25.  Когда я однажды сидел за трапезой с великим сим настоятелем, он приклонил святые уста свои к моему уху, и сказал: "Хочешь ли, я покажу тебе в глубочайшей седине Божественное мудрование!" Я просил его об этом, и препо­добный отец позвал от второй трапезы инока, по имени Лаврентия, который около сорока восьми лет жил в той обители, и был вторым соборным пресвитером. Он пришел и, поклонившись игумену до земли, принял от него благо­словение. Но когда встал, то игумен ничего не сказал ему, а оставил его стоять перед трапезой не евши; обед же толь­ко начинался. Так он стоял с час, или два; и мне стало уже стыдно взглянуть в лицо сего делателя; ибо он был совер­шенно седой, имея уже восьмидесятый год от роду. Он стоял таким образом, без привета и ответа, пока обед не кончился; а когда встали, то преподобный послал его к вышеупомянутому великому Исидору сказать ему начало тридцать девятого псалма.

Терпя потерпех Господа и внят ми, и услыша молитву мою (Пс. 39,1).

26.  Я же, как лукавейший, не упустил случая испытать сего старца, и спросить его, о чем он помышлял, стоя пе­ред трапезой. Он отвечал: "Представляя себе пастыря в образе Христа, я никогда не помышлял, что получаю пове­ления от него, но от Бога; посему и стоял я, отче Иоанне, не как перед трапезой человеческой, но как перед жертвен­ником Божиим, и молился Богу; и по вере и любви моей к пастырю я не имел против него никакого лукавого помыш­ления. Ибо некто сказал: любы не мыслит зла. Впрочем и то знай, отче, что если кто предал себя простоте и добро­вольному незлобию, в том лукавый уже не находит себе места ни на мгновение.