К ПОНИМАНИЮ драматических судеб русской христианской государственности невозможно приблизиться, минуя тему взаимо­отношений России с Западом, которые на протяжении последних трех столетий во многом определяли всю мировую политику. Ко­леблясь в широких пределах от глухой враждебности до жестоко­го военного противостояния, эти отношения несомненно имели в своем основании нечто более глубокое, чем обычные политичес­кие и экономические противоречия, неприязнь католичества к Православной Церкви или борьба за сферы влияния в колониаль­ных владениях.

Один из главных западных стратегов, известный и влиятельный идеолог современ­ного мондиализма Збигнев Бжезинский высказался недавно о причинах и результатах нынешней русской смуты весьма откровенно. "Россия — побежденная держава, — сказал он. — Она проиграла титаническую борьбу. И говорить "это была не Россия, а Советский Союз" — значит бежать от реальности. Это была Россия, названная Советским Союзом. Она бросила вызов США (читай — западному миру — прим. авт.). Она была побеждена. Сейчас... не надо подпитывать иллюзий о великодер­жавности России. Нужно отбить охоту к такому образу мыслей."Политические и экономические противоречия с завидным по­стоянством раздирали западный мир из века в век, регулярно взы­вая к жизни судороги жесточайшего военного насилия, опустошав­шего Европу. Вряд ли они могли достигать в отношениях с Росси­ей большего накала и поэтому, безусловно, не годятся на роль определяющего фактора в упорном противостоянии Запада и Руси. Религиозная, межконфессиональная вражда — фактор, конеч­но, более серьезный и значимый. К его анализу нам еще предстоит вернуться, но в данном случае следует признать, что и он не годится для всеобъемлющего объяснения. Во-первых, Запад сам поте­рял религиозное единство уже четыре столетия назад, что и стало причиной целой эпохи "религиозных войн" между католиками и протестантами. Так что очевидная враждебность Ватикана к Пра­вославию столь же яростно являла себя и в отношении к протес­тантизму. А во-вторых, начиная с XVIII века (когда европейские государства стали по сути своей секуляризованными, светскими) религиозный фактор утратил сколь-либо серьезное значение в по­литике Запада. И уж совершенно очевидно, что межконфессиональ­ные противоречия ни в коей мере не могут служить объяснением драматической истории XX столетия, отмеченного наиболее оже­сточенным противостоянием.

Наконец, борьба за сферы влияния в "третьем мире", столь ха­рактерная для нашего века и частично — для прошлого (когда в результате присоединения среднеазиатских стран Российская Им­перия вошла в непосредственное соприкосновение с гигантскими колониальными владениями Великобритании), никак не объясня­ет длительную и бурную предысторию конфликтов России с За­падным миром. Возможность практически реализовать проекты глобального политического господства в масштабах всей планеты появилась лишь недавно. Попытки ее воплощения в жизнь могут в какой-то мере объяснить эпоху "холодной войны", когда в смер­тельной борьбе столкнулись два взаимоисключающих проекта мирового объединения — "социалистический" и "либерально-де­мократический", — но и только...

В общем, для того, чтобы удовлетворительно объяснить рос­сийский феномен, привычных исторических стереотипов явно не­достаточно. Православное сознание легко минует это препятствие, обосновывая своеобразие русской судьбы исчерпывающе просто — промыслительным назначением России стать последним препят­ствием на пути всемирной апостасии. Отсюда — вся трагичность нашей истории, становящейся ареной столкновения добра и зла, спасающей благодати Божией и гибельных сатанинских соблазнов, высших порывов добродетельной души с низкими страстями и гряз­ными пороками, терзающими падшую человеческую природу. В такое объяснение легко укладывается вся русская история с мо­мента Крещения Руси и до наших дней, включая сюда проблему многовекового противостояния Запада с Россией.

Но нынешнему рационализированному и обезверившемуся "об­щественному мнению" такого объяснения явно недостаточно. По­этому для того, чтобы уяснить себе истинные причины интересую­щего нас явления, мы будем вынуждены обратиться к научной области, лежащей на стыке истории, философии и социологии. Если выводы, которые делаются на основании религиозных понятий с употреблением таких терминов, как "грех", "душа", "промысел Бо­жий", "благодать" и им подобных, кажутся некоторым скептикам лишенными необходимой убедительности, то, возможно, они ока­жутся более внимательными к заключениям, сделанным на "науч­ном" основании с применением понятий "культура", "право", "ци­вилизация", "легитимность" и т.п....

К слову, уместно будет заметить, что на самом деле "научная" терминология с точки зрения определенности и ясности не имеет никаких ощутимых преимуществ перед религиозной. Никто из ученых, например, так и не смог дать полное, корректное и практически пригодное определение понятиям "нация", "народ", "культура", "ци­вилизация", "нравственность" и десяткам иных, которые сплошь и рядом используются в специальной литературе с весьма произвольным значением. Люди, пользующиеся научной терминологией в расчете на ее определенность и внятность, впадают в самообман, основывающийся на тираническом господстве "общественного мнения". "Так принято", "так делают все" — был бы единственно честный ответ на вопрос о причинах выбора... Не проще ли признать, наконец, что существует огромная область нашей жизни в просторечии называемая "гуманитарной", где рационалисти­ческие научные методики и позитивистские философские схемы совершенно непригодны в качестве инструментов познания? Что в основе бытия Вселенной ле­жит великая Тайна Божия, открывающая себя верующему сердцу по мере его очищения от грехов и страстей?..

* * *

ВСЯ ДОСТУПНАЯ нашему обозрению история человечества является историей становления, расцвета, гибели и взаимодействия народов, культур и цивилизаций. Именно они являются субъекта­ми исторического процесса, главными действующими лицами гран­диозной драмы, развертывающей свое течение на пространстве веков и тысячелетий. Попытки "исторического материализма" оп­ровергнуть этот несомненный факт закончились полным провалом, а взрыв национализма на территории разрушенного СССР, выз­ванный неудержимым стремлением народов к восстановлению сво­ей культуры и религиозной самобытности, — зримо подтвердил первичность этих факторов по сравнению со всеми иными: поли­тическими, экономическими и им подобными.

Понимание того, что именно иррациональные, мистические, мировоззренческие особенности придают различным культурам неповторимое своеобразие и служат первопричиной их историчес­кого "притяжения" или "отталкивания", наметилось в русской на­уке еще в прошлом столетии. В сущности, это утверждение настоль­ко очевидно, что граничит с банальностью, и лишь страх "просвещенного" века перед неуловимым понятием "мировоззрения" (не поддающегося рационалистическому объяснению и не сводимого к логическим формулировкам) препятствует признанию этой ис­ториософской аксиомы.

Как бы то ни было, еще в 1871 году в Санкт-Петербурге това­риществом "Общественная польза" был издан ставший впоследствии знаменитым капитальный труд Николая Данилевского "Россия и Европа", в котором автор утверждал, что "естественная система ис­тории должна заключаться в различении культурно-исторических типов, как главной основы ее деления". Глубоко верующий чело­век и пламенный русский патриот, Данилевский был освистан всей "прогрессивной общественностью" России как ретроград и мрако­бес. На Западе, однако, его идеи получили неожиданно бурное раз­витие уже в начале нашего столетия — в связи с попытками евро­пейских интеллектуалов разобраться в причинах духовного кри­зиса, охватившего западный мир.

Освальд Шпенглер, немецкий писатель, философ и культуро­лог, в мае 1918 года выпустил в свет книгу под названием "Закат Европы", ставшую, по меткому выражению одного из рецензен­тов, настоящим "реквиемом по Западу".

Не лишен определенной поучительности и тот факт, что вожди коммунизма и фашизма — двух наиболее влиятельных социальных течений первой половины XX века — по-своему отреагировали на теорию Шпенглера. Муссолини расценил ее по­ложительно (несомненно в свете того, что "свежие" фашистские мировоззренческие ценности должны были, по его мнению, заступить место "отживших свое" ценностей Запада, чью скорую смерть предвещала книга Шпенглера). Ленин, наоборот, понимая полную несовместимость шпенглеровской методологии с догматами "исторического материализма", разгневался столь сильно, что именно книга статей Бер­дяева, Букшпана, Степуна и Франка, вышедшая в 1922 году и посвященная анализу "Заката Европы", послужила последней каплей в чаше терпения пролетарского лидера, распорядившегося выслать за рубеж строптивых профессоров, писателей и философов.

Нас, впрочем, в данном случае прежде всего интересует тот факт, что, подобно Данилевс­кому, Шпенглер тоже признал самобытные цивилизации главны­ми действующими лицами исторического процесса, своеобразны­ми кирпичиками в здании мировой истории, отличающимися друг от друга в первую очередь внутренним духовным содержанием и самосознанием народов, их составляющих.

Этой же точки зрения придерживался и Арнольд Тойнби, со­здатель всемирно известной теории развития человечества, один из столпов новейшей философии истории, насчитавший в ней око­ло двух десятков цивилизаций, в число которых милостиво вклю­чил и нашу, одухотворенную, как он совершенно справедливо заключил, религиозной идеей "Москвы — третьего Рима" и могучей "русской верой в высокое предназначение России".

Среди наиболее видных современных представителей этой ис­торико-философской школы нельзя не назвать профессора Самюэла Хантингтона, директора Орлингтонского института стратеги­ческих исследований. Причем особенно показательным является то, что его утверждения о столкновениях цивилизаций как о доми­нирующем факторе мировой политики становятся сегодня не столько теоретической схемой кабинетного историка, сколько ос­нованием для реальных геополитических концепций западных ру­ководителей самого высокого ранга...

Итак, факт наличия в нашей жизни цивилизаций, или куль­тур — устойчивых общественно-политических, нравственно-рели­гиозных, мировоззренчески - этических и национально-самобытных систем, являющихся главными субъектами мирового исторического процесса, — можно считать доказанным и общепризнанным фак­том современной науки. Открытым, однако, остается при этом глав­ный вопрос: какова их природа и, соответственно, истоки много­численных различий, столь ярко проявившихся, в частности, на примере взаимодействия России и Запада? Не ответив на него, мы не сумеем понять ни сокровенного смысла драматической судьбы, ни значения русской христианской государственности, ни духов­ной природы русской соборности.

Для того, чтобы разобраться в этом, не выходя за привычные рамки устоявшейся современной терминологии, нам придется об­ратиться к работам основоположников современной социологии, в первую очередь — к трудам Питирима Александровича Сорокина.

 Отнюдь не отвергая в принципе социологические и историко-философские труды, посвященные проблемам развития человечества, при всем уважении к благонамеренности их авторов - не могу все же не заметить, что человеку верующему гораздо более близкой и верной должна представляться иная точка зрения, ясно и образно выраженная, например, Шатовым в романе Достоевского "Бесы". "Ни один народ, — говорит Шатов, — еще не устраивался на началах науки и разума, не было ни разу такого примера... Разум и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так будут исполнять до конца веков. Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо... "Искание Бога" — как называю я всего проще. Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия есть единственно лишь искание Бога... Никогда не было еще народа без религии, то есть без понятия о добре и зле... Никогда разум не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, неизвестный до этого столетия. Полунаука — это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда..."

Достоевский порой высказывал мысли довольно далекие от истин церковного вероучения, но с точностью и верностью вышеприведенной цитаты трудно не согласиться. Воистину — всякий народ ищет своего Бога. И если для России этот Бог — Господь наш Иисус Христос, "смерть поправый и дьявола упразднивый", "пришедый в мир грешных спасти", то у Запада бог совершенно иной — это "князь мира сего", бог наживы и беспредельного эгоизма, бог тщеславия и корысти, о котором Священное Писание предуп­реждает — "сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога" (2 Сол. 2:3-4)! Борьба антихриста против Христа — такова в последней своей, духовной глубине первопричина антагонизма между Западом и Россией.

Судьба Сорокина весьма поучительна. Бедный русский эмиг­рант, до революции 1917 года — либерал, прошедший через тюрь­му за нелегальную деятельность, затем — депутат печально знаменитого Учредительного Собрания, профессор кафедры социоло­гии Петербургского университета, высланный большевиками из России в 1922 году, — Сорокин стал на Западе одним из "отцов-основателей" современной научной социологии. Начав новую жизнь за границей со скромной роли лектора Миннесотского уни­верситета, он сумел-таки сломить глухую оппозицию американ­ских академических кругов, завоевав славу "одинокого волка" от науки — совершенно самостоятельного, независимого и непред­сказуемого.

В 1930 году всемирно известный Гарвардский университет пред­ложил Сорокину возглавить только что учрежденный социологи­ческий факультет. В 1964-м, за четыре года до своей кончины, он стал председателем Американской социологической ассоциации, что всегда считалось актом высочайшего признания заслуг ученого...

"Всякая великая культура, — утверждал Сорокин, — есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивиду­альность, все составные части которой пронизаны одним осново­полагающим принципом и выражают одну, главную, ценность. Доминирующие черты изящных искусств и науки такой единой культуры, ее философии и религии, этики и права, ее основных форм социальной, экономической и политической организации, большей части ее нравов и обычаев, ее образа жизни и мышления (менталитета) — все они по-своему выражают ее основополагаю­щий принцип, ее главную ценность. Именно она, эта ценность, слу­жит основой и фундаментом всякой культуры".

Различие таких фундаментальных ценностей, согласно иссле­дованиям Сорокина, и определяет различие культур, являясь (добавим от себя) и главным фактором, определяющим характер их взаимодействия. При этом с течением времени, в ходе историчес­кого развития той или иной культуры ее принципиальные ценнос­ти могут меняться, меняя, соответственно, и весь уклад жизни, трансформируя сам культурный архетип. Не занимаясь специаль­но вопросами, связанными с православной государственностью ис­торической России, Питирим Сорокин, тем не менее, дал блестя­щее описание процесса апостасии, вероотступничества Западного мира, превратившегося за период времени после своего отпадения от полноты Вселенского Православия (в XI столетии) в оплот без­духовности и воинствующего антихристианства.

"Возьмем культуру средних веков, — писал он, разумея под сред­ними веками период единства христианской цивилизации в V-XI веках по Р.Х. — Ее главным принципом или главной истиной (цен­ностью) был Бог. Все важные разделы средневековой культуры выражали этот фундаментальный принцип, как он формулировал­ся в христианском Символе Веры.

Архитектура и скульптура средних веков были "Библией в кам­не". Литература тоже была насквозь пронизана религией и хрис­тианской верой. Живопись выражала те же библейские темы в ли­нии и цвете. Музыка почти исключительно носила религиозный характер... Философия была практически идентична религии и те­ологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужни­цей христианской религии. Этика и право представляли собой толь­ко дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и рели­гии. Семья, как священный религиозный союз, выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики конт­ролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы эко­номических отношений, которые могли бы оказаться прибыльны­ми (например, ростовщичество — прим. авт.), поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообраз­ные с чисто утилитарной точки зрения (такие, как благотворитель­ность — прим. авт.).

Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления — подчеркивали свое единство с Богом как высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру... Чувственный мир рассматривался только как временное "прибе­жище человека", в котором христианин всего лишь странник, стре­мящийся достичь вечной обители царствия Божия и ищущий, каксделать себя достойным, чтобы войти в нее. Короче говоря, сред­невековая культура была единым целым, все части которого выра­жали один и тот же высший принцип объективной действительно­сти: бесконечность, сверхчувственность, сверхразумность Бога — Бога вездесущего, всемогущего, всеведущего, абсолютно справед­ливого, прекрасного Создателя мира и человека".

Такую цивилизацию и культуру Сорокин предлагал называть "идеационной", в соответствии с ее стремлением к высшему транс­цендентному идеалу. На наш взгляд, проще и вернее было бы име­новать ее духовной, или соборной (в противоположность другой: плотской, индивидуалистической, чувственной). На Западе закат такой духовной культуры начался уже в XII веке, когда "появился зародыш нового — совершенно отличного — принципа, заклю­чавшегося в том, что... только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств — реально и имеет смысл". На Востоке ее преемственным носителем и храни­телем, вслед за павшей Византией, на долгие века утвердила себя Православная Россия.

Церковное вероучение, основывающееся на Божественном От­кровении, стало мировоззренческим основанием общественной и государственной жизни на Руси. Лжеименный, по слову святых от­цов, человеческий разум, воплотивший свои горделивые мечты в мировоззрении гуманизма, победил на Западе...

"Аз есмь Альфа и Омега, начаток и конец ... Сый и Иже бе и грядый, Вседержитель" (Апок. 1:8), — свидетельствует о Себе Гос­подь, утверждая теоцентричность мироздания, содержимого в бытии всемогущим Промыслом. "Управляет Бог вселенною, уп­равляет Он и жизнью человека во всей подробности ее. Закон та­кого управления прочитывается в природе, прочитывается в об­щественной и частной жизни человеков, прочитывается в Священ­ном Писании", — поучает Русская Православная Церковь устами своего святого подвижника, епископа Кавказского и Черноморс­кого Игнатия (Брянчанинова).

"Человек есть мера всех вещей", — возражает гуманизм слова­ми древнего языческого философа, провозглашая своим лозунгом воинствующий богоборческий антропоцентризм. Лукаво замаски­рованный демагогическими призывами ("Все во имя человека, все для блага человека!"), он на деле оправдывает, узаконивает и раз­вивает разрушительные пороки и страсти, терзающие грешное че­ловеческое сердце, разрушает понятия религиозного и нравствен­ного долга, порывает благодатную связь души с небесными источ­никами добродетели и духовных совершенств.

Не зря Маркс назвал коммунизм "реальным гуманизмом" — по сути своей коммунистическая квазирелигия лишь с беспощад­ной ясностью обнажила его богоборческое ядро, открыто проти­вопоставив Царствию Небесному безумное индивидуалистическое стремление к беспредельному земному преуспеянию. Современная западная цивилизация довела разрушительные принципы гуманиз­ма до их логического завершения, возведя эгоистический индиви­дуализм в мировоззренческий абсолют, беспощадно разрушив со­борные основы нормального человеческого общежития, окружив ре­лигиозным почитанием уродливый идол самообожающей гордыни — первопричину всякого зла и источник всех бед человеческих...

"Закон Божий есть высший религиозно-нравственный образец, посильное воплощение которого в несовершенную земную жизнь является смыслом и оправданием всего нашего бытия", — утверж­дает христианство. "Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой... Ибо какая польза человеку, если он приобре­тет весь мир, а душе своей повредит?" (Мр. 8:34-36), — повторяет Церковь слова Христа, отрицая самоценность "во зле лежащего" мира и пагубную самовлюбленность поврежденного грехом чело­веческого естества.

"Человек есть абсолютная ценность мироздания, — возражает гуманизм. —Долой "средневековое мракобесие" религиозного ас­кетизма, да здравствует свобода ничем не ограниченных и не стес­ненных естественных потребностей человека! Здесь, на земле наша жизнь, и мы должны взять от нее максимум возможного!" В такой системе мировоззренческих координат все нравственные импера­тивы христианства — любовь и милосердие, безгневие и верность, сострадание и нестяжательность — теряют смысл, уступая место корыстным понятиям "удовольствия", "пользы", "выгоды" и "це­лесообразности" ...

С течением времени пропасть, разделяющая две эти цивилиза­ции, становилась все глубже и глубже. А начиная приблизительно с XVI века, когда новая, чувственная, а по сути своей богоборчес­кая культура победила в Европе окончательно, Святая Русь и За­пад стали не просто разными мирами, но мирами-антиподами, мирами-антагонистами, исповедующими полярные, несовместимые друг с другом системы мировоззренческих ценностей. Формаль­ным правовым актом, зримо закрепившим позиции России в этом противостоянии миров, стало знаменитое Уложение царя Алексея Михайловича, соборно утвержденное в 1649 году.

СКВЕРНЫЙ ДA ОСКВЕРНИТСЯ ЕЩЕ; И ПРАВЕДНЫЙ ПРАВДУ ДА ТВОРИТ ЕЩЕ

ЦИВИЛИЗАЦИИ ДУХОВНЫЕ И ЧУВСТВЕННЫЕ

ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ РУССКОЙ СОБОРНОСТИ