Эти слова, кажется, не требуют особенных раз мышлений... Бог всегда представляется человеку живущим "на небесех". Бог — Небесный, а не живу­щий на земле, не земной.

Но мне желательно проникнуть лишь в мысль... Почему Спаситель упомянул об этом? Кажется, это слово само собою понятно, и не требовалось непре­менно говорить его.

Но если Господь все же сказал это в Своей мо­литве, то и оно нужно было и нужным остается для каждого из нас и теперь. Значит, должно задуматься и над ним, над его живым смыслом, над спаситель­ным значением его.

Может быть, для евреев оно нужно было потому, что многократно они впадали в склонность к идоло­поклонству, к почитанию земных идолов, увлекаясь языческими верованиями и представлениями. Изве­стно, что еще при Моисее, в отсутствие его на горе Синайской, они слили тельца золотого, потом мно­го раз приносили жертвы "богам" "серебряным", "литым". Потому постоянно требовалось напоминать им, что идолы не суть "боги" (Исх. 20, 23; 23, 13, 24; 32, 31; 34, 17 и т. д.).

Еще больше это имя нужно было для языческого мира, для которого тоже предназначалась эта Мо­литва Господня.

Но помимо этого имя "Небесный" открывало новое понятие о Боге, как о существе святом, бес­страстном, пречистом, духовном, надмирном. До Христа Спасителя не только язычники, но даже и иудеи страдали материалистическими воззрениями. Язычники представляли себе богов своих человеко­образно, со свойственными грешному человечеству страстями. Иудеи этого не имели, но и они для себя искали от Бога часто преимущественно земных благ. И при таком настроении имя "Небесный" не только отрывало молящихся от идолопоклонства земным истуканам, но возвышало души их вообще от всяко­го земного пристрастия к духовному благу, чистому, святому, "небесному", как свят Бог Небесный.

Теперь обращусь к собственным переживаниям от этого имени: ведь молитва дана всем нам и на все времена. Какие чувства вызываются им (именем)? Для меня и это имя прежде было весьма бледным, не затрагивало сердечных моих чувств и не возбуждало особых мыслей.

Первое, что приходило в душу от этого слова, это было как бы пространственное восприятие Бога мною: произнося его, я точно отрывался умственно от земли и уносился далеко-далеко в "небеса куда-то". Так было с детства, но это истинно детское по­нятие долго-долго оставалось и жило в моей душе, когда я хотел "вникнуть" в слово "Небесный". Но не думаю, чтобы это было правильно. "Небесный", ко­нечно, не означает "места": для Бога нет места в нашем смысле слова. Бог вездесущ и всесовершенно духовен, не подчинен понятиям пространства и вре­мени. И потому относить Его в моем уме "куда-то далеко" было действительно детским делом, хотя по возрасту я уже очень был далек от детского состоя­ния. Разве одна была польза и от этого детского "по­нимания": "Небесный" Бог прежде всего "где-то" все же действительно есть, хотя я Его и не видел, и не осязал кругом себя на этой земле, и, с другой стороны, эта самая "отдаленность" Его смиряла меня, как недостойного зреть Его вот здесь, близко, "около"; Бог должен был казаться мне недосягае­мым, несоизмеримым, непостижимым. Для началь­ного состояния это воззрение на Бога, как "далеко­го", было и приемлемее, и полезнее даже; Он пред­ставлялся всевысочайшим, безграничным.

Но после мне вскрылось, что такое понятие таи­ло в себе не только неверность представления о Боге, но было неправильно и в смысле моего отношения к Нему. Именно Бог, как вездесущий, никоим обра­зом не должен быть представляем где бы то ни было пространственно, "далеко": Бог везде. Он и тут. "Тут" !

Вот я написал это слово "и тут", и мне показа­лось оно опять "новым", как и многое иное в Мо­литве Господней... Читатель! А как Вы привыкли пред­ставлять Его прежде? Понимали ли, переживали ли Вы Его так? Вот "тут", близ? Или и Вами Он мыс­лился тоже "где-то" далеко-далеко? Если да, то мы с Вами неверно позволяли себе мыслить о Нем. И это было нам духовно неполезно. Он... недалеко откаждого из нас! — говорил апостол Павел филосо­фам в Ареопаге Афинском (Деян. 17, 27). А филлипийцам прямо сказал: Господь близко (Фил. 4, 5). Да и простое понятие вездесущия требует, чтобы Господь был именно близ, везде и "тут" вот возле меня.

Такое восприятие Бога "близ" и в мысли, и в сер­дце ощущали все святые.

А из современных нам особенно ярко мы видим это в отце Иоанне Кронштадтском. В своем дневни­ке, а следовательно, и в душе, он постоянно наста­ивает, чтобы мы мыслили Бога, Богородицу, святых не "где-то далеко", а вот именно близко. Бог ближе, чем душа к телу. И такое представление, а оно ис­тинное, придавало бы нашей вере, а потом и молит­ве, необыкновенную живость. Бог "тут", и через это делался как бы более "живым" для меня, более ре­альным. А это в свою очередь тотчас же отражалось и на всех переживаниях души: молитва становилась живее, как бы говорилась "во уши" Господу, пре­вращалась в "беседу" с Ним или в горячую неот­ступную мольбу. Человек как бы хватался "за руку" Божию, или, как евангельская кровоточивая, за ризу Господню... В этом смысле мне представляется весь­ма образным и сильным жизненным фактом тот сон-действительность, который видел праотец Иаков около потока Иавок. Выпишу. И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев (Сей Некто, то есть Бог), что не одолевает его (не может оторваться от Иакова) коснулся состава бедра его... И сказал [ему]: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня... И благословил его там. И нарек Иаков имя ме­сту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя. И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл; и хромал он на бедро свое. Поэтому и доныне сыны израилевы (потомки Иакова — Израи­ля) не едят жилы, которые на составе бедра (Быт. 32,

24—32). Много смыслов в этом видении. А один из них позволительно усмотреть в необыкновенной не­отступности и действенности молитвы Иакова: не "отпускал" Бога от себя. В Новом Завете Сам Спаси­тель высказал ту же мысль в притче о неотступной вдовице, которая "не давала покоя" судье, прося его защитить ее от соперника. Сказал же эту притчу Гос­подь потому, что должно всегда молиться и не уны­вать. И Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит (по Своим премуд­рым и полезным нам планам) защищать их (Лк. 18, 1-7).

И другая польза есть от такого зрения Бога одес­ную себя, как говорит псалмопевец Давид (Пс. 15): твердость в надежде на Бога, а отсюда веселье души.

Благословлю Господа, вразумившего меня... Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня; не поколеблюсь. Оттого возрадовалось сердце мое и воз­веселился язык мой; даже и плоть моя успокоится в уповании... Ты укажешь мне путь жизни: полнота ра­достей пред лицем твоим, блаженство в деснице твоей вовек!(Пс. 15, 7—11). И про другого праотца, Еноха, тоже сказано в слове Божием: И ходил Енох пред Бо­гом: и за это Бог взял его на небо живым (Быт. 5, 24). Здесь оттеняется новая мысль, святость жизни. "Хо­дить пред Богом" значит вести себя так, как если бы всякий шаг, всякую мысль и движение сердца со­вершать пред лицом Всевидящего, будто Он вот сто­ит здесь... А это "хождение" невольно побуждает та­кого человека быть в постоянном страхе пред Госпо­дом, который зрит все, до последних мельчайших изгибов души нашей... А когда нет страха Божия пред глазами (Пс. 35, 2) нашими, то мы погрязаем в без­закониях...

Вот каких благих последствий лишаемся мы, ког­да представляем Бога где-то далеко. Тогда вера наша как бы тоже уходит вдаль, остывает. И наоборот, когда мы зрим Его "близ" себя, тогда все оживает. Посему я и сказал, что не вполне благоразумны наши детс­кие представления о "небесности" Божией, как об отдаленности.

Несмотря на это наше несовершенство, Спаси­тель все же благоволил научить нас в молитве Гос­подней именовать Бога "Небесным". Следовательно, мы обязаны усмотреть в этом слове тот смысл, кото­рый благоугодно было вложить Ему в него. Я позво­ляю себе допустить, что этим Он учил нас не только мысли о надмирности, премирности Бога, не толь­ко как Существа духовного, не только как непости­жимого уму человеческому, но как Бытия действи­тельного, совершенно отличного от всего тварного (земного, материального, хотя бы в самом тончайшем смысле этого слова). А если так, то оказывается, что так называемое "детское", "простое" представление наше о Боге, как о Существе "далеком" уж не так далеко от истины. Но только не должно отдалять его настолько, чтобы погасала самая вера и живость ощу­щения Его: Бог премирен, но и близ. Премирен — по существу; близ — по Божественному и благодатному вездеприсутствию к нам, но Он и совсем, совсем не то, что мы, тварь. Он — Небесный, Он — Дух.

А отсюда тотчас же следует последствие, о кото­ром прекрасно сказал апостол Павел ослабевшим нравственно колоссянам: Ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога; о горнем помышляйте, а не о зем­ном... Итак умертвите земные члены ваши: блуд, нечи­стоту, страсть, злую похоть и любостяжание, кото­рые есть идолослужение, за которые гнев Божий гря­дет на сынов противления, в которых и вы некогда об­ращались, ...теперь вы отложите все: гнев, ярость, зло­бу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи другу другу, совлекшись (сбросивши) ветхого (страст­ного) человека с делами его и облекшись в нового, ко­торый обновляется в познании по образу Создавшего

его... Итак облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг ко другу и про­щая взаимно, ... как Христос простил вас, так и вы. Более же всего облекитесь в любовь, которая есть со­вокупность совершенства. И да владычествует в серд­цах ваших мир Божий. И дальше: Жены, повинуйтесь мужьям своим... Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы. Дети, будьте послушны... Отцы, не раз­дражайте детей ваших, дабы они не унывали. Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога. И  все, что делаете, делайте от души, как для Господа, а не для человеков (Кол. 3, 1—23).

Я намеренно выписал так много слов из апостола Павла, чтобы в нашем сознании осталось не столько высокое богословствование, сколько полезное и пра­вильное духовное настроение и практические, жиз­ненные святые выводы из слова "Небесный". Это особенно интересно по сравнению с колоссянами. Как видно из послания (гл. 2), они любили зани­маться философствованиями и пустыми обольщени­ями, только видом мудрости, между тем в жизни их общины стали наблюдаться совсем невысокие нра­вы: нечистота, гнев, сребролюбие и прочее. И чтобы смирить их, апостол советует им вместо этих мнимо-возвышенных "философий" обратить лучше внима­ние на свою жизнь. В качестве основания же к святой жизни он указал на Вознесшегося ко Отцу Христа. Они (по-видимому, под влиянием гностических фан­тазий) занимались рассуждениями о выспренных предметах, о степенях Ангелов, об отношении их ко Христу (учение об зонах).

Апостол же говорит им, что действительно все сосредоточено во Христе Одном, о Котором и подо­бает помышлять. Христос же вознесся на Небо; о Небесном, а не о земном и подобает помышлять христианину, бросив всякую "пустую философию". Хри­стианство дано нам не для теории, а для жизни, а эта жизнь — на Небесах, а не на земле.

Таким образом, это, столь обычное для нас, сло­во "Небесный" совсем не оказывается безжизнен­ным, а, наоборот, самым жизненным: оно сразу возвышает наш ум туда, где наш Бог Небесный; оно отрывает нас сразу от земного, вводит в молитву в самом начале ее некий луч чистоты, возвышеннос­ти, святости; оно отрывает нас от привязанностей к этому страстному тленному временному миру; оно возводит нас на Небо, хотя бы мыслью, внимани­ем, устремленностью туда. И как говорилось в об­щем обзоре Молитвы Господней, она сразу же нас отделяет от земли своим "мироотреченным" духом. Все — к Богу, к Небу, где живет Небесный Отец. Это слово "Небесный" приводит естественно и к покая­нию: какой же я "небесный" "сын" истинно Небес­ного Отца?! Как я далек от Неба! И невольно от это­го слова "Небесный" прокрадывается незаметно, но правильно дух смиренного сокрушения и покаяния о своей "землянности". А вслед за тем, пожалуй, может прокрасться и лукавый дух; под видом сокру­шения он хитро подставит уныние и малодушие: ты так далек от Неба, как "Небо от земли", и потому бесплодны твои возношения к Небу; Бог так высок и далек от тебя, что тебе и не стоит обращаться к Нему, чтобы не прогневать Его своими грехами.

Но вот тут на помощь приходит то первое слово, которое произнес Спаситель: "Отче наш". Отец! Нет, Отец не бросит Своих детей, Отец Сам выбежит на­встречу к кающемуся детищу... И тогда сердце опять наполняется надеждою, от которой так тепло стучит в нем слово "Отец".

И теперь мне кажется, что слово "Небесный" и "Отец" взаимно восполняют друг друга. Отец — это любовь, нежность, милость, прощение, попечение, надежда, радость. А Небесный — это святость, совершенство, чистота, надмирность, премирность Бога над всею тварью. Там как бы тепло, здесь — прохлада. А если образно сочетать их, то получится не разнеживающая, не расслабляющая земная горяч­ность, а теплопрохладная вечерняя заря. Так и поет­ся про Спасителя на вечерне: "Свете тихий" при "све­те вечернем". А в древности Бог явился пророку Илии в виде гласа хлада тонка, то есть в веянии Тихого ветра (3 Цар. 19, 12).

"НАШ"

"ИЖЕ ЕСИ НА НЕБЕСЕХ"

ЕЩЕ ОБ ИМЕНИ "ОТЕЦ"