ЦАРЕУБИЙСТВО

СВЯТАЯ ПСАЛТИРЬ начинается словами: "Блажен муж, кото­рый не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!" (Пс. 1:1,2). Но как отличить самочинное беззаконное сборище, бесплодное, несмотря на вне­шнюю представительность, от благословенного Богом собрания? Вопрос существенный, жизненно важный. Некогда он разрешался в России на протяжении восьми лет — от смерти царя Бориса Го­дунова в апреле 1605 года по февраль 1613 года, когда был соборно избран родоначальник новой династии — царь Михаил Феодорович. Трагический опыт первой русской смуты не прошел для Рос­сии даром, многому научив того, кто хотел учиться. Печально сознавать, что за истекшее время мы, похоже, окончательно отказа­лись от него, предпочитая в своей нынешней болезни проверенным отечественным средствам новомодные заморские лекарства...

В середине 1591 года Русь потрясло страшное известие. В Угли­че при загадочных обстоятельствах был убит младший брат царя Феодора Иоанновича царевич Димитрий: заколыхалась земля уг­розой жестоких народных волнений. Был пущен слух, что в убий­стве повинен глава тогдашнего российского правительства боярин Борис Годунов. Чтобы отвести обвинения в предвзятости, Году­нов поручил разбор этого дела своему личному недоброжелателю и политическому противнику князю Василию Шуйскому.

Несмотря на очевидные признаки насильственной смерти ца­ревича, следствие нашло тогда необходимым объявить, что юный Димитрий убился сам, напоровшись горлом на клинок при игре в "ножички". Это было ложью, с которой, однако, согласились все — как сторонники Годунова, так и его противники: скрыть ужас­ную правду ради спокойствия Державы казалось тогда наилучшим выходом из создавшегося положения. Сам Борис, предусмотритель­ный и осторожный, в силу очевидных политических выгод предпо­чел кратчайший путь восстановления государственного спокой­ствия, не подозревая, что впоследствии никакими силами не смо­жет уже пресечь дальних результатов злодеяния и опрометчивой "лжи во спасение".

Законно и единогласно избранный на Всероссийском соборе 1598 года Русским Царем, Годунов сумел значительно укрепить и усилить русское государство, реализовав почти все внутри- и внеш­неполитические начинания Иоанна Грозного. Явным образом смута стала назревать лишь к концу жизни царя Бориса, а внезап­ная кончина монарха 13 апреля 1605 года повлекла за собой стре­мительный распад властного единства страны, до этого прочно удерживаемого непреклонной волей опытного властителя.

Законный наследник отчего престола, сын Годунова царевич Феодор Борисович, от природы наделенный обширным умом и поистине царским миролюбием, мог бы одарить Россию справед­ливостью и процветанием, если бы русский народ и его вожди в лице князей да бояр со смирением приняли этот Божий дар. Но прискорбное неразумие одних, алчность и властолюбие других, робость и малодушие третьих толкнули общество на путь гибель­ного своеволия, бесчиния и потакания своим разрушительным стра­стям.

I июня 1605 года агенты Лжедмитрия и враги Годунова бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин организовали шумный сход в Красном селе и повели оттуда возбужденную толпу на Красную пло­щадь. Туда же собрались и охочие до возмущения москвичи. Это бесчинное вече и стало началом страшной разрушительной смуты.

Толпа потребовала на Лобное место князя Василия Ивановича Шуйского, "чтобы он сказал по правде, точно ли похоронен царе­вич в Угличе". Шуйский будто бы громко объявил: "Борис послал убить Димитрия царевича; но царевича спасли: вместо него погре­бен попов сын".

"Обезумевшая чернь с неистовым криком: "Долой Годуновых! Всех их истребить... Буди здрав Димитрий Иванович!" — ринулась в Кремль, где стрельцы, стоявшие на страже, пропустили ее в цар­ские покои, — пишет историк. — Царь Феодор поспешил в Грано­витую палату и сел на престол: царица Мария Григорьевна и ца­ревна Ксения стояли рядом с ним, держа в руках образа. Народ ворвался в палату и стащил несчастного Феодора с его трона; вме­сте с матерью и сестрой, на водовозных клячах, он был отправлен в прежний дом Бориса и заключен под стражу. Все родственники Годуновы были также перевязаны, а затем толпа приступила к не­истовому грабежу".

Лжедмитрий был торжественно приглашен в Москву. Самозва­нец, однако, все еще страшился законного царя. Прежде всего по­велел он "лучшим" людям покончить с Феодором Годуновым и только после этого согласился прибыть в столицу. Именно цареу­бийство, совершенное 10 июня, ликвидировало последнее препят­ствие для безудержного распространения смуты.

С семьей Бориса покончили два отъявленных негодяя: Михаил Молчанов и Шерефединов: для верности они взяли с собой трех дюжих стрельцов и в сопровождении князей Василия Васильевича Голицина и Рубца-Мосальского, лично пожелавших присутство­вать при этой расправе, отправились в старый дом Бориса, где со­держались арестованные. "Царица Мария Григорьевна была ско­ро задушена, но царь Феодор защищался отчаянно и был убит са­мым ужасным образом... Народу было объявлено, что Феодор и его мать от испуга сами приняли яду".

После этого остановить грядущий разор стало уже не под силу никому. Кипение страстей усиливалось буквально с каждым днем. Вскоре после прибытия Лжедмитрия I в Москву тот же князь Ва­силий Шуйский стал открыто заявлять, что только что венчанный в Успенском соборе "царь" является самозванцем, а подлинный царевич Димитрий был все ж таки убит в Угличе.

Пытаясь хоть как-то стабилизировать ситуацию, Лжедмитрий решил прибегнуть к соборным средствам обуздания смуты. Он со­звал некое подобие довольно представительного земского собора для суда над Шуйским и его сторонниками. Этот мнимый собор приговорил князя к смертной казни, а его единомышленников — к дальней ссылке. Не желая обострять ситуацию, самозванец поми­ловал Шуйского прямо на плахе, заменив ему казнь высылкой из Москвы.

Казалось, все необходимые внешние атрибуты законности были соблюдены, а милосердие новоявленного властителя России долж­но было лишь закрепить его политические успехи. И все же прошло только несколько месяцев, как Лжедмитрий пал жертвой очередно­го боярского заговора и слепой ненависти толпы. Бог поругаем не бывает, и беззаконие, прикрытое для видимости личиной соборно­го одобрения, дало свои естественные мятежные плоды.

Об этом хорошо бы помнить и нынешним кремлевским владыкам. Никакие пропагандистские кампании с массовым подписанием договоров "об общественном согласии", никакие представительные собрания, выносящие резолюции о "гражданском мире", не смогут умиротворить страну, пока под лжесоборной оболочкой скрывается узкогрупповой, корыстный политический расчет. Собор сыг­рает свою благотворную роль тогда, когда все его участники осознают бессмыслен­ность и пагубность бескомпромиссного "перетягивания каната", когда они сумею! укротить свои страстные порывы и действительно — не за страх, а за совесть — приступят к поиску взаимоприемлемых решений. Направленных, к тому же, не к лич­ной или клановой выгоде, но во славу Божию и к воскресению Святой Руси.

После свержения и убийства узурпатора в народной массе оче­видным было желание созвать настоящий избирательный собор, подобный собору 1598 года. Однако боярская верхушка, опасаясь неблагоприятных для себя соборных решений, ослепленная близо­стью вожделенной бесконтрольной власти, решительно воспроти­вилась этому естественному желанию 19 мая 1606 года на Крас­ной площади были наспех собраны лишь те, кто был заведомо го­тов поддержать "боярского царя" Василия Шуйского, крестным целованием подтвердившего свою зависимость от боярской думы. Так в жертву властолюбию и алчности была принесена целостность Державы, ибо города и окраины, представители которых не при­нимали участия в "выборах" Шуйского, отказались признать за­конность его власти.

Воистину, ничто не ново под луной! Не напоминает ли это нам недавние события, связанные с развалом СССР и "демократическим" разорением России Та же боярская спесь, та же неуемная жажда власти И столь же печальные результаты

Смута тем временем росла и ширилась, захватывая все новые земли, вовлекая в свой кипящий водоворот все новые сословия. Шуйский попытался остановить ее новым собором, на котором был прославлен угличский страдалец Димитрий, а народ каялся в грехах строптивости, ослепления и вероломства. "Но еще недоволь­но смирился перед Богом царь Василий, — пишет церковный ис­торик М.В.Толстой, — чтобы погасить гнев Божий на Россию за нечистоты сердечные, за клятвопреступления и цареубийство. По­всюду начались волнения, сначала потому только, что Василий избран одною Москвою; далее стали говорить, что нельзя нару­шать клятву Димитрию (разумея Лжедмитрия I — прим. автора) и что Димитрий спасся из Москвы во время восстания народного. Появились новые самозванцы."

В 1610 году очередной наспех созванный собор (представляю­щий, опять же, столичную знать) низложил царя Василия и теперь уже открыто передал власть боярской думе. И вновь глас церков­ного обличения, поданный патриархом Гермогеном, не был услы­шан. "С жаром и твердостью, — говорит М.В.Толстой, — Патри­арх изъяснял народу, что нет спасения там, где нет благословения свыше; что измена царю есть злодейство, всегда казнимое Богом, и не избавит, а еще глубже погрузит Россию в бездну ужасов..." Василий был сведен с престола и невольно пострижен.

Никто не противился насилию нечестивому, кроме святителя: Патриарх торжественно молился за Василия в храмах, как за По­мазанника Божиего, царя России, хотя и в темнице; торжественно проклинал бунт и не признавал Василия иноком. Но вопли страс­тей заглушили голос правды: дума боярская решилась предложить престол Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда, хотя Патриарх убеждал не жертвовать Церковью для земных выгод и советовал возложить венец на юного Михаила Романова (сына Филарета). Так богомудрый святитель предвозвестил отечеству волю небес, хотя далеко еще было до избавления! Впрочем, свя­тейший Гермоген успел настоять на том условии, что Владислав до вступления на престол обязан принять Православие, прекратив связи с папою, и поставить законом смертную казнь каждому, кто отступит от Православия.

Между тем престол царский все еще оставался праздным. На­ступили времена ужаса, безначалия, буйства народного. Дума бо­ярская, присвоив себе верховную власть, не могла утвердить ее в слабых руках своих, ни утишить народной тревоги, ни обуздать мятежной черни. Новый самозванец грозил Москве нападением; польские войска к ней приближались, народ вольничал, холопы не слушались господ, и многие люди чиновные, страшась быть жерт­вою безначалия и бунта, уходили из столицы, даже в стан к Лжедмитрию II, единственно для безопасности личной. Казалось, что русские люди уже не имели ни отечества, ни души, ни веры; что государство, зараженное нравственною язвою русских изменников, издыхало в страшных судорогах. По словам очевидца, доброде­тельного келаря Сергиевой Лавры Авраамия Палицына, "Россию терзали свои более, нежели иноплеменные: путеводителями, настав­никами и хранителями ляхов были наши изменники, первые и пос­ледние в кровавых сечах: ляхи, с оружием в руках, только смотре­ли и смеялись безумному междоусобию. В лесах, в болотах непро­ходимых россияне готовили или указывали им путь, и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, которые обходились с ними, как с рабами. Вся добыча принадлежала ля­хам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц, или отдавали на выкуп ближним и снова отнимали, к заба­ве русских изменников... Сердце трепещет от воспоминания зло­действ: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных на­слаждений... Были женщины, прельщаемые иноплеменниками и развратом; но другие смертию избавляли себя от зверского наси­лия... Сердца окаменели, умы омрачились: вблизи свирепствовало злодейство, а мы думали, оно минует нас, или искали в нем личных для себя выгод. В общем кружении голов все хотели быть выше своего звания: рабы хотели быть господами, чернь—дворянством, дворяне — вельможами. Не только простые простых, но и знат­ные знатных и разумные разумных обольщали изменою, в домах ив самих битвах; говорили: "Мы блаженствуем, идите к нам от скор­би к утехам!.." Гибли Отечество и Церковь; храмы истинного Бога разорялись, подобно капищам Владимирова времени; скот и псы жили в алтарях; воздухами и пеленами украшались кони; злодеи пили из святых потиров, на иконах играли в кости; в ризах иерейс­ких плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, до­пытываясь сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали... Люди уступили свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели станицами на телах че­ловеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы, как горы, везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в ле­сах и пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них обсушиться. И леса не спасали: люди, уже покинув зверолов­ство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей; матери, укры­ваясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, за­жимали им рот и душили до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи; ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою — дома и скирды хлеба, да будет Россия пустынею необитае­мою..."

С соответствующей поправкой на время и нравы, разве не на­поминает нам это описание того, что происходило в нашем много­страдальном отечестве в ходе революции и гражданской войны, происходит в последние годы? Сменились лишь имена — суть со­бытий осталась прежней: новые ляхи терзают Русь, новые измен­ники русского дела богатеют и пухнут на народной беде, новые беженцы бредут по дорогам разоренной страны..

СЕРДЦЕ МОЕ ЗАБЛУЖДАЕТ, И БЕЗЗАКОНИЕ ПОГРУЖАЕТ МЯ...

РАЗГОРИТСЯ, ЯКО ОГНЬ, БЕЗЗАКОНИЕ...

ОТКРЫЙ КО ГОСПОДУ ПУТЬ ТВОЙ...