ПАНТЕИЗМ. Пантеизм (всебожие) есть такое мировозз­рение, которое все существующее, как духовное, так и ма­териальное,   сводит  к  феноменальным  видоизменениям   самостоятельной субстанции, которую называет он божеством. По учению философа Спинозы, еврея по происхождению (1632 — 1677), «Бог есть внутренняя причина вещей»; это основное положение пантеизма выражает ту мысль, что указанная причина не есть что-либо внешнее по отноше­нию к миру, но внутренне присуща ему; все явления ми­ра физического и духовного относятся к ней как акциден­ции к своей субстанции, как бываемое к сущему. Божест­во, сообразно с таким пониманием, пантеизм называет большей частью не существительным, а прилагательным в среднем роде: «бесконечное», «бессознательное», «абсолют­ное» и проч. При решении космологических вопросов пан­теизм или божество превращает в мир (п а н к о с-м и з м), или мир — в божество (а к о с м и з м). От­рицая бытие личного Бога и загробную жизнь, пантеизм не допускает ни откровения людям со стороны Бога, ни молитв и жертв со стороны людей Богу и вообще никакого нравственного и интеллектуального отношения между Бо­гом и человеком; пантеисту не о чем просить Бога, не за что благодарить Его и не на что надеяться; он может раз­ве только восхвалять Его, но и то, с его точки зрения, без надежды быть услышанным. Составляя, как и прочие вещи, только преходящий и случайный момент в жизни абсолютного, человек не может быть ни самостоятельным, ни свободным, ни ответственным за свои действия. С су­ществом безличным и бессознательным, каково «абсолют­ное» пантеизма, он не может ожидать от него никакой по­мощи в деле нравственного развития.

ПЕССИМИЗМ. Пессимизм, главными выразителями ко­торого служат немецкие философы Шопенгауер (1788—1860) и Гартман (род. в 1842 г.), представляет про­тивоположное оптимизму воззрение на качество мира. Эти философы отнеслись к жизни с неслыханным презрением и озлоблением; в жизни мира они видят одну сплошную ошибку и бессмыслие. По учению Гартмана, высшей, иде­альной целью мирового процесса может быть только сча­стье или блаженство, особенно тех существ, которые спо­собны ощущать и сознавать его. Но жизнь полна бедствий и скорбей; сумма горя и страданий безмерно превышает сумму радости как в жизни отдельных лиц, так и всего человечества. Если же человек, несмотря на это, стремится к счастью,  то он обманывает себя иллюзиями.  Таких иллюзий Гартман указывает три. Первая состоит в надежде на возможность личного счастья в этой жизни; но опыт скоро и решительно разрушает эту иллюзию. Вторая заключается в надежде на будущую загробную жизнь, в которой человек достигнет того блаженства, которого лишен в настоящей; но, отвергая личное бессмертие души, Гартман считает обманчивой и эту надежду. Третья иллюзия состоит в ожидании, что если не отдельные ли­ца, то все человечество путем прогресса достигнет счастли­вого состояния на конце своей всемирно-исторической жизни; но прошедшая история человечества не подтвержда­ет этого ожидания; не видно, чтобы мир делал успехи в счастии и нравственности; благосостояние человечества даже и не приближается; многие неудобства в жизни, ко­нечно, устраняются цивилизацией, но люди от этого не делаются счастливее, так как возникают все новые и новые потребности, и человек становится более и более чувствительным к страданиям; вообще, с развитием созна­ния не умаляются, а возрастают несчастия. Общее заклю­чение отсюда то, что существование мира находится в прямом противоречии с предполагаемою философами целью его — счастьем, что небытие мира лучше, чем его бытие, и что действительная цель, к которой идет мир, есть уничтожение его, а вместе с ним зла и страданий, состав­ляющих необходимую принадлежность самого существо­вания мира. Таким образом, пессимизм ошибочно опреде­ляет зло, как исконное и необходимое явление в мире, имеющее основание для себя в самой сущности мирового бытия. Корень зла пессимизм видит не в грехе, а в самом желании бытия, присущем людям наравне со всеми други­ми живыми существами, и радикальное освобождение от зла считает возможным только под тем условием, если бы могло абсолютно уничтожиться в людях самое желание жизни и бытия. Так как, по воззрению пессимистов, жизнь человеческая бессодержательна извне и бессмыслен­на изнутри, так как мир людской есть царство случайно­стей и заблуждений и, кроме разочарования, человек ни­чего добиться не может, то ему советуется искать счастья в покое смерти и озаботиться вообще о возможно скором прекращении жизни на земле, отказавшись от любви, бра­ка и нарождения детей. Шопенгауер, находя, что «жизнь человека, подобно маятнику, качается взад и вперед между скукою и страданием, а потому и не стоит сломанной бу­лавки», — призывает «все человечество надеть себе петлю на шею».

ПОЗИТИВИЗМ. Во главе его стоят французский фило­соф Огюст Конт (1795—1857), английский мыслитель Джон Стюарт Милль (1806—1873) и английский философ Гер­берт Спенсер (1820—1904). Огюст Конт, выходя из прин­ципов французского сенсуализма и английского реализма, признавал действительным только такое знание, которое воспринимается в чувственном опыте и допускает эмпири­ческую поверку. Все, что не может быть разложено на чувственные ощущения и не допускает экспериментальной поверки, он признавал за фикции, построение которых от­носил на счет фантазии. Обозревая с своей точки зрения историю науки и мысли, Конт возвестил свой пресловутый «закон развития», в силу которого религиозное и метафи­зическое миропредставление признаны были хотя и неиз­бежными, но временными и теперь совершенно устарелыми ступенями умственного развития. Посему всякие религиоз­ные понятия и философские «сущности» суть не больше, как стародавние фикции, которые должны быть совершенно изъяты из обращения современного человека как в науке, так и в жизни. На этих началах Конт построил и свою знаменитую «классификацию», в которой все явления ми­ровой жизни, не исключая биологических, психологических и социальных, пытается объяснить на почве математики, физики и химии. Это была проповедь, сливающаяся в сво­их выводах со всеми оттенками современного неверия. Джон Стюарт Милль и Герберт Спенсер прямо признают Высочайшее Существо непознаваемым; и отсюда их учение о Боге получило название агностицизма. Мно­гие позитивисты непоследовательны, отступают от начала своей философии, в частности, и по вопросу о богопозна­нии. Так, Джон Стюарт Милль не только рассуждает о Боге, бессмертии души и откровении, но даже допускает, что человек может иметь представление о Боге, как суще­стве бесконечном и абсолютном, сам, хотя, быть может, и предположительно признает бытие Бога и Творца. По его мнению, о бытии Бога и Его свойствах мы можем дохо­дить путем аналогии. Герберт Спенсер также допускает бытие Существа Высочайшего, которое он называет «Не­познаваемым», «Силой» и другими именами. Впрочем, не следует упускать из виду, что позитивисты, как и вообще скептики, в одних местах своих сочинений допускают то, что в других отрицают. Вообще воззрение на Высочайшее Существо выражается у них до крайности неопределенно; так что трудно сказать, признают они бытие Его или от­рицают, и как понимают Его. В действительности же более последовательные позитивисты, как напр., Огюст Конт, от безбожников отличаются разве только тем, что не гово­рят прямо и дерзко, что Бога нет. Отринувши истинную религию, позитивисты стали выдумывать вместо нее покло­нение всему, что есть лучшего в человеке,— человеческо­му разуму, человеческим добродетелям, поклонение идеаль­ному человеку. В лучшем смысле позитивисты, как Джон Стюарт Милль, стоят на распутии между верой и невери­ем; сердце в лучшие минуты жизни влечет их к вере, а односторонне направленный рассудок и заимствованное или выработанное учение направляют их в сторону неверия. Словом, позитивисты — ни верующие, ни неверующие, но почти все они гораздо ближе к последним, нежели к пер­вым.

РАЦИОНАЛИЗМ (от латинского слова ratio — разум). Рационализм не составляет какой-нибудь философской сис­темы, не имеет и какого-нибудь однохарактерного типа, но вообще означает только такое отношение внутренней жиз­ни к своим теоретическим и практическим вопросам, когда решение их представляется только приговорам разума. Та­ков самый общий смысл рационализма. Хотя в религиозной области должное употребление разума и необходимо, и спасительно для самой веры, способствуя возвышению и очищению религиозной жизни, но так называемый рацио­нализм в религии есть односторонность, пагубная для ре­лигиозного духа. Враждебно относясь ко всему христианст­ву и ко всякой религии вообще, рационализм поставляет разум человеческий верховным и единственным решителем религиозных и всяких других вопросов, отрицает все таин­ственное и чудесное в религиозной области, и хотя иногда сочувственно относится к христианской морали, но отверга­ет все положительное в области христианской догматики и обрядности. Рационалисты утверждают, что есть одно толь­ко откровение — через разум человеческий, и потому от­вергают важность положительного авторитета в деле рели­гии и все сверхъестественное домостроительство Божие о спасении и благе человечества. Вообще, задача рационализ­ма — вытеснить из сознания не только веру, но изгла­дить, если бы это оказалось возможным, и самое имя Бо­га. Направление, поставившее своей задачей в области ве­роучения измышлять новые толкования его истин, удаляю­щиеся от истинного, прямого и постоянного их значения, известно под именем неологизма. Рационализм бывает весьма различных степеней — крайний и более умеренный. Учение это, распространившееся из Англии во Францию, Германию и другие страны, во второй половине XVIII века выразилось преимущественно в форме материа­лизма и в форме деизма (см. выше). Свои нападения на религию и Церковь рационалисты XVIII века выражали не столько в каких-нибудь серьезных систематических разбо­рах религиозных учений, сколько в отрывочных, поверхно­стных, но, тем не менее, язвительных глумлениях, остро­тах, кощунстве, брани и тому подобных выходках. Распро­странившись первоначально среди высшего общества, это направление стало на Западе проникать и в средние, и низшие классы народа и во Франции уже к концу XVIII века дошло до таких крайностей, что во время французской революции была даже сделана попытка совсем отменить христианское учение и провозгласить так называ­емую религию разума,— что, впрочем, тогда было скоро оставлено, потому что в большинстве народа оказалось еще довольно остатков приверженности к христианству. В на­стоящее время рационализм заявляет о себе в разного рода настроениях, гибельных для жизни церковной, государст­венной, общественной и семейной. Под влиянием рациона­лизма презираются авторитеты, отвергается власть роди­тельская и всякая другая, нарушается повиновение стар­шим, разрываются супружеские связи, открыто существуют и нагло заявляются незаконные сожития, и дело доходит до намеренных выкидышей, отравления детей, самоубийств и убийств. Вообще нет области в жизни человеческой, где бы не отпечатлел рационализм своего страшного зловредно­го влияния.

СКЕПТИЦИЗМ. Скептицизмом собственно называется направление философии, подвергающее сомнению начало и возможность знания. Сомневаться — вообще значит, при рассматривании предмета, находить и для противной сторо­ны его столь важные основания, что нельзя иметь полной в нем уверенности, пока не будем иметь решительных на то оснований. Такое сомнение происходит от нашей огра­ниченности, по которой мы не иначе можем доходить до предметной истины, как после долгих изысканий. И оно не только предосудительно, но и весьма полезно для нас. На­ше убеждение в истине тем делается тверже, чем более мы ее рассматривали и чем более видели силы и убежде­ния в ее основаниях пред основаниями противной стороны; без этого мы не можем быть свободными от заблуждения даже и тоща, когда бы и истинное что-нибудь приняли в наше сознание, потому что не познали его, как истинное, а приняли по предубеждению, по одной слепой вере. Мно­гие сообщаемые нам познания происходят от нечистого ис­точника, иные заключают противоречие в самих себе, дру­гие противоречат уже познанным нами несомненным исти­нам. В таких случаях нельзя не  усомниться; здесь сомне­ние есть средство обезопасить себя от заблуждений и со­хранить душевный мир. Сами апостолы внушают нам «не всякому духу веровать, а испытывать духов, от Бога ли они, и все испытывать, и доброго держаться» (1 Сол. V, 20; 1 Иоан. IV, 1). Но, кроме этого полезного сомнения, бывает и вредное сомнение. Таков абсолютный скептицизм. В области религиозной он отрицает даже и самую возмож­ность богопознания. Такого рода скептики были в Древней Греции, каковы Пиррон и софисты. Другой вид скептициз­ма, скептицизм относительный, допускает только чувствен­ное познание, но отрицает возможность познания бытия сверхчувственного, отрицает, вообще, всякое познание, кро­ме добываемого посредством внешнего опыта, отрицает ме­тафизику. Ясно, что и относительный скептицизм не допу­скает возможности богопознания. Представителями относи­тельного скептицизма в прошлом столетии был Юм (1711— 1776), к которому отчасти примыкает и Кант (1724 — 1804). Скептицизм, который по самому существу своему разрушает самые основания всякой истины и вся­кой веры, вреден и пагубен. Такой скептицизм есть не что иное, как наклонность или злонамеренное старание не соглашаться на истины веры и нравственности и подвергать все сомнению, без всяких здравых оснований, или по од­ним мнимым основаниям — не для того, чтобы дойти до истины, но чтобы отвергнуть всякую истину, привесть её в сомнение и сделать недоступною.

СОЦИАЛИЗМ (от латинского слова socius — союз, об­щество). По обычному словоупотреблению, социализмом называется направление, стремящееся к коренной и на­сильственной реформе общественных и, преимущественно, экономических отношений, без всякого внимания к тому порядку, который сложился веками. Выставляя своим ис­ходным пунктом неравномерное распределение земных благ и объясняя только одной этой причиной бедность, лишения и страдания большинства, социализм обещает одарить все человечество счастьем, водворив для него на земле «рай». Самой популярной социалистической теорией в настоящее время считается марксизм, объединивший в себе все другие социалистические доктрины и дерзновенно вы­ступивший в мировой истории с проповедью своего «нового откровения» и с горделивой решимостью произвести пере­оценку всех ценностей жизни. Творцом этой теории, при­своившей себе наименование «научного социализма», был известный немецкий экономист и политический деятель, сын крещеного еврея, Карл Маркс (1818—1883), и отчасти его друг и сотрудник, соплеменный ему Фридрих Энгельс¹ (1820—1895). Учение этих двух, как их называют социа­листы, «великих теоретиков научного социализма» пред­ставляет собой целое мировоззрение, обнимающее все сто­роны человеческой жизни, так что нет такой области в деятельности и мысли человека, которой бы оно не косну­лось и на которую бы не старалось наложить свою печать. Отличительной особенностью этого мировоззрения служит признание необходимости переворота не только в экономи­ческой области, но, по выражению самих социалистов, и «во всей юридической, моральной, философской и религи­озной надстройке». Сущность такой всесторонней коренной перестройки жизни человечества составляет введение на принципе общности или коллективизма (каковое наимено­вание употребляется для обозначения и самого социализма во всей совокупности его идей) права неотчуждаемой в ру­ки частных лиц общественной собственности на все орудия производства и землю и организация исключительно чрез посредство общества производства и распределения продук­тов . Несовместимое с сохранением существующего строя жизни, как выражаются некоторые социалисты, «перенесе­ние имущественных прав с отдельных личностей на более или менее широкие группы должно считать той характер­ной чертой, которая отличает социалистов от реформатор­ских партий, стремящихся к улучшению современного по­рядка с сохранением основ его». Более расплывчатое и не­определенное понимание социализма вносит путаницу по­нятий, ибо дает возможность смешивать в одну группу с социалистами лиц, лишь сочувствующих социальным пре­образованиям, а на самом деле между этими понятиями существует коренная разница. Социальные преобразования имеют в виду законным и справедливым путем ослабить резкость неравенства человеческих состояний, прийти на помощь к действительно вопиющей нужде, лишениям и страданиям и достигнуть посильного облегчения всех этих зол; социализм же, выступая непримиримым врагом совре­менных устоев порядка, проповедует разрушение всех уч­реждений, на которых покоится современная культура. Со­циализм есть прежде всего, как выражаются и сами его последователи, «уничтожение частной собственности». При­знавая это одно из самых основных общественно-государст­венных установлений злом, корнем всяких экономических бедствий, социалисты и считают необходимым свое пере­устройство общественной жизни начать «немедленным и неуклонным обращением всякого имущества частного, иму­щества государственного,— в имущество общее». По совер­шении такой «экспроприации» право на всякую собствен­ность постоянно должно принадлежать только целому об­ществу, а каждому отдельному члену последнего должно быть предоставлено лишь «право потребления». Так как при существовании семьи и семейных отношений, служа­щих самыми сильными побуждениями для приобретения личного владения,   невозможно уничтожить частную собственность, то социализм является также врагом брачного союза и семьи.  В  его царстве  мужчина и женщина могут между собою сходиться и расходиться свободно, сколько и когда угодно, и все обязанности по воспитанию происшед­ших от таких сожительств детей и все права ими распоря­жаться   исключительно   принадлежат   обществу.   Но   такое «право свободного сожительства» и лишение родителей вся­ких  прав  на детей  не только  не  имеет  ничего общего  с брачным союзом, но даже составляет нечто прямо противо­положное ему, превращая, по выражению некоторых, зем­лю «в великий публичный дом»; а потому о семье в соци­алистическом строе не может быть и речи. Отрицает соци­ализм   и   современное  государство,   уверяя,   будто   бы   оно есть не более, как организованное господство одного класса над другим.  Стремясь уничтожить это государство,  социа­лизм мечтает захватить государственную власть в руки од­ного класса,  «пролетариата», и начать устраивать социали­стический строй посредством «диктатуры пролетариата». Вопрос о дальнейшей участи государства  социализм  очень запутывает для общественного понимания. Несомненно, что социалисты, захватив власть, волей-неволей непременно принуждены будут или вечно держать в своих руках госу­дарство, или же их строй будет разрушен, как только они выпустят власть. Но они уверяют, что их классовое «про­летарское» государство  немедленно прекратит свое сущест­вование,   как   только  ими   посредством   его   существующий общественный строй будет заменен социалистическим. Этот новый строй, изображаемый и самими социалистами туман­ными чертами,  будет представлять собою какое-то невооб­разимое самостоятельное сплочение производительных групп, которые самим   процессом   производства   будут   по­строены в некоторую организацию.  Во всяком случае,  бу­дет ли  существовать  неосуществимая,  отрицающая  всякую власть,    туманная    социалистическая    организация    власти или, что несомненнее, останется в силе деспотически-власт­ная «диктатура пролетариата»,—  социализм и в отношении государства,  как в отношении  семьи и  собственности,   со­здает нечто, не имеющее ничего общего с теми основами, на которых само человечество жило и развивалось. С пол­ною ясностью разрешается в социализме вопрос об упразд­нении религии вообще и христианства в частности. Правда, некоторые социалисты заявляют, что они будто бы «уважа­ют всякое религиозное убеждение», что признают «совпаде­ние христианского учения» с их «целями», что готовы дать в обещаемом ими новом строе жизни место религия,  как делу частных лиц; но такие заявления есть ни больше, ни меньше, как только лукавая тактика. Этим способом они хотят лишь успокоить тех, кто в глубине души сохранил еще преданность религии, так как такие люди, наклоняясь в пользу социализма, его стремлением будто бы к действи­тельному улучшению общественных отношений и неясно представляя об его разрушительном походе против основ человеческой жизни, особенно ужаснулись бы, если от них прямо потребовали бы порвать связи с религией. В дейст­вительности же социализм — принципиальный противник всякой религии и, особенно, христианской. Об этом ясно свидетельствуют и дословные выражения тех социалистов, которые не делают тайны из своей ненависти к религии и часто позволяют себе дерзкое богохульство. «Мы не верим, говорят они, ни в какого Спасителя»; «святой дух нашего времени», призывающий нас «не к смирению и самоотвер­жению», а «к священной войне,— это наука, знание, это социализм»; нет «утопии более утопической», как вера в «Триединого Бога, в вочеловечение Бога, бессмертие и веч­ное блаженство»; «над угрозой вечными мучениями за гро­бом нужно смеяться, а указание на небесное блаженство следует презирать»; «со смертию все кончается», и в том, «что теперь называют религиозной областью»,— «мы стре­мимся к атеизму». При таком отрицании религии и, осо­бенно, христианства социализм заранее всячески старается «освободить совесть от религиозных призраков», довести своих последователей до признания, что «упразднение хри­стианства прямо-таки необходимо», так как «христианство и социализм враждебны друг другу, как огонь и вода». Во­обще, социализм стремится отнять у людей то, что для них свято, близко и дорого, с чем они сжились целыми поколениями в продолжении многих веков. По его учению, весь существующий общественный строй является настолько одряхлевшим и совершенно отжившим, что здесь уже нельзя ничего ни починить, ни исправить путем реформ, а требуется полное и коренное разрушение его и всего того, на чем он держится и что с ним связано. Поэтому с точ­ки зрения социализма, и является необходимым ниспровер­гнуть существующие общественные и экономические отно­шения, вытравить религиозные верования, уничтожить ус­тановившиеся в обществе права, всякие отличия и приви­легии власти, знатности, богатства, всякого рода привязан­ности, родственные узы, перевернуть вверх дном весь по­рядок, все развитие, все законы истории и затем на разва­линах разрушенного утвердить какой-то даже отчетливо не сознаваемый и самими социалистами новый порядок обще­ственных   отношений   и   жизни   человечества.   Само   собой должно  бы  быть  ясным  для  всех  социалистов,   что такой их опустошительный поход против коренных основ устано­вившегося порядка  человеческой  жизни,  как дело  чрезвы­чайное, требует и средств тоже чрезвычайных.  Хотя необ­ходимость этих средств и отрицается некоторыми социали­стами, но это только в теории, к тому же противоречащей истории и фактам действительности.  Во всяком случае, на практике социализм, как живая реальная сила,  вдохновля­ющая деятельность своих приверженцев, проявляется в ак­тивной борьбе и в деле достижения своих целей допускает насилие.   Современные   вожаки   пролетариата   прямо   реко­мендуют ему быть в «боевом состоянии», искусственно по­догревая  в  себе  «нравственное  возмущение»,   без  которого ими   считается   невозможным   подъем   рабочего   класса   на высшие ступени материального благополучия. Но раз злоба признается главным фактором в борьбе обездоленных клас­сов «за существование», а затем и  за свои экономические и  политические   права,  то  социализму  остается  лишь  как можно более разжигать в массах  зависть, ненависть и вражду.   Выставляя   своим  девизом:   «чем   хуже,   тем  луч­ше»,—   социалисты,   вместе  с  тем,   признают допустимость хотя  бы  и самых  крайних  мер,  так  как,  по  их  выраже­нию, «кто хочет подняться вверх, тот не должен стеснять­ся  в   средствах».   Они  сами   считают  своим   правом,   даже более,   своей   обязанностью   поднимать   народные   страсти против состоятельных  людей,  не считаясь с тяжестью  по­следствий,   ожесточения   социалистических   масс.   Показате­лем   того   настроения,   в   каком   могут   воспитываться   эти массы,   служит   и   текст  социалистических   песен.   Все  они насыщены  именно  призывом  к   «боевой  готовности»,   стре­мятся  пробудить  и  укрепить,   путем   «железной   партийной дисциплины»,   «волю   к   действию»,   проникнуты   фанатиче­ской   верой   в   грядущее   торжество   социализма,    жаждой «эмансипации» (освобождения) от капиталистов и капитала, чувством   ненависти   к   имущим   и   т. п.   Для   достижения своих целей социализм готов огонь этой ненависти переве­сти на весь пролетариат и тем подготовить всемирный со­циалистический пожар, необходимый для разрушения суще­ствующего  строя  жизни.   Чтобы  затуманить  общечеловече­ское  сознание,   не  мирящееся   с  таким   насильническим  и всепожирающим пожаром, чтобы использовать свойственное человеческому сердцу сострадание к бедным, слабым,  без­защитным,   оскорбляемым   и   обременяемым всякого рода житейскими тягостями,  социалисты уверяют,  что этот «по­жар» необходим для блага человечества, что только таким способом возможно расчищение сорной почвы для построе­ния   нового   здания,   для   водворения   на   земле   будто   бы царства всеобщего счастия с развевающимся над всем че­ловечеством  пленительным  знаменем  свободы,  равенства  и братства.   Но,  не  говоря  уже о  том,   что  никакими,   хотя бы и самыми высшими, целями не может быть оправдыва­емо пользование преступными средствами, обещания социа­лизма, признаваемые им осуществимыми,—   бессильны ода­рить человечество истинным счастием.  Основой социализма только   и   может   быть   и  действительно   служит   материа­лизм,   которым   и   пропитаны   социалистические   воззрения, как атеистическим элементом, способным вытеснить господ­ствующие авторитеты во всех областях, а потому и необ­ходимым для социализма. Вследствие этого сущность соци­алистического миросозерцания состоит в признании исклю­чительного значения за материальной стороной жизни и в отчуждении ее от высших интересов. Социализм перестав­ляет  центр  тяжести  в   человеческой  жизни,   все,  так  ска­зать, её притяжения с неба на землю и исключительно на землю. Для него вся область сущего исчерпывается преде­лами земного и его царство всецело и вполне от мира се­го. Соответственно такому общему пониманию и направле­нию  жизни,  социализм  ставит  своей  окончательной  целью создание «земного рая», понимаемого им в смысле равенст­ва всеобщего довольства, внешнего, материального и чувст­венного  благополучия  и,   прежде  всего,   всеобщей  сытости. Иной цели, кроме той глубоко односторонней, которая спо­собна   удовлетворить    животный    инстинкт,    социализм    не предполагает,   потому  что не знает и не хочет знать для человека   никакой   другой   цели   в   этой   жизни.   Для   него вполне достаточно,  если человек  будет пользоваться одни­ми лишь земными благами жизни  (см. Лук. XII,  19). Счи­тая   все   премирные   надежды   только   детской   иллюзией, строя свои расчеты на замене жизни вечной тленными со­блазнами   жизни   временной,   социализм   старается   убедить человечество,  что ему нечего ждать, кроме благ мира, что все люди не должны  более стремиться к чему-нибудь дру­гому,  кроме  улучшения  кратковременного земного сущест­вования.   Но,   как  известно,   материальное  благо  не  может быть конечною целью человеческой жизни. Хотя человек и не может жить без  хлеба,  но и «не о хлебе едином жив будет»   он   (Мф. IV,   4).   Одно  внешнее   благополучие,   как бы полно оно ни было, неспособно удовлетворить человека.

Желания человеческие идут в бесконечность: им нет пре­дела. Ветхозаветный мудрец все имел, что хотел, в смысле обладания земными благами, но жажда души его остава­лась неудовлетворенною. При исполнении всех своих жела­ний он только мог сказать: «все суета и томление духа» (Екклез. II, 11). Даже обладание всеми сокровищами мира, при неимении благ духовных, не только не может дать человеку никакого счастия и довольства, но и поведет его к погибели (Мф. XVI, 26). Отсюда удовлетворение одних только материальных интересов, хотя бы и во всей их полноте, о чем так старается социализм, является ни чем иным, как только крайним извращением истинного смысла и назначения человеческой жизни. Но социализм не в си­лах осуществить даже и свой идеал низменного счастия, идеал тупой сытости и физического довольства. Для этого довольства необходим постоянный источник соответствую­щих материальных средств, т. е. труд, тяжесть которого для человечества, по непреложному закону (Быт, III, 19), тем обременительнее, чем шире полнота обещаемых социа­лизмом земных благ. Кроме того, всеобщее и равномерное пользование такими благами в проектируемом социалиста­ми «земном рае» может быть обеспечено лишь несокруши­мыми преградами не только для хищнических присвоений, а и для всяких иных способов захвата кем-либо в ущерб другим в свою пользу лучшего или в большем количестве. Но привлечение людей к труду, хотя бы и самому легко­му, при уничтожении социализмом частной собственности, беспрепятственное для каждого равномерное пользование земными благами при свойственном природе человека стремлении как можно больше, сравнительно с другими, отпить из чаши земных наслаждений,— все это возможно лишь под условием искоренения присущего человеческой природе эгоизма. Напрасны какие бы то ни было надежды на упразднение этого эгоизма и порождаемых им вражды, насилия и неправды принципами свободы, равенства и братства, которыми социалисты так силятся пленить своих последователей и о которых так стараются при всяком случае ораторствовать с особенным воодушевлением. О по­прании требований этих принципов социалистами в настоя­щее время — ясно свидетельствует их «боевая» тактика с её деспотической «партийной дисциплиной» и весь тот на­правленный ими к достижению своих целей образ дейст­вий, о котором было сказано выше. Но и в обещаемом со­циалистами «земном рае», под прикрытием святотатственно похищенных   ими   у   христианства   принципов   свободы,   равенства и братства, вследствие искажения социалистами ис­тинного  смысла   этих  принципов,   может  развиваться  один лишь эгоистический расчет со всеми порождаемыми им по­следствиями.   Под   свободой   (сущность   которой   полагается христианством  в  свободе  внутренней,  свободе  от  греха,   в отсутствии препятствий к развитию человеческой личности соответственно заложенному в ее природе идеалу совершен­ства, в каковом понимании своем она представляется впол­не   совместимой   с   внешним   порядком   и   законностью,   с иерархическим делением людей на управляющих и управ­ляемых  и  с  подчинением  одних  другим  в  делах,   касаю­щихся   внешней   стороны   человеческой   жизни)   социализм разумеет отсутствие внешних  стеснений  человеческой дея­тельности, независимость от всяких ограничений. Но такая безусловная свобода, являясь ничем не сдерживаемым лич­ным произволом и будучи лишена всякого этического зна­чения, исключает собой возможность проповедуемого социа­лизмом равенства между людьми, так как абсолютная сво­бода одной личности не может терпеть рядом с собой та­кой же свободы другой личности; а потому осуществление этой свободы для одних неминуемо поведет за собой раб­ство для других. Равенство  (сущность которого христианст­во полагает в признании равенства всех людей в Боге, во Христе,  в  отношении к личности,  в одинаковой для всех людей возможности  нравственного усовершенствования еще здесь, на земле)  социализм понимает в смысле уравнения всех  людей  во  всех  отношениях  через  поставление  их   в одинаковые   внешние  условия   жизни,   путем   уничтожения имущественных, классовых и прочих различий, с упраздне­нием всех особенных прав и преимуществ и с изглаждением даже всяких их следов, в какой бы то ни было форме. Но упразднение имущественного,  общественного  и всякого другого  различия  между людьми,  коренящегося  на  разли­чии  их  физических  и духовных  свойств,   на  разности  их дарований, способностей, прилежания и т. п., неосуществи­мо в жизни, как противное самой природе. При своей про­тивоестественности  социалистическое   уравнение  людей   яв­ляется и противным справедливости. «Нет яда, как говорит один  философ,   более ядовитого,   чем  учение  о  равенстве, ибо оно проповедуется как бы во имя самой справедливо­сти,   между  тем  как  оно   конец  справедливости»:   равнять неравных —   явная несправедливость.   Самое стремление  к водворению   на   земле   неосуществимого   социалистического абсолютного  равенства,  к  тому,   чтобы каждый  был,   «как все», делая  неизбежными крайние меры насилия,  ведет к бесчеловечной тирании, всегда являющейся в той или дру­гой степени врагом человеческого прогресса. При господстве же деспотизма, направленного к низведению всех людей на один уровень и через то к подавлению личного интереса и всех выступающих за пределы этого уровня проявлений индивидуальности, не только о развитии прогресса и циви­лизации, но даже и о сохранении уже достигнутых ими результатов, конечно, не может быть и речи. Социалисти­ческое братство основано исключительно только на соли­дарности материальных интересов (а не на простирающейся до самопожертвования взаимной бескорыстной любви, как христианское братство); сами социалисты сознательно заме­няют слово «брат» словом «товарищ», и их братство, как товарищество, если и может существовать, то только до первого столкновения указанных интересов. Во всяком слу­чае, лежащий в основе этого братства холодный расчет не в состоянии вдохнуть в социалистов тот живительный дух, который делает человека всегда готовым на всякие жертвы для своих братьев. Как основанный на общности интере­сов, принцип социалистического братства является началом, обезличивающим человека, и при своем последовательном проведении в жизнь ведет к господству большинства над меньшинством, к насилию над личностью и, в конце кон­цов, к принижению последней до духовного уровня боль­шинства. Сказанного достаточно, чтобы видеть, что выстав­ляемые социализмом на своем знамени высшие идеи свобо­ды, равенства и братства при господстве социализма пове­дут совсем не к тому, что составляет их пленительность для человечества, а совершенно к противоположному: сво­бода завершится рабством, равенство превратится в тира­нию, а братство в нравственное одичание. Действительно, социализм, всегда действовавший во имя всеобщего счастья и всевозможных свобод человечества, хотя на первых по­рах и подавал своим приверженцам большие надежды, но, когда созревали его плоды, в результате оставалось одно горькое разочарование в этих надеждах и убеждение, что обещания свободы, равенства и братства, под прикрытием которых социализм открывал свои действия, всегда приво­дили к противоположным следствиям: подавлению лично­сти, деспотизму, безначалию, бесчеловечию и варварству. Иначе и не может быть в виду полной непригодности тех средств для противодействия господству среди людей эгоиз­ма, на которые так рассчитывает социализм. По его уче­нию, причины всех социальных зол, от которых страдает человечество, лежит во сне, в существующих учреждениях, в действующих  законах,  в  упрочившейся  организации об­щества,  в  повсюдной неравномерности распределения мате­риальных благ, а потому будто бы указанная причина мо­жет быть совершенно упразднена одними внешними земны­ми   средствами.   Последователи   «научного»   социализма   с особенной настойчивостью уверяют, что если средства про­изводства  и  потребления  будут  распределены  иначе,   если не будет личной собственности и все будет принадлежать обществу, то исчезнет среди людей всякий эгоизм, все ста­нут жить и работать для всех, а не только для себя, не­возможными будут ни классовая борьба,  ни взаимная не­нависть между людьми, ни угнетение слабых сильными, ни какие бы то ни было преступления, так как все это явля­ется исключительно несовершенством общественного  строя, порождением  бесправия  и  нищеты.   «Измените  только эти внешние обстоятельства,  говорят социалисты,   преобразуйте жизнь человека,—  и вы с удивлением увидите, как в одно мгновение изменится он и внутренне и сразу проявят свою ангельскую природу».  Но, как известно, хотя притеснения, чрезмерный труд,  голод, холод и т. п. являются благопри­ятной почвой для преступности,  однако можно и в  поло­жении нищего и раба сохранить свое человеческое и хри­стианское достоинство и остаться негодяем и злодеем,  как бы ни изменялись к лучшему внешние условия жизни. Од­ни эти  условия  не  в  состоянии сделать  из  человека  что угодно, месить его, как тесто, так как человек —   не без­вольный продукт окружающих его обстоятельств и условий. Отсюда, само собой, вытекает и ложность того положения социализма,   что стоит только  изменить внешние условия, чтобы  затем изменились и  внутренние свойства  человека, что с изменением этих условий сами собою рушатся опоры зла,   и  оно  в  корне  будет  подавлено.   Мало того.  Социа­лизм, оставаясь тем, что он есть по своему существу, име­ет право говорить не о подавлении своим господством зла, а наоборот, только о предоставлении злу полного простора. В самом деле, основной задачей социализма служит устро­ение   человеческой   жизни   и  общественных   отношений   на чисто    экономической    основе, т. е.  на соли­дарности  материальных   интересов.   Но,   как  известно,   при наличности материального  интереса,  всегда  и повсюду  не­минуемы рознь и борьба. Это лежит в самой природе ин­тереса,   как  одного  из   проявлений  эгоизма   и  корысти,   а так как для социализма, при возведении им материального благополучия на степень верховной цели жизни, перемеще­ние с почвы чистой экономики равносильно самоуничтожению,  то при господстве социализма борьба  за лучшее су­ществование,   борьба   интересов  остается   печальным   и  не­устранимым   законом  жизни.   Но  где борьба,   там  кипение страстей, там ненависть, вражда, злоба, притеснения, наси­лия,—  словом, там проявление эгоистически-низменных на­клонностей   человеческой   природы.   О   размерах   и   степени этого зла излишне и распространяться. Социализм, как мы видели,   является   самым   рьяным   поборником   атеизма   и, следовательно,  в  его «царстве» дается полный  простор для безнравственности,  так  как  вне  Бога,   вне  религии не  мо­жет  быть  необходимых  основ  для  морали,   и  неподкупный голос  истории  ясно  свидетельствует,   что  нравственное  со­знание народов повсюду коренится не на другом чем-либо, а   именно   на   религии.   Таким   образом,   принципом   социа­лизма,   соответственно   сущности   его   учения,   может   быть только принцип внешней материальной силы, тот принцип, который господствует в мире животных и которому социа­листическое содержание,  отрицающее все духовное и при­равнивающее человека к животным, старается дать господ­ство  в  жизни  человеческой,  словом —   тот  же  безусловно гибельный для  блага  человечества  принцип,  который  про­поведуется материализмом и атеизмом,  но только прямо и открыто.  Вообще,  социализм,  превращая материальный ин­терес   из   служебного   в   господствующий,   из   зависимого   в самостоятельный,   из   средства   в   цель,   подчиняя,   тем   са­мым,  все стороны человеческой жизни интересам желудка, отвергая   весь   богатейший   в   мире   христианский   цветник учреждений, нравов, идей и идеалов, всем этим совершен­но  иссушает   источник  зиждительных  сил  для  культуры   и цивилизации и ведет людей к одичанию, а своим стремле­нием устроить  их  земную жизнь не только помимо  Бога, но и против Бога, он неизбежно влечет человечество к его полной погибели.  Вполне справедливо сказал один англий­ский  ученый   (Вилльям  Лекки),   что  «настанет день,   когда одним   из   удивительнейших   памятников   людского   безумия будет   считаться   факт,   что   подобное   учение   могло   быть признаваемо передовым и прогрессивным». К глубочайшему сожалению, этот день еще не настал, и социализм все еще продолжает выставлять своим основанием высшие гуманные идеи,   а  своею  конечной  целью  их  осуществление,   прель­щая   тем   самым   массы   людей,   особенно   простодушных   и неопытных,  неспособных проникать в  истинный смысл это­го пагубного учения и предвидеть те результаты, которыми господство  социализма   неминуемо  завершится.   По  сравне­нию со всяким другим отрицательным учением, сила социализма,   по   выражению   некоторых,   «заключается   в   том, что в нем — не все ложь, не все —  заблуждение, но есть отчасти и правда, есть и относительная истина, и этой-то своей двойственностью, этим невероятным сплетением прав­ды и лжи,  истины  и заблуждения он  представляет вели­чайший соблазн для человечества и, особенно, для необра­зованной и изнемогающей под бременем труда и лишений части его». Преувеличенно рисуя картины повсюдного осле­пительного богатства и сказочной роскоши меньшинства и ужасающей бедности  большинства,  указывая на бессердеч­ную   эксплуатацию   рабочих   капиталистами,   на   скудность заработка рабочих, на тяжелые условия их труда, на вред­ные условия фабричной жизни, при которых жены рабочих теряют облик матери семейства, дочери делаются жертвами проституции,   сыновья —   хулиганами  и  т. п.,   на  изнури­тельность   труда   народных   масс,   на   притеснения   слабых сильными, выставляя при этом себя единственно истинным другом   человечества   и,   особенно,   всех   труждающихся   и обездоленных, бедных, слабых, беззащитных, оскорбляемых и обремененных всякого рода житейскими тягостями, соци­ализм,   всем   этим  возбуждая  сочувствие   к  зависящим  от бедности страданиям и бедствиям человечества, легко при­влекает к себе колеблющиеся умы и чувствительные серд­ца  и,   особенно,   впечатлительную  молодежь.   С  особенной яркостью оттеняя,   крайне преувеличивая  и искаженно ос­вещая отрицательные стороны жизни и с полной развязанностью выставляя их, как нарочитую «систему для угнете­ния человечества господствующими классами», для «порабо­щения народа» и его «эксплуатации», социализм этой лож­ной   основой   вводит   в   заблуждение   своих   поклонников, склоняя их к огульному осуждению частной собственности, семьи, общества, государства, христианской церкви и посе­ляя  в  них  стремление  не  к  ограничению  неизбежных  во всякое время во всех областях жизни частичных несовер­шенств, злоупотреблений и уклонений от нормы, а к пол­ному   разрушению   и  ниспровержению   самых   вышеуказан­ных установлений. По суждению одного из наших писате­лей  (И. А. Гончарова), даже и сам социализм,  при отри­цании души и ее прав на бессмертие, проповедуя «какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к луч­шему  порядку,  к  благородным  целям»,  не  замечает,   «что все  это  делается   не  нужным  при  том,   указываемом  им, случайном порядке  бытия,  где люди,  по его словам,  тол­пятся,  как  мошки в  жаркую погоду,   в  огромном  столбе, сталкиваются,  мятутся,  плодятся,  питаются,  греются и исчезают в бестолковом процессе жизни, чтобы завтра дать место другому такому же столбу», что в таком случае «не стоит работать над собою, чтобы к концу жизни стать лучше, чище, правдивее, добрее», что «для обихода на не­сколько десятков лет» достаточно запастись «такою честно­стью, которой синоним — ловкость, столькими зернами, чтобы хватило на жизнь, иногда очень краткую, чтобы было тепло, удобно». Еще менее замечают всю эту несооб­разность поклонники социализма, особенно, его неопытные прозелиты, увлекаемые его громкими и пышными фразами, его внешнею благовидной стороной, его прикрытием идея­ми общественного блага и социальной справедливости, его обещанием водворить на земле «рай». Но «не собирают смокв с терновника» (Лук. VI, 44), а терновник, подобный социализму, который не может дать основ ни для нравст­венности, ни для общественности, ни для личности и её свободы, ни для государства, ни для разрешения и соци­ально-экономических вопросов, порождает, как уже было сказано нами выше, только одни смертоносные для челове­чества плоды. Не в человеческих учениях, произрастающих на почве глубокого материализма, решительного атеизма и крайней вражды к Богооткровенной религии, должно ис­кать надежных руководящих начал для устройства нашей земной жизни, а там же, где содержатся непоколебимые истины и неизменные правила для вечной жизни, нераз­рывно связанной с нашим временным настоящим бытием, т. е.  в  христианстве¹.  Только  одно христианство  и может помочь слабому, обуздать сильного и способствовать обще­ственному благосостоянию. Не иные, как только христиан­ские, начала должны лежать в основе всех социальных ра­зумных законодательных мероприятий и реформ; этими же началами должны быть проникнуты и все, кого касаются вводимые в жизнь улучшения порядков общественных от­ношений. Всякие благодетельные преобразования могут со­здать лишь внешние условия- этих порядков, но внутрен­ний оживляющий их дух может дать лишь одно христиан­ство. Только на почве учения Христова и возможно устра­нение противоречий между личным и общественным инте­ресами, сохранение свободы личности и ограждение обще­ственного блага, достижение, так называемого, «социально­го умиротворения». Напрасно утверждают некоторые, что христианство будто бы относится безучастно к крайним и резким проявлениям неравенства человеческих состояний и к действительным лишениям и страданиям огромной массы людей, отрицая возможность и необходимость посильного облегчения их и при настоящих условиях жизни, что хри­стианство печется только о спасении души человека, не придавая значения внешней его жизни со всеми её поряд­ками и не давая собою опор для улучшения социальных условий жизни. Напротив, христианство, как ни одно из человеческих учений, признает силу и глубину наших скорбей и лишений, выясняя истинную причину их и ука­зывая единственно целесообразные средства к облегчению всех труждающихся и обремененных. Согласно с христиан­ским учением, источник всех земных бедствий людей дол­жно искать не в существующем устройстве человеческих обществ, не в организации отношений между властью и подданными, капиталистами и рабочими, богатыми и бед­ными, а в поврежденной грехом человеческой природе, ук­лонившейся от своего назначения, нарушившей общение с источником всякого блага и счастия — Богом. Пока испор­ченная грехом человеческая природа не будет совершенно восстановлена, пока не восстановятся в ней вполне пра­вильные отношения к её собственному назначению и к Богу, т. е. пока не откроется для человечества «новое небо и новая земля, в которых правда живет» (2 Петр. III, 13),— до тех пор всегда будут в жизни людей лишения, бедствия и страдания. И чем дальше люди будут уклоняться от Бо­га, чем слабее в них будет дух Христова учения, тем больше будет зла в мире, как бы ни были идеальны соци­альные условия жизни. Отсюда само собой следует, что в деле помощи страждущему человечеству, во всех стремле­ниях к улучшению общественной жизни, во всех социаль­ных реформах, самое неотложное и коренное — это все то, что способствует проникновению всех людей истинным взглядом на смысл и значение их земного бытия, что ве­дет их к нравственному улучшению, духовному преобразо­ванию всей, отравленной грехом, человеческой жизни. Со­ответственно этому, рассматривая земную жизнь, как пред­дверие вечности, материальные блага, как условие к нрав­ственному усовершенствованию, бедность, как воспитываю­щее в христианских добродетелях ниспосылаемое Богом средство (1 Цар. II, 7), все «печали и воздыхания», как неизбежное следствие греховной порчи человеческой приро­ды, и глубоко сочувствуя скорбям и лишениям бедных и несчастных людей, христианство старается открыть для них источник утешения и возможного счастья, независимо от внешнего положения, в их собственном духе — в мире со­вести, в успокоении духа, в разумном и примирительном взгляде на земные лишения и страдания. Только из хри­стианства, как неиссякаемого и всеобъемлющего источника света и жизни, трудящаяся масса и может почерпать силы для трудолюбия и довольства своей участью, для терпели­вого перенесения неизбежных в положении каждого рабо­чего трудов и разных невзгод. Высотою своего учения о превосходстве души над телом, вечной жизни над времен­ной, неба над землею, добра над чувственным счастием, духовных благ над материальными — христианство успева­ет утверждать во многих своих истинных последователях такое высокое нравственное настроение, что они даже в самых скорбях и лишениях находят для себя источник на­дежд и блаженства (2 Кор. IV, 8-9, 16-18; V, 10). За это учение социалисты заподозревают христианство в том, что оно намеренно делает это,— из угождения людям сильным и богатым внушает бедным и слабым примирение со своим положением, намеренно обольщает людей пропо­ведью о наградах жизни будущей, чтобы подавить и заглу­шить в них всякие стремления к улучшению своего состо­яния  в  настоящей  жизни  и  тем   закрепить  за  ними  гнет сильных и богатых. Но эта клевета на христианство легко рассеивается тем, что оно, призывая бедных и слабых к успокоению и усовершенствованию в добродетелях доволь­ства своей участью, кротости, смирения, терпения, упова­ния на Бога, вместе с тем постоянно проповедует богатым, что они должны всячески облегчать положение бедных, и внушает сильным, что они должны употреблять свою силу на защиту и поддержку слабых. Вот — единственно на­дежный, исключающий всякое послабление и потворство страстям человеческим, путь к улучшению положения бед­ных и несчастных людей. Это путь — покорности воле Божией и следования заповедям Господним, путь неустан­ной борьбы с грехом, с тем злом, которое внутри челове­ка, путь отречения от излишней притязательности со сто­роны бедных и самоотвержения со стороны богатых, путь беспредельного милосердия, деятельной взаимной братской любви (1 Кор. XIII, 4 — 8), обильно изливаемой Духом Святым в сердца всех истинных последователей Христа (Рим. V, 5). На этом пути уже совершенно нет места для ненасытимости, алчности и жестокосердия богатых, для за­висти и ненависти ко всякой власти, авторитету, матери­альному благосостоянию со стороны бедных, для классовой борьбы, для всеобщей вражды и злобы, для споров о раз­деле хлеба земного, для желаемого социалистами объедине­ния готовой на все «огромной толпы с сверкающими глаза­ми и крепкими кулаками», для каких-либо возмущений, революционных выступлений, бешеных атак против основ общегосударственного строя, для насилий и внешних пере­воротов, ведущих лишь к погибели (Мф. XXVI, 52). Но этот путь не только не исключает мирных социальных ре­форм, а неминуемо ведет к улучшению общественных по­рядков и отношений, делая нравственно обязательным для всех,— для отдельных людей, для целых обществ и госу­дарств,— посильно и со всевозможным усердием, полной готовностью и искренностью, способствовать облегчению участи слабых и бедных, ограждать их от злоупотреблений их общественным положением со стороны сильных и бога­тых. И если бы нравственное обновление, внутреннее пере­рождение отдельных людей, для которого каждому так обильно даются христианством все потребные благодатные средства (2 Петр. I, 3), неуклонно и без перерыва шло вперед, если бы все люди, по возможности, всегда стара­лись быть не слышателями только, но и исполнителями христианского учения о любви, то всепроникающее начало этой любви  побуждало бы их  непрестанно стремиться все к большему и большему совершенствованию общественных порядков и отношений (см. 1 Кор. XII, 12 — 27) и под её всепобеждающей и животворной силой само собой созида­лось бы внешнее устройство жизни людей к вящему обес­печению их общего земного благосостояния. Вообще, воз­рождение и обновление христианского духа, то нравствен­ное совершенствование каждого, конечной целью которого служит достижение им вечного блаженства на небе, вместе с тем и прежде всего другого является единственным зало­гом и для водворения всеобщего благополучия на земле, согласно заповеди Спасителя: «ищите прежде царствия Бо­жия и правды его, и сия вся приложатся вам» (Мф. VII, 33).

СПИРИТИЗМ. Отличительной особенностью спиритизма служит признание вещественного общения людей с душами умерших через посредство (medium) особых лиц, называе­мых медиумами. Верование в возможность вызывания ду­хов или душ умерших людей известно с глубокой древно­сти и имело широкое распространение у древних вавило­нян, халдеев, египтян, греков и других народов. В новей­шее время это верование возродилось в конце 1847 г. в Америке и стало известно под наименованием «спиритиз­ма» (от spiritus — дух). Из Америки современный спири­тизм был разнесен по всем странам и быстро распростра­нился во Франции, Германии, Англии, России и несколько позднее в Италии. В России он появился среди образован­ного общества — сначала в столицах, а оттуда проник в провинцию. В конце семидесятых годов прошлого столетия у нас увлечение спиритическими сеансами приняло эпиде­мический характер, так что круглые столики, употребляв­шиеся для спиритических сеансов, сделались принадлежно­стью почти каждого интеллигентного семейства. В ряды сторонников спиритизма вступали даже многие серьезные писатели и ученые, напр., писатель В. И. Даль (1801-1872), проф. П. Д. Юркевич (1827-1874), проф. А. М. Бутлеров (1828-1886), академик М. В. Остро­градский (1801-1861) и другие. Впоследствие интерес к спиритизму в русском обществе понизился, хотя никогда не падал совершенно. По-видимому, большое оживление спиритизму дало наше «освободительное движение»; по крайней мере, именно с 1905 г. у нас возник второй спи­ритический орган — журнал «Спиритуалист», в добавление к издавна существовавшему «Ребусу». Необычайные явле­ния,  наблюдаемые присутствующими на спиритических сеансах,—   весьма разнообразны. Одни из этих явлений про­исходят   при   видимом   непосредственном   участии   медиума. Так,  напр.,   при  наложении  рук медиума  на стол послед­ний сам собой приходит в движение,  приподнимается, на­клоняется,   вращается  и  т. п.,   или  рука  медиума  с  непо­стижимой   поспешностью   автоматически   пишет   на   разные вопросы   ответы   даже   на   языках,   неизвестных   ему,—   и разными почерками,  в зависимости как бы от разных ду­хов, таинственно диктующих ему; иногда медиум сообщает о   событиях,   совершающихся   в   данную   минуту   за   сотни тысяч верст от него, описывая их с поразительной точно­стью  (как это впоследствии устанавливалось самой строгой проверкой событий  на  месте их  происшествия).  При  этом надо   заметить,   что   медиумы —   всегда   люди   в   большей или меньшей степени нездоровые, невропаты, а называемое «трансом»  состояние,  в  которое  обыкновенно они  впадают во время сеансов,—   прямо невменяемое, и в этом состоя­нии они действуют, как автоматы, ничего не помня и ни­чего не сознавая. Вторую группу составляют спиритические явления,   совершающиеся   в   присутствии   медиума,   но   без его непосредственного  участия  и  без  всякой видимой  при­чины.  Сюда  принадлежат:  стуки,  передвижение мебели  по всем направлениям,   перемещение вещей  из  одного  храни­лища в другое, хотя бы и запертое,  появление неизвестно откуда   и   несмотря  на   запертые  двери  цветов,   коробок  с конфетами и др. предметов, письменные ответы на бумаге, предварительно  запертой  в  ящике  или помещенной между двумя сжатыми стеклянными и другими пластинками,  игра музыкальных   инструментов,   появление  света,   голосов,   му­зыкальных звуков и т. п.  Но самое главное поразительное явление    на    спиритических    сеансах  —     так    называемая телесоматия    или    материализация «духов», т. е. явление «духов» в чувственно-доступной ося­заемой форме.  Большей частью материализация бывает не­полная и появляются лишь части человеческой фигуры или отдельные  органы —   руки,   ноги,   лица,   то  маленькие,   то громадной   величины.   На   ощупь   они   или   холодны,   как труп,   или  тепловаты  и  гибки,  как  у  здорового  человека, или  пылают  жаром,  точно  при сильной лихорадке;  но  все они  одарены  движением  и  необычайной  силой.   В  случаях полной материализации явившийся «дух» обыкновенно име­ет парообразный,  прозрачный вид с туманными и расплыв­чатыми очертаниями,  иногда  же  в  виде вполне ясной  фи­гуры,   доступной   осязанию.   Его   внешний   вид,   выражение лица,   покрой   одежды —    такие   же,   какие   существовали при земной жизни этого духа, согласно историческим дан­ным,   или  памяти  лиц,   знавших  его.   Иногда  да  обладает кроткой добродушной  физиономией,  голова окружена свет­лым   ореолом,   на   плечах   крылья,   иногда,   наоборот,   он имеет дикий, зверский вид. При полной законченной мате­риализации   «духов»   их  можно  касаться,   ласкать  и  обни­мать;   они   громко   поют,   присаживаются   к   письменному столу и  пишут ответы  на  заданные вопросы.  Иногда  «ду­хи» позволяют даже фотографировать себя при дневном ос­вещении   или   при   свете   магния.   Редко   «духи»   являются уже   цельными,   сформированными   перед   собранием;   чаще всего   они   возникают   и   образуются   на   глазах   зрителей. Обыкновенно  в   углу  комнаты  появляется  сначала светлое облачко,  затем в центре  этого облачка выделяется темное ядро, которое очень быстро начинает уплотняться.  Из это­го ядра незаметно вырисовывается голова, шея, грудь, пле­чи и остальные части фигуры. Очертания из расплывчатых делаются  все   более  и   более  определенными   до  тех   пор, пока   не   появится   полная   человеческая   фигура.   Исчезает эта фигура разными способами: то расплывается в облаке, из  которого  появилась,  то  внезапно  пропадает необъясни­мым образом,  то уходит в пол,  в  стену  и т. п.  Во всех таких необыкновенных  явлениях спириты видят обнаруже­ние душ умерших людей.  Но  весьма  большое  количество явлений,  которые  первоначально считались действием  «ду­хов»,   оказались   поддельными.   В   1875  и   1876 гг.   явления спиритизма   исследовала   комиссия   из   русских   ученых   во главе с профессором Д. И. Менделеевым и признала  (боль­шинством —   9 голосов   против   3)   спиритизм  за   обман  и суеверие. Однако это объяснение является легковесным для того,  чтобы противопоставить его призванию реальности и таинственности явлений спиритизма целым рядом  научных и  других  авторитетов,   среди  которых  достаточно  указать, например,    на    французского    астронома    К. Фламмариона (род. в       1842 г.),       английского      физика      Д. Тиндаля (1820—1893),      итальянского      антрополога      Ч. Ломбразо (род. в   1836 г.),  президента  Соединенных  Штатов А. Лин­кольна    (1809—1865), английского министра-президента В.-Э. Гладстона   (1809—1898),   Московского  митрополита   Фи­ларета    (1783—1867),    Вышенского   подвижника,    епископа Феофана     (1815—1894)     и     Кронштадтского     протоиерея о. Иоанна Сергиева (1829—1908). Те же авторитеты в на­учном мире лишают всякой ценности и теорию галлюцина­ций и иллюзий для объяснения спиритических феноменов. Несомненно,   что   обман,   шарлатанство   и   фокусничество всех видов имели и могут иметь место при спиритических сеансах в качестве постоянных спутников спиритизма. Но несомненно также и то, что в основе спиритизма, как ут­верждают некоторые, лежат действительные факты, реаль­ные события. Те спиритические явления, которые состоят в автоматических движениях, могут быть удовлетворительно объяснены гипотезой полусознательных движений: когда, напр., к опытам приступают лица с предвзятыми убежде­ниями и получают ответы, вполне согласные с убеждения­ми, ничего другого не происходит, кроме полусознательного выражения этими лицами своих убеждений в соответствую­щих движениях. Причина других непонятных спиритиче­ских явлений может лежать в особых, до сих пор неизве­стных науке, силах природы и человека. Но за всем тем все-таки остается ряд спиритических явлений, свидетельст­вующих о присутствии в них элемента сверхфизического. Самые попытки к физическому объяснению явлений спири­тизма в конце концов знакомят нас только с механизмом, с аппаратом этих явлений, а не с агентом или агентами, чрез них действующими. Участие в явлениях спиритизма других агентов, кроме лиц присутствующих на сеансах, вынуждает признать сила фактов, и к этому выводу при­ходят даже известные естественники, врачи, натуралисты, предубежденные против всего сверхъестественного. Знамени­тый английский физик и химик В. Крукс (род. в 1832 г.), не имеющий ничего общего с мистикой, прямо заявляет, что среди спиритических явлений есть такие, которые «убедительно свидетельствуют о действии разумной силы, внешней и посторонней для всех присутствующих при этом лиц». Спиритизм, как было сказано выше, эту таинствен­ную разумную силу считает проявлением душ умерших. Но между живыми людьми и душами умерших людей сто­ит стена нерушимая и препятствующая грубо-вещественно­му общению, ибо вещество плоти находится по одну сто­рону стены, а по другую сторону такого вещества нет. Проникновение через эту стену может быть только делом особого чуда, т. е. нарушением обычных естественных за­конов, делом сверхъестественным, актом особой благодат­ной воли Бога. Низведение таких чудес на степень обыч­ных явлений представляет собой коренное заблуждение тех, которые на спиритических сеансах с кощунственной развязностью обращаются со своими вопрошениями к явля­ющимся им будто бы душам умерших. «Спрашивают ли мертвых о живых»,— говорит пророк Исаия (VIII, 19). «Невозможно,  как  учит  св. Иоанн  Златоуст,  здесь  блуждать   душе,   уже   отделившейся   от   тела»    (Бес. к   анти-ох. нар. о Лазаре). По земле,  «яко лев рыкая,  ходит,  не­кий кого поглотити», дьявол (1 Пет. V, 8). Для уловления людей в свои сети он может принимать всякие виды и да­же образ ангела света. И на спиритических сеансах таин­ственные деятели,   как   хамелеоны,   меняющие  свой   вид  в зависимости от среды и обстановки, не кто иные, как де­моны.   Поэтому,   как   писал   известный   святитель   Феофан затворник, «спиритизм —  прямо бесовщина, ничем не при­крытая. Тут осязательна нечистая сила. Кто тут действует, можно судить по  явлениям. Да они и сами  не скрывают, что суть бесы». Никем и из других наших церковных пи­сателей не отрицается, что спиритизм есть сфера деятель­ности злых духов. Отсюда и занятие спиритизмом, подобно занятиям  волшебством,   колдовством  и  т. п.,   является  ду-шепагубным, страшным грехом, как «мерзость перед Госпо­дом»   (см.   Второз. 18,   Анк. 24,   Вас.   Вел. 65,   72,   Григ. Нис. 3,  VI Всел.  Соб. 61).  Еще  большую опасность  пред­ставляет собой спиритизм с его внутренней стороны,  буду­чи одним из злейших и коварнейших врагов христианства, ибо враг этот, как вероломнейший волк, облекся в овечью шкуру.     Истые     последователи     спиритизма   утверждают, что    получаемые     ими   во   время   спиритических   сеансов «откровения духов»  не ограничиваются  ответами на  рядо­вые   и     не     имеющие     существенной   важности   вопросы (каковы, напр., «кто стучит»? «чей дух»? «долго ли я про­живу»?  и  т. п.),    а  представляют собой  целую  стройную религиозно-нравственную      философскую      систему    нового духосообщенного учения,  способного «морализовать челове­чество,  произвести    в    нем    великую нравственную рево­люцию».    Правда,    среди    спиритов    есть  христиане  раз­ных   исповеданий,   не   исключая   и   православного,   вероот­ступничество    которых    ограничивается  увлечением спири­тическими сеансами,  и многие спириты,  наряду с призна­нием некоторых, наиболее пришедшихся им по вкусу, спи­ритических  воззрений,   продолжают  держаться   и  обрывков своих   прежних,   приобретенных   с   детства   верований.   Но спиритизм   и   его   истые   последователи   считают   истинной свою «духосообщенную»  религию,  а не религию христиан-скую¹. Христианское учение о живом Боге, Троичном в Лицах, спиритизм заменяет своим учением о Боге, которое носит в себе следы пантеизма (хотя спириты формально и отрицают пантеизм) и близко подходит к учению индий­цев и, особенно, древних гностиков. Отрицая Божество Иисуса Хряста, спиритизм признает Его лишь за одного из высших духов, взявшего на себя миссию открыть людям истину. Отвергая, тем самым, и христианский догмат ис­купления человечества Иисусом Христом, спиритизм пропо­ведует самоискупление людей путем их многократных перевоплощежжй. На место Святого Духа спиритизм ставит высших духов, способствующих нравственному совершенст­ву человека. Наряду с этим спиритизм, льстиво суля со­вершенство и блаженство решительно всем, даже падшим ангелам, отрицает христианские догматы о первородном грехе, об аде и вечных мучениях, о Церкви, таинствах и обрядах. Что касается морали спиритизма, выдаваемой им тоже за «откровения духов», то она состоит из общих хри­стианских нравственных начал, но с примесью крайней мечтательности и самообольщения, по которому спириты считают для себя вполне возможным осуществление всех высших христианских идеалов. Спиритизм, крикливо рекла­мируя себя сторонником прогресса, равенства и братства, проповедует безграничную терпимость и совершенно одина­ковое  отношение  ко  всяким  верованиям  и  учениям. При такой веротерпимости, являющейся не чем иным, как са­мым крайним индифферентизмом, спиритизм, однако, стре­мится заменить собой всякую религию вообще и самому стать мировой религией. С этой целью спиритизм старает­ся убедить всех, будто бы он дает то, чего люди не знали и что стоит несравненно выше того, что они знали; между тем как вера- и нравоучение спиритизма, выдаваемое им за «новое откровение духов», является не только не «но­вым», а даже и не самостоятельным, как заимствованное отовсюду. Отрицая богочеловечество Иисуса Христа, спири­тизм позволяет себе называть «откровение» своих духов даже «истинным христианством». Но, по слову Апостола, «всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа при­шедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихри­ста» (I Иоан. IV, 3), а потому и спиритизм есть учение антихристианское. Самое верование спиритов в истинность и полноту открытого им чрез посредство их «духов» зна­ния, если и может на чем обосновываться, то только на их убеждении, что у них среди «духов» «не менее собст­венных корреспондентов, чем в любом из городов».