Завершающим этапом изобретения является построение ар­гументов. После того как сформулировано главное положение речи, разработан состав доводов, найдены формы умозаключе­ний, совместимые с общими местами аргументации и делающие истинность главного положения очевидной для самого ритора, можно приступить к разработке ходов мысли, оптимальных в конкретных условиях аргументации. Ниже рассматриваются особенности строения риторического аргумента и приводятся примеры аргументов, которые реально применялись в практике публичной аргументации. Эти примеры дают неизбежно неполное, но ориентирующее представление о технике обоснования положений.

Основы классификации аргументов

 Аристотель указывает в «Топике», что «имеется три вида положений и про­блем, а именно: одни положения, касающиеся нравственности, другие - природы, третьи - построенные на рассуждениях»¹⁷⁰. Основание аргумента можно находить либо в фактах реальности, либо в общественных установлениях и опыте культуры, либо в самом рассуждении, то есть в его логической структуре. К этим трем классам аргументов следует добавить четвертый класс ар­гументов, основанных на категории личности и обращенных к самосознанию и внутреннему опыту личности как критерию ис­тины или правильности положения.

Аргументация к личности апеллирует как к свидетельству личного самосознания, так и к утверждению внутренней цельно­сти личности, которое предполагает последовательность и ответ­ственность.

Примеры аргументов к реальности, к разуму, к авторитету, к личности.

Неизвестный в «Диалогах» о. Валентина Свенцицкого, утвер­ждая, что психические явления сводимы к физиологическим, что причинно-следственные отношения суть физические взаимодей­ствия, апеллирует к законам природы как критерию истинности своих рассуждений.

«Неизвестный... Научные опыты с несомненностью устанавливают, что так называемая психическая жизнь является результатом физико-химических процессов, и поэтому нельзя совершенно отделять ее от материи. А отсюда следует, что с уничтожением этих физико-химических процессов в живом организме - должна уничтожаться и вся жизнь. Значит, никакой «души» остаться не может.

 Духовник. О каких опытах ты говоришь?

Неизвестный. О тех опытах, которые устанавливают, что мысль есть результат определенных физико-химических процессов мозга. Искусственное раздражение некоторых желез вызывает определенные психические явления. Повреждение определенных клеток в результате дает как механическое следствие изменение определенных психических состояний и т. д. Ты, конечно, знаком с этим. Неужели эти факты не доказывают неопровержимо, что все явления «душевной» жизни есть простое следствие тех изменений и процессов, которые происхо­дят в нашем теле?»

Апелляция Неизвестного сводится к утверждению: «В истин­ности моего утверждения убеждает принудительная сила ре­альности». Например, утверждение «если я отпущу чашку, то она упадет на пол» правильно, потому что оно учитывает закон тяготения; или утверждение «если я поеду в метро, то приеду в университет не раньше чем через час, потому что мне нужно сделать пересадку» правильно, поскольку поезда метро ходят с определенной скоростью. Аргументы такого рода мы будем на­зывать аргументами к структуре реальности.

Другим классом аргументов являются аргументы к лич­ности.

Продолжим пример.

«Духовник. Что ты разумеешь под словом «доказательства»?

Неизвестный. Под этим словом я разумею или факты, или логиче­ские рассуждения, общеобязательные для человеческого разума.

Духовник. Хорошо. Применительно к вопросу о бессмертии, какие доказательства тебя удовлетворили бы?

Неизвестный. Прежде всего, конечно, факты. Если бы с «того све­та» были даны какие-либо свидетельства о жизни человеческой души, продолжающейся после смерти, я считал бы вопрос решенным. Этого нет. Остается другое - логика. Логика, конечно, менее убедительна, чем факты, но до некоторой степени может заменить их.

Духовник. Свидетельств, о которых ты говоришь, множество. Но таково свойство неверия. Оно всегда требует фактов и всегда их отри­цает. Трудно что-нибудь доказать фактами, когда требуют, чтобы сами факты, в свою очередь, доказывались.

Неизвестный. Но как же быть, нельзя же достоверными фактами считать рассказы из житий святых?

Духовник. Можно, конечно, но я понимаю, что тебе сейчас такими фактами ничего не докажешь, потому что эти факты для тебя нужда­ются в доказательствах не менее, чем бессмертие души.

Неизвестный. Совершенно верно.

Духовник. Мы подойдем к решению вопроса иначе. Мы тоже будем исходить из фактов. Но из факта для тебя несомненного - из твоего собственного внутреннего опыта. Неизвестный. Не совсем понимаю.

Духовник. Подожди, поймешь. А пока я спрошу тебя. Допустим, ты видишь своими собственными глазами зеленое дерево. Тебе докажут путем логических выводов, что никакого дерева на самом деле нет. Скажешь ли ты тогда: «Неправда, оно есть»?

Неизвестный. Скажу.

Духовник. Ну вот. Именно такой путь выбираю и я в своих рассуж­дениях, Я беру то, что ты видишь и в чем ты не сомневаешься, затем условно встаю на точку зрения «отрицания бессмертия». Доказываю тебе, что то, что ты видишь и в чем ты не сомневаешься, — «бессмыс­лица» и на самом деле этого не существует. Скажешь ли ты мне тогда: «Неправда, существует, - я это знаю»?

Неизвестный. Скажу».

Неизвестный признает, что аргументы к реальности (то есть к фактам) в пользу бессмертия души для него были бы неубеди­тельными, поэтому Духовник предлагает другой вид аргумента­ции, апеллируя к личности Неизвестного, самосознание которо­го оказывается критерием приемлемости аргумента. Самосозна­ние доказательно, поскольку признание свободы воли и нравст­венного закона, основанного на ней, свойственно всякому чело­веку.

Как видно из примера, аргументы к личности могут оказаться более сильными, чем аргументы к реальности.

Особенность аргументов к разуму состоит в признании кри­терием правильности положения саму форму умозаключения, из которого это положение следует, — «логические рассуждения, общеобязательные для человеческого разума». Продолжим пример.

«Духовник. Прекрасно. Итак, несомненными фактами для тебя яв­ляются свобода воли, различие добра и зла и какой-то смысл жизни. Неизвестный. Да.

Духовник. Все это ты видишь, во всем этом ты не сомневаешься?

Неизвестный. Да.

Духовник. Теперь на время я становлюсь неверующим человеком и никакого иного мира, кроме материального, не признаю. Начинаю рассуждать и прихожу к логически неизбежному выводу, что «несо­мненное» для тебя на самом деле — бессмыслица: нет ни свободы воли, ни добра, ни зла, ни смысла жизни. И если в моих доказательствах ты не найдешь ни малейшей ошибки - скажешь ли ты все-таки, что я го­ворю неправду, что свобода воли существует, существуют добро и зло и смысл жизни, что это не бессмыслица, а несомненный факт? Неизвестный. Да, скажу.

Духовник. Но если ты это скажешь, не должен ли ты будешь от­вергнуть основную посылку мою, из которой сделаны эти выводы, то есть мое неверие?

Неизвестный. Да... Пожалуй...

Духовник. Теперь тебе ясен путь моих рассуждений?

Неизвестный. Да».

Духовник педантично строит аргументацию как цепь умозак­лючений, а главная задача Неизвестного состоит в оценке их ло­гической правильности и непротиворечивости, которая, по уста­новленному прежде условию, признана обязательным критерием согласия. Поэтому, в аргументации от противного несогласие с выводами в соответствии с правилами логики будет означать обязательное согласие с положениями, которые этим выводам противоречат.

Аргументы к норме апеллируют к общественному уста­новлению - норме, обычаю или признанному суждению как кри­терию правильности. Авторитет, лежащий в основании аргумен­тации к норме, может быть троякого рода:

•  относительный, который признается постольку, поскольку данный источник или правило прежде не ошибались или ошиба­лись редко;

•  принудительный, который признается, поскольку противоре­чие ему влечет за собой санкцию, например, закон;

•  абсолютный, который по своей природе есть истина и поэто­му не может утверждать неправильное.

Рассмотрим пример.

«Неизвестный. Но если «злая воля», действующая в нас, окажется сильнее, если зло не по силам пережить во благо? Тогда Бог «попуска­ет» человеку погибнуть?

Духовник. Никогда. По церковному учению, активная Божествен­ная воля, попускающая зло, всегда пресекает действие на нас злой во­ли, через которое создается непосильное искушение. Божественный Промысел попускает зло только потому, что оно может быть пережи­то во благо нашего спасения и потому не допускает зла «непосильно­го». Если зло попущено Богом - это всегда значит, что оно для нашей жизни, для нравственной задачи посильно. А потому и каждый чело­век, не переживший его во благо, - согрешает, и сам за это несет от­ветственность перед Богом. Церковь не знает «непосильных искуше-ний». В слове Божием говорится прямо: «...верен Бог, Который не по­пустит нам быть искушаемыми сверх сил...» /1 Кор. 10:13/¹⁷¹.

В приведенном аргументе Духовника критерием правильно­сти положения являются слова Священного Писания, теперь уже принимаемые Неизвестным в качестве авторитета.

 

I. Аргументы к реальности

 

Синхронические аргументы к реальности основаны на свя­зи положения и обоснования вне отношения предыдущего к последую­щему. Цель синхронических аргументов к реальности состоит в обосно­вании положения исходя из строения и организации данных.

Аргументы верификации представляют собой удосто­верение сообщений путем нахождения в них такой информации и зависимостей, которые указывают на обстоятельства их создания и исключают возможность фальсификации.

Аргумент к уникальности. Положением является обыкновенно экзистенциальное суждение (суждение существо­вания), а доводами - суждения о строении или связях субъекта положения или о строении сообщения - свидетельства о нем: «X действительно существует или произошло, потому что оно имеет или имело такое-то строение, или потому что сообще­ние о нем содержит такие-то свойства, и, следовательно, не может быть ложным»; или : «Сообщение об X истинно, потому что его строение или обстоятельства создания исключают возможность вымысла или ошибки».

Реальность явления и, соответственно, правдивость сообще­ния о нем признается на основе двух противоположных основа­ний, которые, однако, дополняют одно другое и составляют по­этому единое целое: упорядоченности и неупорядоченности, или закономерности и случайности. И мы всегда пытаемся восстано­вить равновесие - найти порядок в нарушении порядка.

Когда мы создаем сообщения, то стремимся представить в них данные в некоторой понятной для нас организации - содер­жание сообщения должно вписываться в привычный порядок вещей. Но интересные сообщения - как раз те, в которых содер­жатся данные о необычном порядке.

Сообщения о вымышленных фактах обычно на самом деле оказываются тривиальными, так как отражают наше стремление имитировать реальность исходя из собственных представлений о ней. Остроумный фальсификатор, подделывая рукопись, имити­рует в ней орфографические ошибки, но эти ошибки отражают особенности его собственной орфографии. Поэтому фальсифи­цированные сообщения на деле оказываются сообщениями о фальсификаторе.

Интересные сообщения, отражающие реальность, содержат в одном ряду привычные данные, которые согласуются с другими источниками, и подробности, которые невозможно измыслить, то есть «случайные» стечения обстоятельств, объяснимые только уникальными признаками источника. Пример аргумента к уникальности.

«Объективная реальность отличается не только сложностью; она, по моим наблюдениям, нередко выглядит странно. Она какая-то несклад­ная, неясная, словом - не такая, как нам хотелось бы.

Например, когда вы постигли идею, что Земля и другие планеты вращаются вокруг Солнца, у вас, естественно, возникает предположе­ние, что все планеты созданы по тому же принципу: на равном рас­стоянии друг от друга, к примеру, или на расстоянии, равномерно уве­личивающимся; или что все они одинакового размера либо увеличи­ваются или уменьшаются по мере удаления от Солнца. В действитель­ности же вы не находите ни ритма, ни смысла (понятного вам) ни в размерах планет, ни в расстояниях между ними; у некоторых из них -по одному спутнику, у одной - четыре, у другой - два, у некоторых -ни одного, а одна из планет окружена кольцом.

Итак, объективная реальность таит в себе загадки, разгадать которые мы не в силах. Вот одна из причин, почему я пришел к христианству. Это религия, которую вы не могли бы придумать. Если бы христиан­ство предлагало вам такое объяснение Вселенной, какого мы всегда ожидали, я бы посчитал, что мы сами изобрели его. Христианству свойствен тот странный изгиб, который характерен для реальных, объективно существующих вещей. Так что отрешимся от детской фи­лософии, от этого пристрастия к слишком простым ответам»¹⁷².

Аргумент к совместимости. Эта техника обоснования противоположна предыдущей, так как основана на согласовании данных, приводимых в обоснование положения, с однородными Данными того же источника или других связанных с ним источ­ников; но вместе с тем она предполагает, как и в аргументе к Уникальности, неповторимую и не воспроизводимую комбина­цию данных, которые связываются.

Рассмотрим аргументацию митрополита Антония Храповиц­кого в обоснование положения, что Иисус Христос исполнял ветхозаветный Закон.

«Если вы желаете понять существеннейшие события земной жизни Спасителя и окружающих Его лиц, в частности, события, связанные с судом или взятием кого-либо под стражу, то непременно ознакомьтесь с 17-й главой Второзакония. Отсюда вы узнаете правила, коими долж­но было руководиться общество при задержании или карательном на­казании виновных.

Правила эти следующие. Казнь может присуждаться не иначе как по показаниям двух или трех свидетелей (17:6-7; ср. Час. 35:30). «Рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтоб убить его, потом рука всего народа» (ст. 7). Это правило о том, что свидетель должен быть и первым палачом, введено, конечно, для того, чтобы удержи­вать людей от клеветы, так как, если клеветник окажется и палачом, то подвергнет себя сугубой мести родственников и друзей убитого.

Свидетели, предъявляющие обвинение, должны были возложить ру­ку на голову обвиняемого; так и поступили известные нечестивые старцы с безвинной Сусанною. «Оба старейшины, встав посреди наро­да, положили руки на голову ее» и начали излагать свое клеветниче­ское обвинение, заключив его словами: «Об этом мы свидетельствуем» (Дан. 13:34, 40). Так выполняли они повеление Божие Моисею об из­вестном богохульстве: «Выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями» (Лев. 42:12). По-видимому, без этого судебного ритуала, то есть возложения рук обвинителя на голову обвиняемого, нельзя было предать человека суду.

Вот почему слова Евангелия: «некоторые из них хотели схватить Его; но никто не наложил на него рук « (Ин. 7:44) не должно понимать как простой плеоназм в выражении; эти слова имеют такой смысл: Спасителя хотели арестовать, но никто не решился выступить против Него обвинителем и исполнить требовавшийся для сего судебный об­ряд, то есть возложить свою руку на Его голову. Можно думать, что, кроме этого обряда, от свидетеля требовалось сознание собственной непричастности к греху, подобному тому, в коем он обвинял преступ­ника. Такую мысль можно находить в том же повествовании Даниила о Сусанне; смотрите, каким возгласом юный тогда еще Даниил потре­бовал себе права третейского судьи по сему делу: «Он закричал гром­ким голосом: чист я от крови ее!» (Дан. 13:46).

Отсюда становится понятным и требование Спасителя к обвините­лям жены, ятой в прелюбодеянии: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень» (Ин. 8:7). Кстати сказать, в этом случае, точно так же,

как на допросе у первосвященника и у Пилата, Господь говорил и по­ступал в полном соответствии с вышеприведенными постановлениями ветхозаветного Закона, ибо когда удалились пристыженные обвините­ли от той женщины, то Господь не сразу отпустил ее, но спрашивает: женщина, где твои обвинители? и заключает - и Я тебя не обвиняю, иди и впредь не греши. После приведенных изречений закона Моисее­ва можно видеть, как далеки от истины те толкователи, которые нахо­дят в этом событии пример отмены Христом ветхозаветного закона»¹⁷³.

Аргументация допускает привлечение новых данных. Приво­димые данные объединяются в комплексы, которые предстоят как независимые ряды.

Во втором и третьем абзацах текста излагаются ветхозавет­ные нормы и обычаи, составляющие большую посылку умозак­лючения. В третьем и четвертом абзацах сообщаются данные из Нового Завета, которые совмещаются в общем смысле и в кон­кретных подробностях с исходными данными.

Поскольку как первые, так и вторые образуют, с одной сторо­ны, независимые и внутренне связанные комплексы, а с другой, -подтверждаются преемственностью контекста Ветхого и Нового Заветов, случайное совпадение исключается.

Диахронические аргументы к реальности представляют собой обос­нования на основе топа «предыдущее - последующее» положений, в которых содержится утверждение о преимущественной значимости фак­тов или идей в зависимости от характера их преемственности.

На аргументах приоритета строятся представления об истории и культуре. И, в сущности, диахронические аргументы скорее организуют, чем отражают историческую реальность.

Аргумент регресса основан на идее приоритета преды­дущего перед последующим.

Поскольку начальное состояние всякой вещи или идеи явля­ется исходным и содержит ее в полноте, то по мере использова­ния или заимствования происходит порча вещи: старое пальто было лучше, когда оно было новым.

Если высказывается некоторая идея или создается вещь, то первый, кто высказал идею, имеет приоритет перед теми, кто высказал ее позже, потому что последователь мог заимствовать идею; а тот, кто сделал нечто первым, действовал более энергично и смело. Всякое последующее основано на предыдущем и за­висит от накопленного опыта, поэтому следует уважать старших и ценить их опыт и т. д.

Но вместе с тем и грех, совершенный впервые, имеет особое значение, потому что создает прецедент и определяет последую­щее состояние: чем ниже пал человек, тем труднее ему поднять­ся.

Пример аргумента регресса.

«Разум спрашивает: сотворена ли тьма вместе с миром и первоначальнее ли она света, а потому точно ли худшее старше? - Ответству­ем, что и сия тьма не что-либо самостоятельное, но видоизменение в воздухе, произведенное лишением света. Какого же света лишенным вдруг нашлось место в мире, так что поверх воды стала тьма? Полага­ем, что если было что-нибудь до составления сего чувственного и тленного мира, то оно, очевидно, находилось в свете... когда по Божь­ему повелению вдруг распростерто было небо вокруг того, что заклю­чилось внутри собственной его поверхности, и стало оно непрерыв­ным телом... тогда по необходимости само небо сделало неосвещен­ным объемлемое им место, пресекши лучи, идущие совне. Ибо для те­ни нужно быть в одно время свету, телу и неосвещенному месту. Та­ким образом, тьма в мире произошла от тени небесного тела»¹⁷⁴.

Аргумент прогресса основан на идее приоритета после­дующего перед предыдущим, нового перед старым.

Поскольку действие человека или состояние вещи сохраняет­ся в памяти и осмысливается в опыте, происходит накопление опыта. Поэтому действие, совершенное после другого, содержит в себе лучшее, что имеется в предшествующем ему: зрелый че­ловек ценится выше, чем незрелый, образованный - выше, чем необразованный, современность - выше, чем прежние времена. К этому часто добавляется вывод о целесообразности замены ста­рого, как отжившего свой век, новым - более совершенным и разумным.

Пример аргумента прогресса.                                                              

«И все богатство твари, на земле и в море, уже было приготовлено, но еще не было того, кому владеть этим. Ибо не появилось еще в мире существ это великое и досточестное существо, человек. Ведь не подо-бало начальствующему явиться раньше подначальных, но сперва при­готовив царство, затем подобало принять царя. Потому Творец всего приготовил заранее как бы царский чертог будущему царю: им стала земля, и острова, и море, и небо, наподобие крыши утвержденное во­круг всего этого, и всякое богатство было принесено в эти чертоги».¹⁷⁵

На идее прогресса в ее естественнонаучной форме основана современная цивилизация с ее социальными проектами, техникой и массовой коммуникацией. Общие места естественнонаучного понимания мира отрицают ценность прошлого и культуру как накопленные знания, поэтому современные теории культуры рассматривают ее как творчество, а не как образец. Тем самым обесценивается не только опыт прошлого, но и любая творческая деятельность.

«Итак, механика Ньютона основана на мифологии нигилизма. Этому вполне соответствует новоевропейское учение о бесконечном про­грессе общества и культуры. Исповедовали часто в Европе так, что одна эпоха имеет смысл не сама по себе, но лишь как подготовка и удобрение для другой эпохи, что эта другая эпоха не имеет смысла са­ма по себе, но она тоже - навоз и почва для третьей эпохи и т. д. В ре­зультате получается, что никакая эпоха не имеет никакого самостоя­тельного смысла и что смысл данной эпохи, а равно и всех возможных эпох, отодвигается все дальше и дальше, в бесконечные времена. Яс­но, что подобный вздор нужно назвать мифологией социального ни­гилизма, какими бы "научными" аргументами ее ни обставлять»¹⁷⁶.

Аргумент прехождения основан на идее общности пре­дыдущего и последующего: поскольку все в мире изменяется, само изменение предполагает, что изменяется нечто, что остается постоянным, иначе никаких изменений быть не может, а будет неслучайное превращение одного хаотического состояния в дру­гое.

На этом аргументе основано представление исторической за­кономерности, но равным образом - и представление о несуще­ственности любых изменений, которые суть только видимость. Поэтому, если в изменении имеется и усматривается постоянная основа, пребывающая в изменяющейся вещи и придающая изме­нению определенную форму, то такое изменение рассматривает­ся как развитие и может иметь ценность как проявление во вре­мени сущности этой вещи.

Пример аргумента прехождения.

«Царская власть развивалась вместе с Россией, вместе с Россией ре­шала спор между аристократией и демократией, между православием и инославием, вместе с Россией была уничтожена татарским игом, вместе с Россией была раздроблена уделами, вместе с Россией объе­диняла страну, достигла национальной независимости, а затем начала покорять и чужеземные царства, вместе с Россией сознала, что Москва - третий Рим, последнее и окончательное всемирное государство. Царская власть - это как бы воплощенная душа нации, отдавшая свои судьбы Божьей воле. Царь заведует настоящим, исходя из прошлого, и имея в виду будущее»¹⁷⁷.

 

II. Рациональные аргументы

 

Рациональные аргументы представляют собой обоснования положе­ний, обращенные к форме рассуждения: очевидность умозаключения представляется основанием истинности или достоверности положения аргумента.

Апелляция к структуре доказательства как критерию истин­ности вывода связана с представлением о логике как науке о за­конах мышления, отражающих естественный здравый смысл. Для рационального универсализма характерна вера в возмож­ность убеждения любого нормального человека правильными умозаключениями и в существование единого метода мышления, с помощью которого можно разрешить любой вопрос¹⁷⁸. Дейст­венность и реальная убедительность рациональных аргументов (или того, что обычно выдается за рациональные аргументы) как инструмента убеждения основана на этой вере.

Рациональные аргументы полезно подразделить в зависимо­сти от характера приемлемости основания на аргументацию к здравому смыслу и аргументацию к логической правильности.

Эти типы аргументов, хотя и входят в один класс, противостоят друг другу и часто оказываются несовместимыми.

Здравый смысл как основание аргументации принимает мир таким, каким его видит «всякий нормальный человек», и содер­жит категории связи, подобия, вероятности и пользы, которые составляют основу не только практического мышления и обсуж­дения любой житейской проблемы, но и научного знания. Аргу­менты здравого смысла значимы всегда и повсеместно и проти­востоят необходимости формального доказательства: невозмож­но логически доказать, что существует что-либо реальное, кроме моего представления, а тем более, что другой человек подобен мне. Здравый смысл утверждает реальность, упорядоченность и сложность действительности, подобие существующих в мире вещей, ценность опыта, и возможность ориентации человека в мире. И в этом плане он разумнее, значительнее и сильнее логи­ки.

Вместе с тем здравый смысл или, как в большинстве западно­европейских языков, sensus communis - «общий смысл», и есть та самая рациональная психологическая очевидность, которая убе­ждена в достоверности лишь того, что одинаково воспроизводит­ся в опыте любого нормального человека: «... солнце видят все, а чувствование, о котором ты говоришь, имеют некоторые».

И в этом плане идея здравого смысла содержит в себе проти­воречие, ибо ненормальным оказывается тот, чей опыт противо­речит опыту большинства. Но опыт отдельного «я» неизбежно отклоняется от опыта большинства, поэтому всякий человек не­нормален и должен верить «объективному» общественному опы­ту больше, чем своему «субъективному». Выходит, что нормаль­ное большинство состоит из ненормальных индивидов.

Здравый смысл не видит факта человеческой личности, хотя исходит из психологической очевидности реальности и собст­венной мысли. Норма есть то, в чем согласно большинство оди­наково думающих и воспринимающих людей, - вот главный принцип здравого смысла.

Этой норме здравого смысла в равной мере противостоят ре­лигиозный опыт и научная логика, которые приводят человека к неправдоподобным, но последовательным выводам, отчего Ду­ховник в первом диалоге и применяет аргументацию к логиче­ской правильности. Духовник, по существу дела, освобождает Неизвестного из плена общего мнения, побуждая его к признанию свидетельства собственного опыта и разума:

«Если ты видишь солнце своими собственными глазами, неужели твоя уверенность, что оно существует, хоть сколько-нибудь зависит от того, что его видят и другие. И неужели, если бы большинство поте­ряло способность видеть солнце и стало утверждать, что его нет, ты поколебался бы в том, что видел собственными глазами и стал бы го­ворить о солнце, что, "может быть", оно существует»¹⁷⁹.

И в этом он неожиданно оказывается согласным с первым принципом Декарта и несогласным с его конформистской праг­матической моралью «общего смысла», полагающей признавать за хорошее и правильное то, о чем можно условиться, не вступая в конфликт с общественным мнением¹⁸⁰.

Задачей найти и раскрыть противоречия обыденного здравого смысла и ограничивается аргументация к логической правильно­сти или рациональной очевидности, потому что правильно по­строенная энтимема приводит только к правильному выводу, но чтобы получить истинный вывод, нужно иметь истинные топы: «Против насилия повседневного элементарного рассудка про­тестует бессмертный дух наш и побуждает совесть искать истину».

Аргументы к здравому смыслу представляют собой обоснова­ния положений, обращенные к представлениям о пользе, правдоподо­бии, общепринятости или психологической достоверности данных, из которых исходит рассуждение.

Эти аргументы могут строиться индуктивным или дедуктив­ным способом и их топы весьма многочисленны: «возможно то, что часто случается», «случайность есть форма необходимо­сти», «на все своя причина», «нет дыма без огня», «если больших ростом считать взрослыми, то почему малых ростом не счи­тать детьми», «сначала помоги себе, а потом другим», «делает тот, кому выгодно», «кто не уважает себя, не уважает друго­го», «лучше знать мало, чем знать плохо», «лучше то, что я знаю, чем то, что мне неизвестно», «никто от миру не прочь», «что лучше для меня, то лучше и для другого», «справедливый друг лучше справедливого врага», «добродетель лучше удачи», «быть здоровым лучше, чем лечиться», «талант лучше знания»,  «синица в руках лучше, чем журавль в небе», «лучше то, что имеет лучшие последствия», «хороша ложка к обеду, а слово к ответу», «лучше то, что реже встречается и дороже», «избы­ток лучше достатка» и подобная народная мудрость, которая составляет пословичный фонд - так называемые паремии, по содержанию и смыслу примерно одинаковые у всех народов и отражающие суждения обыденного здравого смысла.

Аргументы к причинно-следственным связям. Как указано в разделе «Топика», существует два основные вида причины: действующая и телеологическая, или конечная.

Первый тип причинной связи предполагает понимание при­чины как взаимодействия вещей во временной последовательно­сти: например, движение бильярдного шара вследствие удара кием со скоростью и в направлении, определяемыми импульсом, сообщенным шару.

Второй тип причинной связи предполагает понимание причи­ны как действия и его результата - изменения состояния объекта: например, движение того же бильярдного шара и его падение в лузу вследствие замысла игрока, который предпочел сыграть определенный шар определенным образом, и сохранение значе­ния результата хода на протяжении партии как обстоятельства, которое влияет на характер последующих ходов.

Понятно, что в каждом из этих случаев основание и топы ар­гумента, его схема и система редукций будут различными.

«Есть определенные виды актов, которые... могут осуществляться только рефлективно, человеком, который знает, что он намерен сде­лать, и потому способен, производя намеченное действие, оценить его, сопоставив результат и намерение. Характерная черта всех таких ак­тов состоит в том, что они могут выполняться лишь, как мы говорили, «целенаправленно»: основою данного акта, на который базируется вся его структура, оказывается определенная цель, а сам акт должен соот­ветствовать этой цели. Рефлективные акты могут быть грубо опреде­лены как целесообразные акты, и они - единственное, что может стать предметом истории»¹⁸¹   

Аргумент к общности (тождественные причины вызы­вают тождественные следствия). Что является причиной свече­ния электрической лампы? Чтобы ответить на этот вопрос, будем наблюдать устройство и работу различных электрических ламп: в одной лампе электрический ток нагревает спираль, которая светится; в другой лампе электрический ток, протекая в инертном газе, вызывает его свечение; в третьей лампе между двумя элек­тродами в вакууме образуется электрическая дуга, которая также светится.

Мы видим электрические лампы различного устройства, и, чтобы установить причину свечения, нам следует найти общее в их действии: таким общим будет преобразование электрической энергии в световую, которое происходит при применении раз­личных физических принципов устройства электрической лампы. Следовательно, причиной свечения лампы является преобразова­ние электрической энергии в световую. Итак, если имеется: АБВ=>а; АГД=>а; АЕЖ=>а, то причиной а является А, которое присутствует во всех ситуациях, где имеется а.

Аргумент к общности, однако, не всегда доказателен, особен­но если имеются в виду не физические события, а действия лю­дей. Так, если при совершении ряда преступлений, даже одно­родных, фигурирует одно и то же лицо в сочетании с нескольки­ми другими, то это обстоятельство является достаточным осно­ванием лишь для подозрения: данное лицо могло быть виновни­ком всех или некоторых преступлений.

Аргумент к различию (если имеется ряд обстоятельств, при которых наблюдается некоторое явление, и имеется случай, когда явление не наблюдается при тех же обстоятельствах за ис­ключением одного, то оно и является причиной данного явле­ния). Мотор работает с перебоями, в чем причина - плохой бен­зин, грязная свеча, неисправный карбюратор? Заменим бензин -мотор работает хорошо. Следовательно, причина - бензин.

Аргумент к различию, как и аргумент к общности, не всегда доказателен: хор поет плохо, когда присутствует Иван; в отсутст­вие Ивана хор поет хорошо. Является ли присутствие Ивана при­чиной плохого пения хора?

Аргумент к остатку (если есть следствие, то есть и при­чина: если имеется ряд обстоятельств, при которых наблюдается ряд явлений, и известны причины всех явлений ряда за исключе­нием одного, то, вычитая установленные причинно-следственные связи, мы получим причину данного явления). Мотор работает с перебоями: либо плохой бензин, либо грязная свеча, либо неис­правный карбюратор. Меняем свечу - мотор работает плохо. Меняем бензин - мотор работает плохо. Меняем карбюратор - результат тот же. Следовательно, не в порядке аккумулятор... Ничего подобного - просто в бензобаке каким-то образом очу­тился кусок резины.

Аргумент к воспроизводимости (если некоторое яв­ление имеет установленную причину, то другое тождественное явление будет иметь тождественную причину). Например, если в автомобиле «Москвич» неисправность свечи является причиной плохой работы мотора, то и в автомобиле «Мерседес» неисправ­ность свечи также приведет к плохой работе мотора.

Этот аргумент успешно используется в естественных и техни­ческих науках, но применительно к человеку он теряет доказа­тельную силу. Если Первая симфония П. И. Чайковского была вызвана религиозным вдохновением, то из этого еще не следует, что всякий раз в порыве религиозного вдохновения П. И. Чайковский сочинял симфонии. Если в некоторых странах причиной революции были неудачные войны, то из этого не сле­дует, что неудачная война в какой-нибудь конкретной стране обязательно стала или станет причиной революции.

Аргументы к данным представляет собой обоснование положения посредством частных или индивидуальных суждений, которые включаются в доводы: «Истинность или правильность положения следует из таких-то фактов или подтверждается такими-то фактами».

Аргументы к фактам не являются аргументами к реальности: факт, который приводится в примере, подтверждает мысль или общее правило - нечто, что стоит за фактом как таковым.

Аргументы к данным в логике обычно рассматриваются как индукция. Однако не всякое использование фактов является ин­дукцией, поскольку факт, к которому обращаются при аргумен­тации, может содержать различные виды данных и само понима­ние его может быть различным.

Рассмотрим два типа аргументов к факту: пример и иллюст­рацию¹⁸².

«Что же это за судьба России вести войны против передовых и куль­турнейших человеческих обществ? Что такое мы, русские, - разруши­тели или спасители европейской культуры? Я думаю, что наш разлад, наше противоречие с Европой лежит глубже наблюдаемой поверхно­сти текущих событий; противоречие касается идейных основ самого жизнепонимания.

Те культурные успехи, которых достигли наши просвещенные про­тивники, конечно, возможны только при условии, что на достижение этих успехов обращена наибольшая доля народного внимания. Куль­турный прогресс для своего процветания непременно требует полного перед ним рабства со стороны человеческого общества. Культурный прогресс достигается скорее теми, для кого он стал своего рода идо­лом. И то, конечно, несомненно, что для европейского сознания про­гресс уже давно сделался не идеалом только, но именно идолом. Ведь слова: "культура", "прогресс" и им подобные современным европей­цем и нашими западниками произносятся прямо с каким-то благого­вением; для них это - слова священные, каждое слово против ценно­сти культуры готовы объявить кощунством. Еретику, сомневающему­ся в ценности прогресса или совсем этой ценности не признающему, грозит побиение всяким дрекольем.

Но не трудно показать, что прогресс и идейно, и практически нераз­рывно связан с войной, и с некоторого рода необходимостью из него вытекают даже жестокости и зверства немцев, о которых мы читаем теперь в газетах. Ведь идея прогресса есть приспособление к челове­ческой жизни общего принципа эволюции, а эволюция есть узаконе­ние борьбы за существование. В борьбе за существование погибают слабейшие и выживают наиболее к ней приспособленные. Перенесите борьбу за существование во взаимные отношения целых народов, - вы получите войну и поймете смысл железного германского кулака. Вой­на есть международная борьба за существование, а вооруженный ку­лак - наилучшее к этой борьбе приспособление. Но последнее слово эволюции сказано Ницше. Он указал цель дальнейшему развитию. Эта цель - сверхчеловек. Он жесток и безжалостен. Христианство с его кротостью, смирением и милосердием для Ницше отвратительно. Сверхчеловек должен навсегда порвать с христианскими добродете­лями; для него они — порок и погибель. У Горького Игнат Гордеев по­учает в ницшеанском духе своего сына Фому, как относиться к людям: «Тут... такое дело: упали, скажем, две доски в грязь - одна гнилая, а другая - хорошая, здоровая доска. Что ты тут должен сделать? В гни­лой доске какой прок? Ты оставь ее, пускай в грязи лежит, по ней пройти можно, чтобы ноги не замарать» («Фома Гордеев»). Перенеси­те эти слова в политику, и вы получите политику Германии. Ведь разве не ищет Германия, какой бы народ не затоптать в грязь, по которо­му пройти бы можно, «чтобы ног не замарать»? Германская политика, можно сказать, проникнута духом ницшеанства. «Deutschland tiber al-les!» - вот припев германского патриотизма. Слабые народы - это доски, по которым, не марая ног, идет вперед по пути прогресса вели­кий германский народ. Даже на большие народы, даже на русский на-

род германцы готовы смотреть как на навоз для удобрения той почвы, на которой должен расти и процветать германский культурный про­гресс Для прогресса нужны богатства, - так подайте их нам! Разори­тесь сами и хоть с голоду помрете, но да здравствует наш германский прогресс! Смотрите, какая политическая дружба у просвещенной Гер­мании уж с несомненными варварами - турками! «Восстановившим истинное христианство» протестантам магометане, оказывается, не­сравненно милее православных христиан. Почему? Да потому, что те уж не протестуют против грабительства немцев и покорно готовы стать народом-навозом. В прошлом году воевали на Балканах. Какое бы. казалось, дело немцам! Но когда особенно сильно замахали немцы мечом? Когда сербы подошли к Адриатическому морю. Маленький народ получал возможность вести свою торговлю и стать независи­мым от немцев экономически. Этого прогрессивная немецкая нация снести не могла. Немецкое бряцание мечом в этом случае можно пе­редать словами: «Не сметь! Вы должны работать, а обогащаться мо­жем только мы, потому что это необходимо для культурного процве­тания нашей подлинно просвещенной страны». И вот теперь запылала Европа, подожженная немцами!

Так открывается неразрывная и существенная связь прогресса с вой­ной и жестокостью. Железо и меч прокладывают человечеству дорогу вперед. Колесница прогресса едет по трупам и оставляет позади себя кровавый след»¹⁸³.

Иллюстрация обычно включается в умозаключение от част­ного к частному, так называемую традукцию, либо как одна из посылок в энтимеме. Так, рассуждение о том, что для европейца культура и прогресс стали идолами, содержит посылки-примеры двух умозаключений, входящих в эпихейрему: о «священных словах» и о каждом слове «против ценности культуры».

Пример представляет собой индуктивную в собственном смысле аргументацию, когда отдельные суждения фактического характера представляют собой посылки, которые обобщаются в выводе умозаключения. Пример-наведение - указание на сверх­человека Ф. Ницше, цитата из М. Горького, известный немецкий националистический лозунг представляют собой конкретные факты, которые подтверждают мысль автора и могут быть умно­жены.

Суждение, которое содержится в примере или иллюстрации, может быть индивидуальным (конкретным): Максим Горький, частным или общим: каждое слово..., по трупам слабых восхо­дит... сверхчеловек, и т. д.

Сравнительные аргументы представляют собой обос­нование положения посредством сопоставления данных, смысл или строение которых неизвестны, с данными, которые призна­ются достоверными и понятными, при этом очевидность общно­сти или сходства рядов данных выступает как основание аргу­мента, а свойства известных данных - как одна из посылок: «если вы признаете правильность некоторого положения относи­тельно данных ряда А, то вы должны признать правильность того же положения относительно данных подобного ему ряда Б».

«Неизвестный... Вот ты православный священник и убежден, что знаешь истину. По твоей истине Бог троичен в лицах и един по суще­ству. Ты веруешь в этого Бога и всякую другую веру считаешь заблу­ждением. Если бы я от тебя пошел к мулле, он стал бы мне говорить о едином Аллахе и тоже утверждал бы, что знает истину и твоего тро­ичного Бога считал бы ложью, совершенно не соответствующей уче­нию Магомета. Потом я пошел бы к буддисту. Он мне стал бы расска­зывать легенды о Будде. И утверждал бы, что он только один знает ис­тину. Я пошел бы к язычнику. Он назвал бы мне несколько десятков своих богов и тоже утверждал бы, что он только один знает истину. Это множество всевозможных религий, часто исключающих друг дру­га и всегда утверждающих, что истина только у них, прежде всего за­ставляет меня усомниться, что в какой бы то ни было из них есть ис­тина. Логика в вопросах веры бессильна, а субъективная уверенность, очевидно, недостаточна. Ведь все представители этих различных ре­лигий имеют одинаковую субъективную уверенность и тем не менее только свою истину считают настоящей. Другими словами, только за своими субъективными состояниями они признают объективное зна­чение.

Духовник. Твое мнение подобно тому, как если бы кто усомнился в истинности научного знания только потому, что по каждому научному вопросу десятки ученых высказывают различные взгляды. Ясно, что прав кто-то один. И для тебя научной истиной будет то, что соответ­ствует твоему пониманию этой истины. Возьми хотя бы вопрос о про­исхождении видов. Разве достигнуто здесь полное единомыслие? до сих пор многие совершенно опровергают теорию Дарвина. Многие возвращаются к ламаркизму. Есть неоламаркисты и неодарвинисты. До сих пор еще в науке идут споры по этому основному вопросу биологии. Однако ты не говоришь: «Биология не знает истины, потому что разные ученые разное считают истиной».

Неизвестный. Да, но в науке есть вопросы, решенные одинаково всеми.

Духовник. Есть они и в религии. Все религии признают бытие Бо­жие. Все признают Бога первопричиной всего сущего. Все признают реальную связь божественной силы с человеком. Все признают, что Бог требует исполнения нравственного закона, все признают кроме видимого невидимый мир, все признают загробную жизнь. Поэтому одна религия исключает другую не безусловно. В каждой религии есть доля истины. Но полнота ее заключается действительно в одной, в христианской, поскольку она раскрыта и сохраняется в Православной Церкви.

Неизвестный. Вот видишь, опять новое подразделение: поскольку она раскрыта в Православной Церкви. А католики? Протестанты? Англиканцы? Кальвинисты? А множество всевозможных сект? Ме-нонниты, баптисты, квакеры, молокане, духоборы, хлысты и другие -ведь все они только себя считают настоящими христианами, и Право­славие кажется им грубым искажением Евангелия. Как же быть? Кому же из вас верить?

Духовник. Сколько бы ни было разногласий, истина от этого не пе­рестает быть истиной. Ты это понимаешь в отношении науки. Пойми и в отношении религии. Частную правду многие по разным причинам признают за полную истину, но полная истина существует, и когда ты ее увидишь, то сразу узнаешь»¹⁸⁴   .

Аргументы к вероятности представляют собой обос­нования положений, исходящие из идеи вероятности как основы приемлемости положения. Классическим примером аргумента к вероятности является знаменитое «пари» Паскаля как аргумент бытия Божия:

«Будем рассуждать теперь на основании природного рассудка. Если Бог есть, то Он окончательно непостижим, так как, не имея ни частей, ни пределов, Он не имеет никакого соотношения с нами. По­этому мы неспособны познать, ни что Он, ни есть ли Он. Раз это так, кто осмелится взять на себя решение этого вопроса? Только не мы, не имеющие с Ним никакого соотношения. Как же после этого порицать христиан, что они не могут дать отчета в своем веровании, когда они сами признают, что их религия не такова, чтобы можно было давать в ней отчет? Они заявляют, что в мирском смысле это безумие. А вы жалуетесь, что они вам не доказывают ее! Если бы стали доказывать, то не сдержали бы слова: именно это отсутствие с их стороны доказа­тельств и говорит в пользу их разумности. «Да, но если это извиняет тех, кто говорит, что религия недоказываема, и снимает с них упрек в непредставлении доказательств, то это самое не оправдывает прини­мающих ее».

Исследуем этот вопрос и скажем: Бог есть или Бога нет. Но на кото­рую сторону мы склонимся? Разум тут ничего решить не может. Нас разделяет бесконечный хаос. На краю этого бесконечного расстояния разыгрывается игра, исход которой не известен. На что вы будете ста­вить? Разум здесь не при чем, он не может указать нам выбора. По­этому не говорите, что сделавшие выбор заблуждаются, так как ничего об этом не знаете.

«Но я порицал бы их не за то, что они сделали тот или другой выбор, а за то, что они вообще решились на выбор; так как одинаково заблу­ждаются и выбравшие чет, и выбравшие нечет. Самое верное совсем не играть».

Да, но сделать ставку необходимо: не в вашей воле играть или не иг­рать. На чем же вы остановитесь? Так как выбор сделать необходимо, то посмотрим, что представляет для вас меньше интереса: вы можете проиграть две вещи, истину и благо, и две вещи вам приходится ста­вить на карту, ваш разум и волю, ваше познание и ваше блаженство; природа же ваша должна избегать двух вещей: ошибки и бедствия. Раз выбирать необходимо, то ваш разум не потерпит ущерба ни при том, ни при другом выборе. Это бесспорно; а ваше блаженство?

Взвесим выигрыш и проигрыш, ставя на то, что Бог есть. Возьмем два случая: если выиграете, вы выиграете все; если проиграете, то не потеряете ничего. Поэтому не колеблясь ставьте на то, что Он есть»¹⁸⁵.

Если рассматривать этот аргумент в общем виде, то его схему можно свести к следующему виду: если А вероятно (с такой-то степенью вероятности) является С; и если В является А; то В с такой-то степенью вероятности является С; поскольку выбор В имеет такие-то (положительные) следствия, а выбор не-В имеет такие-то (противоположные) следствия; то следует выбрать В.

Этот аргумент часто основательно отвергается, но отметим, что и аргументация Духовника в «Диалогах» о. Валентина Свенцицкого ставит Неизвестного перед выбором - альтернативой из равновероятных возможностей, поскольку «в конечном итоге и вера и безверие логически одинаково недоказуемы: «Но что мо­жет сделать логика? Она может вскрыть ложь основной посылки, показав, к каким нелепым выводам эта ложная посылка приводит. Но если человек лучше готов принять явно нелепые выводы, чем отказаться от этой посылки, — тут логика бессильна»¹⁸⁶.

Таким образом, дело в основании аргумента: если аргумент Паскаля имеет в качестве основания равновероятность выбора и ставку на реальный результат против нулевого, то о. Валентин Свенцицкий имеет в виду внутренний опыт, который необходи­мо требует смысла человеческой жизни. Впрочем, в конце фрагмента Паскаль пишет: «Если эта речь вам нравится и кажет­ся сильной, знайте, что она написана человеком, который дои после нее становился на колени и молился бесконечному Суще­ству, коему он предается всецело, чтобы Он предал Себя и нас ради вашего блага и Его славы. Знайте, что сила в немощи со­вершается»¹⁸⁷.

Аргумент к вероятности особенно ясно показывает, что убе­дительность аргументации определяется аудиторией, к которой она обращена: то, что приемлемо для рационального рассудка шевалье де Мере, было бы неприемлемо для Неизвестного, кото­рый напряженно ищет для себя смысла жизни.

Прагматический аргумент представляет собой обос­нование положений, которое исходит из идеи пользы как основы приемлемости положения.

«Самая лучшая философия есть та, которая основывает должности человека на его счастии. Она скажет нам, что мы должны любить пользу отечества, ибо с нею неразрывно связана наша собственная; что его просвещение окружает нас самих многими удовольствиями в жизни; что его тишина и добродетели служат щитом семейственных наслаждений; что слава его есть наша слава; и если оскорбительно че­ловеку называться сыном презренного отца, то не менее оскорбитель­но и гражданину называться сыном презренного отечества. Таким об­разом, любовь к собственному благу производит в нас любовь к отече­ству, а личное самолюбие - гордость народную, которая служит опо­рою патриотизма. Так, греки и римляне считали себя первыми наро­дами, а всех других - варварами; так, англичане, которые в новейшие времена более других славятся патриотизмом, более других о себе мечтают»¹⁸⁸ .

Будучи весьма распространенным и убедительным, прагмати­ческий аргумент является далеко не самым основательным: соображения личного блага в такой же и даже большей мере могут быть и основанием всяческого рода отрицания любви к отечест­ву: «Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше» гласит на­родная мудрость, поэтому патриотизм в подобном понимании хорош только до тех пор, пока в отечестве все в порядке.

Аргумент к реальному основанию представляет со­бой вариант прагматического аргумента, но с тем отличием, что в качестве основания умозаключения приводится действитель­ный прагматический мотив той или иной позиции, к которому она логически сводится в противоположность мнимому, заявлен­ному основанию. Аргумент к реальному основанию обычно используется либо в критике, либо в апологетике той или иной мировоззренческой позиции.

«Но какое положение по отношению к европейскому шовинизму и космополитизму (как выражению западноевропейского эгоцентризма, присущего свойства самосознания европейца - А. В.) должны занять нероманогерманцы, представители тех народов, которые не участво­вали с самого начала в создании так называемой европейской цивили­зации.

Эгоцентризм заслуживает осуждения не только с точки зрения од­ной европейской романо-германской культуры, но и с точки зрения всякой культуры, ибо это есть начало антисоциальное, разрушающее всякой культурное общение между людьми. Поэтому если среди не-романо-германского народа имеются  шовинисты,  проповедующие, что их народ - народ избранный, что его культуре все прочие народы должны подчиняться, то с такими шовинистами следует бороться всем их единоплеменникам. Но как быть, если в таком народе появляются люди, которые будут проповедовать господство в мире не своего на­рода, а какого-нибудь другого, иностранного народа, своим же сопле­менникам будут предлагать во всем ассимилироваться с этим «миро­вым народом». Ведь в такой проповеди никакого эгоцентризма не бу­дет, - наоборот, будет высший эксцентризм. Следовательно, осудить ее совершенно так же, как осуждается шовинизм, невозможно. Но, с другой стороны, разве сущность учения не важнее личности пропо­ведника? Если же господство народа А над народом В проповедовал представитель народа А, это было бы шовинизмом, проявлением эго­центрической психологии, и такая проповедь должна была бы встре­тить законный отпор как среди В, так и среди А. Но неужели все дело совершенно изменится, лишь только к голосу представителя народа А присоединится представитель народа В? Конечно, нет; шовинизм ос­танется шовинизмом. Главным действующим лицом во всем этом предполагаемом эпизоде является, конечно, представитель народа А. Его устами говорит воля к порабощению, истинный смысл шовини­стических теорий. Наоборот, голос представителя народа В, может быть, и громче, но по существу менее значителен. Представитель В лишь поверил аргументу представителя А, уверовал в силу народа А, дал увлечь себя, а может быть, и просто был подкуплен. Представи­тель А ратует за себя, представитель В - за другого: устами В, в сущ­ности, говорит А, и поэтому мы всегда вправе рассматривать такую проповедь как тот же замаскированный шовинизм»¹⁸⁹.

Аргумент к реальному основанию представляет собой, таким образом, ответ на классический вопрос Цицерона: кому выгодно? Аргумент этот - один из самых сильных и убедительных. Поэто­му его часто критикуют за «некорректность».

Аргументы к логической правильности основа­ны на оценке обоснования с точки зрения возможности в нем логической ошибки (паралогизма) или софизма - намеренного нарушения правил логики с целью ввести в заблуждение.

Если логическая ошибка имеет место, то она рассматривается как основание отвержения аргумента; отсутствие в умозаключе­нии ошибки, соответственно, рассматривается как основание приемлемости аргумента. Поскольку любая аргументация может содержать логические ошибки, то аргументы к логической пра­вильности представляют собой опровержение или защиту аргу­ментации исходя из видов логических ошибок.

Последние традиционно подразделяются на ошибки слов, ошибки дедукции, ошибки индукции и ошибки аналогии; в со­став логических ошибок включаются также паралогизмы (со­физмы), основанные на использовании логических парадоксов, и некоторые приемы эристической аргументации, если они исполь­зуются с целью ввести в заблуждение.

Ошибки слов (homonimia) состоят либо в счетверении термина, либо в подмене значения термина. В первом случае в посылках одно и то же слово используется в различных значени­ях, как в классическом примере с вулканами и гейзерами. Во втором случае в посылках используется одно значение термина, а в заключении - другое.

 

Ошибки дедукции.

 

1.  Уклонение от тезиса, то есть ошибки, которые состоят в несоответствии положения доводам.

2.  Незнание опровержения (ignoratio elenchi) представляет собой неправильный выбор посылок или формы умозаключения, которым можно было бы опровергнуть оппонента. Например, действия, совершенные А, не являются преступлением, потому что он хороший человек.

3.  Кто доказывает слишком мало, ничего не доказывает (qui ninimum probat nihil probat), представляет собой доказатель­ство суждения меньшей степени общности вместо доказательства суждения большей степени общности. Например: «Если А недос­тоин быть президентом, потому что был недостойным губер­натором (что правильно), то В достоин быть президентом, потому что был достойным губернатором (что неправильно)».

3.   Неправильное использование аргумента к человеку (или аргумента к авторитету) представляет собой обоснование или отвержение положения, потому что это положение было вы­двинуто человеком с теми или иными качествами.

4.  Основная ошибка (error fundamentalis) состоит в принятии неверной посылки. Например: «Все мужчины бреются; Иван -мужчина; следовательно, Иван бреется».

5.  Предвосхищение основания (petitio principii) состоит в том, что в качестве основания доказательства приводится поло­жение, которое само нуждается в обосновании. Например: «Ре­бенок вырастает в год на пять сантиметров, следовательно, через двадцать лет он вырастет на метр, через сорок лет - на два метра, а через восемьдесят лет — на четыре метра».

6. Логический круг (circulus in demonstrando) состоит в дока­зывании положения посредством довода, который сам доказыва­ется из положения. Например: «Лошади домашние (Equus cabal-lus caballus) - семейство непарнокопытных животных отряда лошадиных (Equidae). Лошадиные (Equidae) — семейство млеко­питающих животных отряда непарнокопытных»¹⁹⁰ Получает­ся, что лошади потому лошади, что они лошадиные, а лошади­ные потому лошадиные, что все они лошади. Или, например, определение акад. В. И. Вернадского: «Живое вещество биосферы есть совокупность живых организмов, в ней живущих» ¹⁹¹

7. От сказанного в относительном смысле к сказанному безотносительно (a dicto secundum quid ad dictum simplicier). Ошибка полемической аргументации, состоящая в подмене ус­ловного суждения безусловным. Например, из суждения «если цель наказания — исправление преступника, то само уголовное наказание есть проявление человеколюбия» можно получить не­лепое суждение, которое вполне удобно критиковать: «Уголовное наказание есть проявление человеколюбия».

8. Подмена общего значения собирательным значением (falatia a sensu composito ad sensum divisum): то, что говорится о классе в целом, не обязательно относится к любому члену этого класса, эта ошибка часто используется как софистический прием, например, вывод из суждения «служебные собаки легко подда­ются дрессировке» о том, что любая собака служебной породы должна легко поддаваться дрессировке.

9. Подмена собирательного значения общим значением (falatia a sensu diviso ad sensum compositum): то, что справедливо относительно индивида (или совокупности индивидов), не обяза­тельно справедливо относительно целого класса. Например, каж­дый русский в отдельности не знает русского языка, в котором (не считая терминологий) несколько сотен тысяч слов; из этого можно сделать неправильный вывод, что русские (как культурная общность) не знают русский язык¹⁹².

 

 Ошибки индукции.

 

10.  Поспешные обобщения (falatia fictae universalitatis), ко­торые состоят в том, что на недостаточных примерах делается общий вывод, например, что все греки опаздывают, все италь­янцы любят макароны и у всех француженок хороший вкус, или оттого, что в Риге, скажем, чище, чем в Москве, русская куль­тура ниже латышской.

11.   Сюда же относится ошибка после значит вследствие (post hoc ergo propter hoc), например, если утверждают, что зима наступает оттого, что опали листья с деревьев.

Ошибки аналогии. Неправильные обобщения по анало­гии делаются вследствие подмены присущего привходящим при­знаком или качеством, общим для сопоставляемых объектов, например, утверждения, основанные на ложной аналогии исто­рии общества с жизнью организма, биологического сообщества (пчелиного семейства) и человеческого общества.

Логические парадоксы представляют собой суждения, противоречащие логическим законам.

Если я утверждаю, что все люди лжецы, то тем самым я включаю и себя в этот класс. В таком случае, если мое суждение истинно, то, по крайней мере, один человек, высказавший его, не лжец (подчиненное высказывание); следовательно, суждение «все люди лжецы» ложно. Если это мое суждение ложно, то кон­традикторное суждение истинно; следовательно, суждение «все люди лжецы» истинно и ложно одновременно, что невозможно.

У этого парадокса есть два условных решения: если понятие «лжец» обозначает человека, который иногда допускает ложь, то парадокс предстает как софизм; если суждение «все люди лже­цы» относится ко всем высказываниям, сделанными людьми до­селе, то есть если оно равнозначно высказыванию «все высказы­вания, сделанные людьми доселе, ложны», или «все люди, кроме меня, лжецы», то парадокс предстает как двусмысленное выска­зывание, которое требует уточнения.

 

III. Аргументы к норме

 

Аргументы к норме представляют собой обоснования положений, об­ращенные к общественным установлением и сложившейся обществен­ной практике.

В рационалистической философии нового времени норматив­ные аргументы часто рассматривались как доказательства в луч­шем случае «второго сорта», а то и вовсе софизмы¹⁹³, поскольку в их обоснование включаются обращения к интересам и убежде­ниям человека, к различного рода социальным установлениям и авторитету, а также оценочные суждения. Однако принимать решения без обращения к тем мотивам и ценностям, на основе которых строятся общественная жизнь и взаимоотношения лю­дей, невозможно: «Существует, - как отмечает Лейбниц, - argumentum ad ignorantiam (аргумент к незнанию), когда требуют, чтобы противник либо принял представляемое ему доказательст­во, либо дал другое, лучшее»¹⁹⁴.

Такая аргументация может рассматриваться как некоррект­ный полемический прием. Но как возразить человеку, который только и умеет что критиковать любые предложения? - очевид­но, сказав ему: «Сделайте лучше». Поэтому, продолжает Лейб­ниц: «Несомненно, следует проводить различие между тем, что нужно сказать, и тем, что следует признать истинным... Аргу­мент ad ignorantiam хорош в случае презумпции, когда разумно придерживаться известного мнения, пока не будет доказано противное»¹⁹⁵

Основание аргумента к норме - общественное установление, общепринятый порядок вещей - может быть двоякого рода в за­висимости от того, в какой форме предстает факт культуры, к которому ритор адресуется как к основанию, - в виде нормы или в виде прецедента.

Под нормой мы будем понимать формулировку установления: авторитетного правила, позиции или мнения, которая принимает­ся обществом и понимается всеми одинаково, например, статью закона, пословицу, техническое правило, догмат веры, конкрет­ное высказывание авторитетного лица или источника.

Под прецедентом мы будем понимать решение, деяние, обы­чай, которые не сформулированы в виде правила, но пользуются авторитетом, например, обычай выслушивать на совещании сна­чала мнения младших, а затем мнения старших.

Различие нормы и прецедента состоит в том, что нормы отра­батываются и формулируются специально таким образом, чтобы их можно было использовать как основания аргументов, и часто получают специальное истолкование, которое определяет смысл нормы и ограничивает ее применение. Прецедент, который, в свою очередь, часто полагается в основание нормы, может не иметь ясной формулировки, поэтому истолкование прецедента более произвольно и требует специальной аргументации.

Аргумент к норме (в собственном смысле) состоит в том, что случай, конкретная ситуация, конфликт, проблема, которая называется казусом, подводится под норму (сформулированное правило) и представляет собой так называемый юридический или нормативный силлогизм (энтимему).

Большей посылкой нормативного силлогизма является фор­мулировка нормы, меньшей - формулировка казуса, а выводом — определение казуса или предложение, которое выносится как возможное решение вопроса.

«Почтеннейший Стефан сказал: "Прошу прочитать каноны, которые говорят, что рукоположенный в один город не может быть поставлен в другой". Славнейшие сановники сказали: "Пусть будут прочитаны ка­ноны".

Леонтий, почтеннейший епископ Магнезийский, прочитал (из ко­декса) правило девяносто пятое: "Если какой-нибудь епископ, не имеющий епархии, вторгнется в церковь, не имеющую епископа, и за­владеет ею без совершенного собора, да будет изгнан, хотя бы его из­бирал весь народ, которым он овладел. Совершенный же собор есть тот, на котором присутствует и митрополит"¹⁹⁶...

Далее следует изложение 16-го канона Антиохийского Собора и обстоятельств дела.

«... Славнейшие сановники сказали: «Так как все дело рассмотрено и прочитаны все каноны, то пусть сам Святой Собор скажет, что думает он о епископах Ефеса»...

Анатолий, почтеннейший епископ Константинополя, нового Рима, сказал: «Тех, которые противозаконно обручились с Невестою Хри­стовой, то есть со святейшею Ефесскою Церковью, она совершенно законно изгнала от себя. Посему, как почтеннейший епископ Вассиан, который вскочил на престол, так и почтеннейший епископ Стефан, ко­торый после него неправильно посадил себя самого, пусть останутся в покое, перестав управлять этой церковью. Ефесской же митрополии будет дан епископ, указанный Богом, избранный к рукоположению (в епископы) этой церкви всеми будущими его пасомыми, право пропо­ведующий слово истины; а упомянутые епископы пусть имеют только достоинство епископское и общение и получают приличное вспомо­ществование от этой святейшей церкви».

Святой Собор сказал: «Это мнение справедливо; этот суд справед­лив»¹⁹⁷.

Нормативный силлогизм часто оказывается недостаточным. В каждой конкретной ситуации существует множество обстоятельств, которые требуют принимать, в рамках нормы, решения, соответствующие тем принципам, на основе которых установле­на сама норма, или руководствоваться реальными обстоятельст­вами, которые иногда требуют существенной коррекции решения или применения нескольких норм. Эти нормы могут оказаться частично или полностью несовместимыми. В таком случае аргу­ментация исходит из истолкования обычая или прецедентов.

Так, отцы IV Вселенского Собора, прежде чем принять реше­ние, рассуждали следующим образом:

Почтеннейшие епископы азийские, повергшись перед Святейшим Собором отцов, сказали: «Сжальтесь над нами; мы умоляем Святой Собор сжалиться над нашими детьми, чтобы они не погибли за нас и за наши грехи, оказать им человеколюбие и для отвращения зла дать нам хотя Вассиана; потому что, если кто-либо рукоположен будет здесь, то и дети наши умрут и город погибнет».

Славнейшие сановники сказали: «Так как по отзывам Святого Собо­ра ни Вассиан, ни Стефан почтеннейшие недостойны быть епископа­ми города Ефеса, то епископы азийские, находящиеся здесь, говорят, что если другой епископ будет рукоположен здесь, в городе Ефесе произойдет возмущение: то пусть Святой Собор скажет, где рукопо­ложить епископа для святейшей церкви Ефесской повелевают кано­ны».

Почтеннейшие епископы сказали: «В области».

Диоген, почтеннейший епископ Кизический, сказал: «Обычай по­зволяет здесь. Если епископ был поставляем от Константинополя, то этого (возмущения) не получилось. Там рукополагают конфетчиков (кондитеров), оттого бывают и возмущения».

Леонтий, почтеннейший епископ Магнезия, сказал: «От святого Ти­мофея доныне поставлено было 27 епископов; все они рукоположены были в Ефесе. Один Василий насильственно поставлен был здесь, и произошли убийства».

Филипп, почтеннейший пресвитер святой Великой Константино­польской церкви, сказал: «Святой памяти епископ Константинополь­ский Иоанн, отправившись в Азию, низложил 15 епископов и на место их рукоположил других; здесь же утвержден был и Мемнон».

Аэтий, архидиакон Константинопольский, сказал: «Здесь рукополо­жен был и Кастин; Ираклид и другие рукоположены были с согласия здешнего архиепископа; подобным образом и Василия рукоположил блаженной памяти Прокл, и такому рукоположению содействовал блаженной памяти император Феодосий и блаженный Кирилл, епи­скоп Александрийский». Почтенные епископы воскликнули: «Пусть каноны имеют силу! Го­лоса к императору!»

Клирики константинопольские воскликнули: «Пусть имеют силу по­становления 150 отцов! Пусть не нарушаются преимущества Констан­тинополя! Пусть рукоположение совершается по обычаю тамошним архиепископом!...»¹⁹⁸

Дискуссия строится на основе топики: приводятся соображе­ния милосердия, соображения церковной экономии, прагматиче­ские соображения о возможности волнений, соображения при­оритета, соображения канонического подчинения, соображения, связанные с прецедентами, и в результате достигается взвешен­ное решение, учитывающее все высказанные мнения, но распо­лагающее их в надлежащем порядке и применительно к конкрет­ным лицам.

«Славнейшие сановники сказали: «Так как всем угодно рассуждение боголюбезнейшего архиепископа царствующего Константинополя Анатолия и почтеннейшего епископа Пасхазина, занимающего место боголюбезнейшего архиепископа древнего Рима Льва, требующее, чтобы ни один из них (епископы Вассиан и Стефан) не назывался епи­скопом и не управлял святейшей церковью Ефесскою, потому что оба они поставлены были неканонически, и так как весь Святой Собор уз­нал, что они поставлены были вопреки канонам, и согласен с рассуж­дениями почтеннейших епископов, то почтеннейшие Вассиан и Сте­фан будут устранены от святой церкви Ефесской, а будут иметь епи­скопское достоинство и для содержания и утешения себя получат из доходов упомянутой святейшей церкви каждый год по двести золотых (монет); для этой же святейшей церкви будет рукоположен другой епископ по канонам»¹⁹⁹ .

 

Аргумент к авторитету отличается от предшествующе­го тем, что в качестве основания приводится высказывание или поступок авторитетного лица или текст авторитетного источни­ка (Священного Писания, закона, просто известного автора, спе­циалистов или большинства).

«Итак, миллионный убыток в прошедшем угрожает в будущем не только миллионными потерями, но, по заключению ревизии, и ликви­дацией. Как ни печальны эти последствия, грозящие Москве еще не­виданным крахом, но можно сказать, что они почти ничтожны сравнительно с общественным злом, причиненным заправилами Кредитно­го общества.

Они извратили выборное начало; они создали пародию самоуправ­ления. Системою долголетнего хищения они развили опасную спеку­ляцию и самое низкопробное маклачество. Зрелищем безнаказанного прибыльного обмана они развращали массы. Говоря словами достой­нейшего гражданина Москвы Митрофана Павловича Щепкина, это была «гибель общественного доверия и общественного достояния»²⁰⁰. При построении аргумента к авторитету следует помнить о двух вещах: во-первых, высказывание не должно быть с искаже­нием смысла вырвано из контекста; во-вторых, источник должен быть действительно авторитетным для тех, к кому обращен ар­гумент. Второе требование может сниматься значительностью мысли, которая содержится в высказывании: в таких случаях ав­торитет источника, наоборот, утверждается высказыванием, но содержание и значимость высказывания нуждаются в разъясне­нии.

«Духовник. Я постараюсь раскрыть тебе, как на твои вопросы отве­чает вера, и тотчас ты увидишь, как беспомощно перед этими вопро­сами неверие.

Неизвестный. Надеюсь только, что ты обойдешься без ссылок на Отцов Церкви и прочие авторитеты.

Духовник. Ты, вероятно, заметил, что в разговорах с тобой я избе­гаю таких ссылок, хотя все время имею в виду и Слово Божие и тво­рения Отцов Церкви. Но по этому поводу, может быть, я приведу сло­ва святых Отцов не потому, что считаю их для тебя авторитетом, а по­тому, что они с таким совершенством выражают почти невыразимое человеческими словами»²⁰¹.

 

Аргумент к свидетельству содержит в качестве осно­вания утверждение лица авторитетного или заслуживающего до­верия в глазах аудитории, о достоверности факта, или о своих взглядах: это положение истинно или правильно, потому что о нем свидетельствует такое-то лицо. Понятно, что в умозаклю­чении опущена большая посылка: такое-то лицо само пользует­ся авторитетом и заслуживает доверия, или: такое-то сооб­щение по таким-то причинам не может быть ложным.

Аргумент к свидетельству очень широко используется для обоснования самых различных положений, потому что на самом деле свидетельство лица, которому мы доверяем, для нас более достоверно и убедительно, чем логические выводы и даже наши собственные наблюдения и опыт.

Не говоря уже о Священном Писании, где он имеет важное значение, аргумент к свидетельству, по существу дела, лежит в основании всего нашего обыденного опыта и всякого научного и исторического знания: мы верим не только сообщениям своих близких или газет, мы верим, что сообщения историков об ис­точниках, которые они изучали, и сообщения исследователей об экспериментах, которые они провели, неложны.

В помещенном ниже примере мы видим умозаключение от противного, когда посылке умозаключения Неизвестного (име­ются авторитеты ученых, утверждающие неверие; ученые за­служивают доверия; следовательно, некоторые авторитеты, утверждающие неверие, заслуживают доверия) противостоит аналогичная посылка умозаключения Духовника при сохранении большей посылки: имеются некоторые авторитеты ученых, утверждающие веру; ученые заслуживают доверия; следова­тельно, некоторые авторитеты, утверждающие веру, заслу­живают доверия.

«Неизвестный... И если я не знаю, что тебе возразить, из этого не следует, что ты убедил меня. У меня силу твоих рассуждений подта­чивает мысль: а как же другие? Сколько великих ученых не имеют ве­ры и признают только материальный мир! неужели им неизвестны эти рассуждения? Очевидно, возражения есть, только я их не знаю. Иначе все должны были бы быть верующими. Ведь все признают, что Земля движется вокруг Солнца, и что сумма не меняется от перемены мест слагаемых. Значит, бессмертие не математическая истина. Эти сооб­ражения превращают для меня твою истину в простую возможность. Но возможность в вопросах веры - это почти ничто.

Духовник. Представь себе, я согласен со многим из того, что ты; сказал. Но доводы мои совсем иные. Прежде чем говорить об этом, уклонюсь в сторону: об ученых и математических доказательствах. Ведь нам с тобой придется говорить о многом, и это мне пригодится. Вот ты сказал о неверующих ученых, что в тебе их имена подтачивают безусловную веру. Но почему тогда имена верующих великих ученых не подтачивают безусловной твердости твоего неверия? Почему ты так же не хочешь сказать: «Неужели им неизвестны возражения неве­рующих людей? Очевидно, возражения есть, только я их не знаю.

Иначе все должны бы стать «неверующими». Ведь тебе известны сло­ва Пастера: «Я знаю много и верую, как бретонец, если бы знал боль­ше - веровал бы, как бретонская женщина». Ты прекрасно знаешь, что великий Лодж, председательствуя в 1914 г. на международном съезде естествоиспытателей, заявил в публичной речи о своей вере в Бога. Ты знаешь, что наш Пирогов в изданном после его смерти "Дневнике", подводя итог всей своей жизни, говорит: «Жизнь-матушка привела на­конец к тихому пристанищу. Я сделался, но не вдруг, как многие, и не без борьбы, верующим... Мой ум может уживаться с искреннею ве­рою, и я, исповедуя себя очень часто, не могу не верить себе, что ис­кренне верую в учение Христа Спасителя... Если я спрошу себя те­перь, какого я исповедания, - отвечу на это положительно - право­славного, того, в котором родился и которое исповедовала моя семья. ... Веру я считаю такою психологической способностью человека, ко­торая больше всех отличает его от животного...»

А Фламмарион, Томсон, Вирхов, Лайель? Не говоря уже о великих философах и писателях. Неужели все эти великие ученые люди чего-то не знали, что знаешь ты, и неужели они знали меньше, чем рядовой современный человек (неверующий). Почему эти имена не заставляют тебя сказать о неверии хотя бы то же, что ты говоришь о вере : «эти соображения превращают для меня неверие в простую возможность». Теперь о математических истинах, даже здесь не все так безусловно, как это тебе кажется. Иногда элементарные математические истины находятся в противоречии с математическими истинами высшего по­рядка...»²⁰².

Аргумент к свидетельству, как видно из примера, может строиться и по индуктивной схеме, когда одно или ряд свиде­тельств подтверждают истинность положения.

Аргумент к свидетельству часто используется в полемиче­ской аргументации, когда одни свидетельства противопоставля­ются другим (как в примере) или свидетельство компрометиру­ется:

«Неизвестный. Подожди, но почему ты совершенно обходишь мол­чанием новейшую теорию, что Христа вовсе не было, что это просто миф, созданный народной фантазией в течение нескольких веков.

Духовник. Новейшая теория! Но, во-первых, этой новейшей теории без малого сто лет. Во-вторых, когда она появилась, не богословы, а историки, филологи и археологи - словом, все европейские ученые от­вергли ее столь единодушно, что она была безнадежно сдана в архив. Ведь надо было для приятия этой «теории» уничтожить все памятники, все документы, всю историю Римской империи. Не богословы, а историки и филологи, кропотливые кабинетные специалисты, изучив­шие каждое слово, каждую черточку в дошедших до нас памятниках, не могли отодвинуть время написания книг Нового Завета дальше конца первого века. Я не говорю об этой «новейшей теории» потому, что ее современное извлечение из научного архива можно объяснить мотивами, ничего общего не имеющими ни с научной теорией, ни с богословием, ни вообще с какими бы то ни было исследованиями ис­тины. Это возможно назвать на современном языке «агитацией» про­тив Христа. Какое же нам с тобой до этого дело, когда наша цель уз­нать истину, ибо без этой Истины жизнь для нас не имеет никакого смысла».

Техника компрометации аргумента к свидетельству состоит не только в выдвижении контрпримеров, но и в применении ар­гументов, основанных на топе «цель и средства»: устанавливает­ся недобросовестность или зависимость свидетельства от целей или мировоззрения свидетельствующего авторитета - убежде­ний, личных целей, неискренности или необходимости следовать общему мнению, боязни сказать правду и т. д. Напротив, для ут­верждения свидетельского авторитета утверждается добросове­стность, независимость, согласие нескольких независимых сви­детельств, незаинтересованность и отсутствие специальных це­лей свидетельствующего, или даже его действия вопреки постав­ленным целям («не могли отодвинуть время» - значит стреми­лись это сделать).

Модель и антимодель представляют собой иносказание - конкретный по форме рассказ или описание, на которые указы­вают как на образец. Исходным материалом модели может быть реальный факт, представленный в форме повествования или опи­сания, или специально вымышленное событие. Но структура мо­дели позволяет обобщить и подвести под нее очень широкий класс или даже несколько классов ситуаций.

Если модель представляет собой положительный образец, то антимодель представляет собой отрицательный образец. Анти­модель иллюстрирует или дополняет этическую норму, которая обычно содержит запрет. Запрет в принципе более продуктивен, чем предписание, поскольку допускает все, что не запрещено. Но запрет не раскрывает правильный образ действия, и в этом смыс­ле не поучителен.

В нижеследующем примере используются модель и антимо­дель.

«Так сделай и ты; поревнуй тому евангельскому самарянину, кото­рый показал столько заботливости о раненом.

Так шел мимо и левит, шел и фарисей; и ни тот, ни другой не накло­нился к лежащему, но оба они без жалости и сострадания оставили его и ушли. Некий же самарянин, нисколько не близкий к нему, не прошел мимо, но, остановившись над ним, сжалился, и возлив на него масло и вино, посадил его на осла, привез в гостиницу и одну часть денег от­дал, а другую обещал за излечение совершенно чуждого ему человека /Лук. 10:30-35/. И не сказал сам себе: «Какая мне нужда заботиться о нем? Я самарянин, у меня нет ничего общего с ним; мы вдали от горо­да, а он не может идти. Что если он не в состоянии будет вынести дальности пути? Мне придется привезти его мертвым, могут заподоз­рить меня в убийстве, обвинят в смерти его?»

Ведь многие, когда, идя домой, увидят раненых и едва дышащих людей, проходят мимо не потому, чтобы им тяжело было поднять ле­жащих, или жалко было денег, но по страху, чтобы самих их не по­влекли в суд как виновных в убийстве. Но тот добрый и человеколю­бивый самарянин ничего этого не побоялся, но пренебрегши всем, по­садил раненого на осла и привез в гостиницу; не страшился он ничего: ни опасности, ни траты денег, ни чего другого.

Если же самарянин был так сострадателен и добр к незнакомому че­ловеку, то мы чем извиним свое небрежение о наших братьях, под­вергшихся гораздо большему бедствию? Ведь и эти христиане, по­стившиеся ныне, впали в руки разбойников-иудеев, которые даже сви­репее всех разбойников и делают даже больше зла тем, кто им попал­ся. Не одежду они разодрали у них, не тело изранили, как те разбой­ники, но изъязвили душу и, нанесши ей тысячу ран, ушли, а их оста­вили лежать во рве нечестия.

Не оставим же без внимания такое бедствие, не пройдем без жалости мимо столь жалкого зрелища, но, хотя бы другие так сделали, ты не делай так, не скажи сам себе: «Я человек мирской, имею жену и детей, это дело священников, дело монахов. Ведь самарянин так не сказал: где теперь священники? где теперь фарисеи? где учители иудейские? -Нет, он, как будто нашедши самую великую ловитву, так и схватился за добычу. И ты, когда увидишь, что кто-либо нуждается во врачевстве для тела или для души, не говори себе: «Почему не помог ему такой-то и такой-то?» Нет, избавь страждущего от болезни и не обвиняй других в беспечности»²⁰⁴.

Евангельская притча о добром Самарянине, как известно, имеет принципиальное значение, ибо она содержит в себе образ отношения Христа Спасителя к каждому человеку и образ отно­шения христианина к ближнему практически в любой житейской и нравственной ситуации. Интерпретация модели, как это видно из примера, всегда имеет более узкий и специальный характер, чем ее содержание. Так, св. Иоанн Златоуст подчеркивает муже­ство Самарянина и неосуждение ближнего, представляя эти каче­ства как образец для подражания.

Аргумент к прецеденту представляет собой умозаклю­чение, основание которого решение, принятое авторитетной ин­станцией по аналогичному вопросу. Одна из посылок аргумента выводится из установлении подобия между рассматриваемым вопросом и прецедентом, другая посылка представляет собой само решение, которое было принято, а вывод - решение, кото­рое предлагается принять.

Рассмотрим пример аргумента к прецеденту. «Перехожу ко второму пункту обвинения, к форме, приписываемой г. Нотовичу клеветы, к вопросу о том, возможна ли клевета в такой именно форме. Эта форма - сравнение, сопоставление двух близких по своему прошлому банков... Если вопрос об уголовном тождестве обо­их банков будет отвергнут, то с тем вместе будет разрешен вопрос, все еще количественный, о полной доказанности или неполной тех при­знаков, которые были выставлены в «Новостях» как черты сходства между обоими банками.

Окружной суд держался того начала, что если указано, положим, де­сять признаков сходства и из них подтвердилось семь-восемь, а без подтверждения остались два или три, то подсудимый признан будет, все-таки, клеветником и как таковой будет наказан. Чтобы установить полную несостоятельность такого взгляда, я позволю себе преподне­сти Палате не решение, а приговор уголовного Кассационного депар­тамента, постановленный им в качестве апелляционной инстанции по делу Куликова 20-го февраля 1890 года. Конечно, этот приговор не решение; только решения публикуются для руководства судам при однообразном применении законов. Но я полагаю, что никто не станет оспаривать высокой авторитетности приговоров Сената. Крестьянин Куликов был бухгалтером в Новоузенской земской управе; он донес губернатору и сообщил прокурору о совершившихся в управе зло­употреблениях, да и напечатал статейку в «Саратовском листке» 1887 года, №182, в которой содержались следующие слова: «Все сделанное мною заявление (губернатору) подтвердилось и с поразительной ясно­стью обнаружено хищение земских денег». При следствии по обвине­нию Куликова по 1, 039 ст. ул. о нак. далеко не все обвинения под­твердились выдержками из печатных журналов земских собраний и волостных правлений. Саратовская палата осудила Куликова; он апел­лировал в Сенат и Сенат его оправдал по следующим соображениям: «Одно наименование действий членов земской управы систематиче­ским хищением земских денег, хотя и есть выражение неуместное, но еще не служит для применения к Куликову 1,039 ст. ул., так как харак­теристика не содержит в себе прямого указания на совершение члена­ми управы каких-либо преступных действий, а может быть относима и к беспорядочному и невыгодному для земцев ведению земских дел». Что же касается того обстоятельства, что не все злоупотребления, ко­торые заявлены Куликовым, подтвердились, то на этот счет прави­тельствующий Сенат говорит: «документальные данные в пользу Ку­ликова, содержащиеся в подробном его показании при предваритель­ном следствии, а равно приложенные по делу выдержки из журналов земских собраний и удостоверения земских старшин содержат в себе некоторое подтверждение указаний обвиняемого на непроизводитель­ность трат земских денег и на известные неправильности в их расхо­довании». На этом основании Сенат оправдал Куликова. В этом реше­нии Сенат установил и распределение oneris probandi. Если А обвиня­ет Б в нехороших деяниях и Б ищет за клевету, то А обязан доказать справедливость хотя бы некоторых нехороших фактов, которые он возводит на Б. Но если Б желает, чтобы А был наказан, то он должен быть сам чист, потому что если он даже немножко замаран, то уже не вправе претендовать за клевету»²⁰⁵.

Итак, посылка: авторитетное решение Сената по делу Кисе­лева привело к таким-то следствиям (оправдательный приговор и распределение бремени доказательств между истцом и обви­няемым);

Посылка: действия обвиняемого Нотовича таким-то обра­зом тождественны с действиями оправданного Киселева и имели за собой такие-то одинаковые последствия;

Вывод: решение Сената по делу Киселева распространяется на дело Нотовича;

Посылка: решения Сената являются авторитетными для судов;

Вывод: следовательно, и решение по делу Нотовича должно быть подобным решению по делу Киселева.

ЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АРГУМЕНТАЦИИ

ПОСТРОЕНИЕ  АРГУМЕНТОВ  (доказательства и опровержения)

Аргументы к личности