Я увидел человеческое лицо Бога, и душа моя была спасена.

св. Иоанн Дамаскин

Иконоборческие споры и последовавшая за ними борьба со священными изображениями касались прежде всего воз­можности написания Иисуса Христа. Отвергая иконы Христа, иконоборцы ссылались на ветхозаветную заповедь, запре­щающую изображать Бога. Иконопочитатели же, не отвергая библейских ограничений, утверждали право изображать Христа как второе лицо св. Троицы, как Бога, пришедшего во плоти. Тайна Боговоплощения, настаивали апологеты иконопочитания, дает человеку возможность лицезреть Божий Лик, а следовательно — и изображать Его человеческими (художественными) средствами. «Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины, и мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца» (Ин. 1.14). Более того, иконопочитатели подчеркивали, что икона изображает всего лишь человеческую природу Христа, тогда как Его Божественная природа по-прежнему остается неизобразимой в силу своей иноприродности человеку, трансцендентности миру. «Христос, будучи изображенным, остается непостижимым» (св. Федор Студит).

Решение этого вопроса в ходе иконоборческих споров оказа­лось делом принципиальной важности, так как от этого зависела не только концепция церковного искусства. Всякая икона — христоцентрична по определению, ибо в свою меру отражает единствен­ный образ Бога — Воплощенное Слово. Поэтому от того, как воспринимается центральный образ, зависит построение всей ле­ствицы образов как внутренней структуры мироздания.

Во времена первых христиан этот вопрос не стоял так остро в силу того, что в изобразительном искусстве преобладали знаково-символические изображения, не претендующие на реализм и достоверность. Их сакральный смысл, понятный посвященным,

становился недоступным для людей внешних, находящихся вне пределов христианской общины, завуалированный эзотерическим языком. Но за внешне простыми рисунками стояла глубочайшая реальность. Например, Христос нередко изображался в виде рыбки, так как греческое слово «ΙΧΘΥΣ» первые христиане воспри­нимали как аббревиатуру: «Ιησούς Χρίστος Θεοΰ ΥιόςΣωτήρ», что можно перевести как «Иисус Христос Сын Божий Спаситель». Символом Христа являлось также изображение пеликана, посколь­ку считалось, что эта птица кормит своих детей своей плотью, разрывая себе грудь. Позже появляются изображения Христа в образе Доброго Пастыря. В виде юноши с овечкой на плечах изображения «Доброго Пастыря» часто встречается на рельефах саркофагов, в которых хоронили знатных людей, чаще всего анонимно исповедующих христианство. Мозаика «Христос — Добрый Пастырь» с овечками возле ног украшает мавзолей Галы Плацидии в Риме (V в.).

Образы Христа, которые можно назвать иконой в собственном смысле слова, появляются, видимо, не ранее V-VI вв. Одной из первых таких икон можно считать синайский образ Христа-Пантократора, написанный в позднеантичной живописной технике энкаустики, виртуозно, в сочной манере, весьма реалистично. Несмотря на непривычный (с точки зрения классической иконы) реализм живописи и даже некоторую чувственность образа, ико­нографический тип выглядит вполне сложившимся и найденные здесь физиогномические черты будут затем устойчивы на протяже­нии многих веков, вплоть до XX века. К ранним изображениям Иисуса Христа следует отнести образ Спасителя в композиции «Преображение» из монастыря св. Екатерины на Синае (VI в.), образ Христа Грядущего на облаках из ц. свв. Космы и Дамиана в Риме (VI-VII вв.), поясное изображение Пантократора из ц. Санта Мария в Кастельсеприо (VII-VIII вв.). Все они достаточно близки между собой и свидетельствуют, что в предиконоборческую эпоху образ Иисуса Христа в церковном искусстве был полностью сформирован, оставалось сформулировать богословское обоснова­ние, что и было сделано в ходе иконоборческих споров.

Иконография Иисуса Христа на сегодняшний день весьма обширна, и для того, чтобы вычленить из этого моря основные типы иконографических изображений, начнем с главного — с образа Спаса Нерукотворного, иконы икон. В самом его названии уже заложена концепция любой иконы, в которой всегда важное место отводится тому, что лежит за пределами человеческого творчества. В предании сохранились две версии происхождения нерукотворного образа: одна из них была распространена на Западе, другая — на Востоке.

В первой повествуется о праведной женщине Веронике, кото­рая из чувства сострадания отерла Лик Спасителя своим платком, когда Он нес на Голгофу Крест. И чудесным образом Лик Христа запечатлелся на ткани. Западная иконография, а с XVII века и русская, изобилует изображениями праведной Вероники, держа­щей в руках плат с запечатленным Ликом.

Вторая история приводит нас в восточный город Эдессу, где царем был Авгарь. Заболев проказой, царь долго и тщетно ищет того, кто бы мог его вылечить. Услышав о Христе, он посылает к Нему своего слугу с приглашением посетить Эдессу. Христос отказывается идти, но не отказывается исцелить царя. Попросив принести Ему чистый холст, Спаситель прикладывает Свой Лик к ткани и Его образ нерукотворно запечатлевается на нем. Когда слуга доставляет чудесный кусок ткани в Эдессу, царь, приложив­шись к нему, тут же получает исцеление от своей страшной болезни. Авгарь хранит чудотворный лик как величайшую святыню. Когда однажды город осаждают враги и исход битвы неясен, Авгарь приказывает замуровать святыню в стену над воротами, дабы она не досталась врагу и не была осквернена. Но в самый разгар боя нерукотворный образ являет еще одно чудо — изображение про­ходит как бы сквозь толщу стены и отпечатывается на фасаде. Видя это непонятное явление, враги поворачивают в страхе от стен города, отказавшись от осады. Таким образом, чудотворный Лик спасает и царя, и целый город. В иконографии, особенно русской, были распространены два типа Нерукотворного образа — «Спас на убрусе», то есть на куске ткани (обычно плат завязан в углах узлами, подчеркнуты складки, обозначена кайма и т.д.), и «Спас на чрепии», то есть на черепице или камне, когда фоном для Лика становится стена или нейтральный фон.

Но во всех вариантах главное — это Нерукотворный Лик Иисуса Христа. Все версии так или иначе восходят к единому источнику — к Туринской Плащанице, ткани, на которой действи­тельно нерукотворным образом отпечатался не только Лик, но и Тело Господа нашего Иисуса Христа. История плащаницы темна и непонятна; когда-то она была в Иерусалиме, у ближайших учени­ков Господа, затем, видимо, попадает в Константинополь (есть версии, что ее путь следовал как раз через Эдессу), но во время разгрома Константинополя крестоносцами она исчезает. Вскоре она вновь появляется в Италии, у родственников казненного магистра ордена тамплиеров. Сейчас Плащаница хранится в Турине, где ее исследуют суперсовременными приборами, но ответ, насколько вероятна подлинность этого удивительного куска ткани с уникальным изображением, пока не получен. Но для нас в данном случае важно одно — Плащаница из Турина — прототип или аналог иконографической схемы (и идеи) Нерукотворного Спаса.

Наиболее классичной из русских икон данного типа является, без сомнения, «Спас Нерукотворный» XII века, из Новгорода. На светлом фоне изображен Лик в обрамлении крестчатого нимба. Лаконичность и выразительность образа помогает выявить для нас основные элементы этой иконографии: Лик, глаза (преувеличен­ные, с характерным взглядом), крест на нимбе состоит из девяти линеечек, означающих 9 ангельских чинов, славу Божию, тут же греческие буквы о ων — Сущий.

Буквы ό ών появились довольно поздно, в византийских изображениях Христа чаще всего встречается нимб, украшенный драгоценными камнями, а за его пределами буквы α и ω, отсылающие нас к ст. 8 первой главы Откровения св. Иоанна Богослова. Однако смысл этих надписей одинаков — знаки единосущности Отцу.

На фоне — буквы славянские, означающие сокращение имени Иисус Христос. Этот набор элемен­тов будет практически всегда сохраняться как ядро иконографии, на это ядро будут наслаиваться другие элементы — плат, надпись молитвы, ангелы, держащие плат, образ св. Вероники и т.д.

Вторым наиболее распространенным иконографическим ти­пом является изображение Христа-Пантократора, в русском пере­воде получившее наименование «Вседержитель», или в более камерном варианте — «Спаситель», а нередко и просто «Спас», Различаются несколько вариантов композиций — изображение фигуры в рост, поясное изображение и сидящий на престоле. Все три варианта представляют собой различные подходы к образу Христа, различные его интерпретации. Наибольшее распростране­ние этот иконографический тип получил в монументальной живо­писи. В наиболее ранних памятниках мы встречаем в куполе изображение композиции «Вознесение», например, в ц. св. Софии в Салониках в IX в., где Христос, поддерживаемый ангелами, удаляется в небо, вокруг стоят апостолы и Богоматерь. Еще более ранний вариант — вокруг креста в куполе изображены ангелы и символы евангелистов — такая композиция украшает свод Архи­епископской капеллы в Равенне VI в. Обе композиции трактуют свод храма как небо, куда удалился по Вознесении Христос и откуда Он должен сойти в последний день. Храм есть место ожидания Второго пришествия Господа, а ощущение ранней Цер­кви было весьма эсхатологичным и время второго пришествия

Христа мыслилось не за горами. Таким образом, композиция в куполе оказывалась проекцией реального переживания скорой встречи со Спасителем. Постепенно из двух вариантов «Вознесе­ния» выкристаллизовался один — Христос-Пантократор в окруже­нии небесных сил. Трактоваться эта композиция стала в более спокойном космическом плане — Христос-Пантократор, творящий вселенную, держащий ее в Своей руке. Таков образ Христа-Пантократора в ц. св. Софии в Киеве (XI в.) и в Новгороде (XIII в.), в монастыре Дафни в Греции (XI в.), в монастырях Константинополя — Кахрие Джами и Фитие Джами (XIV в.) и во многих других памятниках. В базиликальных храмах этот образ перемещался в конху апсиды, как это можно наблюдать в соборах Чефалу и Мон-Реаля (XII в.), Италия.

Изображение Христа-Пантократора на престоле имеет другую трактовку — здесь Он воспринимается как Царь Небесный и как Судия. Такие композиции также весьма широко распространены в монументальной живописи. Особенно любили такие изображения в Византии, где рядом со Спасителем изображали императоров и императриц, выражая тем самым идею сакральности императорс­кой власти. Византия часто рассматривала небесную и земную иерар­хии, как зеркальные по отношению друг к другу. Подобные компо­зиции мы находим в главном храме Константинополя в соборе св. Софии: например, Христос между Константином IX Мономахом и императрицей Зоей (южная галерея, XI в.). Но чаще всего Христу на троне предстоят ангелы, как мы можем видеть в соборе Торчелло (Италия, XII в.). Могут встречаться варианты смешанного типа, например, Христос на троне с коленопреклоненным у Его ног им­ператором Львом VI, справа и слева в медальонах помещены изоб­ражения Богоматери и архангела Гавриила (как бы повторяя схему Благовещения), такая мозаика расположена над входом в собор св. Софии Константинопольской (IX в.).

Все эти иконографические варианты находят свое соединение в иконографии образа Христа, именуемом «Спас в силах». Эта икона является замковым камнем сложнейшей конструкции иконо­стаса. В ней сливаются различные аспекты трактовки образа Христа: эсхатологический аспект (второе пришествие Спасителя и Страшный Суд), апокалиптический (образ Царя царей, Небесного Владыки и Агнца) и софийный (Пантократор — Логос, Бог Творящий. В наименовании композиции «Спас в силах» отражена богословская концепция — явление Иисуса Христа в силе и славе в конце времен, как исполнение Божественного Промысла о мире: «Дабы все земное и небесное соединить под главой Христа». Этот образ, следуя терминологии Тейара де Шардена можно было бы назвать точкой Омега («Я есть Альфа и Омега, Первый и После­дний». Откр. 1.10).

Разберем эту иконографическую схему подробнее. В основу ее положено явление Господа Вседержителя пророку Иезекиилю: «И я видел, и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клу­бящийся огонь, и сияние вокруг него. А из середины его как бы свет пламени из середины огня; а из середины его видно подобие четы­рех животных, — и таков был их вид: облик их был как у чело­века; и у каждого — четыре лица, и у каждого четыре крыла... подобие лиц их — лице человека и лице льва с правой стороны у всех четырех; а с левой стороны — лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех... и у каждого два крыла соприкасались одно к другому... и вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила от огня... И смотрел я на животных — и вот, на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. Вид колес и устроение их как вид топаза, и подобие у всех четырех одно; и по устроению их казалось, будто колесо на­ходилось в колесе... у всех четырех вокруг полны были глаз. Над головами животных было подобие свода, как  бы вид изумительного кристалла, простертого сверху над головами их.... А над сводом, который над головами их, было подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека наверху на нем. И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри него вокруг; от вида чресл его и выше, и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг Него. В каком виде бывает радуга на облаках во время дождя, такой вид имело это сияние кругом» (Иез. 1.4-6, 10, 13, 15-16, 18, 22, 26-28). Явление Божьей славы передается на иконе в виде символи­ческих фигур — геометрических и изоморфных, они обозначают различные силы небесные, земные и небесные уровни, которые названы Дионисием Ареопагитом в его «Небесной иерархии».

Итак, Христос, восседающий на престоле, изображен на фоне красного квадрата, на который последовательно наложены синий круг (овал, мандорла) и красный ромб. Собственно, на сочетании двух основных цветов, красного и синего, и строится вся компози­ция. Это символизирует соединение во Христе антиномических начал — милости и истины, огня Духа и воды Живой, божествен­ной и человеческой Его природы, непознаваемости и воплощения и т.д. Красный нижний квадрат означает землю — четырехуголь­ник всегда прочитывается как земная фигура (четыре стороны света, четыре стихии и т.п.). В четыре конца земли проповедуется Евангелие Царства и в четырех уголках квадрата изображаются символы евангелистов. Символы распределяются следующим об­разом: ангел символизирует евангелиста Матфея, телец — Луку, лев — Марка, орел — Иоанна

 Впервые подобное прочтение тетраморфа было предпринято св. Иринеем Лионс­ким, который видел за этим раскрытие различных аспектов образа Христа в Евангелиях: ангел, вернее, животное с человеческим лицом, означает пришествие Христа в мир, к людям, телец символизирует Жертву Христа, лев — Царство, орел — обладание Духом и духовное видение Вслед за ним эти ассоциации развивали св. Ипполит, блаженный Иероним, папа Григорий Великий и многие другие богословы Однако принятая на сегодняшний день и устойчивая схема толкования этих символов у самого Иринея выглядела несколько иначе ангел связывался с Матфеем, телец — с Лукой, лев — с Иоанном, орел — с Марком

Следующая фигура — синий круг означает небесную сферу, мир бесплотных сил или ангельских чинов, как их именует Ареопагит. Нередко этот небесный свод изображается как бы «затканным» ангельскими головками. Соб­ственно, все, что изображено вокруг фигуры Христа, и есть изображения небесной иерархии — подножие престола с колесами и даже сам престол тоже не что иное, как изображение различных небесных сил. Один из чинов ангельской иерархии так и называ­ется «престолы», другие, впрочем, также носят весьма показатель­ные названия: «силы», «власти», «начала» и т.д. И всех их заключает в себе данная иконографическая схема.

И, наконец, фигура Самого Христа, окруженного изображени­ем красного ромба. В отличие от «нижнего» квадрата, также красного, этот «верхний» ромб обозначает огонь, сходящий с небес, огненную природу божества («Ибо Господь, Бог твой, есть огонь поядающий». Втор. 4.24), неопалимую купину (Исх. 3.2). Бог говорит к нам из среды огня. Обычно Спаситель облачен в одежды двух цветов — красный хитон и синий гиматий, что символизирует соединение двух природ, божественной и челове­ческой, иногда — в одеждах золотого цвета, что обозначает сияние Его славы Правой рукой Христос благословляет, левой придерживает раскрытую Книгу Символика Книги в христианс­кой культуре глубока и обширна. Христианство само является религией Книги. Семантический ряд рассматриваемой нами ико­нографии также весьма разнообразен: образ Книги раскрывается здесь и как Книги Жизни, в которой вписаны имена спасенных (Исх. 32.32; Откр. 3.5), и Книги Откровения, написанной внутри и извне, запечатанная семью печатями, открыть и прочесть кото­рую никто не может, кроме Агнца (Откр. 5.1-7), это и Книга Завета и Закона (Втор. 30.10) —   Библия и собственно Евангелие — Благая Весть, которую в мир принес Спаситель, и то Его сокровен­ное учение, которое «горько во чреве и сладко в устах» (Откр. 10.9). И, наконец, символ Самого Господа Иисуса Христа, Кото­рый есть Слово Божье, пришедшее в мир. В ранних памятниках христианского искусства так и изображали Христа в виде символи­ческой композиции «Этимасия» — Книги, лежащей на престоле (например, ц. Успения в Никее, VII в.).

Образ Христа в силе и славе, как образ второго и славного Его пришествия, впрямую связан с темой Страшного Суда, ибо Господь является как Судия живых и мертвых (Деян. 10.42; 2 Тим. 4.8), и суд Его праведен (Ин. 5,30), и никто не избежит Суда Христова (Рим. 14,10).

Тема Страшного Суда получила широкое распространение в средневековом искусстве — и в живописи, и в литературе. Эсха­тологические настроения охватывали целые народы и формирова­ли эпохи, увлекая человеческое воображение в необыкновенные сферы, порой весьма далекие от библейского откровения. Строгое богословие иконы стремится исключить нежелательные эмоции и направить мысль созерцающего в направлении прочтения Еванге­лия. Вспомним, что говорит Сам Господь Иисус Христос о суде: «На суд пришел Я в мир, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы» (Ин. 9.39) или «Я пришел не судить мир, но спасти мир. Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью в себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день» (Ин. 12.47-48). Апостол Иоанн, любимый ученик Иисуса, передает это так: «Суд состоит в том, что свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин. 3.16).

Итак, Бог судит мир через слово и свет, — и человек с трепетом ожидает «доброго ответа на страшном судище Христове», как провозглашается в ектинье на каждой литургии. Рассмотрим тексты, которые обычно избираются для написания на открытых страницах Книги. Чаще всего это слова из Евангелия от Матфея: «Придите ко Мне всетруждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11 28). Образ Божественного Судии и образ Страшного Суда приобретают в этом контексте особое звучание, выраженное в Новом Завете словами апостола Иакова: «милость превозносится над судом» (Иак. 2.13). Иногда на раскрытом Евангелии можно прочесть следующие варианты текстов: «Я — свет миру» (Ин. 8.12), «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Ин. 7.24) и τ д. Все эти варианты имеют одну цель — открыть перед человеком возможность встать лицом к лицу с Богом, в Его Свете и Слове, которое есть «меч обоюдоострый, который прони­кает до разделения души и духа, составов и мозгов» и «судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4.12).

Образ «Спас в силах» вызывает множество разных библейс­ких реминисценций и богословских ассоциаций, что делает его одним из наиболее глубоких и семантически насыщенных иконо­писных изображений. Без преувеличения можно сказать, что «Спас в силах» — это целый богословский трактат, исполненный посредством живописи и символического языка. Благодаря этому в русских храмах образ «Спас в силах» становится центром не только иконостаса, но и всего храма, отчасти повторяя изображе­ние Христа-Пантократора в куполе. Можно сказать, что «Спас в силах» несет в себе образ храма — Христос, как уже говорилось, изображается на фоне символических фигур: красного квадрата и синего круга, которые символизируют землю и небо, что одновре­менно повторяет и символическую схему храма: земной куб, перекрытый сферой неба; и это не случайное совпадение, ибо, как мы уже говорили, храм является моделью космоса.

«Спас в силах» — своего рода точка отсчета в храме, как от камня, брошенного в воду расходятся круги, так и образы святых, предстоящих Христу, образуют деисусный чин, являются образом Церкви небесной, так и мы, стоящие в храме, все вместе, обращен­ные ко Христу «единомыслием исповемы», образуем Церковь земную.

Нередко «Спас в силах» является центром отдельных икон, также носящих название Деисус или «Предста Царица» (по Пс. 44.10) (иногда состав святых сокращен до Богородицы и Иоанна Предтечи). В таком случае иконографическая композиция «Спаса в силах» упрощается, изображение Его славы дается в сокращен­ном варианте.

Также весьма распространенным иконографическим типом является поясное изображение Иисуса Христа с Евангелием, также называемое «Пантократор» или «Вседержитель», в русских вари­антах — «Спаситель» или «Спас». Простая иконографическая схема служит сосредоточению внимания молящегося на лике и благословляющем жесте. Примером такого рода иконы является рублевский Спас из Звенигорода, центр деисусного чина.

Но чаще такой образ помещали в местном ряде, возле Царских врат. Местоположение выбрано не случайно: Христос вводит молящегося в Царство Божье. («Я есмь дверь кто войдет Мною, тот спасется». Ин. 10.9). Обычно на этой иконе Спаситель изобра­жен с закрытым Евангелием, так как, подходя к вратам, мы только приближаемся к той тайне, которая откроется во всей полноте в последний день, в день Суда, когда «все тайное станет явным», с Книги Жизни будут сняты печати и Слово будет судить мир. Но иногда этот принцип нарушается, и образ Спасителя в местном ряду предстает перед нами с открытым Евангелием. Так стали писать начиная с XVII в.

Иконографический тип «Вседержителя» распространен и в моленных иконах, небольших, имеющих хождение в быту: это личные и келейные иконы, дорожные образки, нагрудные медаль­оны. Здесь в равной степени представлены образы с закрытым и открытым Евангелием. Трактовка образа Иисуса Христа в некото­рых иконах достигает удивительной глубины, лучшие образцы византийской и русской живописи являются настоящими шедевра­ми иконописи, начиная с синайского образа V в., вплоть до наших дней. Здесь и известный образ Пантократора, написанный в Кон­стантинополе в конце XIV века, под явным влиянием мистики св. Григория Паламы, и образ Спаса Тверской школы XV в., и икона Спасителя кисти Тихона Филатьева, 1703 г., и многие другие.

В ранних русских иконах встречается иконографический вари­ант Вседержителя еще более сокращенный — это т.н. «Спас Оплечный». Две великолепные иконы такого рода находятся в Успенском соборе Московского Кремля — «Спас Оплечный» и «Спас Ярое Око», обе написаны в самом начале XIV века.

В более поздний период получил распространение тип иконог­рафии Христа, именуемый «Царь царем» или «Христос Великий Архиерей». На иконах этого типа Спаситель представлен в царской или священнической одежде, изукрашенной золотом и в венце в виде то ли короны, то ли тиары. Этот иконографический тип имеет западное происхождение и вошел в русскую иконографию только в конце XVII века. «Этот образ имеет апокалиптическую трактов­ку, здесь художники пытались запечатлеть явление Господа Иису­са Христа так, как оно написано в книге Откровения Иоанна Бо­гослова: «и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него, как пламень огненный, и на голове Его много диадем... из уст же Его исходит меч, чтобы им поражать народы. (...) На одежде и на бедре Его написано имя: Царь царей и Господь господствующих» (Откр. 19.11-12, 15-16). Любовь  к прямолинейным символам и аллегориям в XVII веке сказалась в несколько нарочитом выделении некоторых дета­лей — меч, исходящий из уст Христа, имя, написанное на бедре, и τ д. Одна из наиболее известных икон подобного типа принадле­жит кисти иконописца А. И. Казанцева, написана им в 1690 г.Иконография Господских и Богородичных праздников, в которую составным элементом непременно входит и образ Христа, основывается на общепринятой схеме — Спаситель изображается средовеком в одеждах красно-синего цвета. Исключение составля­ют такие композиции, как «Успение» и «Сошествие в ад», где Христос изображается в одеждах золотого цвета, «Преображе­ние», где Спаситель в белых одеждах. В сценах Страстей Господ­них принято изображать Христа обнаженным в одной набедренной повязке; точно так же Его рисуют в композиции «Крещение/ Богоявление», здесь может отсутствовать даже повязка на чреслах.

Традиционный тип иконографии Иисуса Христа вошел и в композицию «Новозаветная Троица», но об этом иконографичес­ком изводе речь будет в следующей главе.

Кроме традиционного, так называемого исторического типа Христа, существуют иконографии, в которых Спаситель представ­лен в виде младенца или отрока, такой тип именуется «Спас Эммануил». Имя Эммануил появляется в Библии, в словах проро­чества Исайи (Ис. 7.14) и означает «с нами Бог». Это имя относится прежде всего к изображению Предвечного Младенца, зачатого в чреве Пресвятой Девы — как, например, мы видим в иконографии «Богоматерь Знамение» (или Воплощение). Яркий пример тому икона «Ярославская Оранта» или «Курская Корен­ная». Благословляющий жест Иисуса, изображенного в обрамле­нии концентрических кругов, означающих лоно Богородицы, вместившее невместимого Бога. В момент зачатия Слово Божье все равно больше мира, Оно внутри и вне его.

Тот же младенческо-отроческий тип Христа вошел во все бого­родичные иконы. О них пойдет речь в соответствующей главе. Здесь необходимо добавить только то, что часто Младенец изображается со свитком в руке, символизирующим Его учение, которое Он приносит в мир, Благую весть. Он еще как человек, но Его учение в Нем и с Ним, ибо Он — Бог и Спаситель. Одежды Младенца в богородичных иконах могут быть самыми различными — золоты­ми (Богоматерь Владимирская), красно-синими (Богоматерь Стра­стная), с цветной рубашечкой (Богоматерь Яхромская), с цветной и золотой каймой (Одигитрия Дионисия) и т.д. Ножки младенца либо босые, либо обуты в тонкие золотые сандалики (Богоматерь Донская), что символизирует Благую весть (Еф. 6.15).

Тип Христа Эммануила появился в иконографии довольно рано. Такие изображения можно видеть в мозаиках Равенны, в частности в Сан-Витале, VI в. — здесь он имеет вполне самосто­ятельное значение, не являясь «дополнением» к образу Богородицы, как это нередко трактуют особенно поздние богородичные иконы. Такое же самостоятельное значение приобретает этот иконографический тип в ранних домонгольских, оглавных, так называемых «ангельских деисусах», где Спас Эммануил изобра­жен с предстоящими ангелами. Видимо, подобные композиции использовали для низких алтарных преград, когда высоких иконо­стасов на Руси еще не было. Такой деисус конца XII в. можно видеть в экспозиции Третьяковской галереи.

Тема Предвечного Младенца, Эммануила, «рожденного, не сотворенного» «прежде всех век», развивается в иконографии XIV века в византийском и балканском искусстве, тогда появляются композиции типа «Недреманное око». В основе иконографической схемы стихи 120 Псалма — «Не дремлет и не спит Хранящий Израиля» (Пс. 120. 4) . Подобные композиции помещали над входом в храм. На Руси также была известна эта иконография, например, Соловецкая икона сер. XVI века. На вершине горы, на ложе возлежит Спас Эммануил, над ним парит ангел с опахалом. Одесную Христа — Богородица (по отношению к зрителю Бого­родица расположена в левой части иконы), напротив нее архангел, держащий крест. Можно предположить, что здесь изображен архангел Гавриил, поскольку в паре с Богородицей обе фигуры повторяют схему Благовещения, открывшего миру тайну Воплоще­ния и спасения.

Появление иконографий такого рода, с характерной иллюст­ративной наглядностью, свидетельствует об определенных тенден­циях, которые прослеживаются в русском иконописании начиная с XVI века. Прежде всего, это не углубление богословского прочтения иконы, а развитие иконографии вширь, появление новых сюжетов, новых образов, которые нередко заимствованы из других культур, в частности из западноевропейской. И заимство­вания эти не всегда бывают удачными, осмысленными и оправдан­ными. Против таких тенденций в свое время выступил московский дьяк Иван Михайлович Висковатый. Подробнее о сути его возра­жений мы поговорим в следующей главе. Здесь же нам важно отметить, что эти новшества коснулись и типологии образов Иисуса Христа. В частности, в многочастной иконе из Пскова (ныне в Успенском соборе Московского Кремля) Висковатый увидел стран­ные, не находящие объяснения в православном духовном опыте образы. В частности, изображения крылатого Распятия. Совер­шенно очевидно происхождение этого образа — он пришел из францисканской мистики, таким образом изображается у Джотто огненный серафим, явившийся св.Франциску Ассизскому в момент стигматизации. Естественно, на Руси в XVI веке этот образ не мог быть адекватно воспринят, ибо то, что органично в одной системе, может быть диссонансом в другой. Подобных случаев особенно много в XVII веке и в более поздней иконографии, но об этом речь впереди.

Завершая краткий обзор иконографии Иисуса Христа, вернем­ся вновь к основе основ иконы — тайне Воплощения Слова Божия. Образ, явленный нам однажды в лице Иисуса Христа, освещает всю нашу жизнь, открывает возможность в нас становления и восстановления образа Божия, а также преображения всего мира. Христоцентризм нашего спасения делает христоцентричной любую икону и иконопочитание в целом. «Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян. 4.12). Особенно это касается образов Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа, каждая икона Которого есть ступенечка к Нему Самому, маленькая ниточка, связывающая образ и Первооб­раз. Предстоя иконе, мы предстоим Самому Богу, но не потому, что Бог в иконе, а потому, что икона есть знак Его присутствия и призыва к нам. Как пишет Л. Успенский, «икона не изображает Божество, она указывает на причастность человека к Божествен­ной жизни». Икона не есть гарантия нашего спасения, но помощь на пути к нему, в этом смысле особенно неоценимое значение имеют образы Спасителя, «истинно, а не призрачно воплощенного Бога Слова». Православная аскетическая практика уделяет иконе осо­бое место, чтобы человека вела от видимого к невидимому не собственная фантазия и пустые мечтания, а Слово Божье, «ради слабости понимания нашего» (св. Иоанн Дамаскин), облеченного в образы.

О практически-аскетическом аспекте иконопочитания митро­полит Филарет Московский писал так: «Чтобы в поисках присут­ствия Божия ум не впадал в химерические представления, чтобы мысли сосредотачивались и ограждались от рассеянности, святой образ Бога, являвшегося во плоти, представляется одновременно взору чувственному и созерцанию духовному и собирает мысли и чувства, внешние и внутренние, в едином созерцании Божествен­ного».

В осмыслении образа Иисуса Христа иконография имела огромное значение. Во-первых, через икону сложнейший догмат Никейского и Халкидонского соборов становится ближе, понятнее и доступнее для простого верующего, отнюдь не обладающего богословскими познаниями. Во-вторых, развитие иконографии способствовало тому, что в сознании верующих облик Иисуса Христа приобрел устойчивые черты. Динамика становления образа на протяжении веков дает представление о большом диапазоне колебаний — от ранних средневековых образов, основанных на утверждении о некрасивости внешности Спасителя (Ис. 53.2-3), в противовес внешней чувственной красоте античных богов и героев, вплоть до сладостной красоты «живоподобных» ушаковских икон и сусальных софринских образков. Однако между этими крайними точками мы находим  тип, выработанный в Византии (классический тип — образы св. Софии Константинопольской XII-XIV вв., русские иконы XV в.), в котором мужество и милосердие, аскетизм и классическая правильность черт соединены весьма гармонично. Достаточно вспомнить рублевский образ Спаса из Звенигородско­го чина — это не только художественная вершина, но прежде всего откровение богословское и мистическое, потому что образ Христа в этой иконе раскрыт в удивительной полноте и гармонии, соеди­няющей ум и сердце. «Мы же все, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2 Кор.3.18).

ТОРЖЕСТВО  ПРАВОСЛАВИЯ

ИКОНОГРАФИЯ ИИСУСА ХРИСТА

ИКОНОГРАФИЯ СВЯТОЙ ТРОИЦЫ