И воистину в этом отдании Сына проявилась вся  безграничная любовь Божия, Его Совершенство. Отсюда теперь мы можем делать вывод, что об Иску-пительной Жертве далее будет говориться не случай­но, не отрывочно и не самостоятельно даже, а толь­ко в связи с основной мыслью Евхаристии, то есть с благодарением любви за любовь: много есть, за что благодарно хвалить, но самое великое — Жертва Сына. И, следовательно, теперь нам понятно, что в Евха­ристии искупительный момент — не основной, а проходящий, а потому и основное настроение бла­годарной любви и в этот момент должно оставаться в душе неизменно и только углубиться или, лучше, возвыситься до высшей степени!

"Сына не пожалел!"

Конечно, будут и другие привходящие чувства, и о них мы скажем еще, но главное — Евхаристия, благодарение, "жертва хваления"...

Поэтому и сейчас, при совершающейся Жертве, мы не должны ни сокрушаться (на первом месте), ни скорбеть за закалаемого Агнца, ни ужасаться даже великости нашего преступления, вызвавшего такую невероятно страшную Жертву Сыном; нет, мы дол­жны славословить и торжествовать.

И не за себя лишь, не за свое лишь спасение, а и (даже больше) за проявление в этом акте Божьего ве­личия, Его непостижимой всесовершенной святости. Невеста-Церковь восторгается крайнему самоотверже­нию Жениха. И потому становится еще более понят­ным то странное сочетание, о коем я говорил раньше: за иконостасом приносится бескровная Жертва, закалается Агнец, а Церковь поет славу: "Тебе (Тебя) поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи!"

"Евхаристия", "благодарение" продолжается и при этом искупительном моменте.

Да и как не благодарить: нам, грешным, нет спа­сения. Мир во зле. Все погибли. И вдруг неожиданное спасение, незаслуженное, по милости.

Правда, оно дано через Жертву, распятие Божие­го Сына, но спасенному даже не до размышлений, а только хочется радоваться и благодарить!

Но какое же место занимает этот искупительный момент в хвалебно-блаженном браке Агнца? Неуже­ли он лишь "воспоминание" о прошлой Жертве Гол­гофской? Неужели о нем говорится только для того, чтобы объяснить благодарный восторг любви, или только чтобы показать степень силы любви Бога к нам?

Да, конечно, и это. Когда слушаешь эти слова, что "Тело" Единородного Сына "ломится", прелом­ляется, распинается "во оставление грехов" наших и "Кровь" изливается тоже "во оставление грехов", то не только видишь в этом любовь Агнца к Церкви, но и отвечаешь на нее любовью, а еще более — благо­дарностью за незаслуженное спасение.

Помню, как на одной литургии при сокрушен­ном сознании своей греховности, но еще более при пересиливавшей надежде на Искупительную Жертву я в слезах благодарности, упования на любовь Бо­жию, остановился на следующих словах тайной мо­литвы во время "Свят, Свят": "Сына Своего Единороднаго" дал: "Да всяк веруяй в Него не погибнет"...

Только веруй — и не погибнешь!

Как мало требуется! Вера! Ни о делах, ни о под­вигах не говорится. Ни даже о грехах не вспоминает­ся. А только указывается радующее обещание: "Не погибнет, но имать живот вечный". А от нас: "Ве­руй". Все же главное совершилось чрез Единороднаго Сына, Который "Сам Себе предаяше за мирский живот".

И так радостно, так радостно стало на душе, что я умильно-благодарно плакал, и даже, не удержав­шись, протянул служебник к стоявшему слева священнику и указал на эти блаженные слова: "Веруяй в Него не погибнет!"

Но не только это — не одни лишь чувства, не одно "напоминание", хотя и об этом ясно говорится в литургии святого Василия Великого: "Остави же нам воспоминания спасительнаго Своего страданиясия", когда установил Тайную вечерю: "Приемь хлеб на святыя Своя пречистыя руки, показав Тебе Богу и Отцу, благодарив, благословив, освятив, прело­мив, даде...учеником" со словами, что это есть Тело и Кровь Его.

И опять дальше священник "молится втайне": "Сие творите в Мое воспоминание: елижды бо аще ясте Хлеб сей и Чашу сию пиете, Мою Смерть воз­вещаете, Мое Воскресение исповедаете".

И хлеб и вино являются пока "вместообразными" (заменяющими) "Святаго Тела и Крове Христа" (ли­тургия св. Василия Великого).

Но если бы нужно было только одно "воспоми­нание", то не должно было бы говорить, что "сие есть Тело", "сия есть Кровь", а достаточно было бы указать на "Святые Дары" как на воспоминательный символ, и тогда в литургии не было бы и речи ни о "жертве", ни об освящении, тогда и "дарами"-то не стоило бы называть, а просто думать, что хлеб и вино напоминают Христа. Между тем говорится о претво­рении: "И сотвори" хлеб — "честное Тело", "а еже в чаши сей — честную Кровь Христа Твоего" (литур­гия святого Иоанна Златоуста), а в заключение: "Пре­ложив (то есть переменив, претворив из одного со­стояния в иное) Духом Твоим Святым".

А в литургии святого Василия Великого это же выражено так: "...Тебе призываем: Святе Святых, благоволением Твоея благости (то есть любви, ми­лости) приити Духу Твоему Святому на ны (священ­нослужителей) и на предлежащия Дары сия, и бла-гословити я (их), и освятити, и показати" (далее, после перерыва молитвою о ниспослании Святого Духа): "Хлеб убо сей, самое честное тело", "Чашу же сию самую честную кровь Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа", и еще с добавлением об этой же "Чаше сей": "Излиянную за живот мира".

Не остается никакого сомнения, что эти дары суть не воспоминательные лишь символы или знаки, а "Сами Тело и Кровь", "Сам Христос", "Спаситель", "Господь и Бог" наш.

Поэтому недостаточно не только "воспоминания", но даже и одних чувств любви при Жертве хваления, при Евхаристии. И Господь дает нам безмерно боль­шее, чем "настроение", "воспоминания", даже боль­ше, чем саму "любовь" нашу и переживание любви к нам Бога. Это все хотя и истинно и ценно, но не вершина брака Агнчего, не суть "Вечери Тайныя". Так бы и либеральные протестанты, и сектанты мог­ли принять Евхаристию.

Но здесь совершается несравнимо большее: под­линное общение с Агнцем.

Вникнем в происходящее.

"Сие есть Тело Мое". "Сия есть Кровь Моя". И это предлагается есть и пить. То есть Самого Господа при­нять в себя — не воспоминанием лишь, не любовью даже, а внутрь принять; не только душою, но и телом соединиться. Всего Себя отдает Господь во всецелое приятие. Какое же большее этого может быть обще­ние на "Тайной вечери"?

Если разобраться в настроении, в душе, то во время Пресуществления и затем Приобщения быва­ет такое напряжение веры, преданности, жертвен­ности любви со стороны человека, что выше этого и представить уже немыслимо на земле: в самом деле, предлагаются хлеб и вино, а молимся, чтобы они претворились в Тело и Кровь. Да еще Чьи? Богочело­веческие, в Тело и Кровь Бога воплощенного, в Бо­жии. Страшно и подумать! Какое требуется жертвен­ное отречение от плотского ума, коему все это абсо­лютно непостижимо! Какая нужна сила веры, коей одной возможно вместить это! Поистине нужно Ав-раамово принесение единородной души нашей в жертву "Таинству странному и преславному". Нужна безусловная, "слепая", как говорят, преданность души любящей, которая отдает себя, как невеста возлюбленному, не рассуждая, а только любя и веря! Но с другой стороны, со стороны Агнца, со сто­роны Жениха Небесного, совершается еще более жертвенное: Он не только изволит страдать за Свою невесту для искупления ее от грехов, но через это входит с ней в таинственный союз, в "завет".

Вот сколько раз мы слушаем эти слова, и не даем вполне себе отчета в них: "Сия есть Кровь Моя Новаго Завета".

Что означает это? "Завет"? Договор, союз, вза­имное обещание, вообще какой-то вид взаимообще­ния, и притом общения искреннего, интимного, за­душевного. У нас, в русском языке, слово "завет" носит характер и дорогого, и тайного, и тесного об­щения, например "заветные письма" между любя­щими, "заветная" вещь в память о чем-либо очень уж дорогом. Вообще, "заветное" есть то, что хранит­ся в тайне, не показывается другим: "заветные" идеи, "заветная" книга и т. п.

И здесь Искупительная Жертва Сына Божия Еди­нородного вводит Его в таинственный союз, в обе­тование единения, уже в начало этого единения, в "Завет" с человеком...

Это слово гораздо даже больше, чем "любовь" Его к душе-невесте. Любовь еще не всегда кончается "за­ветом", взаимным обещанием и союзом, хотя и яв­ляется источником их. Но уже "завет" непременно есть проявление любви, осуществление ее, продол­жение, развитие. Завет сильнее любви.

Вот что дает Жених, вот что совершается на "браке Агнчем": сочетание душ с Ним или, лучше, Его с душами. Они стали Ему свои, объединились. Теперь все общее.

И если апостол Павел не усомнился брак мужа и жены поставить в сравнение с отношением Христа и Церкви (см.: Еф. 5), то и мы еще более дерзнем вскрыть этот образ в приложении к Тайной вечери. Единство между супругами бывает такое, что Сам Господь сказал о них: "Уже не два, а одно" они (см.: Быт. 2: 24. Мф. 19, 6). И в Новом Завете, установлен­ном Кровию Жертвы Христовой, раз навсегда со­вершилось объединение Искупителя с искупленны­ми, "заветное" объединение. И потому если со сто­роны души потребовалась такая преданность веры, жертвенность нерассуждающей любви, такая вооб­ще "отданность" душевная, то и Агнец простирает Свой "Завет" до последней глубины: предлагает Себя в такое общение, в такое единение, что и помыс­лить страшно и дивно: Свои Тело и Кровь предлагает здесь, на престоле, и ожидает вкушения Их, Себя!

Мать готова собственным телом напитать своего ребенка; и во утробе своей так именно и питает.

И Господь, проявляя крайний предел любви Сво­ей, учреждает пред Смертью Тайную вечерю, питает учеников, а после и доселе повторяет таинственно то же самое со всеми.

Какое же может быть большее общение?

Поистине это есть "брак Агнца" с душами. Разумеется, употребляя все эти сравнения, мы, согласно существу дела, и по словам святого Макария Великого, долж­ны, Боже сохрани, избегать какой бы то ни было грубой, веще­ственной, плотской мысли! Здесь все сверхъестественно, все Духовно, хотя и истинно-реально, а не символично. Иначе, можно поскользнуться в сентиментализм или даже в материа­листически-плотское восприятие сего Пречистого Таинства. Можно как Мария Магдалина, еще "человеческая мудрствуя" (Евангельская стихира восьмая), попытаться прикоснуться те­лесными руками, но услышим: "Не касайся! Еще не взошел Я к Отцу"; а тогда будешь касаться чисто, духовно, божественно, как к Богу, а не как к "Учителю".

И теперь раскрывается нам, какое же именно ме­сто в Евхаристии занимает искупительный момент Жертвы Спасителя.

Суть и цель ее — воссоединение Его с ядущими и пиющими. Об этом Господь ясно учил еще задолго до страданий: Ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем (Ин. 6, 56).

Это же выразил Он и на Тайной вечери словами: Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливает­ся (Лк. 22, 20), что повторяется и на каждой литур­гии в возгласе: "Пиите от Нея (Чаши)... сия есть Кровь Моя Новаго Завета".

Голгофская Жертва и Евхаристическое "возноше­ние" и соединяют Христа с душами.

Но для того чтобы соединиться Ему с человеком, сначала нужно было исходатайствовать "право" на это, ибо доселе души человеческие недостойны были по греховному состоянию своему и по отверженнос­ти Богом вступить или даже быть принятыми в об­щение с Богом. Поэтому даже воплощение Сына Божия еще не соединило Его с человеком отдельно, индивидуально, а лишь вообще с "естеством челове­ческим". И только после Крестной Голгофской Жер­твы Он, пострадав за нас, "выкупил" нас и сделал, как выкупленных, Своею собственностью (см.: 1 Пет. 1, 18, 19), омыл наши грехи и при таком условии вступил в общение. Поэтому и учеников Своих пред Тайною вечерею Он "предварительно", то есть ра­нее еще Пришествия Очистительного Огня Пятиде­сятницы, сначала очистил, омыл ноги их, сказав: Вы чисты (Ин. 13, 10).

То, что после делает Господь Искупитель через Духа Святого в Таинстве исповеди, — это Он тогда сделал Сам, ибо имел власть на земле прощать грехи (см.: Мф. 9, 2, 6).

Так и здесь на всякой литургии снова таинствен­но "повторяется" Голгофская Жертва, снова Он "ло­мит" Тело "во оставление грехов", снова проливает "бескровную" "Кровь Нового Завета" за учеников и "за многия во оставление грехов". И только принес­ши эту Искупительную Жертву Богу Отцу за нас на литургии, Он соединяется затем через "Духа Свята­го, причастие" (литургия святого Василия Велико­го), даруемого в причащении (или через) "Святаго Тела и Крове" Христовых. Следовательно, искупитель­ный момент не занимает ни главного, основного по­ложения, ни даже значительнейшей части Евхаристии.

Таковыми остаются по-прежнему благодарствен­ная жертва хвалы и самое сие общение или Прича­щение (которое потом, в четвертой, благодарствен­ной, молитве так и называется тоже "благодарени­ем", Евхаристией: "Буди же ми благодарение сие в радость" и проч.), или сутью Евхаристии является блаженный "брак Агнчий", "Тайная вечеря" Жени­ха с мудрыми девами, Спасителя — с учениками Своими. Искупление же есть лишь путь к сей вечери, к сему духовному браку.

На Небе сей "брак" уже совершается в полноте. Поэтому Церковь сразу после Жертвы вспоминает святых и "изрядно" "Пресвятую... Славную Влады­чицу нашу Богородицу", которые уже получили, "обрели" "милость и благодать". Но не вспоминает ангелов, потому что с ними союз, "завет" и не разры­вался у Господа, а говорит лишь о людях, то есть от­павших от первого "Завета" и возвращенных уже Жер­твою Сына в "Новый Завет" с Богом. Одни из них — Небесная Святая Церковь — уже воссоединились, а за других — усопших и живых — священнослужитель мо­лится, чтобы и они получили ту же возможность.

"Нас же всех, — сразу говорит литургисающий, — соедини... и ни единаго нас не в суд или во осужде­ние причаститися... но да обрящем (и мы) милость и благодать со всеми святыми, и со всяким духом пра­ведным, в вере скончавшимся" (литургия святого Ва­силия Великого).

И в это время в древности и вынимали частицы из просфор за усопших и живых, а теперь осталось лишь воспоминание за них:

"Зде (после святых) священник, — говорится в служебнике, — поминает, ихже хощет, живых и умер­ших" (литургия святого Василия Великого). О живых убо глаголет: "О спасении, посещении (посетить кого-либо — значит войти в дом, в обще­ние; опять идея "вечери"), оставлении грехов" рабов Божиих (имярек).

О умерших же глаголет: "О покои и оставлении грехов души" рабов Божиих (имярек) "на месте светле, отонудуже отбеже печаль и воздыхание. Упокой, Боже наш, и покой (дай мир, утешай, прими в блаженное общение с Собою) их, идеже присещает свет Лица Твоего" (литургия святого Ва­силия Великого).

...Тайная вечеря для удостоившихся продолжает­ся уже в Царствии Небесном согласно обещанию Самого Агнца, изреченному на Тайной вечери: Очень желал Я есть с вами сию пасху, прежде Моего страда­ния. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием. И, взяв Чашу и благодарив, сказал: Приимите ее и разделите между собою. Ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, пока не приидет Царствие Божие (Лк. 22, 15-18).

А у святого евангелиста Матфея так: Отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, ког­да буду пить с вами новое вино в Царствии Отца Мо­его (см.: Мф. 26, 29. Мк. 14, 25).

Сие совершилось после Вознесения Его со святы­ми. Сие совершается и ныне с ними, с усопшими, коих мы поминаем.

Поэтому здесь особенно усердно нужно молиться за усопших.

Вынутые частицы за усопших лежат с Агнцем ря­дом, а затем по причащении живых их опускают уже и в Чашу со словами: "Отмый убо Господи грехи поминавшихся зде Кровию Твоею Честною".

Чьи "грехи"? Ведь на дискосе с Агнцем лежали части и за Пресвятую Богородицу, и за девять "чи­нов" праведных людей, и за всех святых. Не за них

же мы молимся? Конечно, нет. Они уже омыты. За них нам "достойно есть" Тебя благодарить, а их "блажити", особенно Богородицу. И они теперь ходатай­ствуют уже сами за нас и за усопших, чтобы отмы­лись грехи их, как и говорится далее (за словами "от­мый"), "молитвами святых Твоих".

И за живых говорим подобно этому же: "Мы при­носим "словесную (духовную — в противоположность ветхозаветным кровавым и иным вещественным жер­твам) сию Жертву" о всех праведных, искупленных раньше, а ныне уже блаженствующих, — особенно за Богородицу, за Иоанна Крестителя, за апостола, за святого дня (ему особое торжество ныне на Небе, в "Царстве Отца" с Сыном) и всех святых; "ихже молитвами посети нас, Боже", то есть войди в об­щение".

И после приобщаются: живые — видимо, а усоп­шие, непрославленные — невидимо, таинственно.

Так исполняются слова Господа о браке: И брач­ный пир наполнился возлежащими (Мф. 22, 10).

Частицы сначала "лежали" рядом с Агнцем, а после соединились с Ним Самим в Кровь Его; жи­вые же особо, явно причащаются Его; а не прича­щающиеся, но помянутые, тоже соединяются с Агн­цем, хотя и не столь тесно и непосредственно (поэтому, между прочим, нельзя вынимать частиц за про­тестантов, не верующих Евхаристическому Пресуществлению, за нехристиан, за еретиков, ибо они как "не верующие" (см.: Ин. 6, 64) в Тайну Тела и Крови не имеют "брачной одежды" (см.: Мф. 22, 11 — 13) и потому извергаются (ст. 13) вон).

Новый Завет заключен. Одни через это уже пиют "вино новое" "в Царстве Отца"; другие же готовы приступить к сему еще на земле чрез Причащение Тела и Крови Единородного.

Так мы подошли теперь к дальнейшему смыслу Евхаристии, к "Царству Отца", к Царству Троицы.

БРАК АГНЦА

НОВЫЙ ЗАВЕТ

ЦАРСТВО ПРЕСВЯТОЙ ТРОИЦЫ