Спор между христианами из иудеев и христианами из язычников и апостольский Собор в Иерусалиме (15: 1-35)

Протоиерей Горский. «История евангельская и Церкви апостольской» Тогда как христианство все более и более распространялось между языч­никами в Антиохии, а отсюда в Сирии и Киликии — угрожало возникнуть между новыми Церквами несогласие, или раскол, который мог вести за собой и постоянную вражду двух главных составных частей Христианс­кой Церкви. Пришли в Антиохию из Иерусалима державшиеся строгого фарисейства христиане, которые говорили язычникам, что они без обре­зания не могут иметь части в Царстве Божием, и спорили с Павлом и Вар­навой относительно проповедуемого ими учения. Церковь Иерусалимс­кая, по всей вероятности, состояла из одних обращенных иудеев. Обра­щаясь ко Христу, они, как иудеи, еще продолжали соблюдать уважение к своему иудейскому закону не только в делах гражданских, но и в церков­ных, так как те и другие тесно были соединены между собой. Таким обра­зом, верующие иудеи соблюдали, как и прежде, праздники и другие обря­ды иудейской религии подобно тому, как Сам Спаситель во время земной жизни подчинялся закону (Деян. 21: 20, 21). В этом они оказывали более ревности, нежели обратившиеся иудеи из рассеяния или эллино-евреи.

Жившие вне Иерусалима иудеи и прежде не так тесно были привяза­ны и к храму, и к жертвам. Они только от времени до времени посещали Иерусалим на праздники или довольствовались и тем, что посылали день­ги на содержание храма и на жертвы, между тем собирались в синагогах для чтения священных книг и наблюдали иудейские законы о пище и очи­щениях. Теперь, когда обращались они в христианство, то или совсем ос­тавляли закон, или, по крайней мере, еще слабее были привержены к нему; им не стоило большого труда войти в общение с обращающимися языч­никами, от которых не требовалось соблюдение закона иудейского. Сначала они, может быть, не оставляли своих синагог, но с течением време­ни, не находя в них такого назидания для себя, как в собраниях христиан­ских, и не видя надежды подействовать благоприятно в пользу христиан­ства на своих единоплеменников, оставляли мертвые училища; сближа­ясь с обращенными язычниками в церковной и домашней жизни, с ними вместе принимали пищу, оттого и правила иудейские о пище и очищени­ях мало-помалу приходили в забвение. Через несколько лет (лет через 10) некоторые иудеи, обращенные в христианство вне Палестины, переста­ли совершать обрезание и над своими детьми — последний решительный признак того, что они совсем отказывались от иудейства.

Так было между обращенными иудеями вне Палестины. Но не так — в Иерусалиме. Хотя и иерусалимские христиане имели свои собрания для совершения таинств своей веры и взаимного назидания, но не оставляли посещать и храм и исполнять другие обязанности верного иудея. Само собою разумеется, что апостолы и другие богопросвещенные мужи не поставляли в этом никакой особенной святости и потому согласились признать своим братом о Христе и Корнилия, обращенного язычника, хотя он не был из числа обрезанных, потому не требовали, чтобы и впредь язычники, обращающиеся в христианство, обязываемы были к соблюде­нию иудейского закона. Но не все так рассуждали. Многие ревнители за­кона (Деян. 21:20) думали, что и для язычников закон необходим к оправ­данию и наследию Царствия Божия (Деян. 15:1), поэтому не хотели до­пускать их в Церковь прежде, нежели совершено будет над ними обреза­ние, как над прозелитами. Таким образом, неудивительно, что им не нра­вились распоряжения Павла и его сотрудников.

Христиане антиохийские для разрешения сего спора положили отпра­вить нарочитых мужей в Иерусалим; естественно, выбор пал на Павла и Варнаву, так как они всех деятельнее занимались проповедью между языч­никами. Павел имел и свои на то причины, которые и без общественного поручения побуждали его предпринять такое путешествие. Теперь пред­ставлялось ему самым необходимым делом объясниться с апостолами об отличительном образе своего проповедания между язычниками, чтобы при разности способов, необходимой по разности места действования, соблюсти единство духа и отвратить все несогласия, которые бы могли возмутить сознание этого существенного единства. Божественным откро­вением он был уверен, что точно такое объяснение теперь для блага Церк­ви необходимо (Гал. 2:2). И таким образом, в 14 г. по своем обращении, как сам говорит в Послании к Галатам, он отправился в Иерусалим с наме­рением предложить там наиболее уважаемым апостолам образ своего про­поведания Евангелия между язычниками, чтобы они не подумали, что все его действия напрасны, но узнали, что он проповедовал то же самое Евангелие, какое и они, и что это Евангелие с такой же Божественной силой действовало между язычниками, как между иудеями. Чтобы представить живой пример действия Евангелия между язычниками, Павел взял с со­бой одного обращенного им юношу языческого происхождения — Тита, который потом был особенным его сотрудником в проповедании. В Иеру­салиме прежде, нежели приступлено было к общественному исследова­нию, были произведены частные сношения (( Так как Павел в Послании к Галатам говорит только о частных сношениях (κατ' ιδίαν), то с первого взгляда это кажется противоречащим с повествованием Деяний апостольс­ких. Но это противоречие доказывает только то, что в двух этих повествованиях не об одном и том же идет дело. Но сперва могли быть частные сношения, потом — общее рас­суждение. Следовательно, то и другое повествования могут относиться к одному и тому же предмету)). Павел представил апосто­лам Петру, Иоанну и Иакову (Гал. 2:9) подробный отчет об образе своего проповедания Евангелия язычникам и плодах своей деятельности. Они признали божественность его призвания и были слишком далеки от того, чтобы учить его; согласились с ним, чтобы он продолжал действовать не­зависимо между язычниками и только бы не забывал внушать новообращающимся церквам, чтобы они помогали в телесных нуждах Церкви Иеру­салимской (Гал. 2: 1-10).

Даже в отдельных обществах, где Павел и Варнава рассказывали о том, что Бог сделал через посредство их проповеди между язычниками, их из­вестия были принимаемы с радостным участием. Но некоторые из обра­щенных фарисеев начали настаивать, чтобы язычники вместе с Еванге­лием принимали и обрезание, и только под этим условием соглашались признать их своими братьями (а потому даже требовали, чтобы Тит был обрезан). Павел защищал равенство прав язычников в Царстве Божием с обрезанными на основании одной веры в Искупителя (и потому не усту­пал даже и относительно Тита, потому что его уступка была бы сочтена за знак согласия на утверждаемое ими учение). Эта неуступчивость повела к дальнейшим спорам. Стало необходимо рассмотреть это дело целой Цер­ковью. Собраны были избранные члены ее. В этом собрании много было прений с той и другой стороны. Наконец выступил апостол Петр со сво­им предложением, которое основывал на собственном опыте. «Вы знае­те, — говорил он к собравшимся, — что задолго пред сим меня самого избрал Бог на то, чтобы возвестить в первый раз язычникам Евангелие. И когда Бог, Который взирает на сердце, сообщил им Духа Своего Святого так же, как верующим из иудеев, то этим засвидетельствовал, что языч­ники более не имеют никакой нечистоты в глазах Его; что, очистив серд­ца верою в Искупителя, они стали столько же чисты, как и верующие иудеи. Как же можно быть столь дерзким, чтобы сомневаться во всемогуществе и благости Божией и утверждать, что Бог не может допустить язычников к участию в благах Царства Небесного без закона? Зачем вы хотите поло­жить на верующих то, чего ни сами, ни отцы ваши не могли снести?» Под этим игом Петр разумел, конечно, не внешнее соблюдение обрядов само по себе, так как и сам их соблюдал и не хотел, чтобы не соблюдали их иудеи, но понимал такое их соблюдение, которое происходило от внут­реннего господства закона над совестью, с которым соединялась мысль, что от него зависит оправдание и блаженство, отчего страшились за ма­лейшее уклонение от закона лишиться спасения, отчего рождалось мучи­тельное беспокойство, измыслявшее различные предосторожности про­тив всякого нарушения закона. Понимая таким образом свое положение, Петр мог присовокупить: но и мы верою в Искупителя нашего освобож­даемся от ига закона — он не составляет для нас более средства оправда­ния, и мы вместе с язычниками веруем, что спасемся благодатью Господа нашего Иисуса Христа.

Слова Петра произвели глубокое впечатление на многих. За Петром восстал Варнава, пользовавшийся еще прежде великим уважением в этой церкви, потом Павел. Оба прибавили к событиям, указанным Петром, новые из своего собственного опыта, которыми подтверждалась мысль Петра, и рассказывали о чудесах, коими Бог подкреплял их в их действи­ях. Когда, таким образом, сердца всех были приготовлены, начал гово­рить апостол Иаков, брат Господень, который за строгое соблюдение за­кона находился в великом уважении даже между иудеями и которого го­лос тем более мог найти доверенности в этом случае. Он заключил сове­щание предложением, которое имело целью войти в посредство между спорящими сторонами. Опираясь на речь Петра, он говорил: «Уже пока­зано было, как Бог в первый раз принял язычников, чтобы образовать Себе из них Священное Царство. С этим согласовались и предсказания пророков, которые возвещали, что в то время, когда падший престол Да­видов восстановится, тогда почитание Бога истинного распространится и между язычниками. Поэтому ничего нет странного в том, что теперь совершается у язычников. Бог, Который все это творит, исполняет толь­ко Свой вечный совет, и так как вследствие этого вечного совета и языч­ники имеют войти в Царство Мессии, то никто да не дерзает останавли­вать или затруднять течение этого дела. Поэтому не должно налагать на язычников никакой излишней тяжести. Нет нужды ни к чему их обязы­вать, кроме только того, чтобы они воздерживались от ядения мяса идоложертвенных, мяса животных удавленных, крови убитых животных и от блуда. Этого достаточно для обращающихся язычников (( Большая часть этих запрещений считается между семью заповедями, к которым люди были обязаны прежде закона Моисеева, которые Бог дал сынам Ноевым и которые соблю­дать должны были прозелиты врат. )), потому что везде, где живут иудеи, закон Моисеев через еженедельное чтение в сина­гогах укоренился глубоко в сердцах их, и неуступчивость даже в этом мо­жет рождать только волнения». (Но что касается до верующих из иудеев, то они не требуют особых правил. Они знают, что они, как иудеи, должны соблюдать; в каждом городе, где есть иудеи, там читается в каждую суббо­ту в синагогах закон).

Это предложение имело целью содействовать прекращению возник­шего спора между христианами из иудеев и христианами из язычников взаимным сближением той и другой стороны. Соблюдение этих запове­дей христианами из язычников могло служить к тому, чтобы смягчить и мало-помалу истребить то отвращение, с каким природные иудеи смотре­ли на христиан из язычников — нечистых, из владычества идолопоклон­ства вышедших людей. Если верующие иудеи не могли победить своего предрассудка против верующих язычников по причине необрезанности, то тем труднее бы было их сблизить между собою, когда бы язычники не согласились соблюдать и того, что требовалось от обыкновенных прозе­литов; если бы не отреклись от того, что по иудейскому понятию тесно было соединено с идолопоклонством и нечистой идолопоклоннической жизнью. Содействуя, таким образом, сближению христиан из язычников с христианами из иудеев, эти заповеди, с другой стороны, служили к боль­шому отдалению первых от обыкновенного языческого образа жизни, к предостережению их от соблазнов окружающего язычества и языческих пороков. При этом странным могло бы показаться, что наряду с обрядо­выми, только для определенной цели положенными заповедями, постав­лено запрещение прелюбодеяния — запрещение, имеющее силу во все времена, основывающееся на чисто нравственном начале. Но связь, в ка­кой это запрещение здесь встречается, дает и разрешение о причине и цели такого особенного напоминания. Πορνεία здесь упоминается только в том отношении, в каком и предыдущие части, то есть по причине связи с идолослужением, как казалось это иудеям; еще из книг ветхозаветных они научились идолопоклонство и прелюбодеяние представлять между собой неразрывно соединенными; кроме того, пороки этого рода действи­тельно были соединены с некоторыми отраслями идолослужения, и, во­обще, строгое понятие о целомудрии далеко от начал натуральной рели­гии. Здесь идет дело не об особом нравственном правиле христианства — в этом случае запрещение не было бы поставлено так отдельно, как чисто положительное, напротив, было бы выведено из целой системы христи­анского вероучения и нравоучения, как это делается в посланиях. Здесь идет дело только о старом иудейском отвращении ко всему, что имеет ка­кую-нибудь связь с язычеством, и это отвращение теперь переносится на некоторые части в Церковь Христианскую.

Когда это предложение всеми было принято, то от всей Церкви напи­сано было послание (первое апостольское послание) к церквам из языч­ников в Сирии и Киликии, которое имело целью положить предел произ­веденным иудаистами возмущениям. В нем ясно было сказано, что эти люди, действуя самовольно, совсем не были уполномочиваемы так посту­пать ни апостолами, ни пресвитерами иерусалимскими. А Варнава и Па­вел, которых иудаисты, вероятно, выдавали за повредителей учения Хри­стова, представлены истинными и ревностными проповедниками Еван­гелия, людьми предавшими души свои о имени Господа Иисуса Христа. И чтобы придать этому определению более действительности и ясности, из среды самой Церкви Иерусалимской избрали двух почтенных мужей -Иуду и Силу — которые могли дать Церкви наставления и утверждение.

Определение апостольского Собора в Иерусалиме составляет важную эпоху в истории Церкви апостольской. Первое несогласие, возникшее в христианстве, было немедленно предано общественному рассуждению и приведено в ясность; вместе с тем было признано, что это несогласие дол­жно разрушать единство Христианской Церкви. Хотя в развитии Церкви между иудеями и язычниками должна была оставаться очень важная и поразительная разность по внешности, но притом должно быть сохраня­емо и существенное единство Церкви, основывающееся на внутреннем общении веры и жизни. Это единство независимо от внешних разностей. Пусть одни наблюдают такие внешние обряды, другие нет, но те и другие по силе общей веры в Иисуса, как Искупителя, имеют Духа Святого вер­ным споручником их участия в Царстве Божием. Впрочем, эта разность простиралась и не на одну только внешность, но, как можно было заклю­чать из особенности иудейского взгляда на христианство, с нею соедини­лись и другие догматические разноречия, которых теперь только не выс­казали и которые после, если не будут побеждены силой глубже и глубже водворяющегося Духа, восстанут тем с большей силой. Самое посредство, сколько оно ни было благоразумно, не могло уничтожить глубоко осно­ванного раздвоения, если не уничтожится оно действием того же Духа, от которого произошло это посредство. Так как христиане, фарисейски мыслящие, издавна привыкли считать только то христианство подлин­ным и совершенным, единственно дающим право на обладание всеми преимуществами членов Царства Божия, которое тесно соединено, сплав­лено с иудейством, то меры апостольского Собора были еще не совсем сильны произвести переворот в их образе мыслей. Они могли или совсем не смотреть на определение Собора Иерусалимского, как бы его вовсе не существовало, или толковать его по своему разумению и в свою пользу, то есть соглашаясь, что наблюдение закона не поставлено в обязанность хри­стианам из язычников, но отсюда еще не должно выводить того, чтобы язычники не делали лучше, если бы добровольно, из любви к Иегове, со­блюдали весь закон. И как прежде этого Собора они не стыдились ссы­латься на авторитет апостолов, хоти они, как сами ясно говорят, отнюдь не давали полномочия так поступать, так могли и впоследствии делать то же и еще более — употреблять к тому местную отдаленность Церквей язы­ческих от иерусалимской.

Однако в первый раз важность апостольского посредства заставила умолкнуть крики иудаистов, и разделение было примирено. Уже впослед­ствии оно опять вспыхнуло.

 

Апостольский Собор в Иерусалиме

Фаррар. «Жизнь и труды святого апостола Павла», т. 1

За Павлом и Варнавою восстал Иаков. Каждый из присутствовавших чув­ствовал, что окончательное решение Церкви будет зависеть от того, что скажет этот древний летами апостол. К его личности, его словам, его дей­ствиям каждый из братьев чувствовал особое благоговение. Таинствен­но и высоко было носимое им имя «брата Господня». Такими же таин­ственностью и величием исполнены были его положение в Церкви, его одежда, его образ жизни и вся вообще наружность. Предание, содержа­щееся в евионитском рассказе, помещенном у Егезиппа, говорит, что он никогда не надевал шерстяной одежды, а был облачен с головы до ног в белую льняную и, по принадлежности ли к священническому роду или по званию епископа Иерусалимского, носил на груди petalon, или золо­тую доску, которую возлагали на себя одни первосвященники. Рассказы­вают, что он был настолько свят и так высоко уважаем всем иудейским народом, что ему одному дозволялось наравне с первосвященником вхо­дить во Святая, что он не был женат и вел жизнь аскетическую, что он проводил в храме целые часы один в молитве за народ, так что кожа на коленях огрубела и ожестела, как кожа верблюда, что он обладал влас­тью творить чудеса, что низводил молитвой дождь, что только по его зас­лугам Господь отвратил гнев Свой на иудеев, что он получил прозвания Праведный и Obliah, или оплот народа, что он провозвещен был проро­ками. Может быть, что часть этого рассказа принадлежит к древним ле­гендам, но ведь и легенды, как кто-то хорошо выразился, похожи на со­бирающиеся над высокими горами облака, которые окутывают гору и принимают вид ее вершины.

Таков был человек, который поднялся со своего места, чтобы держать слово, и которого строгий вид характеризовал твердость его убеждений, неумытность его судов и резкость его речи. Мнение его важно было пото­му, что оно не могло было не быть принятым общиной, в которой он пользовался властью, хотя чисто местной и ограниченной, но более ши­рокой, чем даже власть св. Петра. Самые фанатичные ханжи не считали себя вправе не подчиняться суду человека, который был до глубины свое­го существа христианином, а вместе с тем и иудеем. На него не обращен­ные в христианство евреи смотрели с почтением, потому что он, хотя высоко ценил учение евангельское (Иак. 1:25; 2:12), но, тем не менее, как видно из его послания, питал ко всему древнему закону высокое уважение и, по преданиям, был точным исполнителем всей его обрядности.

Речь его доказывает, что личные беседы с апостолом Павлом оставили глубокие следы в душе этого замечательного святого человека, который отказался от борьбы против того, что совершено под руководством Свя­того Духа. Св. Петр широко изложил принцип о необходимости обрядо­вого закона для язычников. Но если бы поступил таким же образом и св. Иаков, то он не остался бы верен ни самому себе, ни тому, что мы о нем знаем, ни тому, что написано в его Послании. Впрочем, если речь его и различна от слова св. Петра, то в конце концов признает, что обрезание и обрядовые законы, в полном их составе, не существенны для язычников.

Прося собрание о внимании, он напоминает, что Симон рассказал уже, как «Бог первоначально призрел на язычников, чтобы составить из них народ во имя Свое», и доказал согласие этого с пророчеством (Ам. 9: 11, 12), а следовательно, и с Божественным предназначением. Но ясно, как известно всем иудеям, что язычники не примут всего Моисеева закона. Поэтому он полагает (как первый между равными, см. Деян. 15:6; 21:25) «не затруднять обращающихся к Богу из язычников», а внушать им соблю­дение правил Ноева откровения (Быт. 9:4), «чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови», а затем «что­бы не делали другим того, чего не хотят себе». «Ибо, — прибавляет он, -закон Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу». То есть мы, иудеи, не имеем никакого желания освобождать их от исполнения того закона, повеления которого они слушают каждую субботу.

В речи св. Иакова в особенности замечательно доказательство, выве­денное из пророчества Амоса. В пророчестве говорится об освобожде­нии Израиля от плена, но св. Иаков, с более широким взглядом на обни­мающие всегда больший горизонт пророчества, применяет это к идеаль­ному освобождению, к принятию Иеговы за общего Отца великой семь­ей всего рода человеческого. В возобновлении разрушенной скинии Да­вида он видит возникающую Церковь Христову как идеальный храм, к ко­торому должны присоединиться язычники. Нельзя не подивиться и тому, что пророчества цитирует он не из перевода семидесяти толковников, между тем как разница эта слишком велика.

У семидесяти толковников: «чтобы взыскали Господа прочие челове­ки и все народы, между которыми возвестится имя Мое, говорит Господь».

В еврейском тексте: «чтобы они овладели остатком Едома и всеми на­родами, которым возвестится имя Мое, говорит Господь».

Такое применение пророчества св. Иаковом доказывает положитель­но, что еврейский текст читался у евреев так, как говорит перевод (70), что подтверждается и другими местами Священного Писания (ср. Пс. 85:9; 21:31; 101:18; Ис. 43:7).

Спорный предмет был окончательно разъяснен начальствовавшими над Церковью. Возражения уже не повторялись: голос старейшего произнес решение, которое оставалось только передать тем, до кого это относилось непосредственно. Апостолы, старейшины и Церковь утвердили решение и избрали Иуду Варсаву и Силу, «мужей начальствующих между братиями», чтобы сопутствовать основателям Антиохийской Церкви на возвратном пути и быть как бы живым залогом подлинности письменного сообщения.

За подлинность этого послания ручается его естественность. Никогда не было так благовременно, как в этот период, внушение обращенным из язычников, чтобы они воздержались от идоложертвенного, удавленины, крови и блуда. Первое из этих запрещений совершенно понятно, потому что христианам из язычников необходимо было доказать братьям из иуде­ев, что они действительно покинули навсегда «отвратительное идолопок­лонство», от которого отреклись так недавно. Два следующих запреще­ния были желательны как уступка, потому что иудеи и многие другие вос­точные народы с невыразимым ужасом глядели на употребление в пищу крови как «души всякого тела». Никогда не было так своевременно, как в этот период, внушать христианам из язычников воздержание от блуда, потому что никогда развращение языческих нравов не доходило до такой низкой степени, как в этот период. Евреи, нельзя не сказать правды, из всех племен людских могли считаться народом чистейшей нравственности, но и они глядели на этот грех не как на преступление против нрав­ственности, потому что этот последний взгляд установлен был только хри­стианством. Что же касается до язычников, то даже Сократ не считал блу­да предосудительным, а Цицерон утверждал, что ни один из моралистов и не думал налагать на это дело запрещения. Взгляд на чувственность древ­него человека изменился в новом, вследствие той чистоты, которой ды­шит и которую вселяет каждая страница Нового Завета. Основой для та­кого изменения взгляда служат высочайшие нравственные истины, пре­поданные миру в учении Законоположника и Господа. Но долг справедли­вости требует воздать благодарность и тому, чье учение было широким разъяснением этих великих истин. Если безумную растрату драгоценных даров жизни следует считать страшным бедствием для личностей и наро­дов; если разврат есть проклятие и позор, подъедающие под корень чело­веческое счастье гораздо быстрее, чем все другие пороки, и если, напро­тив того, румянец скромности на молодых щеках считается одной из дра­гоценнейших принадлежностей юности, то истинным благодетелем, под влиянием духовно-нравственных поучений которого посеяны и возросли эти истины в сердцах юношей всякой христианской страны, следует при­знать того, кто под наитием благодати Всесвятого  Духа с большой яснос­тью, с большим спокойствием, с большим убеждением, чем кто бы то ни было, разъяснил гнусность, унизительность, заразительность греха через тело предающего и распространяющего свой яд по душе, имеющего еще то особенное свойство, что губит душу не одного человека, но становит его в ответственность перед Богом за преграждение пути к спасению дру­гим личностям, которые, при преступном влиянии грешника, могут ос­таться нераскаянными, между тем как Христос пострадал и умер как за них, так и за их развратителя.

 

Примирение кажущегося противоречия между апостольскими писаниями относительно формы иерусалимских совещаний (Деян. гл. 15 и Гал. гл. 2)

Н. Комаров. «Православное обозрение», 1872, 1-е полугодие

По Деяниям (15 гл.) рассуждения ап. Павла с иерусалимским обществом о значении закона Моисеева имеют форму собора и с самых древних вре­мен принимаются за первый христианский Собор — здесь собирается вся Церковь (16: 6, 12, 22), происходят прения о предложенном вопросе, про­износятся речи, место председателя собрания занимает предстоятель Иеру­салимской Церкви — апостол Иаков, определение Собора записывается в особый акт и рассылается с уполномоченными от Собора лицами в Анти-охию, Сирию и Киликию, где и возникли споры вызвавшие Собор. Между тем сам ап. Павел в Послании к Галатам — по Бауру — не только ничего не знает обо всем этом, но даже говорит так, как будто бы он наперед хотел противоречить такому представлению дела: я предложил им благовество­вание, проповедуемое мною язычникам, особенно знаменитейшим άνεθέμην αύτοΐς το εύαγγέλων δ κηρύσσω έν τοις εθνεσιν, κατ' ιδίαν δε τοις δοκοΌσιν (2:2). По мнению Баура, здесь находится решительное противоречие. Неандер это противоречие примиряет тем, что ап. Павел в Послании к Гала­там говорит только о частных рассуждениях с апостолами (κατ' ιδίαν), а в Деяниях говорится об общих соборных совещаниях. Но на это Баур, со своей стороны, замечает, и справедливо, что при таком понимании тек­ста Послания к Галатам нет основания для примирения, если там ничего не сказано о соборных рассуждениях, которые собственно и решили дело, то и само примирение будет произвольно. В приведенных словах ап. Пав­ла видят указание и частных — наедине с апостолами, и соборных — в при­сутствии всего иерусалимского общества — рассуждений апостола; имен­но словами предложил им Евангелие (άνεθέμην αύτοΐς το εύαγγέλιον) указывает на Собор Иерусалимский. Но и такое объяснение, по мнению Баура, не­справедливо. Прежде всего, эти слова вовсе не соответствуют тому описа­нию Собора, какое находится в Деяниях, и не указывают на него, а глав­ное затруднение в том, что при таком понимании этого места главные, соборные рассуждения, при которых должны также присутствовать и апо­столы, совершенно отступают на задний план, а эти, частные, становятся главными. Поэтому единственно верное объяснение этого места, по его мнению, такое: здесь разумеется только одно совещание апостола Павла, и именно частное — со знаменитыми апостолами Иаковом, Петром и Иоан­ном — слова предложил им Евангелие указывают на них, хотя и не совсем определенно, а особо знаменитейшим (κατ' ιδίαν, praecipue, speciell — пере­водит Баур) относятся также к ним и только точнее определяют их — пояс­няют, кому именно им. Апостол как бы так говорит: я путешествовал в Иеру­салим для того, чтобы предложить членам тамошней церкви свое благове­ствование, и обратился специально (κατ' Ιδίαν) к знаменитейшим не для того, чтобы решить дело путем частных рассуждений, а потому, что это был самый прямой и непосредственный путь для его решения. Апостолы потому и названы знаменитейшими (δοκούντες), что они в глазах иеруса­лимского общества христиан были самые высшие авторитеты (но не с точ­ки зрения Павла, оговаривается Баур), и потому после их решения были уже излишни всякие другие рассуждения. Только об этих переговорах со знаменитейшими, то есть с Иаковом, предстоятелем иерусалимского об­щества, и с апп. Петром и Иоанном, во всем этом месте и идет речь. Отсю­да Баур делает такое общее заключение: если бы иерусалимские рассуждения были общественные, соборные, именно такие, какими описываются они в Деяниях, то Павел о них, как о самом главном и существенном деле, не мог умолчать, если же он молчит, то из этого можно заключить, что вовсе не были такими на самом деле, и только автор Деяний в своем соб­ственном интересе и ради своих особых целей впервые придал им харак­тер общественных соборных совещаний — словом, из частных перегово­ров Павла со знаменитыми сделался церковный Собор.

Но уже по одной только чисто формальной стороне такое заключе­ние Баура не может быть признано основательным: оно, очевидно, не вы­ходит из предыдущих его замечаний. Заключение о несуществовании факта из одного только молчания писателя об этом факте может быть основательно (и то, впрочем, до известной степени, потому что у писате­ля всегда могут быть чисто случайные, неизвестные и непредвидимые для читателей причины, препятствовавшие ему говорить об известном фак­те; вообще, argumentum e silentio — несильный аргумент) только в таком случае, когда для писателя есть настоятельная, неотразимая, очевидная нужда говорить об этом факте, и пока не указана и не доказана эта необ­ходимость, есть полное основание не придавать такому заключению ни­какого значения. Притом Баур забывает здесь возражение, которое он сам сделал против Неандера. Но этого мало. Само молчание ап. Павла во 2 гл. Гал. об апостольском Соборе выдумано Бауром, напротив, в тексте послания есть прямые и положительные указания на этот Собор. Во 2 ст. 2 гл. Послания к Галатам, как это видно уже из прямого смысла речи, не­сомненно, говорится не об одном, а о двух различных совещаниях ап. Павла в Иерусалиме — Άνεθέμην αύτοΐς, говорит он, το εύαγγέλιον δ κηρύσσω εν τοις εθνεσι, κατ' ιδίαν δε τοις δοκοΰσι (предложил им, особо же знамени­тейшим, благовествование, проповедуемое мною язычникам). Здесь Па­вел различает два предложения Евангелия им (αύτοΐς) и знаменитейшим (τοις δοκοΰσι). Кому же первоначально предложил он свое Евангелие, на кого он указывает местоимением им? По связи речи и по новозаветному словоупотреблению это местоимение поставлено здесь вместо собствен­ного названия жителей страны или города, где происходило описывае­мое событие — а оно происходит, как видно из 1 ст., в Иерусалиме (εις Ιεροσόλυμα) — следовательно, и под первоначальными слушателями, кото­рым ап. Павел предложил свое Евангелие, надобно разуметь иерусалимлян, то есть вообще христиан Иерусалимской Церкви (ср. Деян. 17:16; 2 Пет. 3:4; Ин. 15:6). Потом, когда он говорит особо же знаменитейшим, под которыми разумеются апостолы Иаков, Петр и Иоанн, как это видно из следующих стихов, то здесь он, очевидно, говорит о другом (δέ), отлич­ном от первого, предложении своего Евангелия, в частности, апостолам. Баур, стараясь найти в самом тексте основание для своего мнения, неправильно переводит κατ' ιδίαν δέ — предложил  им — именно специально знаме­нитейшим. Κατ' ιδίαν по новозаветному словоупотреблению никогда не значит именно, специально, а особо от других, наедине, и противополагается всегда κοινή или δημοσία, и потому не может иметь того смысла, какой при­дает этому слову Баур (см. Мф. 14: 13, 23; 17: 1, 19; 20:17; 24:3; Мк. 4:34; 6: 31, 32; 7:33; 9: 2, 28; 13:3; Лк. 9:10; 10:23; Деян. 23:19). Союз δέ также никог­да не служит подтверждением сказанного уже прежде — правда, именно; напротив, эта частица весьма часто выражает противоположение или же просто употребляется как частица соединительная. Следовательно, Гал. 2:2 по прямому смыслу и правильному словоупотреблению заключает в себе два разных понятия и обозначает различные факты. Отсюда ясно, что здесь ап. Павел говорит о двух различных совещаниях — публичном соборном, участники которого были αυτοί, то есть вся Иерусалимская Церковь, и частном — наедине с апостолами (δοκουντες). Таким образом, воззрение Баура против подлинности соборной формы иерусалимских рассуждений в этом случае основывается на экзегетической ошибке — на произвольном и неправильном понимании 2 ст. 2 гл. к Гал.

Но и этого мало. В Послании к Галатам есть прямое и совершенно доста­точное для цели апостола указание на содержание и результат соборных рассуждений. Пример необрезанного Тита, спутника ап. Павла (ст. 3), кото­рого в Иерусалиме не принуждали к обрезанию, достаточно ясно характе­ризует взгляд Иерусалимской Церкви на обрезание и закон и выражает сущ­ность соборного определения, как оно представлено в Деяниях апостольс­ких. Так это выглядит и по связи речи. В ст. 6 апостол снова возвращается к знаменитейшим, то есть старейшим его апостолам и рассуждениям с ними, о которых он упоминал уже во 2 ст.; между тем в ст. 4-5 говорит о лжебрати­ях и их вражде против свободы христианской, которые, очевидно, не апос­толы; таким образом, события, содержащиеся в ст. 3-5, не могут никаким образом относиться к частным совещаниям ап. Павла и указывают на со­борные совещания и обстоятельства, предшествовавшие и сопровождав­шие их (ср. Деян. 15: 5-7). Отсюда ясно, что ап. Павел не только упомянул о соборных совещаниях в Иерусалиме (ст. 2) касательно спорного вопроса, но и показал, что он, при полном согласии прочих апостолов и христиан, так победоносно противостал требованиям обрезывать язычников, заявлен­ным лжебратиями (ст. 4), что они не посмели принуждать к обрезанию даже Тита (αλλ' ουδέ ст. 3). Таким образом, Тит, известный сотрудник ап. Павла в деле евангельской проповеди, служил для галатян живым доказательством, что требование обрезания от язычников в Иерусалиме было отвергнуто и христианская свобода сохранена. Отсюда мы имеем право заключить, что текст Послания к Галатам не только не исключает соборных совещаний, о которых говорится в 15 гл. Деяний, но и указывает на них. В свою пользу обращает Баур то обстоятельство, что ап. Павел в По­слании к Галатам не говорит определенно о соборном решении, не пользу­ется им для своей защиты, а между тем оно-то одно и могло решить дело — «он не мог умолчать о соборных совещаниях, если бы они были». Совер­шенно справедливо, что ап. Павел упоминает о соборных совещаниях только мимоходом, косвенно; он не пользуется ими как оружием против своих противников, и вообще в посланиях к галатам он придает гораздо больше значения своим частным сношениям с апостолами, чем соборным рассуждениям. Но это совершенно естественно, и иначе и быть не могло по самому ходу дела.

Нет никакого сомнения, что Послание к Галатам, особенно же первые две главы его, написано апостолом в защиту своего апостольского досто­инства — есть личная его апология против взведенных на него иудей-ствующими лжеучителями клевет. Эти лжеучители, чтобы вернее и удоб­нее распространить свое лжеучение, начали не с опровержения ненавис­тного им учения ап. Павла, не с полемики с ним в области вероучения, а старались уронить в глазах христиан его апостольский авторитет, поко­лебать доверие и уважение к нему лично. «Не должно слушать Павла, -говорили они, — ибо он только вчера или даже ныне явился; Петр же и сущие с ним суть первейшие апостолы. Притом он апостольский ученик, а те — Христовы; он один, а тех много, и еще столпы Церкви». Иудействующие учили в Галатии, «что должно обрезываться... и не должно прини­мать Павла, все это отвергающего, потому что этого не запрещают, гово­рили они, Петр, Иаков и Иоанн — первоверховные апостолы и бывшие со Христом». Не признавая Павла апостолом Христовым, равным по дос­тоинству с другими апостолами, лжеучители говорили, что и учение его не божественное, а самим им измышленное, поэтому не следует слушать и принимать его. Понятно, что и апостол Павел должен был вести свою защиту сообразно с таким ходом аргументации своих противников, ина­че он не достиг бы своей цели. Так именно он и делает. Он прежде всего доказывает и утверждает свое апостольство, свою независимость от дру­гих апостолов и самостоятельность, указывая сначала на его происхож­дение и потом — на свои отношения к другим, старейшим его апостолам и отсюда уже выводит истину и божественность своего учения. Он призван к апостольству Самим Иисусом Христом и от Него получил учение, кото­рое проповедует, и потому оно, как учение Божественное, истинно и не­преложно (Гал. 1: 1, 6, 8, 9, 11, 12, 15, 16). Обращая внимание на свои от­ношения к другим апостолам, ап. Павел показывает, что он никогда не был в подчиненном, зависимом от них положении и не только не заим­ствовал от них своего учения, но даже редко виделся с ними (1: 17-20), и, несмотря на все это, когда он предложил им свое учение, они признали его истинным и не нашли нужным что-нибудь прибавить и изменить в нем,  живым доказательством чего служит необрезанный Тит,  вместе с ним путешествовавший в Иерусалим (2: 2-3, 6-9). Даже более, он до такой сте­пени был независим от других апостолов и так мало нуждался в подтверж­дении своего апостольского авторитета с их стороны, что сам восстал про­тив верховного из них — Петра и обличил его, когда тот поступал непра­во (2: 11-21). Таким образом, он совершенно опроверг и уничтожил все нарекания и клеветы, взведенные на него лжеучителями, и вполне защи­тил свое апостольское достоинство и учение, и для его цели вовсе не было надобности подробно приводить для этого соборные совещания и реше­ние. Его апостольский авторитет был уже совершенно восстановлен при­знанием его и его учения прочими апостолами — и соборное решение не могло прибавить к этому ничего. Столь важный для всей Церкви вопрос об отношении закона Моисеева и обрезания к христианству, решенный на Соборе апостольском, здесь становится чисто личным вопросом ап. Пав­ла—а потому должен решиться с другой, так сказать, личной точки зре­ния. Учение Павла о свободе христианской от закона Моисеева отверга­лось иудействующими как произвольное, не имеющее за себя высшего авторитета, потому, как скоро доказано апостольское достоинство Павла (а оно доказано, как мы видели выше), доказана и истина его учения; тог­да апостол имел полное основание ожидать со стороны галилейских хри­стиан безусловной веры своему слову — его слово для них теперь должно быть так же важно и обязательно, как и «соборное определение». Следо­вательно, ап. Павел не имел причины придавать особенное значение  Иеру­салимскому Собору и его решению — выставлять его на вид и рассказы­вать о нем подробно — он только упомянул о нем вообще и мимоходом, для него гораздо важнее были его частные отношения к апостолам. Даже, напротив, ап. Павел имел прямые побуждения говорить об Иерусалимс­ком Соборе осторожно, не вдаваясь в его подробности и не выставляя его на вид как сильное доказательство против своих противников, пото­му что они легко могли перетолковать его и обратить в свою пользу. Со­шлись он в подтверждение своего учения прямо на Собор и соборное определение — враги его могли представить дело так, что он испугался их, не посмел лично взять на себя ответственность за свое учение, а по­шел посоветоваться со старшими его апостолами, признавал зависимость своего учения от них, между тем как перед этим он настойчиво и горячо отстаивал свою самостоятельность и свое равенство с ними. С другой сто­роны, не упомяни апостол прямо и открыто о своих частных, дружеских переговорах с апостолами, враги его соборное определение могли моти­вировать тем, что Павел заранее принял на себя по требованию других апостолов известные угодные им условия или признал их авторитет — и вот поэтому-то и они со своей стороны согласились сделать уступку в пользу его учения и произнесли на Соборе решение благоприятное ему.

Да наконец и само по себе невероятно, чтобы ап. Павел, пришедши в Иерусалим для решения столь великого и важного вопроса, волновавше­го тогда всю Церковь, прежде чем предложить его на соборное рассмот­рение, не поговорил о нем с апостолами наедине — не видевшись с ними столь много времени, он, естественно, теперь постоянно общался с ними, делился теми мыслями и чувствами, которые тогда наполняли его душу, рассказывал о тех великих успехах, которыми Бог благословил его апос­тольские труды, и о тех трудностях, которые он испытал в своем великом подвиге. Ас другой стороны, для пользы всех христиан, всей Церкви, что­бы предупредить опасность разделения церковного, необходимо было придать решению этого спора характер соборного определения — опре­деления вышедшего от лица всей Церкви.

Таким образом, Баур, прежде всего, несправедливо утверждает, будто ап. Павел говорит об одних частных своих рассуждениях с апостолами, а о соборных не только не говорит, но даже исключает их. По буквальному смыслу речи апостол в Послании к Галатам говорил о тех и других. Нис­колько неудивительно и то, что Павел не пользуется соборным решением для своей защиты и не говорит о Соборе обстоятельно — сообразно с его целью; для него важнее его частные отношения к апостолам, которые он обстоятельно и излагает.

«Напротив, св. Лука (автор Деян. ап.) смотрел на этот факт совершен­но с другой точки зрения. Он пишет не биографию и апологию Павла, а историю всей Церкви, поэтому ему нет никакой надобности подробно и точно отмечать и рассказывать каждое событие из жизни апостола, если оно не важно для истории всей Церкви и не имеет прямого влияния на ее ход и развитие — нигде и никогда не касается исключительно личных об­стоятельств ап. Павла, потому что он всюду смотрит на него как на орудие избранное Господом, вознесшимся на небо для управления Церковью и для распространения ее до концов земли», — справедливо замечает Баумгартен. Поэтому и факт апостольского Собора важен был для него по его всеобщему значению для Церкви, потому что он установил норму отно­шения закона Моисеева к христианам из язычников и норму именно как закон, как неизменное правило, исходящее от лица всей Церкви, следова­тельно, обязательное для всех христиан. Поэтому и его описание Собора чисто объективное — он и изображает в своей книге, так сказать, офици­альную сторону Собора — бывшие на нем рассуждения и постановленное на нем определение. До частных рассуждений ему нет дела.

Из всего сказанного выходит то заключение, что рассказ ап. Павла во 2 гл. Послания к Галатам о форме иерусалимских совещаний не только не противоречит и не исключает рассказа Деян. 15 гл., но положительно ука­зывает на него и вполне согласуется с ним. Каждый из них как нельзя бо­лее целесообразно и взаимно дополняет другой.

 

Апостольский Собор в Иерусалиме

В. Михайловский. «Святой апостол Павел». СПб, 1863

Важное путешествие в Иерусалим, упоминаемое Павлом во 2-й гл. Посла­ния к Галатам и бывшее спустя 14 лет после его обращения, — одно ли то же с путешествием на апостольский Собор (Деян. 15) или с четвертым путешествием (Деян. 18: 21, 22), предпринятым четырьмя годами после того и приходившимся в 54 году?

Самое важное основание против тождества путешествия, упомянуто­го в Послании к Галатам (2 гл.), с путешествием на апостольский Собор — то, что Павел в приведенном месте ни слова не говорит о соборных рассуж­дениях, а Лука, напротив, о частных собеседованиях между апостолами. Д. Баур, предполагающий, впрочем, тождество этих двух путешествий, старается доказать, что между рассказом ап. Павла (Гал. 2) и повествова­нием Луки (Деян. 15) существует неразрешимое противоречие, которым он далее и пользуется как оружием против достоверности Деяний апос­тольских. Визелер, напротив, и справедливо, не видит никакого проти­воречия; мало того, его хронологическое сочинение даже есть общее и притом победоносное оправдание исторической верности Деяний апос­тольских; при этом он думает совершенно избежать значения Баурова до­казательства только тем, что переговоры, описанные в Послании к Гала­там (2 гл.), относит к позднейшему времени. Но если вникнуть хорошень­ко, то Визелер для своей собственной мысли не приобретает ничего, и упомянутая разность, как она дальше подробнее раскрывается, говорит не против, но в пользу тождества обоих путешествий. Потому что Павел рядом со своими частными собеседованиями со столпами-апостолами — словами άνεθέμην αύτοΐς (предложил им) в отличие от κατ' ιδίαν δε τοις δοκοΰσιν (наедине же рассуждающим) — указывает на общее рассуждение с иерусалимскими братьями, хотя о нем он и не говорит подробно, так как мог предполагать его уже известным галатам, после того как он рань­ше того объявил своим малоазийским общинам решение апостольского Собора и увещевал их исполнять его (Деян. 16:4). Главным предметом для Павла, наперекор галатским лжеучителям, ложно ссылавшимся на Петра и Иакова и ни за что не соглашавшимся его считать за истинного апосто­ла, был результат его частных рассуждений с самими апостолами для иуде­ев и уведомление о его признанном последними самостоятельном апос­тольском достоинстве. Лука со своей стороны имел в виду не личные от­ношения Павла к его противникам, а вообще права христиан из язычников, но этим нисколько не исключает предшествовавших частных пере­говоров. А что он рассказывает о публичных собеседованиях, это легко видно из всего догматического характера и цели его рассказа. Притом он умалчивает о многом таком, что касается собственно только частной жиз­ни, как например о пребывании в Аравии св. Павла, о его внутренней борь­бе, видениях и т.п. Если здесь нет никакого достаточного основания в пользу Визелерова мнения, зато, с другой стороны, говорят против него решительные доказательства. Упоминаемое в Послании к Галатам путе­шествие в Иерусалим (2:1) нельзя считать четвертым (Деян. 18:22), во-первых, потому что Павел, по свидетельству Луки, только приветствовал тамошнюю Церковь, что, очевидно, указывает на какое-то кратковремен­ное посещение, в которое не было времени для таких важных рассужде­ний, каковы упомянутые в Послании к Галатам (2 гл.); во-вторых, потому что в Деяниях апостольских (18 гл.) не упоминается о Варнаве, который еще при тех переговорах (Гал. 2 гл.) вместе с Павлом заметно выдается (см. Деян. 15). Кроме того, нельзя вполне доказать, да и невероятно, что Варнава, недолго спустя после апостольского Собора отделившийся от Павла и предпринявший самостоятельное миссионерское путешествие с Марком заодно (Деян. 15:39), уже опять в 54 году соединился с ним.

Наконец, главное основание, почему мы посещение Иерусалима, опи­санное в Послании к Галатам (2:1), считаем за одно с тем, о котором речь в Деяниях апостольских (15 гл.), — это то, что Павел в Послании к Галатам никак не мог пройти молчанием о своем путешествии на Собор апостоль­ский. Даже если он намеренно не хотел перечислять о всех своих путеше­ствиях в Иерусалим, так как он умалчивает о втором, упомянутом в Деян. 11:30 и 12:35 ст., когда оно имело целью только доставку милостыни и, по всей вероятности, было кратковременно, то все-таки всего менее он мог пропустить именно третье путешествие, так как оно было важнее всех по цели, какую имел Павел в виду в Послании к Галатам, именно — доказать независимость своего апостольского служения от человеческого автори­тета, а вместе с тем — признание его собственного воззрения самими апо­столами иудеев.

Таким образом, отрицательными и положительными доводами мы принуждены примкнуть к тому мнению, которое высказано еще св. Ири­неем и защищено знаменитейшими хронологами и толкователями. По этому мнению, мы должны смотреть на рассказ Павла (2 гл.) как на луч­шее дополнение к рассказу Деяний апостольских (15 гл.) о том же предме­те и должны ставить его в понятии наперед, так как частные совещания с самими апостолами, изложенные Павлом сообразно довольно подробно, по ходу дела были, конечно, прежде публичных рассуждений и оконча­тельного решения.

Частные совещания (Гал. 2:1 и др.)

Таким образом, Павел явился в Иерусалим в сопровождении Варнавы и только что обратившегося из язычников Тита, которого он взял с собою как живое доказательство его успешной миссионерской деятельности, как печать его апостольского служения. Прежде всего, естественно, ему нуж­но было частным образом и лично переговорить со знаменитыми пред­ставителями общества и всей христианской из иудеев части столпами — апостолами Иаковом, Петром и Иоанном — и побудить их к формальному признанию в нем апостольского достоинства, его основоположений и благодатной деятельности между язычниками. Когда он привлек их на свою сторону, особенно Иакова, который за свое исполнение Моисеева закона и свое служение в одном Иерусалиме у иудаистов пользовался осо­бенным уважением, между тем как Петр со времени своего обращения с Корнилием у них подвергся подозрению, тогда вкравшиеся ложные бра­тья, как он называет фарисейски мыслящих лжеучителей, лишились сво­его мнимого главного авторитета, а в то же время восстановилось и освятилось братское общение его христианских, составившихся из язычни­ков, обществ с христианами из иудеев, следовательно, восстановилось единство Церкви, о котором он так много заботился (Еф. 4 и 1 Кор. 12-14). Его повествование о больших успехах своей проповеди между языч­никами должно было по правилу «от плодов их познаете их» произвести сильное впечатление на апостолов веропроповедников между иудеями. Да уже вследствие обращения Корнилия, приявшего Духа Святого поми­мо обрезания, они приходили к более свободному воззрению и подготов­лены были к примирению с Павловым учением. Павел, со своей стороны, нисколько не отвергал того, что Бог предопределил Петра на дело обра­щения иудеев и руководил его в том своей благодатью, а и они, со своей стороны, признали, что Павел Самим Богом был избран на такое служе­ние среди язычников (ст. 7,8). Мало того, три столпа — апостолы, в дока­зательство признания полученных Павлом и Варнавою даров благодати, братски подали им руки и согласились с ними на то, чтоб без ущерба друг другу действовать заодно, каждому — на указанном ему Господом месте, тем — между иудеями, а этим — между язычниками, с тем только условием, чтобы последние любвеобильно, посредством сборов милостыни между христианами из язычников, помнили о множестве бедных иерусалимских христиан и таким образом свидетельствовали о своем духовном общении и благодарности к Матери Церкви (9:10), о чем и Павел ревностно забо­тился (сн. Деян. 24:17; 1 Кор. 16:1 и д. 2 Кор. 8:1 и д.; Рим. 15:15 и д.).

Таким образом, через эти совещания сохранились права обеих сторон. Павел вовсе не требовал от христиан из иудеев насильственного разрыва с их исторической почвой и с истинной свободой духа, признал право их собственного особенного призвания. Апостолы иудеев, со своей сторо­ны, согласились с его важным началом, что вера в Иисуса Христа состав­ляет единственно необходимое условие спасения; они не налагали на языч­ников никакого ига и не принуждали св. Павла к обращению его спутника Тита (Гал. 2:3), между тем как ложные-то братья настойчиво требовали того, как можно заключать из тотчас следующих стихов в связи с 5 стихом 15 гл. Деяний апостольских. Во-первых, здесь идет речь не о легких усло­виях вроде, например, соблюдения Ноевых заповедей, каковые условия вслед за тем Собор вообще предписал христианам из язычников. Далее, конечно, не могли идти палестинские апостолы, взгляд которых для тог­дашних отношений и последнего успеха Царства Божия был столь же спра­ведлив и необходим, как и воззрение Павла и Варнавы. Одним словом, эти частные переговоры носят на себе характер христианской мудрости, самоотвержения и братского общения. Кто читает беспристрастно По­слание к Галатам, тот должен согласиться, что недавно высказанное с та­кой благовидностью предположение о непримиримой противоположно­сти между Павлом и Петром не имеет в нем ни малейшего основания, что, наоборот, апостолы иудеев в этих частных беседах снизошли к Павлу еще больше, чем на описанном в Деяниях апостольских (гл. 15) Соборе, где имелись в виду отношения к целому обществу и нужно было проложить средний путь. В этом-то и заключается, как выше показано, причина, по­чему Павел в борьбе с галатийскими лжеучителями ссылается на частные беседы, которые для его цели имели больше силы и доказательности, чем решение Собора. Потому что эти иудаисты отвергали его апостольское достоинство (Гал. 1: 1, 15 и др.), которое вполне было признано за ним на частных собеседованиях, и, вероятно, ссылались не на публичное реше­ние, которого не могли отвергнуть, но на практику апостолов среди иуде­ев, причем из соблюдения апостолами Моисеева закона (который Иаков соблюдал весьма строго и точно) они делали несправедливый догматичес­кий вывод, как делается еще и доселе в интересах партий. Когда же Павел свое вполне самостоятельное апостольское достоинство доказал поведе­нием самих апостолов, для иудеев тогда его собственного слова уже было достаточно и ссылка на чужое уверение тем менее нужна была, после того как это удостоверение уже было раньше сообщено и известно обществам.

Публичные рассуждения и постановления Собора (Деян. гл. 15)

Так как спор об отношении язычников к Евангелию нарушил мир во всей Церкви, то естественно было и разрешить его публично. По этому случаю апостолы и старейшины и много других христиан, интересовавшихся этим спором и имевших жилище здесь, в Иерусалиме (Деян. 15:1; 12:22), собра­лись для общественного рассуждения. Здесь дело шло не столько о личных отношениях апостолов друг к другу и об апостольском достоинстве Павла, сколько о правах и обязанностях христиан из язычников. После того как обеи­ми сторонами много было высказано и за и против, встал ап. Петр, который был, вероятно, председателем на Соборе и занимал середину между Иако­вом и Павлом и по деятельности, и по учению; он собственным своим опы­том в истории Корнилия засвидетельствовал об успехе, какой имело Еван­гелие между язычниками, и о духовных дарах, какие Бог сообщил им поми­мо иудейства. При этом ап. Петр высказал чисто Павлово основоположе­ние, что и они, то есть христиане из иудеев, наравне с необрезанными бра­тьями спасутся не посредством неудобоносимого ига закона, но единствен­но по благодати Господа Иисуса и живой верой в Него. При этом он ссы­лался на общеизвестный факт — на обращение и возрождение Корнилия — первенца между язычниками, обратившегося в христианство, и на нем ос­новывал свое учение о правах язычников на свободную благодать Еванге­лия. Такие речи из уст знаменитейшего апостола не могли не произвести впечатления, которое высказалось в торжественном молчании собрания. Затем выступили Варнава, еще издавна пользовавшийся в Иерусалиме боль­шим уважением, и Павел и рассказали о знамениях и чудесах, которыми Бог сопровождал и запечатлевал их деятельность между язычниками.

До сих пор рассуждения, кажется, хотели доставить Павлу полное тор­жество и подтвердить частные совещания апостолов. Но так как тут при­сутствовали также христиане из иудеев, вообще еще несовершенные в вере, то и нужно было несколько снисходить их мнительной набожности, их немощной совести, для того чтобы вполне восстановить мир во всей Цер­кви. Это и делает теперь Иаков, который по своему настроению и жизни был весьма близок к ним и оттого-то имел на них огромное влияние. Он высказался посредником между интересами обеих сторон и обнаружил при этом большую практическую мудрость и благоразумие. Именно: он отдал полную справедливость Петрову основоположению, что Бог и из язычни­ков приготовлял для Себя народ в наследие, и видел в этом исполнение пророчества (Ам. 9:11 и д.) о славном восстановлении и распространении феократии между языческими народами — осуществление вечного боже­ственного домостроительства. Такой ссылкой на Ветхий Завет дан был делу другой оборот, через который оно могло заслужить одобрение от христи­ан из иудеев. Чтобы вполне их удовлетворить, он сделал предложение, что хотя обратившиеся язычники не подлежат обрезанию, потому что иначе это было бы поблажкой еретическому освобождению «ложных братьев», все-таки они должны воздерживаться от тех обычаев, которые были осо­бенно соблазнительны для совестливых и сомнительных и с которыми нельзя согласить истинного благочестия, именно: должны воздерживать­ся от вкушения идоложертвенного мяса, крови и содержащего ее удавленного животного и, наконец, от блуда (Деян. 15:20). Эти же определения находят­ся и в Ноевых (то есть по преданию еще будто бы Ноем данных) запове­дях, соблюдать которые обязаны были пришельцы врат.

Странным, правда, кажется то, что наряду с вещами, которые, по-ви­димому, безразличны сами по себе и только относительно безнравствен­ны, запрещается и нечто безусловно безнравственное. Но нужно при этом вспомнить, что блудодеяние очень часто соединялось с идольскими жер­твами и язычниками считалось за дело безразличное, так как у них вовсе не было более глубокого взгляда на блуд. Идолослужение, которое в Вет­хом Завете так часто называется духовным блудом, имело необходимым следствием телесное осквернение. Оттого-то Павел так часто и предосте­регает язычников именно от этого греха (1 Кор. 5:9; Евр. 5: 3, 5; Сол. 4:3; Кол. 3:5). Во-вторых, это выражение нужно понимать, вероятно, в более обширном смысле, именно: здесь разумеются супружества с необрезанными язычниками (Исх. 34:16) и браки в таких степенях родства, кото­рые запрещены не только иудеям в пятикнижии, но и пришельцам врат-заповедями Ноевыми — и казались кровосмешением (1 Кор. 5:1, где πορνεία стоит вместо кровосмешения), между тем как язычники не имели об этом никакого понятия.

Такое предложение  Иакова, если исключить лишь лжеучителей, ко­торые этим, конечно, как показывают их дальнейшие козни, не могли быть довольны или по временам объясняли в своем смысле, встретило общее одобрение и было принято Собором за решение. Оно было и в самом деле для тогдашних отношений как нельзя более исполнимым и как нельзя лучше способным восстановить равновесие между спорящи­ми сторонами и мало-помалу примирить их совершенно, так как оно, с одной стороны, ближе ставит иудеев к язычникам, а с другой — отклоня­ет последних на будущее время от их прежнего образа жизни, равно как от увлечений и соблазнов в идолопоклоннических беседах. Справедливо говорит Гесс, что апостолы сделались через это всем для всех — для иуде­ев иудеями, для язычников язычниками, доставляя первым случай без оскорбления своей совести обращаться с иноплеменниками христиана­ми, а последних уверяя в их свободе. Иаков и Павел здесь с различных точек зрения высказывают одинаковую практическую мудрость и сдер­жанность: первый — в том что свою привязанность к иудейству подчиня­ет общим христианским интересам, а последний — в том что для христи­ан из язычников, из снисхождения к их немощной совести и ради братс­кого единодушия, не противореча себе, согласился на то ограничение, которое в тогдашних обстоятельствах, правда, было необходимо и весь­ма полезно, но, что касается одной части его, то есть воздержания от идоложертвенного мяса, крови и удавленины, должно было утрачивать свою обязательную силу в той мере, в какой исчезала национальная ра­зобщенность между христианами из иудеев и христианами из язычников. Впрочем, и в настоящее время могут случиться такие отношения, в кото­рых воздержание от этих и им подобных предметов, не безнравственных самих по себе, а считаем обыкновенно безразличными, составляет долг христианской любви. Апостол Павел предлагает нам на этот раз прекрас­ное правило: «Все мне позволено, но не все полезно; все мне позволено, но не все назидает. Никто не ищи своего, но каждый — пользы другого» (1 Кор. 10: 23, 24). Истинно христианская свобода здесь обнаруживается в снисхождении к немощному, в самоограничении и в нежной осторожно­сти. Так, он с силой советует коринфским христианам из язычников воз­держиваться от вкушения идоложертвенного мяса, чтобы не оскорбить совесть немощных братий, за которых тоже Христос умер (1 Кор. 8: 7-13; 10:14, 24-29); между тем как в то же время, с другой стороны, утверждает, что земля со всем, что на ней, принадлежит Господу и что каждая пища сама по себе добра, если мы принимаем ее с благодарностью (1 Кор. 10: 25, 26; 8: 4, 8; 1 Тим. 4:4). Точно такой же мудрый и истинно свободный взгляд высказывает ап. Павел в споре, возникшем между римскими хрис­тианами о вкушении известной пищи и о соблюдении иудейских празд­ников (Рим. гл. 14 и 15). Такое примирительное решение от лица Собора и в коротком послании, составителем которого был, вероятно, Иаков, было сообщено христианским, образовавшимся из язычников, обществам в Сирии и Киликии двумя знаменитыми мужами Церкви, вероятно, из пресвитеров иерусалимских, именно — Иудою, Варнавою и Силою. Офи­циальный документ должен был послужить для них основанием для бо­лее точного и подробного ознакомления с евангельским учением при посредстве живой речи. Посланные с таким поручением в этот раз до са­мой Антиохии были спутниками Павла и Варнавы, который опять взял с собою своего двоюродного брата Марка. Таким образом, первое важное и серьезное разногласие в Христианской Церкви было высказано, но в то же время и публично было признано, что разность воззрения у хрис­тиан из иудеев и у христиан из язычников, пока они держат себя в долж­ных границах, не касается сущности христианского благочестия и может существовать при единстве Церкви. Конечно, противодействие не исчез­ло и продолжалось еще немало времени до тех пор, пока не упразднилась совсем древняя фарисейская закваска.

 

К вопросу о главенстве апостола Петра

Епископ Иустин. «Догматическое богословие», т. 2

В доказательство учения о главенстве папы римские богословы с особен­ной любовью ссылаются на место в книге Деяний, где описывается апостольский Собор. При рассмотрении этого места они останавливаются на том факте, что ап. Петр говорил на Соборе первый, а отсюда выводят заключение, что, следовательно, он был лицом, от которого зависело ре­шение Собора. Но если что, так это место служит самым разительным опровержением католического учения о княжестве Петра. Из текста его мы усматриваем целый ряд признаков говорящих против учения католи­ков. Во-первых, если бы ап. Петр считался главой и князем апостолов, то Варнава и Павел, отрицавшие нужду обрезания (что было поводом к со-званию Собора), отправлены были бы из Антиохии для решения сего воп­роса только к одному ап. Петру, а между тем они посылаются ко всем апо­столам и старцам (пресвитерам), и при этом, замечательно, имя Петра даже не упоминается (ст. 2, 4); следовательно, ап. Петр не был князем апостолов. Во-вторых, самые прения на Соборе показывают равно не­справедливость мысли римских богословов. Так мы читаем: по долгом рас­суждении Петр, встав, сказал... и затем: тогда умолкло все собрание и слушало Варнаву и Павла. Из этого ясно видно, что вопрос подлежал строго обще­му обсуждению Собора, и потому, если ап. Петр первый говорил на Собо­ре, то не как апостольский князь, а как первый, через которого Богу было угодно открыть доступ язычникам в Царство Небесное в лице Корнилия (см. Деят гл. 10). Неприложимость же княжеского достоинства к ап. Петру видна, наконец, и из заключительного действия Собора. Заверше­ние дела на Соборе принадлежит ап. Иакову: словами Иакова заканчива­ется решение Собора, и с его слов пишется послание, а не со слов Петра. Так что если бы было позволительно из Деяний апостольского Собора выводить какие-либо заключения о княжестве в среде апостолов, то кня­жество сие скорее бы следовало относить к ап. Иакову.

 

Вопрос Верцелиуса и ответ на него (кто послал апостолов Павла и Варнаву ?).

 Толкование на стих 2-й и 4-й главы 15

«Душеполезное чтение», 1868, ч. 3

Из книги Деяний апостольских (15: 2, 4) видно, что во время недоуме­ния в Церкви для разрешения некоторых вопросов отряжены были апп. Варнава и Павел и посланы в Иерусалим. Спрашивается, кто же мог послать апостолов? Неужели простые, так сказать, рядовые хрис­тиане, ученики их и последователи? Ведь в Писании сказано, что «несть ученик над учителя своего, ни посланник болий пославшаго его, и что меньший посылается от большего». Конечно, апостолы действовали по внушению Св. Духа, но тут речь идет и о наружном поручении и не сказано, чтоб это поручение дано было Варнаве и Павлу Собором апо-столов, да Собора тогда и не было, ибо он только еще собирался в Иерусалиме.

Слишком много сказано: «отряжены были Павел и Варнава». Это было бы чисто демократическим преобладанием «простых, или рядовых хрис­тиан» над предстоятелями церковными, и притом апостолами. Такого пре­обладания также не было в апостольской Церкви, как не было и иерархи­ческого преобладания над Церковью. По сказанию книги Деяний апос­тольских дело было так, что по случаю появления в Антиохийской Церк­ви иудействующих лжеучителей и состязания с ними апостолов Павла и Варнавы учиниша взыти Павлу и Варнаве и неким, другим от них ко апостолом и старцем во Иерусалим о вопрошении сем (Деян. 15: 1, 2). Это значит, что по общецерковному в Антиохии затруднению Павел и Варнава отправились в Иерусалим, следуя по внушению именно Духа Святого (см. Гал. 2: 1, 2), по общецерковному же желанию и решению, а не своему только личному. Так и на Соборе апостольском разбирали и решали всецерковный вопрос не одни только сами апостолы, но и пресвитеры, да и не одно только цер­ковное пастырство, но вместе со всею Церковию или со всецерковным брат­ством (Деян. 15: 22-23), единодушно внимая и соизволяя одушевляющему Церковь Духу  Святому (25 и 28 ст.). Такова норма истинно апостольской Церкви на все времена в отношениях между иерархией и прочим соста­вом церковным по делам и вопросам общецерковным.

 

Толкование на 21-й стих

Епископ Михаил. «Толковый Апостол»

Ибо закон Моисеев (Пятикнижие Моисеево) от древних родов (в смысле — с незапамятных времен, исстари), по всем городам (в которых живут евреи среди языческого мира) имеет проповедующих его, так как читается в синаго­гах (вместе с пророками), каждую субботу. Связь этого изречения со всем предшествующим не довольно ясна. Частица «ибо» указывает, что оно составляет основание для предшествующего, но какая мысль обосновы­вается им — не довольно ясно. Или оно составляет основание для мысли о необходимости обращающимся в христианство из язычников воздер­живаться от указанного выше (ст. 20), и в этом случае смысл сего изрече­ния будет таков: надобно, чтобы они воздерживались от указанного, ибо иначе же субботнее чтение в синагогах закона Моисеева будет постоян­но и все более и более питать и поддерживать в христианах из иудеев нерасположение к христианам из язычников, как к нечистым, и поселять и усиливать взаимное раздражение между ними. Или рассматриваемое изучение составляет основание для мысли о необходимости освободить христиан из язычников от ига закона Моисеева (ст. 19), и в этом случае смысл его будет таков: несмотря на то, что Моисеев закон всюду читается в синагогах каждую субботу, немногие из язычников (прозелиты) распо­лагаются к его принятию и немногими он принимается, а это показыва­ет, что при принятии язычниками христианства он будет только затруд­нением, препятствием к благоуспешному  распространению христианства между язычниками, следовательно, нужно обращающихся ко Христу языч­ников освободить от ига его. Или, наконец, это изречение составляет ос­нование для всего воззрения Иакова, выраженного в его речи, и служит ответом на предполагаемое возражение, что в случае освобождения хри­стиан от исполнения закона Моисеева самый этот божественный закон придет в забвение и в этом случае смысл изречения будет таков: христиа­не из язычников должны быть свободны от соблюдения закона Моисее­ва, кроме воздержания от вышеуказанного, и при этом напрасно опасе­ние, что этот богодарованный закон придет в забвение, потому что он всюду еженедельно читается в синагогах. Какое бы из этих объяснений ни принять, сущность дела от сего не изменяется. «Таким образом, он (Иаков) разрешил все. По-видимому, он заповедует соблюдать закон, по­тому что из него заимствует эти предписания, но и освобождает от него, заимствуя только это» (Злат.).

 

Толкование на 28-й стих

Св. Василий Великий. Творения, ч. 3

Апостолы говорят: изволися же Святому Духу и нам, не наряду себя ставя со властью Духа, но подчиняя себя Духу, как Им тогда наставленные. Они выражают сим, что как бы одно видение, одна мысль и одна власть у них с Духом. А ты (еретик) усиливаешься низвести Духа в число тварей. Это значит то же, как если бы слыша, что вероваша людие Богу и Моисею, угоднику Его (Исх. 14:3), стал бы утверждать, что Бог сравнен с Моисеем. Но оче­видна разность между Владыкой и рабом, на которую и писатель, указы­вая, сказал: Моисею, угоднику Его. Ибо веруют Богу как Владыке и как по­славшему Моисея; Моисею же веруют как посланному служителю. Так и Духу изволися владычественно данное Церкви узаконение. Апостолам же изволися служебно провозглашенное ими постановление.

 

Толкование на 29-й стих

Игнатий, архиепископ Воронежский. Чтения о святом апостоле Петре Особливого примечания достойны части соборного определения об удав-ленине и крови. Закон о крови, повторяем, был в правилах церковных всегда (Всел. 6 Собора прав. 67) и стал теряться на самом деле с тех толь­ко пор, как на место правил Церкви стали возвышаться правила так на­зываемой гастрономии, которая нашла в крови животных особенный вкус, как и во всяком нарушении закона есть своя временная греха сладость (Евр. 11:25); но закон столь важен, что введен был в самые первые и, как сказано на Соборе, необходимые правила Церкви апостольской. Надоб­но сказать притом, что закон сей, закон о неупотреблении крови живот­ных, был не только в законе Моисеевом, но еще гораздо ранее того, в законе патриархальном, в одно время как только по исходе обновляемо­го мира из ковчега дано Богом дозволение употреблять в пищу и живот­ных. Закон о крови, как душе животных, основан там на уважении к жиз­ни вообще.

Что же касается до идоложертвенного, то вопрос о нем повторен был впоследствии коринфскими христианами и разрешен снова в послании к ним апостолом Павлом. На разрешение Павлово надо смотреть там не как на некоторую отмену правила, постановленного на Иерусалимском Соборе, где из числа первых был сам Павел, но как только на изъяснение, в каком разуме постановлено было правило в Иерусалиме. Запрещалась не вещь, а понятие соединяемое с вещью, когда бы кто стал считать идо-ложертвенное за вещь, посвященную идолам, с уважением к ней или упот­реблять идоложертвенное в пищу с соблазном для других. Иначе не было бы то и идоложертвенным, что нимало не считалось бы таким.

 

О том же

Н. Комаров. «Православное обозрение», 1872, т. 2

Апостольский Собор, поставивший своею задачей дать норму отношения христианства к иудейству и примирить и соединить обе половины Церк­ви в одно целое, должен был отнестись с возможной терпимостью к иудей­ству, а следовательно, и к иудейской обрядности; крутое и решительное отменение ее могло раздражить иудеев и заградить им вход в Христианс­кую Церковь. С другой стороны, и полное пренебрежение со стороны хри­стиан из язычников к иудейскому обряду, явное нарушение его могло так­же еще больше усиливать и без того уже существовавший между ними ан­тагонизм и весьма затруднять желаемый мир и единство Церкви. Таким образом, историческое положение вещей требовало, чтобы иудейскому закону и обряду оказано было внимание, и Собор апостольский вполне признал это; задача его в этом отношении состояла, следовательно, толь­ко в том, чтобы из множества иудейских предписаний выбрать более нуж­ное и целесообразное, и Собор в этом отношении выполнил свою задачу как нельзя лучше.

1) Первая заповедь, возложенная на христиан из язычников — воздер­жание от оскверненного идолами или идоложертвенного (από τών άλισγημάτων τών ειδώλων, είδωλοθύτων — Деян. 15: 20, 29; 21:45; ср. 1 Кор. 8:1), то есть от пищи (по большей части мяса), которая составляет остаток идольской жертвы (( Εϊδωλοθύτων — значит: 1) вообще все то, что закаляется в жертву идолам; 2) мясо, остаю­щееся от этой жертвы. 1) 1 Кор. 8: 7, 10; 10: 19, 28. Ап. 2: 14, 20. сн. κρέα - 1 Кор. 8, 13). Известно, что из животных, приносимых в жертву идолам, сожигалась только небольшая часть, а остальное или отдавалось жрецам, или возвращалось приносящим; эти остатки или продавались на рынке (1 Кор. 10:25), или из них устроялись пиршества. В обычае язычни­ков также было почти каждое домашнее пиршество начинать и освящать идольской жерт­вой, остатки которой также подавались гостям, в числе которых могли быть и христиане-родственники, друзья и т.п. У иудеев также устроялась трапеза из остатков жертвы спасения (Втор. 27:7). Таким образом, и христиане из язычников имели много случаев употреблять идоложертвенное.)). Иудеи за то именно и презирали язычников и отказывались от всякого общения с ними, что они были идолопоклонники — служили сво­им богам, а не единому живому Богу; главный же обряд, символ религии, в котором яснее всего выражалось служение Богу, — по понятию как иуде­ев, так и язычников — было жертвоприношение. Жертва служила для иуде­ев знаком их общения с Иеговою (Исх. 29:28), поэтому и на участие в идоль­ской жертве они, естественно, смотрели как на общение с идолами, пото­му и ап. Павел идоложертвенное называет оскверненным идолами. Закон Мо­исеев весьма строго судил за подобное участие и виновных в нем наказы­вал смертью (Втор. 17: 2-13). В свою очередь, и язычники всегда непре­менно требовали, чтобы иудеи отступление от своего Бога и закона — ког­да это случалось — свидетельствовали принесением идольской жертвы (напр. 1 Мак. 1: 41-48; 2: 23-26 и много подобных примеров в той же кни­ге). Отсюда хорошо понятно, какое омерзение внушала иудею идольская жертва и какой великий соблазн для них был — свободное отношение хри­стиан из язычников к идольским жертвам: оно напоминало им ненавист­ное язычество, от которого так грозно предостерегал их богодарованный закон, и участники идольской жертвы были в их глазах почти те же языч­ники. Потому, в видах примирения и единения Церкви, весьма важно и необходимо было заповедать христианам из язычников более осторож­ное и благоразумное отношение к идоложертвенному, особенно там, где были соблазнявшиеся им иудеи, пока последние не достигли полного со­знания и ясного понимания христианской свободы. С другой стороны, и для самих новообращенных христиан из язычников, еще недостаточно утвердившихся в вере Христовой, идоложертвенное представляло нема­ло опасностей, потому что и они легко могли принять участие в невоздер­жании всякого рода, которым непременно и даже обязательно сопровож­дались все почти идольские жертвоприношения и праздники. Таким об­разом, Иерусалимский Собор имел полное основание — и именно исто­рическое — заповедать христианам из язычников воздерживаться от упот­ребления идоложертвенного.

2) Далее Собор предписывает воздержание от крови и удавленины (πνακτου και αίματος (15:29), то есть от употребления в пищу крови животного, в ка­ком бы ни было виде, а равно и мяса животного, убитого через удавление, в котором осталась кровь животного, следовательно, основание обоих пред­писаний одинаково, и, в сущности, оба они запрещают употребление кро­ви (Лев. 17: 10-14). Запрещение употреблять в пишу кровь относится к са­мой глубокой древности и потом очень определенно и не один раз повто­рено в законе Моисеевом с сильными угрозами (Быт. 9:4; Лев. 3:17; 7:26; 17: 10-14; Втор. 12: 16, 23 и след. 15:23). Здесь же указаны и основания этого запрещения: кровь есть основной элемент животной природы, носитель жизни животного — душа всякия плоти кровь его есть; поэтому кровь живот­ного, как самая существенная часть его, составляет, собственно, и сущность животной жертвы, приносимой Богу и Аз дах ю (кровь) вам у алтаря умоляти о душах ваших, кровь бо его вместо души умолит (Лев. 17:11); поэтому кровь жертвенных животных и имеет такое важное значение в иудейской рели­гии (кропление, помазание кровью и т. п.; Евр. 9:22). Таким образом, кровь была священным предметом для иудея, к которому он относился с вели­чайшим благоговением и ни в каком случае не мог употреблять ее в пищу — того, что собственно приносилось Богу, еврей не смел есть. Если употребле­ние и вообще нечистой пищи казалось соблазнительным для иудея, то мож­но себе представить, как возмутительно было для него видеть нарушение самого существенного в этом отношении закона! В безразличном употреб­лении в пишу крови христианами из язычников иудеи могли видеть мало того, что нарушение весьма важного законного постановления, но оскор­бление всей своей религии, неуважение к самому великому и важнейшему ее обряду, можно сказать, даже ветхозаветному таинству, жертве (Евр. 9:22). Наконец, пренебрежение и нарушение столь существенной заповеди, пря­мо касающейся истинной жертвы, могло напоминать иудеям о прежнем идолослужении христиан из язычников — о их ложных, омерзительных идольских жертвах. Таким образом, и для этого постановления были у Со­бора прямые и вполне достаточные исторические основания.

3) Наконец, последняя заповедь Собора—воздержание от блуда (πορνεία, Деян. 15:29). Эта заповедь возбуждает больше всего недоумений и разно­гласий между толкователями Св. Писания. Причина этого главным обра­зом заключается в самом характере этой заповеди, которым она отличает­ся от других, предыдущих: она одна из всех них имеет положительно нрав­ственное значение, потому что запрещает такой проступок, который ни­когда и ни в каком случае не может быть терпим в христианине, тогда как предыдущие сами по себе безразличны, касаются больше обряда, зависят от временных условий, а потому имеют и временное значение. Отсюда су­ществует много объяснений πορνεία, употребленного в соборном акте — и справедливость требует сказать, что в числе их объяснение Баура, кото­рый видит здесь запрещение второго брака, принадлежит к числу самых неосновательных и искусственно-натянутых. Единственно правильное по­нимание этого слова, конечно, то, которое основывается на буквальном смысле текста и подтверждается историей того времени. В соборном оп­ределении поставлено слово πορνεία без всякого дополнения и объяснения, следовательно, и понимать его нужно в том общем значении и смысле, как оно обыкновенно везде употребляется; очевидно, всякие прибавки к нему, ограничения его будут произвольны и ни на чем не основаны. Тем больше, что здесь, как и вообще во всяком законодательном акте, предназначавшем­ся для точного исполнения и практического применения, должна быть со­блюдена точность в выражениях и определениях — иначе неизбежны не­доумения и перетолкования; притом различные и несобственные значе­ния, которые стараются придать πορνεία (например, образное запрещение идолопоклонства и идольских жертв, потому что в Ветхом Завете блуд слу­жит их образом публичного разврата (проституции) и т.п.), очевидно, не могли быть понятны и доступны христианам из язычников, для которых, собственно, и назначалось соборное послание. Слово πορνεία в Новом За­вете везде употребляется в смысле блуда вообще, всякого непозволительного и незаконного удовлетворения половых влечений, всякого нарушения 7 заповеди, за ис­ключением разве Апокалипсиса, где блуд служит образом идолослужения (14:8; 17: 2, 4; 18:3; 19:2), но здесь, при общем характере символической речи, это само собою очевидно (Рим. 1:29; 1 Кор. 5:1,6,13,18; 7:2 и мн. др.); в том же смысле оно употреблено и здесь. Блуд, конечно, такой порок, ко­торый прямо и положительно запрещается христианством, и христиане из язычников, без сомнения, знали это и без соборного определения, но были особые причины, по которым Собор нашел нужным снова и торже­ственно напомнить им о воздержании от блуда. Едва ли нужно говорить о том невероятном разврате, который господствовал повсюду в языческом мире в эпоху явления и первоначального распространения христианства; этим пороком едва ли не лучше и ярче всего характеризуется состояние тогдашнего язычества, и недаром ап. Павел всюду в своих посланиях блуд считает самым характеристическим и распространенным пороком язычес­ким и всюду в своих посланиях настоятельно предостерегает от него хрис­тиан (Например, Рим. 1: 24, 26-29; 1 Кор. 5: 1, 13-20 и многие другие мес­та). Писатели того времени, и христианские и языческие, оставили нам яркое описание тогдашнего разврата, которое нельзя читать без содрога­ния и омерзения, — это была какая-то безумная и исступленная оргия сла­дострастия, в которой было забыто все — и религия, и человеческое досто­инство, и самая природа человеческая, и естественные чувства, и узы само­го близкого родства, и мало того, что все делалось публично, открыто, без всякого стыда, — разврат освящен был языческой религией, составлял час­то часть, необходимую принадлежность языческого богослужения и обря­да. Таким образом, разврат господствовал во всей наготе, не имея даже внеш­него прикрытия, хотя бы даже только для благопристойности и приличия; в глазах язычников он не считался чем-нибудь особенно позорным и непоз­волительным, напротив, к нему относились не только терпимо и равно­душно, но даже и благосклонно. Нет ничего удивительного, если язычники и по обращении в христианство смотрели на этот порок легко, по крайней мере, не с христианской строгостью, и сами не соблюдали в жизни той чистоты, какая свойственна христианам; в Послании ап. Павла к Коринфя­нам есть поразительный факт, вполне подтверждающий это предположе­ние (1 Кор. 5: 1-2): один христианин впал в такое блужение, яково же ни во языцех именуется - он открыто жил со своею мачехою (Златоуст, Орр. Т. X., р. 125), и прочие христиане смотрели на это равнодушно. Ввиду таких обсто­ятельств Собор апостольский имел настоятельную нужду напомнить хрис­тианам из язычников об их непременной обязанности — воздерживаться от блуда, избегать всяких поводов к этому греху и вообще относиться к нему строже. В заключение Собор апостольский заповедует христианам из языч­ников — не делать другим того, чего они не хотят себе, то есть в своих отноше­ниях к христианам из иудеев руководиться всегда чувством правды, любви и терпимости христианской. Таким образом, и происхождение заповеди о воздержании от блуда исторически объясняется также легко и естественно.

 

Апостол Иаков, брат Господень

Протоиерей Горский «История евангельская и Церкви апостольской»

В Церкви Иерусалимской после Иакова, брата Иоанна Богослова, скончав­шегося в гонение Ирода Агриппы, около 44 года, когда апостол Павел во второй раз был в Иерусалиме, является другое важное лицо, тоже Иаков. Его видим на Соборе Иерусалимском. К нему являлся Павел в последнее прибытие в Иерусалим. Кто же был этот второй Иаков? В книгах Нового Завета, кроме Иакова Заведеева, упоминается еще Иаков Алфеев. У Мат­фея и Марка упоминается еще Иаков, брат Господень. Но это одно лицо с Иаковом Алфеевым, а не другое. Представим доказательства. В истории страданий Иисуса Христа встречаются следующие жены, о которых гово­рится, что они стояли при кресте Иисуса и находились при Его погребе­нии (Мф. 27:56): стояла Мария Магдалина и Мария Иакова и Иосии мати, и мати сыну Заведееву; при положении во гроб (ст. 61) Мария Магдалина и другая Мария. Марк пишет (15:40): Мария Магдалинаи Мария Иакова малого и Иосии мати и Соломиа. Иоанн говорит (19:25), что стояли при кресте Иисуса Мати Его, и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдали­на. Из этого исчисления открывается, что сестра Матери Божией, Мария Клеопова, была одно лицо с материю Иакова и Иосии. Исчисляются одни и те же лица, только с некоторыми разнообразиями. Если теперь эта Ма­рия — сестра Матери Божией, то ее сыны—двоюродные братья Господа. Если она называется еще Клеоповою — то или по отцу, или по мужу. Мы увидим далее, что Клеопа был отец Иакова и Иосии, следовательно, муж Марии.

В исчислении апостолов (Мф. 10: 2-4; Мк. 3: 16-19; Лк. 6: 14-16 и Деян. 1:13) встречается Иаков Алфеев Ιάκωβος ό του Άλφαίου и Ιάκωβος Άλφαίου. Алфей и Клеопа — два произношения одного и того же имени, как Хаггай -еврейское и Аггей — греческое. Следовательно, когда Марк называет его малым, младшим, то называет его только в отличие от старшего Иакова Заведеева. Употребление сего прозвания — «малый», а другого «Заведеев» (хотя и Иоанн был также Заведеев, но нигде он так не называется) — пока­зывает, что было два имени Иаков в одном и том же обществе.

Что брат Господень Иаков действительно был апостолом — это видно из слов апостола Павла: иного же от Апостол не видех, токмо Иакова, брата Господня (Гал. 1:19). Что хочет доказать Павел в рассматриваемом месте? Что ни от кого из апостолов он не заимствовал своего учения, но прямо от Иисуса Христа. Что же он приводит в доказательство? Что в начале своего озарения светом христианства не имел обращения ни с одним апо­столом. Был в Иерусалиме, но апостолов никого не видал, исключая Пет­ра, у которого пробыл только две недели, и Иакова, брата Господня. Оче­видно, за кого считает Павел сего Иакова. К чему говорить о нем здесь, когда он не апостол, хотя бы и был уважаемым лицом в Церкви Иеруса­лимской, епископом. Утверждать учение — дело апостола. Прибавление брат Господень Павел делает только для того, что в то время, когда он был в Иерусалиме, был еще жив и другой Иаков, Заведеев. А вот когда дело идет о позднейших событиях, в том же Послании к Галатам (2: 9-12; сл. Деян. 15:13), он называет его просто Иаковом.

Иаков апостол и брат Господень есть единственное лицо известное в Церкви апостольской с сим именем. Лука, сказав (Деян. 12:2) о кончине Иакова Заведеева, говорит потом об Иакове том самом, о котором у нас дело, просто не прибавляя ничего к его имени, как о лице всем известном (Деян. 15:13 и 21:18).

По-видимому, «братья Господни» исключаются из числа апостолов (1 Кор. 9:5; Мф. 12: 48, 49; Мк. 3: 31-34; Ин. 7: 5, 10), где μαθητού и αδελφοί различаются: братья не вероваху  (Ин. 7:5), а в книге Деяний (1:14) братья Иисуса прямо отличаются от Его апостолов. Но во всех случаях стоит толь­ко внимательнее присмотреться к словам и смыслу речи, чтобы не было противоречия в выводах из тех ясных мест. Из братьев Господних, кроме Иакова, только Иуда еще принадлежал к лику апостолов, как это видно из того, что и сам он себя называет братом Иакова (Иуд. ст. 1; Лк. 6:16; Деян. 1:13). Прочие евангелисты, именно Матфей, называют его Левий, глаго­лемый Фаддей (10:3), а Марк — просто Фаддеем (3:8).

Кроме книг священных находим и посторонние исторические свиде­тельства, что Иаков был брат Господень и апостол. Егезипп (у Евсев. 4:22) пишет: «После мученической кончины Иакова праведного, епископом поставлен Симеон, которого предложили все: он был второй двоюрод­ный брат Господа». Кто же первый двоюродный брат? Очевидно, Иаков. Иосиф Флавий, приписывая разрушение Иерусалима, между прочим, умер­щвлению Иакова праведного, того именно брата Господня, сына Алфеева, выражается о нем так: «Иакова праведнаго, который был брат Иисуса, глаголемаго Христа». (Это место приводится у Оригена Contr. Cels. I, 11. uum. 13. Lib. 1, 47; у Иеронима Catalog. Script. Eccl. с. 2, 13, но в известном ныне сочинении Флавия не встречается).

Климент Александрийский говорит, что по воскресении Спасителя Петр, Иаков и Иоанн, хотя и предпочтенные от Господа, не стали спо­рить о чести, но избрали Иакова праведного епископом Иерусалимским. Иероним пишет, что Иаков 30 лет был епископом.

Иаков, по свидетельству Егезиппа, был назореем от самого рождения, был усердным молитвенником и в народе именовался Sedek (праведный) и Oblias (стена, крепость города). В чертах жизни Иакова, как ее описы­вает Егезипп, можно замечать прикрасы эфиопские, но его свидетельства о жизни апостола Иакова подтверждаются Иосифом Флавием, который также Иакова называет праведным.

Когда Фест, прокуратор иудейский, умер, а Альбин еще не бывал, Иаков был умерщвлен иудеями. В его смерти особенное участие принимал пер­восвященник Анания, который был недоволен тем, что Павел был исхи-щен Иаковом из рук иудеев. Причиной его смерти, по свидетельству Еге­зиппа, было то, что он не хотел публично перед всеми отказаться от Иисуса Христа, ими распятого.

 

Черты сходства между отношением апостолов к ревнителям Моисеева закона из христиан и нашей Православной Церкви к старообрядцам из раскольников

Никанор, архиепископ Херсонский. «Беседы и поучения», т. 3 Первоверховный апостол Петр, по повелению Божию, пошел к необрезанному язычнику Корнилию и крестил его со всем домом его. Верующие изобрезанных (сопоставьте их с нашими ревнителями старины), пришедшие с Петром, ужаснулись, изумившись, что дар Св. Духа излился и на язычников (Деян. 10:45). Когда Петр пришел в Иерусалим, обрезанные упрекали его, говоря: ты хо­дил к людям необрезанным и ел с ними, то есть нарушил закон Моисеев (Деян. 11: 2, 3). И первоверховный апостол Петр оправдывался перед этими рев­нителями иудейской старины. Когда Бог отверз широкую дверь веры язычни­кам по разным городам и, между прочим, в Антиохии, то некоторые, при­шедшие туда из Иудеи, учили братьев: если не обрежетесь по обряду Моисееву (не будете соблюдать старую букву ветхого закона), не можете спастись. На них похожи наши ревнители старины, которые учили и учат братию, что если не будете молиться по старопечатным книгам, не можете спастись. Когда же в Антиохии произошло разногласие и немалое состязание у апостолов Павла и Варнавы, с ними-то положили Павлу и Варнаве и некоторым другим из них от­правиться по сему делу к апостолам и пресвитерам в Иерусалим. На эти препи­рания в первой апостольской Церкви похожи препирательства в нашей российской Церкви относительно то неприкосновенного хранения, то нужды исправления старопечатных книг и старых обрядов. По прибытии в Иерусалим Павел и Варнава были приняты Церковию, апостолами и пресвитера­ми. На Варнаву и Павла похожи греческие святители, посещавшие Моск­ву и зазиравшие некоторое погрешение в наших старых обрядах. Тогда вос­стали против апостолов Павла и Варнавы некоторые, из фарисейской ереси у веро­вавшие, и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедовать им соблю­дать закон Моисеев. На этих фарисеев похожи первые наши расколоучители, каковы: Неронов, Аввакум, Никита и другие, которые учили, что дол­жно соблюдать старый обряд — иначе нельзя никому и спастись. Тогда апо­столы и пресвитеры собрались на Собор для рассмотрения. Так и святители гре­ко-российской Церкви собирались на Соборы и, наконец, на Великий Московский Собор для рассмотрения дела по исправлению старопечат­ных, в то время пока еще новопечатных книг. Многу взысканию бывшу, вос­став Петр сказал, что по вере нашей мы, обрезанные иудеи, как и они, необрезанные язычники, спасемся благодатию Господа Иисуса Христа, без дел Моисеева закона. Сие многое взыскание, долгое рассуждение апостольского Собо­ра напоминает собой многое же взыскание на московских Соборах по воп­росу об исправлении книг. Тогда по окончательному заключению предсе­дателя апостольского Собора, апостола Иакова, апостолы, пресвитеры и бра­тия написали соборное определение в свитке, где пишут братьям из языч­ников, находящимся в Антиохии, Сирии и Киликии, что некоторые, вышедшие от нас, смутили вас своими речами и поколебали ваши души, говоря, что должно обрезываться и соблюдать закон Моисеев, чего мы им не поручали. Почему мы, со­бравшись, единодушно рассудили: изволися Святому Духу и нам не влагать на вас бремени Моисеева закона, кроме необходимого (Деян. 15: 1-29). По сему священному апостольскому примеру действовали и московские Соборы, и завер­шительный между ними Великий Московский Собор, которому изволися, по изволению Святого Духа, изменить в некоторых погрешениях так на­зываемый старый обряд и утвердить исправление церковных книг.

Но так как и после определения апостольского Собора некоторые из фарисействующих иудеев, уверовавших во Христа, имеющих ревность Божию, но не по разуму, упорствовали не только сами соблюдать старую, мертвую и убивающую букву Моисеева закона, но и навязывать ее всем верным из язычников, то великий апостол языков Павел, в опроверже­ние этих слепых и упорных ревнителей, писал несколько посланий, и, главным образом, Послание к Галатам, в котором на упорных противни­ков прямо изрекает анафему. Чуждуся, — писал он (Гал. 1: 6-9), —удивляюсь, что вы от призвавшаго вас благодатию Христовою (от апостола, который учил, что мы спасаемся верою и благодатию Христовою, а не делами по старой букве Моисеева закона) так скоро переходите к иному благовествованию, кото­рое, впрочем, не есть иное. А только есть люди, смущающие вас и желающие пре­вратить благовествование Христово, — это фарисействующие верные из иуде­ев, которые учат, что для спасения необходимо соблюдать и старую, уби­вающую букву Моисеева закона. Но если бы даже мы или ангел с Неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли от нас, да будет анафема. На эту апостольскую анафему, изре­ченную и повторенную на ревнителей мертвой, старой буквы Моисеева закона, похожи изреченные и повторенные московскими Соборами ана­фемы на упорных ревнителей старой, мертвой буквы старопечатных книг.

Тем не менее, несмотря на определение великого апостольского Со­бора, несмотря на эту анафему, изреченную и повторенную апостолом Пав­лом, сам же он ради немощных совестью христиан из иудеев, неразумных ревнителей иудейской старины, сам он, апостол Павел, первый в апос­тольской Церкви учредил тогдашнее единоверие, буквально единоверие, при разности обряда. Так, скоро после апостольского Собора, прибыв в Дервию и Листру, взял с собою туда ученика Тимофея, которого мать была иудеян­ка, уверовавшая во Христа, а отец - еллин язычник, почему Тимофей был и не обрезан, апостол Павел взял и обрезал его ради иудеев, находившися в тех местах. Ибо все знали об отце его, что он был еллин. Однако же, несмотря на это началоположение единоверия, апостол языков вовсе не думал распро­странять его на всех веровавших, на всю Христову Церковь. Напротив, проходя по городам, апостол Павел предавал верным соблюдать определения, по­ставленные апостолами и пресвитерами на Соборе в Иерусалиме (Деян. 16: 1-4). А следующее обстоятельство покажет еще яснее, что сами апостолы учредили в Иерусалиме своего рода единоверие, так что даже они сами подчинялись требованиям этого единоверия, соблюдая его уставы. Так, уже много лет спустя после апостольского Собора, в последнее посеще­ние Иерусалима апостолом Павлом со спутниками, между которыми на­ходился и священный апостольский дееписатель и евангелист Лука, иеру­салимская братия радушно приняли их: На другой день Павел, со своими спут­никами и Лукой, пришел представиться предстоятелю Иерусалимской Церкви, апостолу Иакову, тому самому, который во дни оны председатель­ствовал на апостольском Иерусалимском Соборе. Явились туда к Иакову и все иерусалимские пресвитеры. Приветствовав их, Павел рассказывал подробнос­ти, что сотворил Бог у язычников служением его. Они, выслушав, прославляли Бога. Однако же сказали ему: видишь, брат, сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители закона Моисеева (в своем роде то же, что наши единовер­цы). А о тебе наслышались они, что ты всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, проповедуя необязательность старой буквы Моисеева закона, отмененной апостольским Собором, и говоришь, чтоб они не обрезывали детей своих и не поступали по старым иудейским обычаям. Итак, что же делать ? Верно, соберется народ, ибо услышат, что ты прибыл. Да не со­блазним их, брате. Сделай же, что мы скажем тебе. Заметьте, это говорит апо­стол Иаков, брат Господень, с иерусалимскими пресвитерами апостолу языков Павлу. Сделай, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имею­щие на себе обет. Взяв их, соверши вместе с ними иудейское очищение по зако­ну Моисееву, и узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать старый Моисеев закон. Так Иаков с пресви­терами приглашают Павла, чтоб он сам исполнил обряды тогдашнего еди­новерия. Тем не менее они весьма далеки были от мысли упразднить обя­зательность определения Великого апостольского Собора. А об уверовав­ших язычниках, — продолжает бывший председатель апостольского Собо­ра Иаков, — мы писали, как и положили тогда на Соборе, чтобы они ничего такого не наблюдали, то есть чтоб спасались верой и благодатью Христо­вой, а не делали по старой, умершей теперь букве Моисеева закона. Так апостол Павел и поступил — исполнил предложенные ему обряды тогдаш­него единоверия, ходил в иудейский иерусалимский храм, семь дней со­блюдал иудейский устав очищения (от соприкосновения с необрезанными) и приносил во храме иудейскую жертву очищения (Деян. 21: 17-26). Подобным же образом и сам первоверховный апостол Петр долго со­блюдал обряды тогдашнего единоверия; тот самый Петр, который пер­вый, по повелению Господню, вступил в общение веры с необрезанными; тот самый Петр, который на апостольском Соборе первый подал реши­тельный голос за отмену старой буквы Моисеева закона. Но за это, про­стертое дальше благопотребного, благоснисхождение к требованиям тог­дашнего фарисействующего единоверия, смущавшего юность других истинно верующих, первоверховный апостол Петр сам удостоил подверг­нуться, для благоустроения и мира Церкви, нелегкому личному перед на­родом укору от апостола языков Павла, о чем сам же Павел, на память и в назидание Церкви не только своего времени, но Церкви и всех времен, и записал в Послании к Галатам (Гал. 2: 11-18). Так, он повествует, что когда Петр прибыл в Антиохию, где были христиане как из иудеев, так и язычни­ков, откуда и послано было на апостольский Собор в Иерусалим вопроше­ние, должно ли христианам из язычников соблюдать старый Моисеев за­кон, то в этот раз здесь, в Антиохии, апостол Павел нашел благопотребным лично противостать ему, Петру, потому что Петр подвергался нареканию. Ибо до прибытия в Антиохию некоторых от апостола Иакова, тогдашних иеру­салимских единоверцев, Петр имел общение в пище вместе с язычниками. А когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных — тогдаш­них единоверцев. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже спут­ник и сотрудник Павла, апостол Варнава, был увлечен их лицемерием. Но ког­да я увидел, — пишет апостол Павел, — что они не прямо поступают по истине евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи иудеем, живешь, как жил доселе, по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски, лицемерно показывая вид, как будто необходимо для спасе­ния соблюдать всем старую букву Моисеева закона. Мы по природе иудеи, а не из язычников грешники. Однако же, узнав, что человек оправдывается не дела­ми закона, а только верою во Христа Иисуса, и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона. Если же я, снова при­держиваясь буквы Моисеева закона, буквы, отмененной всем апостольс­ким Собором, буквы убитой и убивающей, мертвой и мертвящей, снова созидаю то, что сам же разрушил, то сам себя делаю преступником.

Таким образом, в священно-историческом раскрытии этого обстоятель­ства разъяснен весь смысл единоверия, как тогдашнего, допущенного са­мими апостолами в апостольской Церкви, так и современного нам, допу­щенного Святой Соборной и апостольской Церковью Всероссийской. По указанию Божию, первоверховный апостол Петр усмотрел, что ни обре­зание, ни вообще соблюдение старой буквы ветхозаветного Моисеева за­кона не обязательно для спасения. Многу взысканию бившу, Иерусалимский апостольский Собор также не признал необходимым для спасения соблю­дение буквы Моисеева закона, и главенствующие голоса посему на Собо­ре подали апостолы Павел, Петр и председатель Собора, брат Господень, апостол Иаков. Тем не менее первый апостол языков Павел признал нуж­ным допустить в апостольской Церкви единоверие, попуская немощным соблюдать отмененную букву Моисеева закона. Даже сами апостолы, даже те же Павел, Иаков и Петр по нужде, желая всем быть вся, да всяко некия спасут, да не соблазнят ни единого от малых сих, немощных совестию, сами повременам соблюдали требования и обряды допущенного ими единоверия. Тем не менее никто из них — ни Иаков, ни Петр, ни Павел — не думал отме­нять свое собственное апостольское постановление, состоявшееся, нако­нец, и на Великом апостольском Соборе. Тем не менее апостол Павел весь­ма далек был от мысли снять анафему, изреченную и повторенную им на тех, которые благовествуют всеобщую обязательность исполнения старой буквы Моисеева закона и необходимость ее для спасения. Он нашел нуж­ным даже противостать самому первоверховному апостолу Петру, кото­рый, впадая сам, и других увлекал в лицемерие, к смущению других, к на­реканию на себя, и в лицо ему обратил упрек, что если я снова созидаю то, что разрушил, то сам себя делаю преступником, а к галатам по сему поводу с упреком писал: како возвращаетеся паки на немощныя и худыя стихии, имже паки еще служити хощете (Гал. 4:9)? Таким образом, временно допущенное святыми апостолами единоверие само собою с течением времени исчез­ло, а истинная Церковь Христова пошла своим царским путем к своему преуспеянию, к исполнению своих горних судеб, вперед, а не назад.

 

О деяниях и обстоятельствах жизни святого апостола Петра после Собора святых апостолов

Леонид, епископ Дмитровский. «Жизнь св. апостола Петра»

Вскоре после Собора свв. апостолов случилось происшествие, которое Петра, сего первого провозвестника евангельской свободы, подвергает, по-видимому, нареканию за неверность своему правилу. Когда Павел на­ходился в Антиохии, где он обыкновенно пребывал во время свободное от путешествий, туда пришел апостол Петр. Сначала Петр, по своему пра­вилу, свободно обращался с антиохийскими христианами из язычников и участвовал в их трапезе. Когда же пришли некоторые из христиан иеруса­лимских, то Павел заметил, что Петр стал удаляться от верующих из языч­ников и что его пример увлекал многих, даже Варнаву. Павел восстал про­тив сего и при всех сказал Петру: «Ежели ты, будучи иудей, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?» (Гал. 2: 11-14)

Как объяснить сей поступок апостола Петра? Наилучшим образом раз­решает сие затруднение св. Златоуст. Он находит, что апостол Петр пере­менил образ своего обращения по двум причинам: во-первых, чтобы не при­вести в соблазн верующих из иудеев, которых невозможно было вдруг при­учить к свободе от обрядового закона, и, во-вторых, чтобы Павлу доставить благоприятный предлог к обличению. «Если бы Петр, который проповедо­вал в Иерусалиме, не отвергая обрезания, стал теперь перед глазами иерусалимских братий из иудеев поступать иначе, то они подумали бы, что он дей­ствует так, опасаясь Павла, и таким образом осудили бы его за удобопреклонность, а это произвело бы немалый соблазн. Между тем Павлу намере­ние Петра было вполне известно, и Павел никак не мог подозревать Петра, потому что он знал цель, с которою было сие сделано. Вот почему и Павел обличает, и Петр терпит. После сего ученики, видя, что учитель их подвер­гается обличению, но молчит, и сами удобнее могли вразумиться. Если бы ничего этого не было и Павел ограничился бы одними увещаниями, то не произвел бы великого действия. Но теперь, пользуясь случаем к сильней­шему обличению, Павел тем сильнейший страх навел на учеников Петро­вых». Таким образом, между апостолами Петром и Павлом, собственно, никакого не было разногласия в учении: апостол Петр, для большего обли­чения иудействующих братий, принял вид единомышленного с ними, и бла­годушно, в смирении, принято сие обличение, которое, собственно, отно­силось к увлеченным слепой привязанностью к закону Моисееву. Что же касается того, что Павел называет поступок Петра лицемерием и говорит, что Петр ходил не во истине благовествования, то св. Златоуст примечает в этом желание Павла скрыть прямое намерение свое, чтобы удобнее испра­вить иудействующих христиан и дать словам своим такой вид, чтобы они были сноснее для слуха тех, кого хотел он вразумить обличением Петра.

Здесь для истории апостола Петра богодухновенные источники пре­кращаются. Нам остается обратиться к преданиям и известным памятни­кам, более или менее близким к священному повествованию апостольско­му. Сии предания знакомят нас со многими замечательными обстоятель­ствами жизни апостола, не упомянутыми в Св. Писании.

Мы уже знаем, что апостол Петр пребывал некоторое время в Анти­охии Сирийской. Простираясь далее и далее на север, он возвещал силу и пришествие Господа нашего пришельцам, рассеянным по северовосточ­ным, в Малой Азии, областям империи, именно — был в Понте, проходил область Галатийскую, где Церковь основана Павлом во время второго его путешествия; посещал обширную Каппадокию. Склоняясь отсюда к запа­ду, апостол благовествовал в Асийской провинции и наконец в Вифании, куда Дух Св. до времени не допустил Павла и Силу. Следы апостола Петра видим также и на европейском берегу Эгейского моря (архипелага). По крайней мере, когда в Церкви Коринфской, вследствие разногласия, раз­делились было христиане на общества, так что одни называли себя после­дователями Павла, другие Аполлоса — основателей Коринфской Церкви, то появились и такие, которые называли себя последователями Кифы. Во втором столетии Дионисий, епископ Коринфский, прямо свидетельству­ет о пребывании апостола Петра в Коринфе. Первое соборное послание апостола Петра служит памятником пребывания его в Египте, ибо написа-но в египетском городе Вавилоне. Нам, впрочем, достоверно неизвестны обстоятельства пребывания и деятельности апостола Петра в сих странах.

Теперь обращаемся к Риму. Первые семена христианства принесены в Рим, вероятно, иудеями, свободно проживавшими в сем городе при пер­вых императорах. Еще в первый христианский день Пятидесятницы были в Иерусалиме из Рима чтители Иеговы, которые вместе с прочими вни­мали первой проповеди апостола Петра. Очень вероятно, что некоторые из них были тогда же уловлены мрежею богодухновенного слова апостоль­ского, а другие впоследствии, когда являлись в Иерусалим на праздники. Что успехи христианства в Риме были весьма быстры — об этом свиде­тельствует апостол Павел. Он говорит в своем Послании к Римлянам, ко­торое писано около 58 года, что христианство не только утвердилось в Риме, но что вера христиан римских уже прославляется во всем мире. Но еще гораздо прежде благие начатки сей веры обратили на себя внимание другого верховного апостола.

Хотя не Петру определено было сделаться основателем Церкви в сто­лице язычества, однако ревность о славе Божией скоро направила туда его стопы, и около 45 года он прибыл в Рим. Как продолжительно было пребывание его в сем городе, совершенно неизвестно, но не могло оно продолжаться долее 49 года, ибо в этом году иудеи, и вместе с ними хрис­тиане, были изгнаны императорским указом из Рима и вообще из Италии. Клавдий благоволил к иудеям по любви к Ироду Агриппе. Со смертью лю­бимца кончились и милости к народу. Сие пребывание св. Петра в столице цесарей не осталось бесплодным: оно способствовало к преспеянию веры в римлянах, которые, как свидетельствует предание древней Церкви, не ограничиваясь в своей ревности слушанием известной проповеди апосто­ла, просили ученика апостольского Марка, чтобы он составил для всегдаш­него употребления верующих письменный памятник  всего, чему учил ап. Петр о Ииусе Христе. Таким образом, написано и с одобрения ап. Петра предано Церкви Евангелие, занимающее второе по порядку место между книгами Нового Завета. К этому же времени предание относит и другие события жизни Петровой: а) отправление назначенного Петром для про­поведи в Александрию того же евангелиста Марка; б) новую встречу и пре­ние апостола с самарянским волхвом Симоном, который, как мы уже зна­ем, принял вместе с прочими уверовавшими крещение от руки ап. Филип­па и потом обличен был Петром за свое нечестие. Сей-то Симон, устра­шенный тогда угрозами апостола, но не сокрушенный сердцем, обратился на прежний путь. Уже не находя удовлетворения своему тщеславию в оте­честве, он, как говорит предание, пришел в Рим испытать счастье. Извес­тно, что во времена императоров Рим наполнен был подобными людьми. Надежды волхва оправдались: не только суеверная чернь, но и легкомысленный двор приведен был в изумление его искусством. Вероятно, и в Риме, как прежде в Самарии, глаголя некоего быти себе велика, Симон приобрел себе не только зрителей, но и учеников и почитателей усердных. Только с при­бытием апостола Петра в столицу империи менее стали обращать внима­ния на волхва. Петр проповедовал свободно; его слово, полное духа и силы, легко привлекало к нему народ, который недавно удивлялся, а теперь на­чал посмеиваться Симону. Оскорбленный волхв, напрасно истощив все средства к помрачению славы святого Петра, объявил толпе слепых суе­веров, еще не отстававших от него, что хочет оставить неблагодарный го­род, вознестись на небо и оттуда излить свое мщение. В назначенный день собралась толпа любопытных. Симон после грозной речи стал действи­тельно отделяться от земли. В числе зрителей был и Петр. Вероятно, на­мерение посрамить обманщика для общего блага и привело его сюда. Он выступил из толпы и силой молитвы низверг волхва. Совершенно разби­тый в своем падении, Симон, нераскаянный, испустил дух вскоре после своей неудачи. Толпы с новым усердием потекли к апостолу Петру.

О событиях последующей жизни апостола до последнего путешествия его в Рим свидетельства предания скудны и неопределенны. Повествуют, что, поставив Лина епископом Рима, святой Петр пошел в Террачину, был в Испании, в Карфагене (африканском), в Египте и в Иерусалиме, оттуда снова пришел в Африку, побывал в Риме, отправился в Британию, про­был там довольно долго и по повелению Божию, объявленному через ан­гела, возвратился в Рим. Когда был апостол в той или другой стороне, определить нельзя.

Обращаемся к повествованию о последнем пришествии апостола Пет­ра в Рим и о последней судьбе его. Прошло около пяти лет после издания указа об изгнании иудеев и с ними христиан. В это время (именно в 54 году) правление сменилось, изгнанники начали опять поселяться в Риме, Слово Божие стало проникать во все сословия. Двухлетнее пребывание апостола Павла в сей столице чрезвычайно способствовало распростра­нению веры: он обратил даже некоторых придворных императорских. Правительство заметило усиление нового религиозного общества и ста­ло отличать его от иудеев, с которыми прежде смешивало. Уклонение хри­стиан от празднеств и зрелищ народных, тайные ночные собрания, тем­ные, сбивчивые слухи о догматах и пророчествах христиан возбудили про­тив них подозрительность языческого правительства и приготовили им бедствие гонения. Следующий случай ускорил его. В 10-й год царствова­ния Нерона вспыхнул пожар в Риме. В течение шести дней огонь, волнуе­мый сильным ветром, быстро разливался по зданиям и садам и превратил в пепел пять седьмых частей города, храмы, дворец императорский. Во многих местах пожар усилила рука грабителей, которые, желая усугубить народное смятение, кричали, что действуют так по воле правительства. Народ, в отчаянии, верил зловещему крику. Император старался откло­нить от себя страшное подозрение, но когда ни благодеяния бедствующим, ни всенародные жертвоприношения богам не могли успокоить общее не­годование, тогда измыслил Нерон другое средство для цели своей — сло­жить вину пожара на христиан. Гонение воспылало. Весть о гонении, силь­но распространившемся, достигла до апостола Петра, когда он находился на востоке. Почитая необходимым свое личное пребывание в Риме, он немедленно отправился в Европу и, по свидетельству весьма древнего пре­дания, вместе с апостолом Павлом прибыл в Италию из Коринфа.

Прибытие знаменитых проповедников гонимого учения в столицу не скрылось от языческого правительства, и, следовательно, апостолам пред­стояла верная смерть. Но они спокойно ожидали своей участи, ревностно исполняя долг своего призвания. Апостол Петр, прежде собственного стра­дания, должен был, по свидетельству Климента Александрийского, увидеть мученическую кончину своей супруги, вероятно, также немало потрудив­шейся во славу имени Христова. Петр укреплял ее среди мученических под­вигов напоминанием имени Божия. Апостол был извещен о близости сво­ей кончины особенным откровением. Когда до верных дошел слух о наме­рении римского правительства схватить Петра, то они стали уговаривать апостола скрыться в уединенное место от преследователей. Петр долго не соглашался. Наконец сильные убеждения склонили его принять совет. Но­чью он вышел из города, но внезапно, еще у самых ворот, видит он Господа Иисуса Христа, идущего в город. На вопрос изумленного Петра: куда идешь? Господь ответствовал: «Иду в Рим, чтобы снова быть распятым». Сие виде­ние заставило Петра возвратиться. Он понял, что настало ему время своей смертью прославить Бога, что Христос, «страждай в рабех своих, якоже во истиннех Своих чудесех, хощет и в его теле пострадати в Риме».

Смерть апостола Петра была предварена девятимесячным заключени­ем в мамертинской темнице, которая находилась у подножия холма Ка­питолийского. Вероятно, ближайшим поводом к обречению его на смерть были сведения о нем как о старейшем и ревностнейшем учителе христи­анства и обращение некоторых придворных и преторианцев. Нерон оп­ределил его казнь перед отправлением своим в Грецию, и она последова­ла 29 июня 67 года. Петр кончил свою жизнь на кресте. Так исполнилось пророчество Иисуса Христа, сказанное ему в ночь страданий Богочелове­ка: не можеши ныне по Мне ити, последи же по Мне идеши, и другое пророче­ство, во время утренней трапезы подле Геннисаретского озера: егда соста-решися, воздежиши руце твои, и ин тя пояшет, и ведет, аможе не хощеши. Есть древнее предание, что Петр просил своих распинателей, чтобы они рас­пяли его в обратном положении, ибо он считал себя недостойным умереть в том именно виде, как благоволил умереть Сам Господь. Его жела­ние исполнили: его пригвоздили ко кресту стремглав, и тем еще более увеличили мучения и без того ужаснейшей из казней. Так оставил свою телесную темницу дух первоверховного Петра.

По соображению преданий с изречением евангельским  можно зак­лючить, что апостол Петр скончался в старости, на 7-м десятилетии жиз­ни своей, на 37-м году апостольствования.

 

Путешествие святого апостола Петра в Рим и его мученическая смерть.

Был ли он епископом Рима?

«Воскресное чтение», 1864, №13

Что ап. Петр был в Риме, это не подлежит никакому сомнению, но вопрос в том, когда именно прибыл туда апостол? Римские христиане, думая авто­ритетом апостола Петра возвысить свою Церковь перед всеми другими Церквами, и особенно своего первосвященника перед всеми другими, с особенным усердием защищают мнение, будто св. Петр пришел в Рим еще во второй год царствования римского императора Клавдия и управлял там Церковью сряду двадцать пять лет. Но из Священного Писания мы досто­верно знаем, что в указанное время и даже несколько позже ап. Петр был в Иерусалиме в узах наложенных на него Иродом, а смерть Ирода, последо­вавшая скоро по освобождении св. Петра из заключения, совпадает с чет­вертым годом царствования Клавдия. Кроме того, и после, спустя несколь­ко лет, мы видели св. Петра в Иерусалиме на Соборе и потом — в Антиохии при встрече с Павлом. Явно, что Петр не мог быть в Риме во втором году царствования Клавдия, тем более не мог управлять там Церковью двад­цать пять лет. Если был ап. Петр в Риме во время царствования императо­ра Клавдия, то он был, разумеется, позже второго года его царствования. Повод к сему путешествию и обстоятельства пребывания св. Петра в Риме, по объяснению Евсевия, были следующие: некто Симон волхв, родом из Самарии, быть может, тот самый, который встречался там с апостолом Петром при первом обращении им самарян, начал возмущать народ свои­ми волхвованиями. Достигши Рима, он увлек там за собою многих и пользо­вался уважением и славой почти божеской. Но, к счастию верных, «благое Провидение привело туда  же и Петра. Будучи подкрепляем Божественною силою, св. апостол разрушил все то, что сделал соблазнитель, и, рассеявши тьму ложного учения, разлил свет истины». Благоразумные из римлян увидели преимущества истинного божественного учителя перед ложным, слушали проповедь Петра об Иисусе Христе, и плодом сего было то, что некоторые из воинов императорского войска, обратившись к вере Хрис­товой, просили Марка, сотрудника Петрова, передать им письменно то, что апостол проповедовал устно. Марк исполнил их просьбу — написал Евангелие, которое читал и одобрил сам ап. Петр для употребления хрис­тианам римским. Сколько времени св. Петр был в этот раз в Риме, неизве­стно, но то достоверно, что он не оставался там долго, потому что св. апо­стол Павел, прибыв в Рим, не нашел его там и после в посланиях своих, писанных из Рима, не упоминает о Петре, а говорит в одном из них, что с ним был только Лука, а в другом — что Аристарх и Марк и Иисус, наречен­ный Иуст, сии едини были ему споспешниками в Царство Божие (Кол. 4:11, 12).

Путешествие ап. Петра в Рим, о котором не может быть и сомнения, это — путешествие его при императоре римском Нероне. Свидетельства на это находим у Оригена и Лактанция. Первый говорит, что св. Петр пришел в Рим под конец своей жизни, а последний свидетельствует пря­мо, что это было уже тогда, когда царствовал Нерон. Известно, что этот тиран, первый из языческих государей, поднял убийственную руку свою на Церковь Христову. Юным чадам ее предстояла великая опасность, и нужно было необыкновенное мужество, чтобы не поколебаться в борьбе с ужасными мучениями, каким они были подвергаемы от бесчеловечного гонителя. Ужас этого гонения если не тяжестью мучений, то страхом и молвой распространился в отдаленнейших областях Римской империи. Услышав об опасном состоянии Церкви в Риме, ап. Петр поспешил туда на подкрепление верных, на разделение с ними страданий. Гонение Нероново на христиан в той сильной степени, в какой началось, продолжа­лось недолго, именно: в ноябре и декабре месяцах 64 года по рождестве Христовом, но совсем оно не прекращалось до самой смерти гонителя. Поэтому для укрепления верных апостолы Петр и Павел, оставаясь в Риме, занялись внутренним устройством Римской Церкви и поручили, как го­ворит св. Ириней, епископство для управления этой Церковью Лину. По­этому тот же св. отец называет Римскую Церковь «основанною и утверж­денною двумя славнейшими апостолами — Петром и Павлом».

Частным епископом какой-либо Церкви св. Петр, как апостол и вселен­ский учитель, не мог быть, ибо ап. Павел полагает резкое различие между апостолом и епископом, когда говорит: Топ (И. X.) дал есть овы убо апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, овы же пастыри и учители (Еф. 4:11). И для чего бы св. Петру поставлять при жизни своей епископом римским Лит или кого-либо другого, если бы он сам там был епископом? Что же касается до преемства в епископстве после Петра, на основании которого римские папы думают утвердить свою вселенскую власть над Церковью, то оно ни­чем не возвышает их кафедры перед кафедрой иерусалимской, александ­рийской, где епископы могут хвалиться таким же преемством, потому что первые из них рукоположены самими апостолами, а Еводий, первый епис­коп Антиохийский, был рукоположен именно апостолом Петром. Преем­ство апостольства ни к кому не перешло и не могло быть передано от апос­толов, потому что апостолов поставляли не апостолы, а Сам Господь, как это ясно видно из примеров избрания Матфия и призвания Павла.

Между тем, утверждая уверовавших, св. Петр не переставал учить и не­верных. По свидетельству одного древнего христианского писателя (Лак­танция), проповедь Петра, подкрепляемая чудесами, которые он творил во имя Иисуса Христа, была так успешна, что не только из Рима, но и из окрестных мест народ в великом множестве с каждым днем отставал от идолопоклонства и обращался к истинной религии. Римское правитель­ство, заботившееся издревле о неприкосновенности старой религии, ко­нечно, не могло равнодушно смотреть на чрезвычайный успех новой ре­лигии, и это заставило Нерона, как говорит тот  же писатель, «устремить­ся на разрушение небесного храма и попрание правды». Для достижения этой цели он решается погубить святых апостолов, как виновников рас­пространения Церкви Христианской, и с этим намерением заключает их в темницу. Но верные, как гласит древнее предание, узнав об опасности, угрожавшей св. Петру, просили его и дали ему средство удалиться из Рима. Амвросий св. пересказывает, что Петр, выходя из Рима, увидел Господа, идущего к нему навстречу, и с простодушным любопытством спросил: «Куда Ты, Господи, идешь»? «Иду в Рим опять страдать», — отвечал Господь, объяс­няя тем волю Свою пострадать в учениках Своих. Святой Петр понял эту волю Господню и возвратился в Рим. В это-то время писал он к малоазийс­ким христианам второе свое послание, в котором как бы наводит мысль нашу на только что рассказанный случай, когда говорит: скоро есть отложе­ние телесе моего, якоже и Господь наш Иисус Христос сказа мне (2 Пет. 1:14). Это послание есть последнее апостольское завещание св. Петра верным. В нем апостол увещевает христиан преуспевать в познании веры, умоляет осте­регаться лжеучителей и, опровергая ложное мнение ругателей, представ­ляющих обетования Божии несбыточными, научает, как должно вести себя в ожидании скорого пришествия Христова.

Единогласное свидетельство древних утверждает, что св. Петр, когда уз­нал, что осудили его на крестную смерть, просил мучителей своих, чтобы они распяли его на кресте головою вниз, потому что почитал себя недо­стойным страдать и умереть так, как страдал и умер Богочеловек. Усердные христиане заметили место погребения св. Петра. На этом месте теперь в честь св. апостола возвышается один из великолепнейших храмов в мире.

 

Приматство апостола Петра

Фаррар. «Первые дни христианства»

Что ап. Петр был в некоторых отношениях главным руководящим апос­толом, этого никто не будет оспаривать, но что он никогда не имел гла­венства, приписываемого ему римско-католическими писателями, это можно доказать даже на основании Нового Завета. Всякий, кто исследует список двадцати восьми прерогатив ап. Петра, исчисляемых Баронием, увидит в их крайней натянутости лучшее опровержение притязаний рим­ского приматства. Ап. Петр имел, так сказать, первенство в порядке, но не первенство во власти. Такое первенство Спаситель выразительно от­рицал (Мф. 20: 25-27; Лк. 22: 24-26). В своем послании ап. Петр не прини­мает титул апостола, а только называет себя сопресвитером и порицает все попытки «господствовать над наследием Божиим». Другие апостолы посылают его в Самарию. Церковь Иерусалимская с негодованием требу­ет его к ответу за тот смелый шаг, который он сделал в отношении Корни­лия сотника. Ап. Павел в Антиохии противодействует ему лично и заявля­ет притязания быть отнюдь не ниже самого главного апостола, присваи­вая апостольство необрезания, то есть всего языческого мира, как исклю­чительно свое собственное. Ап. Петр не был специально «учеником, ко­торого любил Иисус», и хотя он получил от Спасителя некоторые из вы­сочайших похвал, он в то же время навлек на себя и самые жестокие уко­ры. Даже когда мы обратимся к отцам Церкви, то найдем, что св. Кипри­ан говорит, «что остальные апостолы были то же, что был и ап. Петр, - одаренные равным участием как в чести, так и во власти». Пресвитер Иси­хий называет не ап. Петра, а св. Иакова «князем священников, вождем апостолов и венцем среди глав, светлейшим среди звезд». Он называет ап. Андрея «Петром прежде Петра». Св. Кирилл Иерусалимский говорит, что Петр и Иоанн были равночестны. Обетование дано было одинаково всем апостолам (Мф/18: 17, 18; Ин. 20: 21-23), и в Апокалипсисе не дела­ется различия между Кифой и остальными из двенадцати (Апок. 21:14), Он был знаменитейший среди апостолов, но верховным он никогда не был.

 

Наружный вид апостола Петра.

Основные черты его характера и деятельности до возрождения и по возрождении

Святым Духом

«Воскресное чтение», 1864-65, №14

Святой апостол Петр был среднего роста и стройного сложения тела. Лицо у него было бледное и особой белизны; волосы на голове и на бороде — кудрявые и густые, но не очень длинные; глаза — черные и покраснев­шие, как бы от плача; брови — высокие, нос — довольно длинный, тонкий и немного поднятый на конце. Так описал нам, по древнему преданию, изображение его Никифор Каллист. Прибавим еще к этому, что Петр, по замечанию блаженного Иеронима, под старость не имел волос на верх­ней части головы — и мы будем иметь понятие о наружном виде святого апостола очень сходное с тем, какое дают нам изображения его, встреча­ющиеся обыкновенно в наших святых храмах. Тем ли остался ап. Петр по внутренним чертам характера и души своей, чем он является нам в пер­вое время по призвании в апостолы? Сравнивая в этом отношении жизнь ап. Петра до просвещения его Духом Святым с жизнью его после того, не можем не видеть, что тот же ап. Петр является тем же и по вознесении Иисуса Христа на небо, но не таким — тайна благодатного возрождения положила видимую печать на всех чертах души апостола Петра. Поучи­тельно и назидательно всмотреться в основные черты характера и дея­тельности святого апостола до возрождения и после возрождения его.

Мы видели, что в св. ап. Петре, до возрождения его Духом Святым, все являлось неустойчивым, нерешительным, двойственным. Он иногда обна­руживал недоумение в понимании истин довольно простых и ясных, иног­да же проявлял способность легко и скоро уразумевать самые высокие тай­ны. Сердце Петрово, которое св. Иоанн Дамаскин по основным чертам называет твердым и жестоким, могло, однако ж, любить Господа Иисуса Христа так пламенно, что в этом отношении св. Златоуст называет ап. Пет­ра «горячим любителем Христовым». Мы видели, что тот человек, кото­рый своей неудержимой горячностью часто оскорблял Иисуса Христа, зас­луживает при всем том у Него преимущество доверия перед другими апос­толами. Такую же двойственность и неустойчивость видели мы в намере­ниях и действиях Петра. Он оставляет семейство, дом, занятия свои, для того чтобы последовать за Христом, и вместе с тем не может отстать от некоторых ложных мнений и видов честолюбивых; послушен в таких слу­чаях, когда разум имел бы прекословить, и — непреклонен в некоторых слу­чаях до того, что вместо слов его нужно было вразумлять делом; имел веру твердую, как камень, но иногда обличаем был в маловерии; решителен и мужествен в намерениях, но часто малодушен в действиях, горяч и ревнос­тен, как юноша, и в то же время простодушен, как дитя; незлобив, когда его называют сатаною, и огорчается, когда замечает легкий упрек в погрешно­сти. Посмотрим и сравним, чем является апостол Петр после воспитания и приготовления его к званию апостольскому Самим Иисусом Христом и — после возрождения и просвещения его Духом Святым. Не более как через 50 дней по смерти Иисуса Христа апостол Петр является всенародным об­личителем этого убийства и, несмотря на то, что мог и должен был опасаться той же участи, какую испытал его Учитель, не боится главнейшим виновникам смерти Иисуса Христа говорить: вы убили Его, повесивши на дре­ве, но Он воскрес. Ему запрещают, под страшной угрозой, проповедовать о имени Иисусове, но он пренебрегает угрозою и говорит, что не может не свидетельствовать того, что видел и слышал; его подвергают биению за дер­зновение проповеди, а он благодарит Бога, что сподобился потерпеть ругание за имя Христово; его заключают в темницу — он благодушествует и в заключении; наконец, осуждают его на мучительную смерть — и он просит мучителей усугубить свои страдания. Это тот самый апостол Петр, кото­рый прежде устрашился вопроса служанки о его сообществе с Иисусом Христом и отрекся от Него с клятвой при другом вопросе слуги!.. Но гото­вый вступить в борьбу с целым миром за имя Христово святой Петр был, однако, до всецелого самоотвержения послушен теперь воле Божией: повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (Деян. 5:29) — вот правило св. Петра и в деле апостольского служения его, и во всей жизни его.

Но это все свойства св. Петра, которые и прежде принятия им Духа Святого замечаемы были в его душе и теперь являются только усовершенными силой Святого Духа. А вот в нем дарования — чисто благодатные. Это — дар языков, дар помазанного слова и проповедания. На что лучше похвалы, как похвала врагов, а они, как известно, удивлялись дерзнове­нию слова и силе проповеди ап. Петра. Удивление внезапное и необходи­мое, потому что они знали, что Петр был человеком неученым и простым. Но можно ли было узнать в нем некнижного рыбаря, видя, как благодат­ной силой своей проповеди увлекал он тысячи слушателей, то сообразу­ясь, где нужно, с их понятиями, то внушая им истины новые. Перед иуде­ями он является человеком, который глубоко уважает их боговдохновен­ное писание, еще глубже понимает смысл пророчеств его и с очевидной верностью сводит их с событиями; на язычников действует иным спосо­бом — возводя их неприметно от чувства и разума к духу и вере; тех и дру­гих непреоборимо уверяет, что нет под небом другого имени, кроме име­ни Иисуса, о Котором подобает спастися, и все истины своей проповеди излагает с такой трогательной простотой и силой, которая одинаково доступна и убедительна и для людей простых и неграмотных, и для вели­ких мудрецов и философов. Кроме речей, записанных к книге Деяний апо­стольских, и двух посланий св. Петра не осталось нам более письменных памятников от его апостольской проповеди. Это оттого, что апостолы вообще не писали без особенной нужды, а больше хотели глаголати усты ко устом, чтобы радость и слушающих и говорящих была совершеннее (2 Ин. 1:12; 1 Ин. 1:13, 14). Но дар слова и проповеди на разных языках в св. Петре могли почесть неестественным даром только те, которые знали, что Петр не имел его в такой мере от природы и не приобрел наукой, Между тем Петру нужно было непререкаемое свидетельство того, что он проповедовал истину не свою, а Божию, и не силами своими собственны­ми, а благодатными. Этим свидетельством служил для него дар чудотворений. Исцеление хромых, расслабленных и всякого рода недужных, а осо­бенно воскрешение умерших, совершенные св. Петром, — это такие дела, которые не только превышают человеческие силы, но возвышают св. Пет­ра над многими из посланников Божиих и дают всякому разуметь, что чу­дотворец действовал силой не своей, а Божией.

Это лучше всех знал апостол Петр и поэтому, несмотря на то, что даже апостолы почитали его одним из столпов Церкви Христовой, желал лучше именоваться по отношению к другим пастырям стада Христова не более как сопастырем (1 Пет. 5:1), а не главой Церкви, как впоследствии римские богословы злоумышленно и, так сказать, в обиду для апостола называли его. Он именовал себя не преемником Иисуса Христа, каким ни он, ни другой кто-либо не был, а рабом Господа и не ставил себя выше не только перед апостолами, но  и перед всеми получившими, по его собственному выражению, равночестную с ним веру в правде Бога и Спаса нашего Иисуса Христа (2 Пет. 1:1).

Православная Церковь названием апостолов Петра и Павла первоверховными отличила их этим перед другими апостолами. Это потому, что они больше, чем другие апостолы, потрудились в распространении Царства Хри­стова на земле. Св. Иоанн Златоуст в свое время не знал, кого из них пред­почесть, и сказал, что они лучше друг друга и большие всея вкупе твари.

Древняя православная Церковь одинаково чтила память, и доблести, и заслуги двух первоверховных апостолов, в честь обоих установила пост и в один день празднует память их одинаковым торжеством.

 

Апостол Петр

«Воскресное чтение», г. 1

До преобразования его благодатию

1. Мыслит не о том, что Божие, но что человеческое.

Оттоле начат Иисус сказовати учеником Своим, яко подобает ему ити во Иерусалим и много пострадати от старец и архиерей и книжник, и убиену быти, и в третий день востати. И поем Его Петр, начат пререцати Ему, глаголя: милосерд Ты, Господи: не имать быти Тебе сие. Он же обращся, рече Петрови: иди за Мною, сатано, соблазн Ми еси: яко не мыслиши, яже суть Божия, но человеческая Мф. 16: 21-23).

2. Говорит, не зная что, и оказывается непонятным.

И бысть, егда разлучистася (Моисей и Илия) от  Него (И. X.), рече Петр ко Иисусу: Наставниче, добро есть нам зде быти: и сотворим сени три, едину Тебе, и едину Моисеови, и едину Илии, неведый, еже глаголаше (Лк. 9:33). Отвещав, Петр рече ему: скажи нам притчу сию. Иисус же рече им: еще ли и вы без разума есте? (Мф. 15: 15, 16).

3. Водится преданиями человеческими.

И вопросиша Его ученицы его, глаголюще: что убо книжницы глаго­лют, яко Илии подобает приити прежде? (Мф. 17:10). Сошедшеся вопрошаху Его, глаголюще: Господи, аще в лето сие устрояеши царствие Израилево? (Деян. 1:6).

4.  Страждет маловерием и утопает.

Излез из корабля Петр, хождаше по водам, приити ко Иисусови. Видя же ветр крепок, убояся: и начен утопати, возопи, глаголя: Господи, спаси мя! И абие Иисус простер руку, ят его и глагола ему: маловере, почто усумнелся еси? (Мф. 14: 29-31).

5.  Самонадеян и всего ожидает от себя самого.

Отвещав, Петр рече Ему (Иисусу Христу): аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никотдаже соблажнюся. Аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе (Мф. 26: 33, 35).

6. Ищет награды за свои пожертвования.

Тогда отвещав, Петр рече Ему (Иисусу Христу): се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом: что убо будет нам? (Мф. 19:27).

7. Предается сну на Фаворе и в саду Гефсиманском.

Петр же и сущии с ним бяху отягчени сном (Лк. 9:32). И пришед ко учеником, и обрете их спящих, и глагола Петрови: тако ли невозмогосте единаго часа побдети со Мною? (Мф. 26:40).

8. Находится в опасности соделаться игралищем диавола.

Рече Господь: Симоне, Симоне, се сатана просит вас, дабы сеял, яко пшеницу: Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя (Лк. 22: 31, 32).

9. Не может терпеть креста Христова и не разумеет силы его.

И поем Его Петр, начат пререцати Ему, глаголя: милосерд Ты, Госпо­ди, не имать быти Тебе сие! (Мф. 16:22). И тии ничесоже от сих разумеша: и бе глагол сей сокровен от них, и не разумеваху глаголемых. (Лк. 18:34).

10.  Трекратно отвергается Господа своего пред слугами архиерейскими. Отвержеся пред всеми, глаголя: не вем, что глаголеши! И паки отвержеся с клятвою, яко не знаю человека. Начат ротитися и клятися, яко не знаю человека (Мф. 26: 70, 72, 74).

11. В любви к ближним не тверд.

Приступил к нему Петр, рече: Господи, колькраты аще согрешит в мя брат мой, и отпущу ли ему до седмь крат? Глагола ему Иисус: не глаголю тебе до седмь крат, но до седмьдесят крат седмерицею (Мф. 18: 21, 22).

12. Готов отражать силу силою.

Симон Петр, имый нож, извлече его и удари архиереова раба, и уреза ему ухо десное (Ин. 18:10).

По преобразовании его благодатию

1. Мыслит единственно о том, что Божие.

Призвавше их (апостолов, начальники иудейские), заповедаша има: от­нюдь провещавати, ниже учити о имени Иисусове. Петр же и Иоанн отвещавше к ним реста: аще праведно есть пред Богом вас послушати паче, нежели Бога, судите! (Деян. 4:18-19). Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (5:29).

Яко камение живо зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом (1 Пет. 2:5). Господа Бога осветите в сердцах ваших (3:15). Тому слава, и держава во веки веков (5:11).

2. Является мудрым и поучает мудрости.

Видяще Петрово дерзновение и Иоанново, и разумеете, яко человека не­книжна еста и проста, дивляхуся; знаху же их, яко со Иисусом беста (Деян. 4:13).

Подадите в вере вашей добродетель, в добродетели же — разум, в разу­ме же — воздержание. Сия бо сущая в вас, и множащаяся, не праздных, ниже бесплодных сотворят вы в Господа нашего Иисуса Христа познание (2 Пет. 1:5-8).

3.  Слушается одного гласа Божия.

Не ухищренным баснем последовавше, сказахом вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, но самовидцы бывше величествия онаго (2 Пет. 1:16). Не можем бо мы, яже видехом и слышахом, не глаголати (Деян. 4:20).

4.  Силен верою и чудодействует.

Рече Петр (хромому): сребра и злата несть у мене: но еже имам, сие ти даю: во имя Иисуса Христа Назорея, востани и ходи! И ем его за десную руку, воздвиже; абие же утвердистеся его плесне и глезне, и вскочив ста, и хождаше (Деян. 3: 6-8. См. еще 5: 3-10; 9:34; 39:41).

5.  Смирен и все относит к силе Божией.

Мужие израильтяне, что чудитеся, или на ны что взираете, яко своею ли силою или благочестием сотворихом его (хромого) ходити? (Деян. 3:12). Си­мон Петр, раб и посланник Иисус Христов, равночестную нам получившим Благодать (2 Пет. 1:1). Старцы иже в вас молю, яко старец сый (1 Пет. 5:1). Возлюбленнии, молю, яко пришельцев и странников (2:11), друг другу повинующеся, смиренномудрие стяжите: зане Бог гордым противится, сми­ренным же дает Благодать (5:5). Да о всем славится Бог Иисус Христом (4:11).

6. Страдать за Господа почитает радостию.

Идяху (апостолы) радующеся от лица собора, яко за имя Господа Иису­са сподобишася бесчестие прияти (Деян. 5:41). Аще добро творяще и страждуще терпите, сие угодно пред Богом. Аще и страждете правды ради, блажени есте (1 Пет. 2:20; 3:14).7.  Бодрствует духом и учит бодрствованию.

Сего ради не обленюся воспоминании присно вам о сих, аще и ведите, и утверждени есте в настоящей истине (2 Пет. 1:12). Трезвитеся в молитвах и бодрствуйте (1 Пет. 4:7; 5:8). Хранитеся, да не лестию беззаконных сведени бывше, отпадете своего утверждения (2 Пет. 5:17).

8.  Провидит козни диавола и поражает его.

Супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский, кого поглотити: ему же противитеся тверди верою (1 Пет. 5: 8, 9). Рече Петр: Анание, почто исполни сатана сердце твое солгати Духа Святому? (Деян. 5:3).

9. Любит крест Христов и исповедует силу его.

О немже спасении взыскаша и испыташа пророцы, иже о вашей благо­дати пререкоша: испытающе, в каково или в кое время являше в них Дух Христов, прежде свидетельствуя о Христовых страстех, и о словах, яже по сих (1 Пет. 1: 10, 11).

Неистленным сребром или златом избавистеся от суетнаго вашего жития, отцы преданнаго, но честною кровию, яко Агнца непорочна и пречиста, Христа (1: 18, 19; см. еще Деян. 2:36; 3:18; 1 Пет. 2: 6-8).

Христу пострадавшу за ны плотию, и вы в ту же мысль вооружитеся (1 Пет. 4:1; 2: 21-24; 4:12 и дал.).

10. Небоязненно свидетельствует о имени Распятого Иисуса пред всем Синед­рионом.

Разумно буди всем вам, и всем людем израилевым, яко во имя Иисуса Христа Назореа, Его же вы распясте, Его же Бог воскреси от мертвых, о сем сей стоит пред вами здрав! Сей есть камень, укоренный от вас зижду­щих, бывый во главу угла, и пр. Видяще же Петрово дерзновение и Иоан­ново, дивляхуся (Деян. 4: 10-13; см. и еще 18:19; 5: 17-21, 29-33).

11.  В любви постоянен и утверждает других.

Прежде же всех друг ко другу любовь прилежну имейте, зане любовь покрывает множество грехов и пр. (1 Пет. 4: 8-10; см. еще 2 Пет. 1: 5-7).

12.  Готов все терпеть для Христа.

Не воздающе зла за зло, или досаждения за досаждение: супротивное же благословяще, ведяще, яко на сие звани бысте, да благословение на­следите (1 Пет. 3:9).

 

Сказание о поклонении веригам св. ап. Петра и обретение честной его главы

И. Крылов. «Жития 12 апостолов». М., 1869

Здесь присовокупим сказание о веригах св. Петра, в которые он был зако­ван при заключении в темницу по повелению Ирода во время первого гонения на христиан.Когда распространилась по всему Иерусалиму весть о чудном и слав­ном освобождении св. апостола Петра из темницы ангелом Божиим, тог­да некоторые из христиан узы сии, спадшие со св. Петра в темнице, тай­но взяли и хранили у себя усердно, как бы имея пред очами самого св. апостола, который по исшествии из темницы в скором времени оставил Иерусалим. К таковому хранению сих  уз побуждала верующих целебная и чудодейственная их сила, полученная ими от прикосновения к святому апостольскому телу. Ибо как платки и полотенца, наполнившиеся потом апостола Павла, исцеляли болящих, так и вериги св. первоверховного апостола Петра, врезавшиеся некогда в его тело, исцеляли болезни и про­гоняли нечистых духов. Посему христиане благоговейно почитали узы те, поклонялись им и, тщательно сберегая, передавали из рода в род, изве­щая притом, какого узника касались, чьим телом освящены они. Перехо­дя таким образом от одного поколения к другому, вериги св. апостола Петра соделались достоянием святейшего патриарха иерусалимского Ювеналия. И когда супруга греческого царя Феодосия Младшего, благо­честивая царица Евдокия, посетив Иерусалим, создав там многие церкви и украсив на свое иждивение святые места, собиралась уже возвратиться в Царьград, патриарх Ювеналий, видя ее великое благочестие и любовь к Богу, одарил ее многими священными сокровищами, а в том числе дал ей и чудотворные вериги св. первоверховного апостола Петра. Привезя свя­тыню сию в Царьград, царица Евдокия одну из вериг положила в храме святого апостола Петра, а другую послала в Рим своей дочери Евдоксии, бывшей в замужестве за римским императором Валентианом III. Евдоксия, подражая благочестию матери своей, с радостью приняла это бес­ценное сокровище и, создав храм во имя св. апостола Петра на горе Ексквилинской, положила в нем присланный матерью дар. Тогда найдена и третья верига, которою св. апостол был скован, по повелению мучителя императора Нерона, и она была также положена в храме том. А при сем установлен и праздник Поклонения честным веригам святого и всехвального апостола Петра в шестнадцатый день января месяца.

Честное тело св. апостола Петра оставалось почивающим в Риме, но глава его перенесена была в Царьград, и в истории упоминается, что во время пятого Крестового похода, когда крестоносцы овладели Царьградом, тогда со множеством другой святыни найдена там и честная глава апостола. Когда же венгерский король Андрей II возвращался из шесто­го Крестового похода, в котором принимал деятельное участие, тогда, проезжая Царьградом, принадлежавшим в сие время латынам, взял с другою святынею и главу св. Петра и привез ее в Венгрию, где как от нее, так и от другой привезенной им из Царьграда святыни совершались многие чудеса.

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

II. Второе путешествие апостола Павла(15: 36-41; 16-18:22)