Откуда родом листовки и брошюры, распространяемые про­тестантами на улицах и на собраниях? Из суперсовременной Америки? Из последних лет второго тысячелетия? Нет — это только так кажется. На самом деле они довольно стары. Основ­ные богословские схемы этих протестантских проповедников ро­дом из Средневековья.

Именно в Западной Европе средних веков сложились их ос­новные способы толкования Евангелия. Именно от средневеко­вого католичества протестантизм наследовал основные темы сво­его богословия. Да, он полемизировал с католиками — но на их языке, усвоив упрощенные ходы схоластической мысли.

Основное различие между Западным и Восточным христиан­ством было заложено еще в античности. Мир восточного Среди­земноморья, и прежде всего мир эллинов, был более склонен к философии и к мистике. Гений римлян проявлял себя не столь­ко в философии или в религии, сколько в государственном управлении, в праве, в военном деле⁴⁹. Рим не родил ни одного крупного самостоятельного философа. Лукреций и Цицерон — скорее популяризаторы и компиляторы, чем творцы. Имен, срав­нимых с Аристотелем или Сократом, Платоном или Плотином, Рим не дал. Но Рим дал классические законы, классические об­разцы государственного устройства, классическую процедуру су­допроизводства.

Этот юридический гений римлян вполне проявил себя и в устроении христианской жизни. Каждый человек приходит в Церковь со своими талантами (а зачастую и предрассудками). То же можно сказать и о целых культурах. Рим, приняв христианст­во, нашел способ по-своему, юридически истолковать его. Траге­дия человеческой истории превратилась в судебный акт, во все­ленский трибунал. В этом трибунале Бог — судья, человек — подсудимый, Христос — адвокат и дьявол — прокурор. Согласно уголовному кодексу (его роль в этой модели исполняет Библия), "возмездие за грех - смерть" (Рим. 6, 23). Прокурор, прекрасно знакомый с Библией (вспомним, что даже Христа в пустыне Са­тана искушает цитатами из Писания) требует справедливой ка­ры, причем — высшей.

Для архаичного и средневекового мышления тяжесть престу­пления зависит от того, против кого это преступление направле­но. За кражу коня у крестьянина — наказание одно, за кражу ко­ня у воина — другое, у короля — третье. Чем выше статус ос­корбленного лица, тем тяжелее провинность, тем суровее наказа­ние. То, что не влечет никакой ответственности, будучи сказан­ным в деревенском кабачке о соседе-крестьянине, становится тяжким государственным преступлением, если оказывается ска­занным об императоре. Тут вступает в силу закон "Об оскорбле­нии Императорского величия (достоинства)"⁵⁰. Именно по этому закону преследовались христиане: "Вы говорите, что идолы есть ничто и что поклонение изваяниям богов есть глупость? Но сам Император приносит жертвы богам и статуям. Значит, по-вашему, и он — глупец? Ну, за оскорбление Императора вы от­ветите"...

Самый малый проступок, затрагивающий интересы Высокого Лица, становится преступлением. По правилам юридической арифметики бесконечно малый проступок, направленный против Бесконечно Великого Истца, влечет бесконечно тяжкие послед­ствия для ответчика ("Бесконечный мог бы изречь бесконечное проклятие на грешника, что-то такое, чего не мог бы совершить смертный человек"⁵¹). Так кража Адамом одного яблока из Эдемского Сада, нарушение малейшего и легчайшего из законов Царя Царей привела к смерти не только Адама, но и всех его потом­ков⁵².

Итак, попробуем рассмотреть историю Спасения так, как это делают протестанты, опирающиеся на старый латинский юридизм. Грех Адама вызвал величайший гнев Божий. Смерть на­висла над всем миром. Применения этой смерти ко всем потом­кам Адама и требует прокурор Вселенского суда. Судья же со­гласен с этим. По уверению схоластики, наследованному бапти­стами, "грех Адама вменен, признается и приписывается каждо­му члену человеческого рода... Человек виновен уже до того, как согрешит лично"⁵³.

Но прокурор упустил из вида одно обстоятельство: оказыва­ется, судья, адвокат и до некоторой степени подсудимый связаны родственными узами. И поэтому, хотя Судья и соглашается по­ступить по справедливости, то есть в соответствии с требованием закона и требованием дьявола, но Он решает перенести наказа­ние с человека на Своего Сына — на адвоката. Он решил убить Своего праведного Сына вместо действительного преступника. После же того, как Христос принес "заместительную жертву" и уплатил тем самым выкуп прокурорской "справедливости", Су­дья получает, наконец, право отложить в сторону свой собствен­ный Закон и объявить человека прощенным.

"Искупительная смерть Иисуса Христа стала для любящего Бога моральной и юридической необходимостью в целях под­держания Его справедливости и праведности... В этих текстах представлена важная истина плана спасения: грехи и вину, кото­рые оскверняют нас, важно возложить на Понесшего наши грехи и тем очистить себя (Пс. 50, 12). Как раз об этой стороне служе­ния Христа свидетельствуют обряды ветхозаветного святилища. Там перенос греха с раскаивающегося человека на невинное жи­вотное символизировал перенос греха на Христа, понесшего на­ши грехи... Бог по Своей милосердной воле предложил Христа в умилостивление Его святого гнева, направленного против грехов людей, потому что Он принял Христа как божественного Замес­тителя, которому надлежало претерпеть Божий суд над грехом... Через Христа Божий гнев не превратился в любовь. Христос от­вел этот гнев от человека и взял его на Себя... На кресте было полностью уплачено за грех человека. Божественная справедли­вость была удовлетворена. С юридической точки зрения мир вос­становил Божье благоволение. Отныне Его посредничество дает каждому возможность воспользоваться заслугами Спасителя"⁵⁴.

Здесь, однако, возникает ряд вопросов.

Во-первых, ключевые термины юридической теории спасения отсутствуют в Библии: нет в Писании выражений типа "замес­тительная жертва", "юридическая необходимость", или "заслуги". В Новом Завете нет и термина "удовлетворение".

Во-вторых, Бог здесь рисуется как шизофреник, в котором борются две страсти. С одной стороны — Он хочет простить и любить, с другой — Он жаждет наказать. В иудейской Агаде есть очень похожее представление. Библейский стих о творении че­ловека "и сказал Бог: создадим человека..." толкуется здесь так: "Рабби Симон учил: Когда Всевышний решил создать человека, между духами небесными произошел раскол. Одни говорили: "сотвори человека", другие: "не твори его". — Сотвори его, — го­ворил дух Милосердия, — он будет творить милость на земле. — Не твори его, — говорил дух Правды, — он ложью осквернит ду­шу свою. — Сотвори его, — говорил дух Справедливости, — доб­рыми делами он жизнь украсит. — Не твори его, — говорил дух Мира, — землю враждою наполнит он. Поверг Господь Правду на землю. И взмолились Ангелы Служения, говоря: "Зачем пят­наешь Ты Правду? Подними ее с земли, Господи!" И пока духи вели спор между собою, осуществилось дело божественного творчества. — Для чего, — сказал Господь, — пререкания ваши? Сотворение человека уже совершилось"⁵⁵.

В Агаде противоположные стремления правды и милости хо­тя бы отделены от Бога и персонифицированы в ангелах. Но в протестантской схоластике они сражаются между собой в Отце.

В-третьих, если юридически мыслящие богословы так озабо­чены сохранением "справедливости", то разве можно назвать "справедливой" казнь Безвинного? И разве согласуется с откро­вением "Бог есть любовь" такой стиль мысли? Представьте, что мне досадили некоторые люди, я совершенно справедливо рас­сердился на этих... в общем, грешников. Но затем я решил все-таки их простить. Я решил изменить свое отношение к ним и не гневаться за их безобразия и их недостойные поступки по отно­шению ко мне, а сказать, что я более не буду поминать им было­го. И вот для того, чтобы засвидетельствовать им свое прощение, я беру своего сына, убиваю его, а затем посылаю моим обидчи­кам телеграмму: вот, я на вас больше не сержусь, потому что убил своего любимого сына. Сумасшедшая картина? Но разве не так рисуют своим слушателям Бога и голгофские события про­тестантские проповедники?

Средневеково-схоластические способы объяснения Еванге­лия, уже оставленные католическими богословами, сегодня по­пуляризируют ультрасовременные протестантские глашатаи: "Божия праведность требует справедливого наказания за все преступления грешника. Отпустить виновного на свободу, согласно библейскому понятию права, — есть преступление против справедливости... Примирение стало основанием для оправдания. Приняв примирительную жертву Иисуса, Бог мо­жет, наконец, сделать то, что давно желал сделать - помило­вать грешника. Теперь у Него есть юридически законное право объявить грешника праведным. Жертва Иисуса удовлетворяет Божье требование святости и праведности. На основании за­местительной жертвы Иисуса Бог в небесном судебном зале провозгласил человечество оправданным, помилованным, про­щенным и восстановленным. Оправдание — это судебный акт, совершенный на небесах на основании примирения... Грех осу­жден, и святой Божий гнев по поводу греха умиротворен", — пишет один из лидеров "харизматического движения" швед Ульф Экман⁵⁶.

Итак, проблема, по его мнению, не в человеке. Проблема — в Боге. Человек как был грешником, так и остался. Более того, распяв Христа, человечество только умножило число своих без­законий. Но изменилось почему-то отношение Бога к нам. Внешнее для нас самих отношение Бога к людям сначала было гневным, а затем, после казни Его Сына, оно стало прощаю­щим. Такое впечатление, что Бог пристально и гневно следил за мелкими грешками человечества, но когда люди совершили самое подлое из возможных деяний — вот тогда Бог им сказал: Теперь Я на вас больше не сержусь; раз вы убили Моего Сына, Я вас прощаю и за этот грех, и за предыдущие. Такое впечатле­ние, что кровь Христа просто закрыла Богу глаза на грехи лю­дей, — как будто бы если некий человек совершал обычные грехи, а затем взял и зарезал целую семью, то его прежние "шалости" никто уже не будет вспоминать и будут помнить только об этом злодеянии.

С протестантской точки зрения Христос "умилостивил" От­ца. Не людей Он изменил, не мир, но характер Отца: "эта смерть устранила из сознания Божия все обстоятельства, кото­рые препятствовали простить грешников"⁵⁷. "Иисус поручился за долг, который мы не в состоянии заплатить и, таким обра­зом, добился примирения между нами и Богом"⁵⁸. Отец не желал нас прощать, но Сын настаивал, и как последний аргумент для переубеждения Отца Он использовал Свою смерть... Люди ос­тались прежними; после казни Христа они стали даже еще бо­лее грешными. Но Бог стал снисходительнее.

Отсюда — логичный вывод: человеку, не измененному Хри­стом, и самому не надо (да и не под силу) меняться. Надо только признать, что Христос заплатил за нас долг и что теперь мы должны лишь поблагодарить Христа за его заступничество перед гневом Отца. "Дело примирения Иисуса на кресте засчитывается человеку как его заслуга в том случае, если он прини­мает то, что Бог сделал для него в Иисусе Христе"⁵⁹. "Если ты веришь в эти фундаментальные истины христианства и веришь, что Иисус совершил это для тебя лично, то этого достаточно для спасения!"⁶⁰. "Всякий путь к самовозвеличиванию человека за "самоспасение" закрыт! Никакого сотрудничества, при кото­ром можно было бы считать, что Бог сделал часть, а человек другую часть"⁶¹. Итак — "никакого сотрудничества", никакого действия от человека не ожидается, кроме как доверия Ульфу Экману и его интерпретации Евангелия... "Никакие религиоз­ные, идеологические, политические или философские идеи или дела не приведут его к Богу. Никакие ритуалы, церемонии, суе­верия, посты, благотворительность, так называемые "добрые дела" или религиозное благочестие не приблизят тебя к Нему"⁶².

Христос, однако, считал несколько иначе. И говорил о том, что Последний суд войдет в рассмотрение некоторых дел: "Алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был стран­ником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня <...> Так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне" (Мф. 25, 42, 45).

Человек должен принять дар спасения. И раскрыть свою душу для действия благодати как раз и означает вступить в "синергию", в сотрудничество своей воли с волей Бога, своей энергии с благодатью Христовой. Действительно, отец, встречая блудного сына, не расспрашивает его, приказывает вынести ему лучшую одежду и устроить пир. Вера Евангелию открывает нам, что от Бога больше не нужно прятаться, что не страшно выйти Ему навстречу. Но этот шаг навстречу Богу требует уже совершенно определенной работы. Вера своим созерцанием будит волю человека — ибо благодать должна быть усвоена, а не издалека услышана.

В рамках "юридизма" Бог, приемля жертву Христа, за нее прощает людей. Но православной мистике мало прощения. Указав протестантским богословам, что "вместо Бога они ищут безнаказанности", будущий Патриарх Сергий обращал внима­ние на то, что "амнистия провозглашает праведным, а не делает праведным. Человек уведомляется о своем спасении, но не уча­ствует в нем. Заслуга Христа — событие постороннее, с моим внутренним бытием у протестантов связи не имеющее. Поэтому и следствием этого акта может быть только перемена отноше­ний между Богом и человеком, сам же человек не меняется... [Западные богословы] ищут обязать Бога даровать мне живот вечный. Но душа человеческая хочет не только числиться в Царстве Божием, но действительно жить в нем"⁶³.

Если бы не годы отсечения народа и даже самой Церкви от высокой богословской и философской мысли — мы бы помни­ли и слова кн. Ε. Η. Трубецкого о том, что, по ощущению на­шей совести "человеческая природа, поврежденная изнутри, может быть и спасена только изнутри, а не внешним актом ку­пли или колдовства, который оставляет нетронутым ее грехов­ный корень. А значит, неприемлема банковская процедура пе­ревода "заслуг" Христа на спасаемых Им людей"⁶⁴.

Баптистский учебник догматики рисует совсем иную карти­ну: "единственный путь спасения состоит в том, чтобы невин­ный, безгрешный добровольно согласился умереть, приняв на себя наказание за грех, и стал бы заместителем грешника перед Богом. Христос своей смертью внес достойную плату для осво­бождения грешников от греха"⁶⁵. Христос претерпел "замести­тельные карающие страдания"⁶⁶.

Лев Толстой однажды совершенно справедливо заметил, что в христианской догматике вместо меня согрешил Адам — но я почему-то считаюсь виновным в этом грехе, а плату за этот грех вместо меня внес Христос, но почему-то именно меня счи­тают теперь освобожденным от того древнего долга. Что же ос­тается на мою долю? Неправ Толстой в том, что западную схо­ластику он принял за общехристианский голос, что не смог за­метить разницы между древним святоотеческим преданием и западной схоластикой.

Это католики и протестанты уверяют, что "причиной нашей греховности является наше участие в грехе Адама. Греховность является уголовно наказуемым последствием греха. Грех Адама вменяется нам, как вменяется нам и праведность Христа. Один человек может быть справедливо наказан за грех другого"⁶⁷. Вот последнюю фразу этого пассажа из протестантского учебника я попросил бы протестантов проиллюстрировать ссылкой на Библию, верностью которой они столь хвалятся. Зачем припи­сывать Богу собственную путаницу в моральных принципах?

В православной же традиции преп. Марк Подвижник не считает людей соучастниками Адамова греха: "мы наследовали по преемству не преступление, но смерть: ибо нельзя было нам,

происшедшим от мертвых, быть живыми"⁶⁸; "Мы наследовали не преступление Адамово, но смерть, от него происшедшую"⁶⁹. Дело не в том, что Бог карает всех за грех одного, равно как и не в том, что мы все каким-то образом еще до нашего рождения ухитрились в Адаме и вместе с ним совершить его беззаконие. Архим. Иустин Попович, крупный сербский богослов XX века, так резюмирует святоотеческое понимание нашей связи с гре­хом Адама: "В адамовом грехе надо различать два момента: прежде всего преступление как таковое, акт нарушения Божией заповеди, нарушение как таковое (παράβασις), ошибку как та­ковую (παράπτωμα), непослушание как таковое (παρακοή); и, с другой стороны — состояние уже совершенного греха (άμαρ-τια). Потомки Адама, в строгом смысле слова, не принимали личного, непосредственного, сознательного и вольного участия в Адамовом преступлении (то есть в παράβασις, παράπτωμα, παρακοή). Но поскольку они берут свой исток от падшего Ада­ма, от греховной природы, они наследуют греховное природное состояние, в котором живет грех (αμαρτία) как деятельное на­чало, которое понуждает личность каждого из нас совершить грех подобно Адаму, почему и подвергаются тому же наказа­нию, что и Адам"⁷⁰. "Они же, подобно Адаму, нарушили завет и там изменили Мне" (Ос. 6, 7).

Задолго до Вольтера и Толстого поверхностно-юридичес­кими теориями возмущался св. Григорий Богослов: "Остается исследовать вопрос и догмат, оставляемый без внимания мно­гими, но для меня весьма требующий исследования. Кому и для чего пролита сия излиянная за нас кровь — кровь великая и преславная Бога и Архиерея и Жертвы? Мы были во власти лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти, спрашиваю: кому и по какой при­чине принесена такая цена? Если лукавому, то как сие оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но <получает> самого Бога, за свое мучитель­ство берет такую безмерную плату, что за нее справедливо бы­ло пощадить и нас! А если Отцу, то, во-первых, по какой при­чине кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна? Или из сего видно, что приемлет Отец, не потому что требовал или имел нужду, но по домостроительству и по тому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, пре­одолев мучителя силою, и возвел нас к Себе чрез Сына посред­ствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому оказыва­ется Он во всем покорствующим? Таковы дела Христовы, а большее да почтено будет молчанием"⁷¹.

Столетием раньше св. Климент Александрийский говорил, что "из любви к нам более, чем для удовлетворения правде Бо­жией, пострадал Он" (Строматы 4, 7). Не Бог враждовал про­тив нас, а мы — против Него. И потому еще до жертвы Христа, в Ветхозаветное время сказано: "Бог не желает погубить душу и помышляет, как бы не отвергнуть от Себя и отверженного" (2 Цар. 14, 14). И потому же св. Василий Великий утверждает, что Отец отпустил нам грехи еще прежде послания Своего Сына: "Бог для отпущения наших грехов ниспослав Сына Своего, со Своей стороны предварительно отпустил грехи всем"⁷².

В конце концов центральный стих Евангелия — "так возлю­бил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного" — под­тверждает вовсе не протестантско-юридическую схему. С точки зрения юридизма все должно было бы быть наоборот: "Бог от­дал Сына Своего, и потому возлюбил мир" или: "Сын принес Себя в Жертву, и отныне Бог любит мир".

Несомненно, что слово Самого Спасителя значит больше, чем слово апостола. Так вот, юридические образы, присутст­вующие в посланиях апостола Павла, несомненно уступают по своей достоверности и глубине тем образам, что использовал Сам Христос для изъяснения Своего служения. Вот уж с кем никогда Себя не сравнивал Спаситель — так это с Судьей, ко­торый требует всецелого исполнения закона и который никогда не простит без получения надлежащего "удовлетворения". Вспомним притчу о блудном сыне. Чтобы простить младшего сына, отец не приносит в жертву старшего; не ждет он и жерт­вы от самого младшего сына. Прежде чем тот успел прибли­зиться к отцовскому порогу — отец выбежал ему навстречу. Может, сын вернулся не для покаяния, а для того, чтобы по­просить еще денег, — может быть. Но отцовское сердце радо самой возможности видеть сына, радо новой близости с ним. "И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему..." (Лк. 15, 20). И когда доброму пастырю надо было вернуть по­терявшуюся овцу, он не стал ради нее резать одну из тех, что остались при нем — он просто сам пошел и вернул ее...

И подумаем: можно ли эти евангельские притчи проком­ментировать такими, например, словами адвентистского бого­слова: "В нравственном отношении люди греховны. Когда Бог вменяет им их беззакония, Он должен смотреть на них, как на грешников, как на врагов, как на объекты Его Божественного гнева, ибо существует нравственная и религиозная необходи­мость, чтобы Божья святость проявляла себя во гневе против греха"⁷³?

В отличие от западного христианства, склонного описывать драму грехопадения и искупления в терминах юридических, восточное христианство осмысляет отношения человека и Бога в терминах органических. Для православия грех не столько ви­на, сколько болезнь. Бог не наказывает грешника, как судья на­казывает преступника. Здесь скорее отношения врача и больно­го. Если я пришел к дантисту с запущенным кариесом, он, ко­нечно, меня отчитает за то, что я навредил себе, не заботился о здоровье... Но при этом вряд ли он скажет, что за мой грех он теперь вырвет мне два зуба. Я сам причинил себе вред, и сам был причиной той боли, что причиняет мне прикосновение врача. Так и с болезнями моей души. Здесь нет раздельности: вот мой былой грех сам по себе, вот я, и вот приговор Судии, извне обрушивающийся на меня карающим мечом. Просто в присутствии Полноты станет предельно очевидной обезбоженная опустошенность моей души, изрытой моими прошлыми ис­калечившими меня действиями. От глотка свежего воздуха мо­жет заныть зуб со вскрывшимся нервом. От глотка чистой Веч­ности может болезненно закричать душа, привыкшая прятаться от Света.

"Грех делает нас более несчастными, чем виновными", — го­ворил преп. Иоанн Кассиан⁷⁴, а преп. Исаак Сирин сравнивал грешника со псом, который лижет пилу и не замечает причи­няемого себе вреда, пьянея от вкуса собственной крови⁷⁵. "Когда мы отвращаемся от человека, или оскорбляем его, тогда на сердце нашем как бы камень ложится", — говорил преп. Сера­фим Саровский⁷⁶. Св. Василий Великий называл грешников "людьми, которые не щадят себя"⁷⁷. И в чине исповеди священ­ническая молитва увещевает: "пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отыдеши". Из православных мыслителей нашего времени С. Л. Франк подчеркивал, что о "первородном грехе" правильнее говорить как о "первородном бедствии"⁷⁸.

Есть в православии одна молитва, которую знают все, даже люди совершенно нецерковные, неверующие и ничего не знаю­щие о христианстве. Эта молитва — "Господи, помилуй!". И вот эта простенькая молитовка, оказывается, только в греческом обладает важным оттенком значения: Κύριε έλεισον! Греч. Έλεος "милость" созвучно с έλαιόν "масло". Речь идет именно об оливковом масле, не о коровьем. И это масло есть не только пища: прежде всего оно — древнейшее лекарство. Маслом сма­зывали раны, ожоги. Масло защитной пленочкой покрывало рану, сдерживая воспалительные процессы. С маслом же как с первым лекарством знакомится новорожденный младенец — ибо маслом ему растирают тельце⁷⁹.

Значит, "Господи, помилуй" не тождественно "Господи, про­сти" или "Господи, сжалься". Древние богословы прекрасно по­нимали это, и потому в латинской мессе одна эта молитва поет­ся по-гречески, а не по латыни: Kyrie eleison, Christe eleison. При переводах же этот оттенок неизбежно исчезает.

По мысли преп. Макария Египетского, Христос пришел, чтобы "исцелить человечность" ⁸⁰. Св. Василий Великий прямо уподобляет Христа врачу: "Главное в спасительном домострои­тельстве по плоти — привести человеческое естество в едине­ние с самим собой и со Спасителем и, истребив лукавое рассе­чение, восстановить первобытное единство, подобно тому, как наилучший врач целительными средствами связывает тело, расторгнутое на многие части"⁸¹.

Не юридическую или нравственную ответственность за гре­хи людей перед лицом Отца взял на Себя Христос. Он принял на Себя последствия наших грехов. Ту ауру смерти, которою люди окружили себя, изолировавшись от Бога, Христос запол­нил Собою. Не переставая быть Богом, Он стал человеком. Люди далеко ушли от Бога, невольно пододвинулись к небы­тию — и туда, к той же границе небытия свободно подошел Христос. Не приемля греха, но приемля последствия греха. Как пожарный, бросающийся в огонь, не соучаствует в вине поджи­гателя, но соучаствует в боли тех, кто остался в охваченном ог­нем здании.

Не всех людей Христос нашел на земле. Многие уже ушли в шеол, в смерть. И тогда Пастырь идет вслед за потерявшими­ся овцами — в шеол, чтобы и там, в бытии после смерти, чело­век мог находить Бога. Христос проливает кровь не для того, чтобы умилостивить Отца и дать Ему "юридическое право ам­нистировать" людей. Через пролитие крови Он, Его любовь, ищущая людей, получает возможность для входа в мир смерти. Не как Deus ex machina врывается Христос в ад, но Он входит туда, в столицу своего врага, естественным путем — через Свою собственную смерть. Христос мучительно умирает на Кресте не потому, что Он приносит жертву Отцу или диаволу — "Он рас­кинул руки Свои на кресте, чтобы обнять всю вселенную" (св. Кирилл Иерусалимский. Огласительные беседы. 13, 28). Жертва Христа — это дар Его любви нам, людям. Он дарит нам Себя, Свою Жизнь, полноту Своей Вечности. Мы не смогли принес­ти должный дар Богу. Бог выходит навстречу и дарит нам Се­бя. Не Свою смерть ("выкуп") принес с Собою Христос, а Свою Жизнь. Он взял на Себя наши немощи и наши болезни, чтобы растворить их в бесконечности Своей Божественной любви.

Отсюда — разительнейшая разница между православием и протестантизмом. По мысли протестантских богословов, "Иисус пришел на землю, чтобы умереть!"⁸². Мы же считаем, что Хри­стос пришел, чтобы воскреснуть: Бог "спасает воскресением Иисуса Христа" (1 Петр. 3, 21). Не смертью Христа мы спасе­ны, а тем, что смерть оказалась в Нем бессильна. Христос — не жертва, не пассивный объект страдания. Он и на Кресте литур­гисает, священнодействует⁸³. Он активным усилием Своей воли вторгается в область смерти и разрывает ее, возвращается к жизни, ломает адские врата. "Тление изгоняется натиском жизни" (преп. Иоанн Дамаскин)⁸⁴. Икона "Сошествие во ад" являет нам сокрушение врат и победу, а не муки экзистенциалиста. Над головой Христа развеваются Его одежды, которые еще не успели опуститься следом за Ним — столь стремительно было Его вторжение в мир подземья.

Важно не столько то, что Он умер, сколько то, что он вы­рвался из смерти. "Крепка, как смерть, любовь", — говорит Песнь Песней (8, 6). Воскресение Христа подтверждает: бытие любви делается сильнее наличия смерти. "Не смерть Христа как таковая дала миру жизнь, но Сам Христос, но то, что и в смерти Его было живым и бессмертным"⁸⁵. Не от убийства, не от беззакония спасение — а от того, что Жизнь оказалась сильнее.

Эту Жизнь Христос дает нам в Своей Чаше: "Пей, - гово­рит Он, — ибо мир, как это вино, пламенеет багрянцем любви и гнева Господня. Пей, ибо ангел поднял трубу, выпей перед бо­ем. Пей, Я знаю, куда и когда ты пойдешь. Пей это вино — кровь Мою Нового Завета, за вас проливаемую"⁸⁶.

ХРИСТИАНСКИЕ КОНФЕССИИ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ЭПОХИ

"ХРИСТОС - СПАСИТЕЛЬ": ВЗГЛЯД С ВОСТОКА И С ЗАПАДА

МОЖНО ЛИ КРЕСТИТЬ ДЕТЕЙ?