На главную
страницу

Учебные Материалы >> Миссиология.

ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННЕЙШИЙ ИОАНН МИТРОПОЛИТ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ И ЛАДОЖСКИЙ. РУССКАЯ СИМФОНИЯ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава: ИМПЕРСКАЯ   ИДЕЯ   В   XIX   ВЕКЕ

В ТОМ ВИДЕ, в каком эта идея была оформлена русской консер­вативной мыслью XIX века, ее нельзя признать полностью соот­ветствующей церковному вероучению о промыслительном пред­назначении России. Мощная централизованная государствен­ность, рассматриваемая Церковью лишь как средство к "житию мирному, во всяком благочестии и чистоте", как условие удоб­нейшего и скорейшего спасения душ человеческих, как "ограда церковная", обеспечивающая надежную защиту народным свя­тыням, — эта государственность приобретала в глазах русских империалистов самостоятельное, самодовлеющее значение.

Быть русским, согласно такому воззрению, не значит быть великороссом, украинцем или белорусом по факту этнического происхождения. Быть русским — не значит быть православным по вероисповеданию. Быть русским — значит быть верноподдан­ным Императора Всероссийского, гражданином Империи, носи­телем имперской идеи.

"Есть в России одна господствующая народность, один господ­ствующий язык, выработанный веками исторической жизни. Однако есть в России и множество племен, говорящих каждое своим языком и имеющих каждое свой обычай, — писал один из лучших русских публицистов конца XIX века М. Н. Катков. — Но все эти разнородные племена, все эти разнохарактерные области, лежащие по окраинам великого русского мира, составляют его живые части и чувствуют единство с ним в единстве государства, в единстве верховной власти — в Царе, в живом, всеповершающем олицетворении этого единства.

В России есть господствующая Церковь, но в ней же есть множество всяких исключающих друг друга верований. Однако все это разнообразие бесчисленных верований, соединяющих и разделяющих людей, покрывается одним общим началом госу­дарственного единства. Разноплеменные и разнохарактерные люди одинаково чувствуют себя членами одного государственно­го целого, подданными одной верховной власти. Все разнородное в общем составе России, все, что, может быть, исключает друг друга, враждует друг с другом, сливается в одно целое, как толькозаговорит чувство государственного единства. Благодаря этому чувству Русская земля есть живая сила повсюду, где имеет силу Царь Русской земли".

Эта имперская идея, но уже "освобожденная" и от Православия, и от Самодержавия, легла впоследствии в основание идеологии "евразийст­ва", а отчасти и "национал-большевизма", расцветшего в короткий про­межуток времени между концом Великой Отечественной войны и нача­лом хрущевской "оттепели" Попытки реанимировать ее можно увидеть и сегодня.

При всем понимании того, что в основании подобных воззре­ний (в отличие от русофобствующего западничества) лежат по­буждения несомненно благонамеренные и во многом совершенно здравые, нельзя не видеть, что умаление внутреннего, религиоз­ного, духовно-нравственного начала русской государственности в угоду ее внешнему могуществу и блеску как раз и привело к катастрофе — революции 1917 года. Призрачна и непрочна лю­бая сила, любая мощь, если она не основывается на твердом фундаменте духовного единства — теперь, после того, что при­шлось пережить России в XX веке, мы можем сказать это со всей определенностью.

 

ПАНСЛАВИЗМ

ЕСЛИ ИМПЕРИАЛИЗМ — это соблазн государственной мощи, то панславизм стал для России "соблазном крови", попыткой соделать национальный фактор опорой русского бытия.

Согласно этому мировоззрению, историческая миссия Рос­сии состоит в том, чтобы объединить единокровных братьев-сла­вян, образовать могучий культурный, хозяйственный, политиче­ский и военный Славянский Союз во главе с Русью для того, чтобы устоять перед натиском враждебного Запада. Вторая цель — создать необходимые условия для гармоничного и беспрепят­ственного развития великой славянской культуры, являющей собой высший культурно-исторический тип развития человече­ства. Славянский мир призван разрешить все вопросы, постав­ленные перед человечеством развивающейся цивилизацией, и роль России — всемерно содействовать этому.

Крупнейшими идеологами панславизма можно назвать Н. Я. Данилевского, И. С. Аксакова, Р. А. Фадеева, О. Ф. Миллера и других русских мыслителей. Генерал Фадеев, известный воена­чальник и публицист, писал: "Мы можем быть лишь тою личностью, какою нас Бог создал — славянскою по роду и русскою но виду..." "Нам нужно славянство не для того только, чтобы с его помощью самим стать опять славянами". Основания для великой славянской мировой миссии он видел в том, что славянство есть "последняя арийская, то есть прогрессивная порода, выступаю­щая на сцену света; особая религиозная основа, исключительно чистая, просвещавшая до сих пор личную совесть людей, но в общественном отношении лежавшая под спудом..."

Всего несколько десятилетий прошло с той поры, как граф Сергей Семенович Уваров, министр народного просвещения в правительстве Николая I, гениально сформулировал основы рус­ской жизни в знаменитом трехсоставном лозунге: "Православие, Самодержавие, Народность". Уходящая Русь оставила его России грядущей как духовное и политическое завещание — но как мало оказалось людей, способных правильно понять и верно оценить всю необходимость строгого и бережного соблюдения именно такой последовательности русских зиждительных начал.

Державная мощь должна стоять первой, — решили патриоты-государственники, ревнители имперской идеологии. "Самодер­жавие, Православие, Народность" — получилось у них. Да нет же, — возражали панслависты, — именно народное, национальное начало является основным. Их лозунг выглядел как "Народность, Самодержавие, Православие". И что же? Сегодня, по прошествии стольких лет и по пролитии столь великой крови в хаосе русских смут, мы просто обязаны ясно понять — сколь гибельными оказались все эти внешне благонамеренные перестановки.

Ибо без веры, без Церкви, без святынь — России нет и не может быть...

 

НИГИЛИЗМ

НИГИЛИЗМ КАК ФОРМА самосознания русской интелли­генции есть идея тотального отрицания. Сформировавшись как слой безродный, бескорневой, лишенный мало-мальского поня­тия о настоящей духовной жизни, но наделенный безмерной интеллектуальной гордыней, интеллигенция стала главным раз­рушителем традиционных ценностей русской жизни. Нигилизм явился закономерным итогом отщепенчества "образованного" слоя России от основ подлинно русского мировоззрения. При этом нравственное убожество нигилизма, отвергавшего религию, да и вообще всякую независимую этику и мораль (вот они — истоки "классового подхода к явлениям"), подменявшего мораль­ные категории началами "пользы" и "удовольствия" — ничто перед жутью его практического применения.

Возрастая в лоне западничества, нигилизм воспринял в себя его худшие черты. Появившийся на исторической сцене разно­чинец (точнее сказать — "бесчинец", лишенный традиционных сословных связей в жизни) придал явлению еще более дикие формы. Началась, по меткому выражению протоиерея Георгия Флоровского, "роковая болезнь — одичание умственной совести". "Человеческая личность шире истины" — это безумное утвержде­ние "народника" Михайловского становится определяющим ха­рактер времени.

Бердяев называет его "властителем дум левой интеллигенции". Хороша интеллигенция, избирающая себе таких "властителей" и руководствую­щаяся в своих "думах" такими учениями! Интересно сравнение с днем сегодняшним сто пятьдесят лет минуло, а ничего не изменилось. Увы! Они так ничего и не поняли, так ничему и не научились...

 Утрачивается сама потребность в Истине, теря­ется познавательное смирение перед действительностью, и в безбожной "свободе" человек являет собой жалкую картину сре­доточия разрушительных и гибельных страстей.

Все было бы не столь ужасно, если бы вождями нигилизма остались люди, подобные Чернышевскому и Добролюбову: недо­учившиеся семинаристы, разгневанные разночинцы и разочаро­вавшиеся поповичи (а оба кумира "передовой общественности" вышли из духовного сословия) не являли собой серьезной опас­ности. Убогость их мировоззрения и скудость творческих воз­можностей вскоре породили бы ответную реакцию (что, кстати, и случилось, когда в конце века интеллигенция ударилась в богоискательство). Но, к несчастью, дело этим не кончилось, и нигилизм стал страшным орудием в руках настоящих изуверов-фанатиков.

Эти люди не строили никаких иллюзий. Они видели зло, всемерно потворствовали и сознательно служили ему. "Страсть к разрушению есть творческая страсть", — слова Михаила Бакуни­на говорят сами за себя... Нужно зажечь мировой пожар, разру­шить старый мир, а для этого все средства хороши. Русь расчет­ливо и цинично звали к топору, предполагая (весьма основатель­но, как показала история) в хаосе страшного русского бунта достичь своих богоборческих целей.

 

БЮРОКРАТИЧЕСКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ

ПОД ЭТИМ условным названием скрывается явление, практи­чески не исследованное до сих пор. Самосознание русского чи­новничества, бывшего опорой и основой государственной власти в Императорской России, до сих пор оставалось за рамками внимания историков. Мы как-то традиционно удовлетворялись карикатурными персонажами гоголевского Городничего, грибоедовского Скалозуба и иных, подобных им литературных фигур, совершенно забывая, что с петровских времен влияние бюрокра­тии (далеко не всегда отрицательное) постоянно росло, а после реформ Сперанского (и проводившейся в том же духе политики Николая I) чиновничество фактически несло на своих плечах весь груз ответственности за судьбу России.

Простая справедливость требует признать несомненные за­слуги русского чиновника в устроении и упорядочении всех обла­стей жизни страны, во всех успехах и победах Империи, во всем том, что составило славу и доблесть России в XVIIIXIX веках. Столь же безусловна и несомненна огромная доля вины чинов­ной бюрократии в катастрофе, постигшей Россию в начале XX века. Потому-то и представляет значительный практический интерес анализ мировоззрения русского административного со­словия.

В жизни оно выражалось не языком идей, понятий или слов, а языком законов, практических действий и политических ре­шений. Даже и не будучи оформлена словесно, идеология, лежа­щая в основании этих решений и действий, была вполне опреде­ленна и ясна. В ее истоках лежало представление о ведущей, решающей роли государства во всех областях человеческой жиз­ни.

К сожалению, искажение основ русского домостроительства не обошло стороной и государственный аппарат. Стремление подчинить ему всякую человеческую деятельность, все проявле­ния человеческого духа вступало в явное противоречие с право­славным мировоззрением. Утратив чуткость к благодатному духу Церкви, рассматривая ее лишь как один из государственных институтов, этакий "департамент по улучшению нравов народа",бюрократия стремилась поставить под контроль светской власти все стороны церковной деятельности, да и само духовенство.

При таком развитии событий Самодержавное Царство, из­давна одухотворявшееся христианскими идеалами служения и долга, мало-помалу превращалось в абсолютистскую монархию по западно-европейскому образцу, а сам Самодержец — в просто­го главу государственного аппарата (нечто вроде современного президента, наделенного неограниченными полномочиями). Не случайно Лев Тихомиров — раскаявшийся террорист-народово­лец, ставший впоследствии выдающимся теоретиком монархиз­ма, — назвал как-то абсолютизм "идеей демократической".

Искажалась сама идея Божественного происхождения верхов­ной власти, размывались ее религиозные, вероисповедные осно­вы. Согласно бюрократическому воззрению на Царя как на главу административной системы управления государством, он, яко­бы, "делегирует" часть своей власти каждому чиновнику. Кажется, Константин Леонтьев, понимавший и чувствовавший, какие опасности грозят России, метко выразил эту идею так: "каждый урядник есть тоже немножко Помазанник Божий". Призванный Господом к великому служению, русский народ постепенно низ­водился к роли детали в грандиозном государственном механиз­ме Империи.

Многие видели эти искажения и в меру сил пытались испра­вить их, но лишь немногие понимали, к чему все это может привести...

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО ИМПЕРСКАЯ   ИДЕЯ   В   XIX   ВЕКЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ, К КОТОРЫМ НЕ ПРИСЛУШАЛИСЬ