уложения. Его открывает не раздел о государственных пре­ступлениях и даже не параграф о злоумышлениях против священ­ной особы Самодержца, но специальная глава, перечисляющая проступки против веры и Церкви. "Будь кто иноверцем, или и рус­ским человеком, — провозглашает первая же статья (обратите вни­мание, что слово "русский" употребляется в значении вероиспо­ведном, как синоним понятия "православный"), — если возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на Рож-дшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на Честный Крест, или на святых Его угодников —про то сыскивать всякими сысками накрепко. А коли сыщется про то допряма — того богохульника, обличив, казнить, сжечь".

О смертной казни через сожжение русский правовой акт упоминает впервые, хотя случаи ее применения известны на Руси еще с XI века. Вместе с тем даже западные историки не смогли замолчать тот факт, что в отличие от "цивилизованной" Европы, сжигавшей своих подданных тысячами, Россия за свою историю ничего подобного не знала Всех сожженных на Руси еретиков можно пересчитать по пальцам. Как правило, уличенных в таких преступлениях отправляли в дальние монастыри с суровым уставом — на покаяние. Исключение власти сделали лишь дважды: в деле еретиков-жидовствующих и на процессе против вождей Раскола — оба раза ввиду особой тяжести преступлений и нераскаянности главных зачинщиков.

Вторая статья Уложения ограждает от поругания Церковь как источник животворящей благодати и мистическую опору народ­ного бытия. "Если какой бесчинник, — провозглашает она, — пришедши в Церковь Божию во время святыя Литургии, каким бы то ни было образом Божественной Литургии совершиться не даст — поймав его и сыскав про него допряма, что он так учинил, казнити смертию безо всякой пощады".

Во всех законоположениях, касающихся Церкви, поражает глу­бокое понимание ее внутренней, духовной природы, например — ясное сознание Литургии как мистического центра всей христиан­ской религиозной жизни, повреждение которого, лишая благода­ти Таинство Причастия, грозит непоправимыми последствиями для церковной деятельности. Характерна и еще одна черта, объясняю­щая столь пугающую многих нынешних "либералов" строгость приговоров. В отличие от гуманизма, провозгласившего земную, телесную жизнь человека высшей ценностью, христианство никог­да не признавало ее таковой, отдавая первенство душе, предназна­ченной Самим Богом для жизни вечной. Потому-то преступления против души, против Церкви (спасительницы этой души для Цар­ствия Небесного) без размышлений карались телесной смертью. Меньшим и временным злом закон пытался воспрепятствовать злу неизмеримо большему, вечному...

Что касается целостности Уложения, то это его замечательное качество немало способствовало расцвету православной россий­ской государственности. Соборное Уложение, благодаря своей полноте, свело воедино правовые основы самых разных областей общественной жизни, создав таким образом гласную, открытую, законодательно сформулированную базу межсословного взаимо­действия, на основании которой в дальнейшем была выработана политика державного строительства Православной Империи.

Этот универсальный имперский документ создал предпосылки для присоединения Малороссии и Белой Руси, для внутриполити­ческой стабильности и бесперебойного функционирования меха­низмов государственной власти. Он же — в принципиальном, а не конкретно-практическом виде— еще понадобится нам (или нашим детям) для возрождения Святорусской Державы...

Соборная законодательная деятельность середины XVII века и сегодня подает нам высокий пример для преодоления в будущем нашей правовой ущербности. Не подлежит сомнению, что после восстановления подлинной национальной государственности од­ной из первейших задач русского общества станет восстановление духовной связи российского законодательства с Соборным Уло­жением и Основными законами Российской Империи. И труд этот ни в коем случае не будет уделом исключительно правоведов-спе­циалистов, но, как встарь, — всех "лучших людей" необъятной Зем­ли Русской!

ЦИВИЛИЗАЦИИ ДУХОВНЫЕ И ЧУВСТВЕННЫЕ

ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ РУССКОЙ СОБОРНОСТИ

ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА