СТАВЛЕННИЧЕСКАЯ    ГРАМОТА РУССКОГО   ПАТРИАРХА

ВПЕРВЫЕ ПРОРОЧЕСТВО о Москве как о Третьем Риме было произнесено иноком Филофеем, старцем Псковской Елизарьевской пустыни, еще в царствование Василия Иоанновича, отца Грозного. "Да веси яко вся христианские царства приидоша в конец, — говорил он государеву дьяку Мунехину, псковскому наместнику, — и снидошася в едино царство: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти".

Михаил Мунехин, человек очень образованный, бывший по­слом в Египте и много путешествовавший, по достоинству оце­нил значение этого пророчества для судеб России. В 1512 году он привез в Москву писанный Филофеем хронограф — изложение исторических событий с самых древних времен (11). Скорее всего, этот хронограф был известен Иоанну IV и послужил ему в деле редактирования летописных сводов, отражавших ту же про­роческую мысль о России как о последнем убежище правоверия. Вообще хронографы и различные летописные сборники в XVI— XVII веках умножились необычайно. Они дошли до нас в много­численных и весьма разнообразных списках, наглядно свидетельствуя о напряженной работе русской мысли по осознанию Божьего промышления о русском народе и его государственном устроении.

Псковский старец сочувствовал молодому царю в его стрем­лении привести Россию в соответствие со смотрением Божиим о ней. Многоопытный инок высокой духовной жизни, Филофей прожил около ста лет. Его рождение относят ко времени падения Константинополя (1453 год) (12), так что послание к царю он написал уже в глубокой старости, умудренный долгими годами жизни. Известна любовь Иоанна Грозного к подвижникам бла­гочестия. Возможно, и Филофей знал царя лично — это давало ему уверенность в том, что к его мнению внимательно прислу­шаются.

После соборного покаяния царя и народа, завершившегося в 1550 году всеземским примирением, наступило "лето Господне благоприятное" для отеческого, пастырского вразумления юного монарха. И это вразумление прозвучало из уст подвижника-стар­ца. Филофей пишет "Послание к царю и великому князю Иоанну Васильевичу всея Руси". В нем старец дает дерзновенное толкова­ние двенадцатой главы Апокалипсиса:

"Говорит ведь возлюбленный наш богословесный Иоанн, на тайной вечери возлежавший на перси Господней и почерпнув­ший там неизреченные тайны (текст Св.Писания приводится в том виде, как он дан Филофеем. — Прим. автора): "Видел знаме­ние великое на небе: жену, облаченную в солнце, и луну под ногами ее, и на голове ее венец из 12 звезд. Она имела в чреве и кричала от болей и мук родов. И вот явился змей, большой и красный, с 7 головами и 10 рогами, и на головах его 7 диадем, и хобот его увлек с неба третью часть звезд небесных. Змей стоял перед женою, которой надлежало родить, и хотел сожрать родив­шегося младенца. Тогда были даны жене два крыла большого орла, и улетела она в пустыню в приготовленное место. И пустил змей из пасти своей воду, как реку, чтобы потопить жену в реке". Толкование: жена — святая Церковь; облечена в праведное солнце — в Христа; луну имеет под ногами — Ветхий завет; венец на голове ее — двенадцати апостолов учение; с болью рожает — святым крещением преобращает плотские чада в духовные; змей же — дьявол, как говорится, краснота — жестокость его и крово­пийство; 7 глав — злые его, супротивные силы; 10 рогов знаме­нуют истребление царства, как раньше пали арамейское, констан­тинопольское, египетское и прочии. Дитя жены, которое змей хотел сожрать — те люди, что рождены были заново в святом крещении, но влечет их и после крещения дьявол к осквернению, подвигая к погибели; бегство жены в пустыню из старого Рима — из-за служения на опресноках, так как весь некогда великий Рим пал и болен неисцелимым недоверием — ересью аполинариевой. В новый Рим бежала, то есть в Константинополь, но и там покоя не обрела из-за соединения православных с латинянами на восьмом соборе, потому и была разрушена константинополь­ская церковь и унижена была и стала подобна она хранилищу овощей. И, наконец, в третий Рим бежала — в новую и великую Русь. Это тоже пустыня, так как не было в ней святой веры, не проповедывали там божественные апостолы, после всех воссияла там благодать Божия спасения, с ее помощью познали мы ис­тинного Бога. Единая нынче соборная апостольская церковь во­сточная ярче солнца во всем поднебесье светится, и один только православный и великий русский царь во всем поднебесье, как Ной в ковчеге, спасшийся от потопа, управляет и направляет Христову Церковь и утверждает православную веру. А когда змей испустит из уст своих воду, как реку, желая в воде потопить, то увидим, что все царства потопятся неверием, а новое же русское царство будет стоять оплотом православия..." (13).

Юный царь глубоко проникся пониманием своей особой роли и великой ответственности. С целью упорядочения русской жиз­ни в 1547—1551 годах он несколько раз созывал соборы духовен­ства, на которых решались важнейшие вопросы церковного и государственного устройства. "Отцы наши, пастыри и учители, — обращался Иоанн к иереям и святителям, — внидите в чувства ваши, прося у Бога милости и помощи, истрезвите ум и просве­титесь во всяких богодухновенных обычаях, как предал нам Гос­подь и меня, сына своего, наказуйте и просвещайте на всякое благочестие, как подобает быть благочестивым царям, во всех праведных царских законах, во всяком благоверии и чистоте, и все православное христианство нелестно утверждайте, да непо­рочно сохранит истинный христианский закон. Я же единодушно всегда буду с вами исправлять и утверждать все, чему наставит вас Дух Святой; если буду сопротивляться, вопреки божествен­ных правил, вы о сем не умолкайте; если же преслушник буду, воспретите мне без всякого страха, да жива будет душа моя и все сущие под властию нашею" (14).

Соборы прославили новых русских святых, от которых народ ждал заступничества и благословения на нелегком пути своего служения, утвердили новый Судебник — сборник законов, опре­делявших отправление правосудия в России, подробно останови­лись на благоустройстве внутренней церковной жизни. Обличая беспорядки и бесчиния, рассуждали о богослужении и уставах церковных, об иконописании (требуя от иконописцев, кроме мастерства, неукоризненной жизни), о книгах богослужебных, о просфорах и просфорницах, о благочинии в храмах, о чине со­вершения таинств, об избрании и поставлении священнослужи­телей, о черном и белом духовенстве, о суде церковном, о содер­жании храмов и причетов, об исправлении нравов и обычаев...

Особенно ясно благодатное состояние русского общества от­разилось в знаменитом "Домострое" (15). "Книга глаголемая Домострой имеет в себе вещи зело полезны, поучение и наказа­ние всякому православному христианину..." — так озаглавливали переписчики свод советов и правил, определявших все стороны жизни русского человека тех времен, поражающий нас сегодня почти неправдоподобной одухотворенностью даже мельчайших бытовых деталей. "Домострой" не просто сборник советов — перед читателем развертывается грандиозная картина идеально воцерковленного семейного и хозяйственного быта. Упорядоченность становится почти обрядовой, ежедневная деятельность человека поднимается до высоты церковного действа, послушание дости­гает монастырской строгости, любовь к царю и отечеству, родно­му дому и семье приобретает черты настоящего религиозного служения.

"Домострой" состоит из трех частей: об отношении русского человека к Церкви и царской власти; о внутрисемейном устрое­нии; об организации и ведении домашнего хозяйства.

"Царя бойся и служи ему верою, и всегда о нем Бога моли, — поучает "Домострой". — Аще земному царю правдою служиши и боишися е, тако научишися небесного Царя боятися...". Долг служения Богу есть одновременно и долг служения царю, оли­цетворяющему в себе православную государственность — эта мысль прочно укоренилась в сознании русского человека. В Слу­жебнике второй половины XVI века сохранилась молитва, кото­рая рекомендовалась как образец покаяния для служилых людей. "Согреших пред Богом и по Бозе пред государем пред великим князем — русским царем, — исповедывал кающийся. — Запове­данная мне им (царем) слова права нигде же сотворих, но все преступих и солгах и не исправих. Волости и грады от государя держах не право, а суд — по мзде и по посулу. Ох мне, грешному, горе мне, грешному! Како мене земля не пожрет за мои окаянныя грехи — преступившего заповедь Божию и закон и суд Божий и от государя своего заповеданное слово..." (16).

Этому гласу покаяния вторит "Домострой": "Царю... не тщится служить лжею и клеветою и лукавством... славы земной ни в чем не желай... зла за зло не воздавай, ни клеветы за клевету... согре­шающих не осуждай, а вспомни свои грехи и о тех крепко пекися...", "А в котором либо празднике... да призывают священ­нический чин в дом свой... и молят за царя и великого князя (имярек), и за их благородные чада...".

Та же часть сборника, которая посвящена вопросам семейного быта, учит, "как жити православным христианам в миру с жена­ми и с детьми и домочадцами, и их наказывати и учити, и страхом спасати и грозою претити и во всяких делах их беречь... и во всем самому стражу над ними быть и о них пещись аки о своем уде... Вси бо есьми связаны единою верою к Богу...".

В "Домострое" есть все. Есть трогательные указания, "како детям отца и матерь любити и беречи и повиноватися им и покоити их во всем". Есть рассуждения о том, что "аще кому Бог дарует жену добру — дражайше есть камения многоценного". Есть практические советы: "како платье всяко жене носити и устроити", "како огород и сады водити", "како во весь год в стол ествы подают" (подробно о том, что — в мясоед, и что в какой пост). Есть указания по чину домашнего молитвенного правила для всей семьи — "как мужу с женою и домочадцами в доме своем молитися Богу". И все это — с той простотой, основательностью и тихой, мирной неторопливостью, что безошибочно свидетель­ствует о сосредоточенной молитвенной жизни и непоколебимой вере.

"Каждый день вечером, — поучает "Домострой", — муж с женою и детьми и домочадцами, если кто знает грамоту— отпеть вечерню, повечерие, в тишине со вниманием. Предстоя смиренно с молитвою, с поклонами, петь согласно и внятно, после службы не есть, не пить и не болтать никогда... В полночь, встав тайком, со слезами хорошо помолиться Богу, сколько можешь, о своих прегрешениях, да и утром, вставая, также... Всякому христианину следует молиться о своих прегрешениях, и об отпущении грехов, о здравии царя и царицы, и чад их, и братьев его и сестер и христолюбивом воинстве, о помощи против врагов, об освобождении пленных, и о святителях, священниках и монахах, и об отце духовном, и о болящих, о заключенных в темницы — и за всех христиан..."

В 1589 году Богу, наконец, было угодно дать русскому народу свидетельство о том, что Россия правильно поняла свой долг. За три года до того в Москву прибыл для сбора милостыни Антиохийский патриарх Иоаким. Благочестивый царь Феодор Иоаннович, прозванный за очевидную святость жизни "освятованным" царем (17), высказал тогда церковному собору и боярской думе свое желание установить патриаршество на Руси. Обладав­ший пророческим даром (18), царь как бы предвидел испытания, ожидавшие народ по пресечении династии Рюриковичей, и торо­пился дать православному русскому царству в лице патриарха опору, которая должна была удержать его от разрушения. Пере­говоры с Антиохийским патриархом были поручены Годунову. Иоаким согласился с желанием Феодора и обещал обсудить дело с другими патриархами. Те, решив уважить просьбу русского царя, положили было отправить в Россию для участия в поставлении Иерусалимского первосвятителя. Однако "чин особого смотрения" Божия о России требовал, видно, чтобы преемствен­ность русского служения была явлена миру во всей полноте и непререкаемости. Нужды Константинопольской (бывшей Визан­тийской) церкви, гонимой султаном Амуратом, потребовали приезда  в  Москву  самого   патриарха  Константинопольского Иеремии, знаменитого своей духовной ученостью и страданиями за Церковь. Он прибыл в Москву в июле 1588 года, сказав Феодору: "Слышав о таком благочестивом царе, пришел я сюда, чтобы помог нам царь в наших скорбях". С собой Иеремия привез соборное определение об открытии патриаршества на Руси.

В храме Успения Богоматери в Кремле в приделе. Похвалы Ее созван был многочисленный собор русских пастырей, предста­вивший царю имена трех кандидатов в патриархи. Положившись на суд Божий, бросили жребий — он пал на митрополита Мос­ковского Иова. 23 января 1589 года в Успенском соборе был торжественно поставлен первый русский патриарх. Он принял поставление от патриарха Византийского. И более того — в Со­борной уставной грамоте, узаконившей патриаршество на Руси, всему миру объявлялось, что "ветхий Рим пал от ереси", что "новый Рим", Константинополь, порабощен безбожными племе­нами агарянскими и что поэтому третий Рим есть Москва (19).

Тогда же положено было быть в России четырем митрополитам, шести архиепископам и восьми епископам.

Это осознание себя третьим Римом последних времен через два года было подтверждено собором православных патриархов, и таким образом утвердилось в качестве канонически закреплен­ного воззрения Вселенской Православной Церкви. В соборном постановлении первосвятителей написано: "...Признаем и совер­шаем в царствующем граде Москве поставление и поименование патриаршеское господина Иова..." При этом "главным и начальным" служением русского патриарха провозглашается обязанность "содержать апостольский престол Константина града..." (20).

Говорит о событии церковный историк М.В. Толстой: "Так патриаршество русское утверждено было всею Православною Церковью! Видимым поводом сего важного нововведения было одно благочестивое желание Феодора; но Промысел Божий неви­димо творил Свое дело в Церкви Своей. Он готовил в патриархах русских защиту для отечества на близкое время скорбей и потря­сений, которых не могли еще предвидеть люди. Он незримо устроил обстоятельства дела так, что патриаршество Русское яви­лось как бы по внезапному стечению случаев, к взаимному уте­шению востока и севера!"

Дивны дела Твои, Господи! Дважды естественное течение русской истории прерывалось внезапно и необъяснимо, безвоз­вратно, казалось, разрушая православную государственность и коверкая народную жизнь. Современники Смутного времени на­чала XVII века, как и современники богоборческой резни, учи­ненной по попущению Божию в советской России в XX веке, видели одно — гибель Руси. Дважды накануне страшных испы­таний даровалось русской церкви патриаршее правление — как символ благоволения Божия, как "столп и утверждение истины" о всемирной роли русского исповеднического служения. Дважды проносила Церковь через все гонения сознание христианского долга России. Ибо верно и неложно слово Божие: "За гнев бо Мой поразих тя, и за милость Мою возлюбих тя. За сие, яко был еси оставлен и возненавиден, и не бе помогающего ти, положу тя в радость вечную" (Ис. 60:10-15).

ЧАСТЬ МОЯ ГОСПОДЬ,  РЕЧЕ ДУША МОЯ...

ИНОК ФИЛОФЕЙ.  "ДОМОСТРОЙ"

"ПОЙТЕ   ГОСПОДЕВИ   ВСЯ   ЗЕМЛЯ..."