И мудрое сферическое зданье

Народы и века переживет.

О. Мандельштам

СТИХИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ

О. Мандельштам очень не любил и побаивался слова «развитие». В «Путешествии в Армению» он пи­сал: «Скучное, бородатое развитие». Надежда Ман­дельштам, уточняя такую позицию супруга, пишет, что он «боялся этого слова из-за того, что оно соче­талось с понятием прогресс».

И дело не только в том, что слово прогресс вызы­вает у любого верующего человека в лучшем случе снисхождение. Дело еще и в том, что когда мы гово­рим о динамике психических процессов — внимания, ощущения, памяти, то здесь, видимо, нормально и уместно говорить о развитии. Но применительно к личности понятие «развитие» формализует, обобщает и выхолащивает глубину и тайну внутреннего лично­стного роста или, напротив, падения.

В. Непомнящий пишет: «Пушкин разрешает эту проблему художественно. Его взор прикован не к «развитию» в смысле «прогресса», а к замыслу, то, что дано в замысле, не «изменяется», не «прогресси­рует», не «совершенствуется», а открывается («откро­вение») ... Колесо устойчиво, хотя оно движется». Если же мы говорим об онтогенезе, то в таком случае, на мой взгляд, мы могли бы говорить о воспитании, созревании личности.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЗАВЕТА С БОГОМ

О возрождении имеет смысл говорить, когда лич­ность переживает некий экзистенциальный конфликт с собой, с Богом, с миром. Эта, как говорят, «душев­ная туга» часто вообще не поддается рефлексии. Бог, мир, я сам — вообще неразличимы. Просто говорят: «душа болит». Это хорошо выражено у поэта.

Небо тусклое, с отсветом странным

Мировая, туманная боль.

Ощущение, что ты сам не у себя дома — феномен евангельского блудного сына, который ушел от чего-то заветного, бесконечно своего в «страну далече».

Кроме этого живая личность, находясь в вышеопи­санном состоянии, ищет, не может не искать (!), вы­хода, пути. В этих поисках она вольно или невольно расширяет свое семантическое поле. Кризис — это во многом и благо. Ибо страдание разрыхляет жесткую, безблагодатную почву души.

Но расширение смыслового пространства вовсе еще не шаг к возрождению. И здесь возможно бегство от себя через (если так можно выразиться) «черный ход» личности. Известно множество людей, которые ушли от страдания и тонкими, только им ведомыми внутренними ходами перевели, сублимировали страда­ние в уныние, в постоянную, но неострую тоску.

И если в страдании не сохраняется искренняя жажда Истины, то затем постепенно и не вдруг уны­ние начинает обладать душой. Скепсис, витальная то­ска, цинизм и отчаяние — это ступени нравственного ниспадения эмоционально-волевого и духовного строя личности.

Уныние — это не клиническое состояние. Напро­тив! В этом состоянии находятся сегодня многие на­ши современники. В этом состоянии они женятся, за­щищают диссертации, разводятся, пытаются воспиты­вать своих детей и т. д. Можно сказать, это —нравст­венно-психологическое состояние.

Когда становится совсем невмоготу, каждый уны­вающий знает, что надо делать: один пьет, другой бе­жит трусцой, третий пишет, четвертый реализует древний принцип: «шерше ля фам» и т. д. и т. п.

М. К. Мамардашвили писал, что человек для того, чтобы сбежать от себя, готов укрепиться в состоянии «упрямой хитрости, готовым на все, лишь бы не при­вести себя в движение и не поставить себя под воп­рос».

Видимо здесь речь идет о важнейшем, самом глав­ном факте внутренней, незримой биографии души — заключении или незаключении завета с Богом. Ниже мы будем говорить о мистике прямой речи. Но сейчас уместно сказать о реальности некоторого диалога с Богом, где личность либо отвергает своего Творца и Бога, либо (не без внутренней борьбы) заключает со­глашение. Думается, что этот факт духовного самооп­ределения проходят все люди, даже те, кто с детства традиционно воспитан в Боге. Факт осознания своей веры у них осуществляется не менее драматично, чем у неофитов.

Сама душа таинственно знает смысл и качество этого призыва Бога и знает, как она распорядилась с этим призывом.

 

О ПРОПОВЕДИ

Любому проповеднику предстоит прежде всего  в самом себе преодолеть внутренние барьеры, которые создает современный многоликий мир на пути к Богу; и это преодоление состоит не в гневных словах миру (хотя и лежащему во зле), а в рождении в душе самого проповедника того нового человека, созданного по Богу, в которого, по словам апостола Павла, должен облечься каждый христиа­нин, и в первую очередь каждый пастырь. Тогда, пройдя через искушения, можно и искушаемым по­мочь.

Проповедовать Христа — это значит для всех быть всем, т. е. знать и чувствовать, и постигать меру ду­ховности и восприимчивости самых разных людей, стоящих в храме в данный момент. Надо просить апостола Павла и святителя Иоанна Златоуста об этом даре, чтобы, с одной стороны, нам не дать «твердой пищи» младенцам, а с другой — не потакать греховным немощам слушающих. Таковы узкие врата проповеди. Современному проповеднику, говоря сегодняш­ним языком, полезно чувствовать себя как бы мино­искателем, который посылает радиоволны и ждет возвращения сигналов.

Проповедь — это диалог: один говорит о Христе, другие же не только внимают слову, но внутренне от­вечают. Диалог всегда незавершен, его хочется про­должить, поэтому темы и поводы к проповеди раз­ные, а канва одна — разговор об Истине, о Христе, о спасении. Не случайно один из видов проповеди на­зывается беседой, хотя говорит один проповедник.

Если священник, будучи частью народа Божия и выражая его мысли и чувства, уловил молитвенное настроение народа и возвратил его в слове тем, кто, умея чувствовать, затрудняется словами выра­зить свои чувства, такую проповедь можно назвать откровением, пусть малым, но откровением о том, как спасать свою душу во Христе для Вечной Жизни. Аминь.

В ПОМОЩЬ УНЫВАЮЩЕМУ АТЕИСТУ

ПСИХОЛОГИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИРОДА ФАРИСЕЙСТВА