Без понимания православия невозможно осознать значение русской цивилизации, Святой Руси, хотя следу­ет помнить, что оно не сводится к чистой церковности и образцам древней русской святости, но гораздо шире и глубже их, включая всю духовно-нравственную сферу русского человека, многие элементы которой возникли еще до принятия христианства, православие венчало и упрочи­ло древнее мировоззрение русского народа, придав ему более утонченный и возвышенный характер.

Русское православие — это прежде всего добротолюбие. Любить добро — главное для истинного православ­ного. Такое отношение к вере идет из глубины русского национального сознания, согласно которому человек по природе добр, а зло в мире — отклонение от нормы. Обращаясь к истокам, мы можем отметить, что это нравственное начало преобладало в древнем мироощуще­нии наших предков. В древних русских воззрениях отчет­ливо пробивается мысль о совершенствовании, преображе­нии души человека на началах добра и лада.

Нравственный, поэтический взгляд наших древних предков на природу отмечает известный русский уче­ный — фольклорист А. Н. Афанасьев. Поклонение идет не языческим божкам, а нравственным основам бытия. Язычество для наших древних предков — скорее система духовно-нравственных понятий, чем религия. В основе поклонения — всесоздающие силы природы, которые для русского человека суть благо, добро и красота. Обоготворяется все, что связано с добротой и благом.

Русский человек чувствовал кровную связь с языческими божествами,  олицетворяющими добро.  Он считал их своими предками. В какой религии возможно такое? Как справедливо отмечает А. Н. Афанасьев: «Со светлыми, белыми божествами славянин чувствовал свое родство, ибо от них ниспосылаются дары плодородия, которыми поддерживается существование всего живого на земле... «Слово о полку Игореве» говорит о славянах как о внуках солнца  — Дажьбога. Представители творчества и жизни, боги света, были олицетворяемы фантазией в прекрасных и большей частью в юных образах; с ними связывались идеи о высшей справедливости и благе».

Афанасьев    А.  Н. Древо жизни.  — М    1983  С. 48.

Академик Б. А. Рыбаков полагает, что первоначально славяне «клали требы упырям и берегиням», олицетворяв­шим два противоположных начала —  злое  и доброе, враждебное человеку и оберегающее человека.

Позднее в сознании древнего русского человека высшие (по сути дела, нравственные) силы выражались в пред­ставлении о Роде. Это был не просто Бог, а скорее идея Вселенной, включавшая в себя все высшие и жизненно важные понятия существования русского человека. Б. А. Рыбаков отмечает, что с именем Рода связан широчайший круг понятий и слов, в котором корнем является «род»:

Род (семья, племя, династия)            Природа

Народ                                                     Родить, рожать

Родина                                                   Урожай

Рыбаков    Б. А. Язычество Древней Руси  - М 1988. — С. 246.

Таким образом, в народном сознании семья, народ, родина, природа, урожай воплощаются в едином символе. Представление о Роде и почитание его сохранялось и через много веков после принятия христианства.

Только напрасно церковь преследовала своих чад, когда они наполняли свои кубки в честь Рода. Это было не поклонение языческому божеству, а традиционное почита­ние нравственного принципа мироздания, который вопло­щало понятие Род.

Реконструируя мир верований дохристианского периода русского народа, Б. А. Рыбаков представ­ляет его так:

Небесная сфера

Дажьбог —  божество света,  солнца,  податель благ, мифический родоначальник русских людей (князей?) — «дажьбожьих внуков». Перун — бог грозы и молнии, покровитель воинов.

Земное пространство Макошь — «Мать урожая», хозяйка символического рога изобилия. Одна из двух рожаниц. Лада — вторая рожаница, покровительница весенней ярой вегетативной силы и браков.

Люди — хоровод мужчин и женщин, помещенных у подножия божеств.

Подземный мир Волос —   доброжелательный   бог   земли,   в   которой покоятся  предки.   Бережно держит  на  своих  плечах плоскость земного пространства с людьми на нем.

Рассматривая мир верований дохристианской Руси, мы хотим еще раз подчеркнуть его скорее нравственный, чем религиозный, характер. Боги — предки, осуществляющие постоянную нравственную опеку над живущими и требу­ющими исполнения своих заветов. Божества как отраже­ние добрых начал жизни, которым следует поклонять­ся. Культ добра и культ предков — главное содержание верований. С этими нравственными представлениями Древняя Русь приняла христианство, и это нравственное ядро прежних верований органически слилось с христи­анством, ибо во многом было созвучно ему и, можно даже сказать, способствовало развитию нравственных начал православия.

Русское православие родилось как живая вера, состо­явшая в единстве религиозного чувства и деятельности. Конечно, русское православие с самого начала есть соединение православных людей, принимавших всю обрядово-догматическую сторону веры, но этим оно не ограни­чивается. Русское православие не только религиозная система, но состояние души— духовно-нравственное движение к Богу, включающее все стороны жизни русского человека— государственной, общественной и личной. Русское православие развивалось вместе с нацио­нальным сознанием и национальным духом русского человека. По мере возвышения национального духа возвышалось православие и, наоборот, разложение национального сознания вело к вырождению православия.

К Богу русский человек испытывал особое националь­ное чувство. «Русский Бог велик, — говорил он, — Велик Бог русский и милосерд до нас.

 Здесь и далее в книге пословицы и поговорки приводятся по сборнику В. Даля. Пословицы русского народа. — М., 1957.

«Жив Бог, жива душа моя», «Жить — Богу служить», «Человек ходит — Бог водит», «Нужен путь — Бог правит»,   «Бог пути кажет»,  «Человек гадает, а Бог совершает», «Без Бога не до порога», «С Бога начинай и Господом кончай», «Утром Бог и вечером Бог, а в полдень да в полночь никто же кроме его», «С верой нигде не пропадешь», «Вера спасает», «Вера животво­рит», «Вера и гору с места сдвинет».

Это, конечно, не означало безоглядное упование на Бога.   Нужно  не  только   молиться,   но   и действовать. Только тогда молитва будет действенной.

«На Бога надейся, а сам не плошай!», «Богу молись, а в  делах  не   плошись!»,   «Богу  молись,   а  добра-ума держись!», «Богу молись, а к берегу гребись!»

Переменить веру православную, считал русский чело­век, —   смертный   грех:   «Менять  веру —   менять   и совесть».

Каждое дело надо начинать с молитвы — «Не торо­пись, сперва Богу помолись». Любое дело —  «Благословлясь не грех».

«Дело  спорится —  углам  помолись».   «Что  бы  ни пришло, все молись», «Кто перекрестясь работает, тому

Божья помощь»,  «С молитвой в устах,  с работой в руках».

Однако  и  молиться  надо,  очистив  себя  от  всякой скверны и греховных помыслов. «Лихо думаешь  —  Богу не молись».

В выборе веры сказался национальный характер наро­да. Красота богослужения, конечно, не главное, что определило выбор. Главное в том, что православие отвечало характеру народа и позволяло ему сохранять свои народные традиции, обычаи и идеалы. В отличие от католичества, православие не навязывало русскому народу чуждый язык богослужения (мертвую латынь), не пыталась поставить над русской землей деспотическую власть римских пап.

«Рим никогда не отвечал нашему духу и нашему характеру, — писал И. Ильин. — Его самоуверенная, властная и жестокая воля всегда отталкивала русскую совесть и русское сердце».

Ильин    И. А.   Указ. соч. т. 1. С. 58.

Православие не противопоставляло власть светскую и духовную, а действовало по принципу Богу — богови, а кесарю — кесареви. Однако и «греческое вероисповеда­ние мы, не искажая, восприняли настолько своеобразно, что о его «греческости» можно говорить лишь в условном, историческом смысле» (И. Ильин). Главное состояло в том, что новоиспеченные русские христиане внесли в новую веру глубокие нравственные начала, рожденные еще в дохристианский период, и прежде всего мысль о приоритете добра в жизни, о неизбежности победы добра в борьбе со злом. На Руси православное христи­анство стало добротолюбием, вобрав в себя все прежние народные взгляды на добро и зло и оптимистическую веру в добро.

Крещение Руси соединило два родственных мироощу­щения. Так, русские внесли в православие жизнеутвер­ждающий оптимизм победы добра и усилили его нрав­ственные начала, придав им более конкретный характер практического добротолюбия. Этим русское православие отличалось от византийского, которое абсолютизировало проблему зла, его неотвратимости, преодолеть которое можно только через строгий аскетизм и мистические искания. Безусловно, русская православная церковь осво­ила мистический и аскетический опыт Востока, но, как показывает история, в довольно узких пределах нацио­нальных традиций и обычаев. Широкой массе русского народа был чужд мистицизм в смысле «личной встречи с Богом». Путь к Богу русского человека шел не просто через бездеятельную молитву или молитвенный экстаз, хотя это тоже было, а через живое дело добротолюбия и труд, совершаемый с молитвой. Развивался на Руси и религиозный аскетизм, хотя масштабы его распростране­ния были не столь велики. Исследователи, ищущие в русском православии характерные особенности восточной церкви — аскетизм и мистицизм, совершают серьезную ошибку, накладывая типовую схему Востока на самобыт­ный организм русского православия, в котором преобла­дали совсем другие черты.

Аскетизм, уход от мира как средство борьбы с мировым злом в русском народном сознании допускаются только для немногих монашествующих, которые пользуют­ся огромным авторитетом. Вместе с тем отгородиться от мира высокими стенами это еще не значит победить зло. Гораздо важнее бороться с ним повседневно в быту. Эта борьба Не менее важна, чем аскетическое служение, а для большинства русских людей единственно приемлема. Пер­вые русские христиане искали в православии подтвержде­ния тех духовных ценностей, которыми они жили прежде. В отличие от Византии, русское православие смотрит на мир оптимистично. В нем нет мрачных тонов и Чувства безнадежности, которыми пронизана византийская цер­ковь. Русская иконопись, отражавшая мироощущение русского человека, — это жизнеутверждающий взгляд на мир, выражавшийся «в высветлении палитры, обретшей необычайную яркость и жизнерадостность, в неуклонном росте значения линии, особенно столь ценимого русскими иконописцами силуэтного очерка» (В.Н.Лазарев).

Национальный характер русского православия служит единению нации и национальному самосознанию, а значит, способствует строительству национального госу­дарства. Еще в «Повести временных лет» проводится мысль о славянском (русском) единстве, единении Руси, богоизбранности славянского (русского) наро­да. Причем богоизбранность не как противопоставление другим народам, а как особая миссия борьбы с мировым злом, миссия добротолюбия. Национальный характер русского православия прояв­ляется в создании целого ряда национальных иконографических типов — «Покров», «Собор Богоматери», «О тебе радуется» и др., отсутствующих в других христиан­ских церквах. В иконе «Покров» выражается идея покро­вительства Пресвятой Богородицы над русским народом. Национальные русские святые — подвижники русско­го православия, все без исключения патриоты Русской Земли, для них всегда предпочтительней скорее погибнуть, чем вступить в сговор с врагами отечества.

В «Слове о законе и благодати» (XI век) первый русский митрополит Иларион излагает духовно-нрав­ственную суть русского православия. Писаный закон веры без благодати мало что значит. «Закон дан на «приуготовление» благодати, но он не сама благодать: закон утвер­ждает, но не просвещает. Благодать же живит ум, а ум познает истину».

3амалеев А. Ф. Философская мысль в средневеко­вой Руси. — М., 1987. — С. 111.

Благодать у Илариона понимается не в чисто литургическом смысле, а как духовно-нравственная категория победы добра в душе человека и вытеснение зла. Закон, по мнению Илариона, разобщает народы, так как выделяет среди них один народ. Благодать дана всем народам, она соединяет их в одно целое, тождествен­ная истине, дает оправдание земному существованию человека. Говоря о христианах, имея в виду, конечно, прежде всего русский народ, Иларион пишет:

«Иудеи в законе ищут свое оправдание, христиане на благодати основывают свое спасение; и если иудейство оправдывается тенью и законом, то христиане истиной и благодатью не оправдываются.

Иудеи веселятся о земном, христиане же пекутся о небесном. И кроме того, оправдание иудейское скупо и завистливо, оно не простирается на другие народы, но остается в одной Иудее; напротив, христианское спасе­ние щедро и благостно, растекается на все земли».

Итак, не формальное следование закону и оправда­ние им, а постоянное стремление к добру, к высшему благу. Суть развития человеческой истории — во всеоб­щей победе благодати, добра, отрицании прежнего фор­мального закона, погруженного в суету земных страстей и плодящего зло.

Русский человек иначе осмысливает и само христиан­ское благочестие: благочестивым считал не того, кто проводит время только в постах и молитвах, но того, кто добродетелен в жизни. «Слово о мытарствах» (XII век) относит к греховным нравственные преступления: ложь, клевету, зависть, гнев, гордость, насилие, воровство, блуд, скупость, немилосердие. Русский человек считал, что для спасения недостаточно одного аскетического следования заповедям Христа; необходимо, чтобы деяния человека были полезны всем, общественно значимы; лишь перед теми откроются «врата небесные», кто сознательно творит добрые дела, приносит благо ближним, ибо само неведение добра «злое есть согрешение».

По Нестору, русская история — это борьба добра со злом, вечных добрых начал человеческой души с бесовским соблазном сил зла. В этой борьбе у русского народа пробудилось национальное самосознание, прояви­лась его природа, «сверхвременной идеал и сверхвременное существо народа» (Л. Карсавин).

В «Повести временных лет» земная жизнь рассматри­вается как противостояние добра и зла, причем не только как борьба посланников Бога и слуг сатаны, но как противостояние добрых и злых людей. Последние опаснее бесов, ибо «беси бо Бога боятся», а зол человек ни Бога не боится, ни человека. Именно посредством их множится мировое зло. Борьба за добро, любовь к добру, добротолюбие существовали как своего рода культ в дохристиан­ский период, после крещения Руси они получают допол­нительное обоснование и высшее освящение, но вместе с тем кое-где вступают в противоречие с христианской догматикой. Так, Иаков Мних (XI век) восхвалял добро, считая, что святость достигается не чудотворением, а добрыми делами. Критерий истинной христианской жизни и святости — добрые дела.

Основы добротолюбия излагаются в «Изборнике 1076 г.». Его составитель Иоанн Грешный вопрошает: «Что есть воля Божия, что требует небесный царь от земных людей?»   И  отвечает —   милостыни  и добра.

Благочестив не тот, кто проводит время в постах и молитвах, но кто добродетелен в жизни, творит благо ближнему, праведная вера обязывает прежде всего слу­жить людям. Это и есть милостыня Богу, исполнение его просьбы. Это противопоставление внешней обрядовой стороны православия и его сущности несло в себе извес­тный соблазн, бывший следствием языческого периода, когда те же самые идеи воплощались вне христианского обряда. Православие укрепило культ добротолюбия; освятив и усилив лучшие черты русского народа.

В сборнике житейской мудрости «Пчела», одной из любимых книг русского человека с XII по XVIII век, идеи добротолюбия занимают также главное место. Человек должен стремиться к совершению благих дел. Православ­ный, не совершивший при жизни добра, умирает не только телом; на и душой. Пагубен не только грех, но и отсутствие добрых дел. Человек должен быть доброде­тельным и праведным, а не лукавым и злым, постоянно проводить границу между добром и злом, Вытесняя зло, и таким образом становится равным Богу (конечно, в моральном смысле).

Итак, на Руси православное христианство ста­ло добротолюбием, вобрав в себя все прежние народные взгляды на добро и зло и оптимисти­ческую веру в добро. Соединив нравственную силу дохристианских народных воззрений с мощью хрис­тианства, русское православие обрело невиданное нравственное могущество в сердцах и душах русских людей. Вера в Бога как в Добро и путь к Богу через Добро пронизывают русское национальное сознание, отражаясь, в частности, в сотнях народных пословиц и поговорок, посвященных теме добра.

«Без добрых дел — вера мертва пред Богом», «С Богом пойдешь — к добру путь найдешь», «Кто добро творит, тому Бог отплатит», «За добро Бог платель­щик», «Кто добро творит, того Бог благословит», «Не хвались родительми, хвались добродетельми», «Богу хвала, а добрым людям честь и слава». «Не стоит город без святого, селение без праведника». «Добрым путем Бог правит», «Доброму Бог помогает», «Доброхотна деятеля любит Бог», «Добро добро покры­вает».

«Любящих и Бог любит», «Кто любит Бога, добра получит много».

Понятия добра и ала, что хорошо, что плохо, состав­ляют жизненный кодекс русского человека. «Жизнь дана на добрые дела», — говорит он. «Живи так, чтоб ни от Бога греха, ни от людей стыда».

«Доброе дело и в воде не тает». «Доброе дело крепко». «Доброе дело на век». «Доброму делу не кайся». «Добро не умрет, а зло пропадет». «Добрые умирают, да дела их не пропадают». «Все любят добро, да не всех любит оно». «Все хвалят добро, да не всех хвалит оно». «Добро наживай, а худо избывай». «Доброго держись, а от худого удались». «К добру гребись, а от худа отпихивайся». «Доброго не бегай, а худого не делай». «За добро постоим, а на зло настоим». «Молись, да злых дел берегись». «Кто зла отлучится, тот никого не боится». «Отыди от зла и сотвори благо». «Сей добро, посыпай добром, жни добро, оделяй добром». «Кто доброе творит, того зло не вредит». «Дей добро, и жди добра». «Нам добро, никому зло — то законное житье». «Нам добро, и всем таково-то законное житье». «Люблю того, кто не обидит никого».

На Руси существовал настоящий культ доброго чело­века. «В них вера крепка», — говорили о людях, делаю­щих добро.

«Доброму везде добро». «Праведен муж весь день ликует». «За доброго человека сто рук». «Добрый человек надежнее каменного моста». «Добрый человек добру и учит». «Доброму человеку — что день, то и праздник».

«Доброму человеку и чужая болезнь к сердцу». «До­брый скорее дело, сделает, чем сердитый». «Добрый человек в добре проживет век». «Сам потерпи, а другого не обидь». «Лучше в обиде быть, нежели в обидчиках». «Лучше самому терпеть, чем других оби­жать». «Лучше мучиться, чем мучить». «С добрым жить хорошо». «С доброхотом всякому в охотку».

«Доброму добрая память». «Добрым путем Бог правит». «Доброму Бог помогает».

«Добро Богу приятно,  а Царю угодно».   «Доброму ангелы небесные радуются». «Кто добро творит, тому Бог отплатит» (или «того Бог благословит»). «Кто добрых людей не слушает, тот Богу спорник». «Злой не верит, что есть добрые люди». «Тьма свету не любит — злой доброго не терпит». «Злому человеку не прибавит Бог веку». «Худо тому, кто добра не делает никому». «Кто за худым пойдет, тот добра не найдет». «За худом пойдешь — не добро найдешь».

Говоря о православии как добротолюбии, мы были бы неправы, закрывая глаза на струю формального понима­ния православия через соблюдение внешней обрядо­вости. Эту струю на Русь несли византийские митропо­литы и приезжавший с ними служилый аппарат, взращен­ный в атмосфере разложения Византийской империи, с падением нравов и пренебрежением к человеческой лич­ности.  Культ добра,  путь добротолюбия как средства приближения к Богу был для этих пришельцев не вполне ясен.  В их церковном служении преобладала внешняя обрядовость. Для русского человека этого было мало, и он стремился следовать не букве, а сути православия, так созвучного его древним верованиям и даже усиливавшим его за их счет. Для пришельца такое живое понимание христианской жизни казалось языческой ересью, в кото­рой они нередко обвиняли русский народ.

Добротолюбие как моральное ядро православия в условиях сохранения пережитков язычества имело и отри­цательную сторону. Она заключалась в соблазне отказа от литургической стороны церкви и замене его чисто мораль­ной стороной. Такой взгляд вел к подрыву православия, так как истинной верой провозглашалось только моральное совершенствование, отрицались таинства и обрядовая сторона. На этой основе возникали разные еретические учения, например Феодосия Косого.

Однако это были крайние точки зрения, не получившие широкого распространения. Столбовая дорога русского православия прошла далеко от них. Для истинно правос­лавного добротолюбие и труд были источником благочес­тия, средством приближения к Богу, но через церковь, а не вне ее. Из старых языческих ритуалов в православие вошло особое отношение к предкам, дедам.

Еще от дохристианских времен в народном сознании русских людей сохранилось глубокое почитание предков, своего рода их культ, вера в то, что они участвуют в повседневной жизни живущих.

«Обращение к предкам, — пишет известный русский этнограф М.Громыко, — как бы приобщение умерших к празднествам входило органично во все календарные обычаи:   в   единстве   жизненных   циклов   человека   и природы участвуют давно и недавно ушедшие из жизни. Народное мировоззрение подключало к естественной     смене возрастов, воплощавшейся во многих обрядах, и посмертное существование: циклов внутри жизни одного поколения и циклы «жизнь — смерть — новая жизнь» (новая жизнь как в смысле смены поколений, так и в смысле участия усопших в жизни живых). Соблюдение всех принятых обычаев — почитание есть залог благо­получия семьи — такое представление несомненно вли­яло на отношение к старым людям, на нормы поведения по отношению к ним». Вплоть до начала XX века в коренных русских семьях старики пользовались особым почетом и уважением, их мнение  считалось решающим  во  многих  повседневных делах, более того, в «прощеный день» масленицы просили прощение не только у живых, но и у умерших, посещая их могилы. Вечная память о предках, постоянная оглядка на их опыт придавали обществу устойчивость, а их особое почитание приурочивалось к православным праздникам, приобретая чисто христианский смысл.

Надо ясно отдавать себе отчет, что для подавляющей части народа вера — это не то, чему учат богословы в семинариях, а духовно-нравственные начала, заветы предков. Мало кто задумывается над теологическим обоснованием тех или иных догматов, для массы простого народа вера — прежде всего нравственное чувство добротолюбия, придающее жизни смысл и устойчивость. Русский человек верил и не задавал вопросов, ибо ответ был в самой душе, в национальном сознании. Незыблемость веры — в высоком нравственном чувстве, имевшем национальный характер. Разрушение этого чувства пошатнуло и веру.

Константин Аксаков в противовес русским либералам, обвинявшим русский народ в невежестве и темноте, заявлял, что народ наш давно уже просвещен и образован, имея в виду высшее образование — образование души добротолюбием.

«Он обладает познанием добра и зла более верным, чем мы, ибо оно от Бога, тогда как наше — от людей. В то время как наш свет льется нам как бы сквозь узорные и цветные стекла, мужику сияет солнце прямо из вечности небесной. Подобно тому, как не зная состава воздуха, мужик дышит лучшим воздухом, чем мы, знающие его состав, так, не умея формулировать нужных для жизни условий, мужик безотчетно вливает свою жизнь в эти формулы  и  крепко их держится.  Оттого крестьяне одновременно поражают и крайним своим невежеством, и глубокой мудростью, и эту именно мудрость-чистоту сердца и здравый смысл — славянофилы считали обра­зованностью нашего народа... Народ знает, как жить, и это знание доподлинное,  философское,  Христово и потому священное, но давление ложной цивилизации мнет и увечит жизнь».

Русский человек чувствует себя полноправным учас­тником всемирной истории, даже не просто земной, а всей вселенской истории, всего подлунного мира. Она развива­ется по законам Божиим, ее основное содержание - борьба добра со злом, в этой борьбе каждый человек — активный участник, вносит свою лепту, человек от Бога добр, но лукавый соблазняет его.

Каждый крестьянин знает устройство Вселенной, оно описано в народных пословицах.

«Мудрено сотворено. Премудры дела твои, Господи. На семи поясах Бог поставил звездное течение. Над семью поясами небесными сам Бог, превыше его покров.

На 1-м поясе небесные ангелы, на 2-м архангелы, на 3-м начала, на 4-м власти, на 5-м силы, на 6-м господства, на 7-м херувимы, серафимы и многочестие. Мир — нетленная риза. Небо — нетленная риза Гос­подня.

Небо — престол Бога, Земля — подножие. Небо — терем Божий; звезды — окна, откуда ангелы смотрят» (сборник В. Даля).

Вся жизнь русского человека от рождения до смерти, день за днем, в будни и праздники была действом, осуществляемым по незыблемым законам бытия, где все события и дела текли по руслу многовековых обычаев и традиций, высоких нравственных понятий, среди привы­чных, необходимых и зачастую доведенных до эстетичес­кого совершенства вещей. Труд воспринимался как своего рода священнодейство, как мера богоугодности челове­ка. Трудовой порядок, трудовой ритм русского крестьяни­на и ремесленника неразрывно связан с именами святых и церковными праздниками. Чаще всего русский человек даже в XIX веке не говорит просто, что он должен сделать то-то и то-то, а связывает это с высшими понятиями и именами святых — Илья зажинает жито, с Петрова дня пожня (покос), Петровка — навозница, Ирина — рас-садница. Понятия трудовые и понятия священные сплета­ются воедино, создавая неповторимое мироощущение, в котором работа становится не просто трудом, а своеобраз­ным действом, служением высшим силам, а человек с таким мироощущением является не просто работником, а действующим лицом всеобщей священной истории, тор­жественно несущим высокое предназначение.

Русский человек достаточно спокойно относится к смерти.

«Не   бойся смерти,   бойся грехов!»   «Бойся  жить,   а умирать не бойся!»  «Жить страшнее,  чем умереть».

«Меньше жить, меньше грешить».

«Дай Бог умереть, да дай Бог покаяться!» «Смерть без покаяния — собачья смерть».

«Земной  быт  не  всему  конец».   «Смерть —   душе простор».  «Грех — не смех, когда придет смерть».

«Смерть  злым,   а добрым   вечная   память».   «Злому смерть, а доброму — воскресение».

Говоря о национальном характере русского правосла­вия, следует особо отметить понятие соборности, неотде­лимое от русского национального сознания.

Русский мыслитель Д.А.Хомяков дает определение соборности, которое продолжает идейную линию русской мысли еще с дохристианских времен. Соборность, по его учению, — целостное сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям. Такое понимание соборнос­ти соответствовало древнерусскому пониманию «лад» и было неразрывно связано с общинной жизнью русского народа.

Основной принцип православной церкви, писал Хомя­ков,  состоит не в повиновении внешней власти,  а в соборности.  «Соборность — это свободное единство основ церкви в деле совместного понимания ими правды и совместного отыскания ими пути к спасению, единство, основанное на единодушной любви к Христу и божес­твенной   праведности».   Главное   условие   постижения истин веры состоит в соединении с церковью на основе любви, так как полная истина принадлежит всей церкви в целом. В православии человек находит «самого себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего духовного, искреннего единения со своими брать­ями, со своим Спасителем. Он находит... себя в своем совершенстве,   или,   точнее,   находит...   то,   что   есть совершенного в нем самом — Божественное вдохнове­ние, постоянно испаряющееся в грубой нечистоте каждо­го отдельного личного существования. Это очищение совершается непобедимой силой взаимной любви хрис­тиан  в   Иисусе   Христе,   ибо   эта  любовь  есть   Дух Божий» .

*Хомяков    Д. А.   Православие.   Самодержавие.   На­родность. — Монреаль, 1982.

Хомяков совершенно справедливо отождествляет при­нципы соборности и общинности как «сочетание единства и свободы, опирающееся на любовь к Богу и Его истине и на взаимную любовь ко всем, кто любит Бога».

Соборность — одно из главных духовных условий национального единства и создания мощной державы, какой была Россия.

Запад не сумел создать такого мощного государства, как Россия, объединенного на духовных началах, потому что он не достиг соборности, а для объединения народов вынужден был использовать прежде всего насилие. Католические страны, справедливо считал Хомяков, обладали единством без свободы, а протестантские — свободой без единства.

Россия сумела создать органичное сочетание единства и свободы, в условиях которого почти каждый русский был строителем великой державы не за страх, а за совесть. Абсолютные ценности, на любви к которым объединялись русские люди — Бог, Царь, Родина, или, как это звучало в массе, за Бога, Царя и Отечество.

Таким образом, известная формула «Православие, Самодержавие, Народность» возникла не на пустом месте, а отражала соборные ценности русского народа, возникшие еще в глубокой древности. Как мы уже видели, эти мотивы звучат в самых ранних произведениях Древней Руси.

Говоря о соотношении веры и знания в национальном сознании русского человека, следует отметить безусловное предпочтение первого перед вторым. И не потому, что русский человек не уважает знание, а потому, что считает его всегда неполным, незавершенным, относительным, прогресс которого может продолжаться до бесконечности, сегодня отвергая то, что было достигнуто вчера. Вера же носит абсолютный, целостный характер, она неизменна и является постоянным ориентиром и вчера, и сегодня, и завтра. Более близок для русского человека идеал цель -ного познания, который сочетал веру и знание. Цельная истина — справедливо считали Киреевский и Хомя­ков — раскрывается только цельному человеку. Эта цельность невозможна вне национального сознания. Чело­век, лишенный национального сознания, неполноценен и не может постичь цельную истину бытия.

К ЧИТАТЕЛЮ

СВЯТАЯ  РУСЬ Православие – Добротолюбие - Соборность

Родина — Государство — Царь