Во всех курсах пастырского богословия во­просу о призвании уделяется обычно достаточ­но внимания, но не у всех пасторалистов этот вопрос освещается одинаково. Совершенно ясно, что призвание к какому-либо служению является важным залогом для плодотворного его совершения. Любовь к тому делу, которое собирается делать человек, определяет и отно­шение к этому делу. Совершать служение с принуждением и без всякого влечения к нему заранее предопределяет это дело на бесплод­ность и мертвенность. Священнику же при по­священии его вручается в особенно таинствен­ной и благодатной обстановке особый дар или "залог, о немже он истязай имать быти в день Страшного Суда" (Слова после хиротонии при вручении ставленнику частицы Св. Агнца).

В Священном Писании обоих заветов немало сказано о призвании вообще. Служение проро­ков или апостолов обуславливается именно особым призванием свыше. Это служение не восхищается самовольно, а дается от Небесного Пастыреначальника для лиц, особо к тому при­званных, а не для всякого случайного человека. В призвании слышится голос особого предоп­ределения для данного служения. Ударение должно быть, однако, в этом вопросе поставлено на том лице или событии, которое может быть признано за призвание или же которое не отвечает этому требованию. Все ли, что кажет­ся призванием, может быть таким признано?

В Ветхом Завете Господь такими словами предопределяет на пророческое служение Сво­его пророка: "Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя: проро­ком для народов поставил тебя. А я сказал: "о, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод". Но Господь сказал мне: "не говори я молод, ибо ко всем, к кому пошлю тебя, пой­дешь, и все, что повелю тебе, скажешь" (Иер. I, 4-7). Бог призвал также и Авраама и благосло­вил его и размножил его (Ис. LI, 2), о чем гово­рит и ап. Павел в послании к Римлянам (гл. IV) и к Евреям (XI, 8). Из массы следовавшего за Ним народа, Господь призывает 12 Своих уче­ников и 70. Святый Дух повелевает "отделить Варнаву и Савла на дело, к которому Он их призвал" (Деян. XIII, 2). Тот же Савл, ставший Павлом, может смело говорить о своем призва­нии святом (2 Тим. 1, 9) "не по делам нашим, но по изволению Божию и благодати". Он же надписывает и послание свое: "Павел, призван­ный Апостол..." (Рим. I Кор.) или даже: "из­бранный не человеками и не через человека, но Иисусом Христом" (Гал.).

Особым интересом отличается рассуждение ап. Павла в I послании к Тимофею (III, 1): "Верно слово: если кто епископства желает, доброго  дела  желает".  В  переводе  эти  слова  апостола звучат гораздо бледнее и малозначи­тельнее, чем на греческом подлиннике. По-рус­ски сказано оба раза "желает"; по-славянски — в первом случае: "хощет", а во втором "желает", что в сущности почти однозначуще. По-сербски также не оттенены эти глаголы: "жели" — "жели". Не оттеняет этого и латинский перевод: в обоих случаях тот же глагол: "desiderat". Французский перевод вносит некоторое разли­чие, не передающее, однако, основную мысль подлинника: "si quelqu'un aspire a etre eveque, il desire une charge excellente". Английский и не­мецкий переводы тоже не делают различия, со­храняя глагол "desire" и "begehren", — в обоих случаях. Греческий же подлинник не только пользуется двумя разными глаголами, но и со­держание их гораздо более сильное и полновес­ное и в одном и в другом случае. "Если кто епис­копства желает" — по-гречески звучит: ορέγεται — что буквально значит "имеет вкус к епископ­ству", "имеет аппетит к епископству". В новогре­ческом языке όρεξις значит прямо: "аппетит". Перед обедом, желая приятного аппетита, хозя­ин говорит: χαλήν ορεξιν. Во втором случае Апос­тол говорит: επιθυμεί, что следовало бы по-сла­вянски перевести: "вожделеет", так как слово επιθυμία означает не просто желание, но "силь­ное желание", "вожделение". Это слово, в своем отрицательном значении переводится, как "по­хоть". Этими выражениями ап. Павел подчерки­вает не простое желание епископства, т. е. свя­щеннического служения, а ощущение вкуса к этому служению, тогда как во втором случае он говорит не о простом желании, но о сильном устремлении, о вожделении. Здесь предполага­ется у кандидата особое предрасположение к своему служению, а не просто только одно желание. Это предрасположение может быть истолковано и как ощущение призвания к дан­ному делу. Так именно понимает это место и еп. Феофан (Затворник) в своих толкованиях.

В науке о пастырстве вопрос о призвании ставится по-разному. Католики, со свойствен­ным им стремлением все разумно уточнить, поделить и классифицировать, учат о внутрен­нем призвании ("vocatio interna") и призвании внешнем ("vocatio externa"). Под первым долж­но быть признано некое внутреннее устремле­ние, настроенность души, внутренний голос, зовущий человека к иной жизни, чем обычная мирская; призвание же "внешнее" есть по всей вероятности некий внешний толчок, в виде встречи с каким-либо духовным лицом, пере­ворачивающей всю жизнь человека, или какой-либо болезни, потрясении, потери близ­ких, которые меняют вдруг всю линию жизни (примеры пр. Антония Великого, Ефрема Си­рина, Франциска Ассизского, Игнатия Лойолы и множество иных примеров истории пастыр­ства и подвижничества).

Русская наука Пастырского богословия по-разному оценивала этот вопрос. Одни, как напр. еп. Борис, относились к нему вдумчиво, критически и во всяком случае не отрицали необходимость призвания для священнического служения.   Другие   упрощали   проблему;   так  напр., архиеп. Антоний (Амфитеатров) Казанс­кий усматривал призвание в чисто внешних и, можно сказать, случайных фактах, как то: а) про­исхождение из духовного звания; б) образова­ние во всех науках, преподаваемых в духов­ных училищах и надлежащее одобрение в спо­собностях, успехах и поведении; в) внутреннее расположение и любовь к священству и даже г) воля местного епископа. (Заимствовано из книги Певницкого "Священник", Киев 1891 г., стр. 38). Нельзя не усмотреть натянутость и чисто формальный подход во всем этом.

Еще определеннее и резче стоит взгляд архим. Антония (Храповицкого), впоследст­вии митрополита Киевского. Он просто отри­цает совершенно самую возможность призва­ния. Он считает, что ощущаемый в сердце человека голос Божий есть "ничто иное, как плод самообольщения". "Католические богос­ловы утверждают, будто каждый кандидат священства должен слышать его, но мы дума­ем, что этот голос может ощущать только тот кандидат, который предуказан Церковью. Са­мооценка, самочувствие готовящегося к свя­щенству должны иметь ничтожное значение". (Собр. соч., т. II, стр. 184). Вопросу об этом приготовлении посвящается в курсах нема­лое место, и оно особенно подробно должно быть освещено, но тем не менее оно не заме­няет самого факта внутреннего голоса, кото­рый некоторыми ощущается, а у других он совершенно отсутствует. Конечно, известная доля   самообмана  всегда   возможна,   и  внутренняя трезвенность особенно необходима для рассуждения "духов", но здесь у митр. Анто­ния проявляется иное: его совершенное отри­цание всякого мистического чувства в духов­ной жизни человека. Митр. Антоний крайне от­рицательно относился ко всему мистическому и даже самое слово "мистика", несмотря на его частое употребление такими писателями, как Ареопагитики, Максим исповедник и иные, им совершенно отметалось. Он был крайний раци­оналист и номиналист в богословии.

С одной стороны, такое отрицание внутрен­него мистического голоса, а с другой, нельзя не признать крайне неопределенным "предуказа­ние   Церковью".   Что   это?   Происхождение   из духовного сословия, как это имело место в до­революционной  России?   Или   принудительное зачисление  в  семинарию мальчика,  не  имею­щего никакого еще понятия о священстве и во­обще  о чем  бы то  ни  было  другом?  Или же самый печальный признак, — стипендия в ду­ховной школе, каковой стипендии иные школы не   дают.   Подобное   положение   вещей   имело место в Сербской церкви до потрясений 1945 г. Нельзя, кроме того, забывать и факта поваль­ного бегства из семинарий и Академий студен­тов, туда попавших по сословному признаку, а потом пополнявших ряды Акцизного ведомства или  Казенных  Палат.  Тот  же  митр.  Антоний пустил в оборот для таких быв. семинаристов кличку "Ракитины" (по Достоевскому). Ракитины были именно такими ренегатами своей школы по неимению для нее призвания.

К чему же, однако, сводится вопрос о при­звании в условиях нашей действительности? Что может, а быть сочтено за признак призвания или непризвания? Да и существуют ли вообще такие объективные данные для суждения о призванности данного лица к священничеству? Если для военной службы естественно требо­вать мужественности, храбрости, воинствен­ности, а для артистической деятельности — чувства красоты, душевной утонченности и под., то какими же признаками должен обла­дать тот, кто себя считает призванным нести пастырское служение и отсутствие коих уже достаточно для суждения о непризванности та­кого кандидата?

Вот приблизительно, что должно быть со­чтено как абсолютный признак непризван­ности:

1.Искание   священства   ради  материальной выгоды,  исходя  из  соображения,  что"священник никогда с голода не умрет".

2.Политические расчеты или национальные, иными  словами   приготовление   себя  для  свя­щенства ради "спасения России", ради восста­новления "Святой Руси", и того или иного по­литического строя на родине, ради осуществле­ния известной  национальной пропаганды, которая в священническом звании совершалась бы удобнее и убедительнее. Церковь и священство имеет задачи поважнее,чем эти национальные и политические инстинкты, какого бы цвета они ни были.

3.Расчет честолюбия, желания достичь гос­подствующее положение, сделать    карьеру, стать архиереем, вождем народа, общества или известного класса.

4.Эстетические мотивы. Юноша прельщает­ся  красотой  богослужения,  напевов,  пышного архиерейского ритуала и пр. Подобные увлече­ния очень часто быстро проходят, пыл остыва­ет и такого рода "призвание" оказывается ми­молетным увлечением.

5.Как указано было выше, самый факт за­числения в духовную школу или принадлеж­ность   к   духовному   сословию,   являясь   чисто формальными признаками, никак не означают подлинного призвания.

6.Точно так же не следует прельщать себя зазвучавшим в сердце призванием, если оно сказывается   вдруг   в   утомлении жизнью,в разочаровании, в отвращении от всего того, что раньше увлекало.Такое     настроение также чисто мимолетно и также свидетельствует об увлечении. Разочарование в одном не может служить признаком призвания к дру­гому. Л.  Блуа  прекрасно  это  выразил:  "еще одна романтическая глупость, думать, что от­вращение   к   жизни   есть   знак   религиозного призвания". Богу нужно  в  самом святом его служении не отработанный пар, не разочаро­ванный и расслабленный дух,  а сердце,  ис­полненное горения, подвига, жертвенности и созидательных  порывов  для  строения Тела Христова.