ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

ПЛАМЕННЫЙ ПРИЗЫВ патриарха Гермогена, поплативше­гося за свою несгибаемую стойкость польским застенком и мед­ленной голодной смертью, все же сумел разбудить в русском наро­де здравый смысл и сознание содеянного. Медленно, но верно на­чала проявлять себя соборная энергия воссоединения, обретая в провинциях особый размах.

Вообще, во все продолжение междуцарствия наибольшая актив­ность, направленная на освобождение России от иноземцев, отмечается именно "на местах". Земщина волнуется, города и области сносятся друг с другом грамотами, поощряя сражаться за Веру и Отечество, просят взаимной помощи, денег, ратных людей. Более того, время от времени собираются местные соборы, "на которых граждане совещаются между собой, что предпринять, чтобы изба­виться от неприятеля."  При этом, если московские собрания, воз­водившие на престол Василия Шуйского и затем низвергавшие его, призывавшие на царство королевича Владислава, приобретали по­добие легитимности в основном благодаря участию бояр и неко­торой части епископата Русской Церкви, то последовавшие во вре­мя нарождения освободительного движения местные земские со­боры в Подмосковье, Рязани, Новгороде, Перми, Казани — как правило, отличались широким всесословным представительством. Чиновники и военные, крестьяне и торговцы, ремесленники и свя­щенники повсеместно вставали на защиту родной земли.

Эти стихийные сходы стали подлинной школой соборности. В мучительном поиске спасительного единства, в условиях кровавой междоусобицы и нравственного кризиса общества они торили до­рогу тому мощному движению, которое в конце концов изгнало иноверцев и восстановило нормальную жизнь в стране. Именно благодаря работе таких народных представительств было органи­зовано ополчение, сумевшее освободить Москву от поляков. И — такова мера народного понимания велений времени и политичес­ких требований момента — как только цель эта была достигнута, местные соборы прекратили свое существование. После оконча­ния смуты историки больше не встречают такой формы народной самоорганизации.

Вообще, надо сказать, что в годы лихолетья одновременно яви­ли себя и лучшие, и самые низменные свойства человеческой нату­ры, национальные качества как русских, так и инородцев, приняв­ших активное участие в русском разорении. Наибольшего напря­жения междоусобная брань достигла уже в ту пору, когда наглядным образом проявило себя народное стремление одолеть губительную гражданскую войну. Убийство предводителя рязанс­кого ополчения Прокопия Ляпунова, который одинаково может рассматриваться и как национальный герой, и как один из глав­ных смутьянов, обрушило надежды россиян на чисто механичес­кое — "политическое" или "дипломатическое" — разрешение меж­доусобицы: всем стало ясно, что смуту можно будет победить толь­ко на путях духовного объединения.

Но мощные корыстные интересы амбициозных лидеров враж­дующих сторон, казалось, стали неодолимым препятствием на пути всенародного примирения. И все же общая усталость от царящего беззакония в конце концов породила и общий интерес любыми путями навести в стране порядок. Даже преступная, антинародная политика московской боярской думы, желавшей посадить на пре­стол польского королевича Владислава, в итоге ставила своей це­лью умиротворение государства, пусть и ценой предательства на­циональных интересов России.

Помимо прочих бед, польско-литовский фактор во внешнепо­литической картине русской смуты был осложнен вмешательством конкурирующей шведской стороны. На севере Руси, преимуще­ственно в Новгороде, сформировалась партия, прочащая на мос­ковский престол шведского принца Филиппа. Враждующие между собой казаки, несмотря на различие кандидатур "в цари", тради­ционно желали природного русского государя, будь то "воренок" (сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек) или мнимые дети царя Феодора Иоанновича. В толще национального самосознания ис­подволь стало складываться представление, что прекращение сму­ты напрямую связано с решением вопроса о действительно закон­ной власти в России, которая, к тому же, в той или иной степени устроит всех в практической области.

К лету 1612 года в патриотических, но враждующих между со­бою лагерях казаков и различных ополчений утвердилось общее убеждение, что в первую очередь необходимо освободить Кремль от поляков и затем созвать Всероссийский Собор, который стал бы общепризнанным выразителем воли "всея земли".

Наиболее дальновидные политики, имевшие опыт державной деятельности (как правило, это были представители института во­еводского управления на местах) стали изыскивать временное ком­промиссное решение о кандидате в цари. Ярославский собор в июне 1612 года таким "условным" кандидатом назвал королеви­ча Карла Филиппа: необходимо было исключить реальную веро­ятность шведской интервенции вглубь страны и привлечь к осво­бождению Москвы силы Новгорода Великого, который тогда был фактически оккупирован отрядами шведского полководца Якова Делагарди. Именно на почве этого компромисса удалось сформи­ровать второе земское ополчение, во главе которого и стал князь Дмитрий Пожарский. Однако воевода Пожарский ясно сознавал, что их "условная" кандидатура никогда не устроит ни значитель­ную казацкую массу, ни национально мыслящие сословия цент­ральной Руси. Поэтому он всегда подчеркивал, что окончательное решение вопроса о царе принадлежит Всероссийскому Земс­кому Собору.

С освобождением Москвы от польско-литовских захватчиков вопрос о соборе стал главным. На московских собраниях в нояб­ре-декабре 1612 года (которые некоторые авторитетные историки считают даже отдельным собором) было решено не предпринимать никаких действий по формированию нового правительства, при­знать власть Совета Всея Земли как временную центральную и ра­зослать грамоты во все города России, чтобы оттуда были присла­ны в Москву по 10 человек выборных для полноценного Всерос­сийского Земского Собора.

Казаки, а их, по некоторым сведениям, собралось в Москве до двадцати тысяч, создавали в столице довольно напряженную об­становку. Если бы не мудрое решение о созыве Всероссийского Собора, на котором особенно настаивал князь Дмитрий Пожар­ский, — смута могла бы выйти на новый виток. Слава победи­телей и освободителей Москвы от иноземцев как бы предостав­ляла вождям ополчения "право" решить вопрос о государе тут же, ни с кем не советуясь. Однако на этот раз наши предки про­явили завидную осмотрительность и не позволили себе обратить блистательную военную победу в сокрушительное моральное поражение.