Священник очень скоро увидит при своем вхождении в трудное служение духовного отца, как мало его духовные дети воспитаны в настоящем церковном понимании покаяния и духовного делания. С течение времени это ста­новится все более заметным и при учащающемся темпе отхода всех от церкви это прини­мает размеры угрожающие. Как было замечено выше, люди простые и более бытовые еще со­хранили и в старое время большую искрен­ность и простоту в исповедании своих грехов. Прошедшие же через горнило интеллигентс­ких и иных искушений давно уже отошли от преданий благочестивой старины. Священнику часто и теперь в особенности, а в будущем, ве­роятно, постоянно придется слышать на испо­веди признание в том, что данное лицо "не умеет исповедываться", "не знает, что надо го­ворить священнику". Это одно из затруднений, которые пастырь скоро заметит в своем прихо­де. Если присоединить к этому совершенно противоцерковное настроение общества и всех окружающих, а также и невозможность в пе­реживаемых условиях создать церковные ус­ловия для подготовки к исповеди, то священ­ник должен понять, до какой степени его подвиг духовничества стал теперь исключительно трудным.

Какие средства были у священников в былые, более благоприятные времена и чем можно было помочь своим пасомым в деле под­готовки себя к исповеди?

В старое время все помогало священнику. Весь быт государства, больших городов, школы, семьи в большей или меньшей степени содействовал поддержанию церковности и укреплению традиционных устоев. Церковь не была отделена от государства, пользовалась его поддержкой и, не только не было противо-религиозной пропаганды, а наоборот, государство помогало, чем могло, укреплению церков­ного быта. На первую неделю великого поста, или уже во всяком случае в последние дни этой седмицы многие школы не работали и в гимназических, корпусных и институтских церк­вах происходило обязательное для воспитанни­ков говение. Если в последние дни масленницы широко разгуливались веселящиеся люди, то с первым ударом великопостного колокола пре­кращалось всякое веселие повсюду. По вечерам стремились пойти слушать канон св. Андрея Критского, это совершеннейшее произведение духовной поэзии, тончайшего психоанализа и знания души человеческой. Образы этого кано­на пробуждали покаянное настроение. Из церкви возвращались домой, где утихал всякий смех, пение, музыка. Подавалось только постное. Более того: весь городской быт изменяляся. Прекращались всякие увеселения. Театры закрывались, концерты разрешались только духовные, да и то только не на первой, не на чет­вертой и не на страстной седмицах. Готовились к покаянию и к причастию все: от царского двора до последней лачуги все чтили эти свя­тые дни. Ходили в церковь и старые и молодые (эти последние, конечно, с некоторым воздыха­нием и скептическим отношением к необходи­мости этого), ходили и школьники, и военные, и чиновники, и купцы, и ремесленники.

Естественно, что все это облегчало и каю­щимся сосредоточиться для великого таинства покаяния, и священникам для предстоящего подвига духовнического своего служения. Ничто, или почти ничто не мешало прохожде­нию постного времени. Часто на это возража­ют, что было во всем этом много принудитель­ного и формального. Это имеет известное осно­вание, но отрицать в деле духовного усовершенствования принуждение, т. е. дис­циплину и форму, т. е. эстетико-психологическую сторону, значит не признавать никого ог­раничения в деле религиозного воспитания. В молодости в особенности казалось трудным, а иногда представлялось и ненужным все это воспитательное попечение Церкви о говений и исповеди. Но те, кто с молоду были воспитаны в атмосфере строгого благочестия, традиции, богобоязненности; кто с детства узнал все кра­соты великопостного обихода, строгость поста и радость разговения; кто научился подчинять свои желания требованиям церковного устава, тот знает, как много это дает в деле самовоспитания и работы над собой. Те же, кто лише­ны были этих ранних воспоминаний, чья жизнь прошла в безбытной распущенности, те лишены богатейшей симфонии церковных и духовных переживаний. Воцерковиться и слиться с жизнью храма им будет почти невоз­можно. Эти-то вот люди обычно и не знают, как исповедываться, что надо говорить свя­щеннику, в чем состоит требование нашей тра­диционной аскетики к падшему человеку и чем она может ему помочь в деле духовного возрожде­ния. К сожалению, все сказанное безжалостно сметено разрушительным процессом прогресса и раздавлено колесом истории. Реставрировать это все невозможно.

Пастырь не призван и не способен перестро­ить общественный и государственный порядок. Но сначала малое, а потом и большее влияние на семьи и отдельных их членов священник может вполне оказывать и таким образом вос­питывать небольшие церковные клеточки, в которых детям будет внушаться необходимость христианской церковной дисциплины и будет наперекор всеобщей безбытности, или может быть даже быту безбожности, воссоздаваться некоторый противовес и воспитываться цер­ковность.

Своими поучениями пастырь может внушать воздержание от увеселений в течение поста или по крайней мере некоторого его периода; тем же путем он может взывать к соблюдению поста, причем сам он и дом его должны быть первыми примерами в этом; также священник должен развивать евхаристическое чувство и евхаристическую жизнь.

В подготовительные недели к посту пастырь должен говорить поучения, разъясняющие не­обходимость поста и спасительного покаяния. При наступлении поста хорошо проповедовать о причинах греха, о вышеизложенном святоо­теческом понимании греха и страстей, о разви­тии греха в нас; надо кроме того, поучать о разных видах греха, наиболее часто встречаю­щихся в общежитии, но малосознаваемых; об­наруживать скрытые причины того или иного порока и греховных привычек. Некоторые пастыри, обладающие даром слова и осознав­шие необходимость краткости в своих поуче­ниях, прекрасно делают, когда перед самой исповедью помогают своим словом назидания разобраться в том, что происходит в эту ми­нуту в душе кающегося и перечисляют со­бравшимся хотя бы главные грехи. Очень важно напоминать собравшимся на исповедь, что перед исповедным аналоем не место рас­сказывать о своих житейских планах, или жаловаться на скверный характер своих до­машних, или же заводить со священником бесплодные дискуссии о несправедливости безвинных страданий, о своих "мучениях" по поводу существования зла в мире и т. д. Надо и священнику помнить, и молящимся напо­минать, что исповедь есть момент признания своих грехов, перечисления их в покаянном настроении, решения с ними бороться и ста­раться их не повторять.

Для этой цели церковная практика вырабо­тала и ряд вспомогательных мер. Приходится признать, что многие так смущаются на испо­веди, что, несмотря на уже далеко не первую исповедь, слова не могут вымолвить перед свя­щенником, что-то бормочут, оправдываются в том, что они "ничего такого страшного не сде­лали", что они "в сущности и не чувствуют своего греха" и еще лишний раз признаются в том, что они так и не знают, как надо исповедываться. Все это доказывает, как велика обя­занность духовников научать людей исповедываться.

В детстве многие привыкли исповедывать свои грехи перед священником, читая их по заранее написанной бумажке. В этом нет ниче­го плохого, так как дает возможность заранее обдумать свои плохие поступки, все по воз­можности вспомнить и ничего не утаить или не забыть на исповеди. С годами люди этого боль­ше не делают, стыдясь вероятно, этого воспоминания детства, или же боясь показаться "формалистом", "законником", "фарисеем" и пр. Для людей, не привыкших систематизированно думать, это даже очень хороший способ подго­товки себя к исповеди.

В старых молитвенниках печаталось даже в конце вечернего правила особое ежедневное исповедание грехов перед самим собой, где пе­речислялись главные виды греховных состоя­ний и поступков: "делом, словом, помышлени­ем, объядением, осуждением, ненавистью и т. д. и т. д.".  Подобного рода  общие  перечисления

грехов очень полезно помнить и священнику при тех случаях, когда он находит нужным не только позволять кающемуся самому говорить, но полезно и самому задавать исповедывающемуся те или иные вопросы.

Кроме этого старорусский быт выработал и более обширные печатные и продававшиеся в разных монастырских книжных лавках пере­числения грехов, известные под именем "генеральных исповедей" или "поновлений". Одна из таких, наиболее известных, приписывается св. Дмитрию Ростовскому. Во многих монастырях, где существовал спасительный обычай частого исповедания, при малом количестве духовни­ков, но при многочисленной братии, такие "поновления" имели широкое распространение и по ним монашествующая братия, а равно и частые богомольцы любили исповедывать свои грехи. "Поновления", или как их иногда назы­вают "картонка" (потому, что такая печатная генеральная исповедь наклеиваема бывала на картонки) имеет свое распространение и по сие время на св. Афоне.

Вот текст "Исповедания грехов, глаголемаго пред иереем от лица кающегося" (из творений св. Димитрия Ростовского):

"Исповедуюся Господу Богу Вседержителю в Святой Троице славимому и поклоняемому Отцу и Сыну и Святому Духу и Преблагословенной Приснодеве Богородице Марии и всем святым, и тебе, честный отче, всех моих гре­хов, ихже зле содеях, мыслью, словом, делом и всеми моими чувствы, яко во гресех зачахся, во гресех родихся, во гресех воспитахся, и во гресех по крещении даже до сего часа пожил есмь. Исповедую такожде, яко согреших зело гордостью, тщетною славою, превозношением тако очес, якоже и одежды и всех деяний моих, завистию, ненавистью, вожделением и ако чести, якоже и сребролюбия; гневом, пе­чалью, ленивством, чревоизлишеством, вожде­лением содомским, святотатством, неправедною клятвою, прелюбодеянием, татьбою, граблением, всяким видом любодеяния, нечистотами всесквернейшими, пиянством, объядением, разглаголением праздным, плотским похотением, лобзанием и осязанием нечистым, и родитель­ными уды моими; умным убийства желанием, в вере, надежде и любви, всегдашними Тела и Крови Господа недостойне восприятием; в увещаниях и ласкательствах лукавых, неведени­ем, небрежением в поползении даемых и приемлемых даров, в творении лихвы; в начальст­ве злым строением вещей церковных, недостаточным милостыни подаянием, ожесто­чением к убогим, в странноприятии и угоще­нии нищих, в утеснении домочадцев мне пору­ченных; непосещением болящих по заповеди евангельской, и в темнице сущих, непогребени­ем мертвых, неодеянием убогих, ненасыщени­ем алчущих, ненапоением жаждущих; днем праздничным Господним и святых угодников Его, почитания должныя чести и празднования невоздаянием и нетрезвенно и нечисто в тих пребыванием; согласием старшине на злое, не помоществуя пред ним, ниже утешая требующих, но паче вреждая; сильных старейшин и начальников оклеветанием и хулением; а дру­гом и благодетелем моим веры несохранением и должного повиновения неисполнением; на зверское и скотское совокупление нечистыя со­вести взиранием; гордым в церковь Божию хождением, стоянием, сидением и возлежани­ем и неподобным из нея исхождением, и праз­дным в ней глаголанием; беззаконным деянием, скверным с прочими собеседованием; сосудов священных и святого служения нечистым сер­дцем и скверными руками осязанием; молитвы и псалмопения и звание Божие нерадиво в церкви Божией творя; помышлением всезлей-шим, размышлением и поучением развращен­ным; и мнением ложным, осуждением неразсудным, согласием злым и советом неправед­ным, вожделением и осуждением скверным; во словесех праздных, излишних, нечистых и досадительных, во лжах, в прельщениях, в клят­вах многоразличных, в непрестанных оклеветаниях, свары и раздоры разсевая, порочным посмеваяся; в глумлении праздном, в прении, в лести, в лукавстве, в шептании, в суетной и тщетной радости и во всех злых; языка ропта­нием и охулением, шутованием, смехотворением, заспанием, злоглаголанием, укорением, сквернословием, наруганием, лицемерием, бде­нием, Богу противным, похотением телесным, блудными помышлении, во услаждениях не­чистых; согласием диаволю, преступлением за­поведей Божиих; небрежением моего предло­жения в любви, яже к Богу и ближнему; зрением, слухом, вкусом, обонянием, осязанием похотным и нечистым; и во всех помышлениях, глаголаниях, изволением и деянием погибох. Понеже в сих и прочих всех беззакониях, елика аще немощь человеческая противо Гос­пода и Создателя своего, или помышлением, или словом, или делом, или услаждением, или вожделением согрешити может, аз согреших и повинна себе пред лицем Божиим паче всех человек познаваю и исповедую сих всех и иных бесчисленных моих многих грехов, яже сотворих волею или неволею, ведением или не­ведением, сам собой или через других кого, или соблажнением брата моего, и яже множес­тва ради воспомянути и познати я доселе не возмогох, а елика памятовах, та изрекох; о всех сих изреченных и, безпамятства ради, за множество неизреченных, каюся и жалею, и повинна себе Господу Богу моему быти пред­ставляю; и сего ради смиренно молю Пресвя­тую Деву Богородицу, и вся небесныя Силы, и всех святых угодников, и тебе, честный отче иерею, пред ихже присутствием сия вся исповедах, да в день судный будете ми свидетели противу диавола, врага и неприятеля рода человеческаго, яко сии вся аз исповедах; и да по-молитеся о мне грешнем Господу Богу моему; и прошу тя, честный отче, яко имущаго таковую власть, данную тебе от Христа Бога, во еже исповедавших разрешити, отпущати и оставляти грехи, да разрешиши мя от всех сих, ихже изглаголах пред тобою грехов моих, и очистищи  ми   вся,   и   простиши   и   епитимию подаси ми за вся моя согрешения; жалею бо истинно о моем согрешении, и имам волю каятися и впред елико возможно, чрез Божескую помощь блюстися. Прости мя, отче, святый, и разреши, и помолися о мне грешном. Аминь".

Нечего и говорить, что недостатки этого "поновления" бросаются в глаза. Оно страда­ет: 1) чрезмерными длиннотами; 2) повторе­ниями; 3) перечислением грехов, которые не следовало бы даже печатно распространять и тем самым может быть даже и ввести несведующих в соблазн; 4) явно католическим, киево-монгольским взглядом на священничес­кую власть отпускать грехи. Но несмотря на все эти недостатки, которые могут быть легко исправлены рукою священника, знающего свою среду и степень ее духовной осведомленности, подобные "генеральные исповеди" вовсе не так плохи для подготовки к исповеди людей, от церкви далеких и мало знающих.

Последним, наконец, средством, могущим по­мочь и кающимся и духовнику, является чтение соответствующей духовной, преимущест­венно аскетической, литературы, как-то: "Добротолюбия", "Лествицы", аввы Дорофея, "Патериков" и др. памятников подвижнической письменности. Многое из нее может быть, ко­нечно, рекомендовано только с особой осторожностью, так как является слишком твердой пищей для начинающих, для людей, давно от церкви отошедших или никогда церковной жизнью не живших. Поэтому пастырь должен быть весьма и весьма рассудительным, чтобы не оттолкнуть слабых еще людей от слишком суровых требований, заключающихся в упомя­нутых книгах. "Лествица" или "Добротолюбие", пригодные в монастырском обиходе, даются к чтению и то не всякому молодому монаху, т. к. в них содержатся подчас слишком для молодо­го и неутвержденного человека строгие мысли и требования. Такой повышенный уровень тре­бований может вселить в неутвержденном человеке чувство безнадежности, неумеренной суровости, беспощадности, немилосердия и т. д., что легко приводит к отказу от всякого интере­са к подобного рода литературе.

Поэтому очень хорошо начать с произведе­ний еп. Феофана Затворника (да и то не всех), с Тихона Задонского, с писем Амвросия Оптинского. Можно советовать знакомиться и с произведениями еп. Игнатия Брянчанинова, или с "Наставлениями священнику при совершении исповеди" архиепископа Платона Костромско­го, или с "Вопросами кающимся", экзарха Гру­зии Ионы. Эти книги в значительной степени полезны и для самого духовника, так как по­учают его, на что должен он обращать особ­ливое внимание, готовясь к совершению тайны исповеди. Единственным может быть недостатком всех этих духовных книг может быть признан их несколько устаревший язык, тот стиль духовной литературы, который от­вращает от себя всякого человека с литера­турно развитым вкусом. Они составлены каким-то лже-русским языком, уснащенным устаревшей церковно-славянской слащавостью, которая от себя отталкивает людей современ­ного общества. Это, разумеется, недостаток чисто внешний, который может быть преодо­лен и на который не следует обращать преуве­личенного внимания. Внутренняя ценность этих произведений во много раз превосходит этот внешний и, конечно, второстепенный не­достаток.

Из подобного рода книг обращаем, наконец, внимание на замечательную: "Исповедь" митр. Антония (Храповицкого), которая излагает этот вопрос в равно интересной степени для духов­ника, как и для кающегося. Она вводит в ряд вопросов аскетики и поясняет простым, лите­ратурным и очень живым языком то, что вся­кому православному человеку надлежит знать о подготовке к исповеди. Она была издана в Варшаве в 1928 г.

О грехе вообще

Пастырская помощь в деле исповеди

Грехи против Бога и Церкви