Эти два выражения — «церковное пение» и «церковная музыка» — постоянно и в речи, и в лите­ратуре, употребляются параллельно, а иногда и одно вместо другого. На партитуре хорового произведения, предназначенного для исполнения во время богослу­жения, стоит неизменно: «музыка такого-то».

И когда в отношении богослужебного пения употребляется выражение «музыка», то имеется в виду пение более или менее правильно организо­ванного хора, сопровождающего богослужение пением песнопений, написанных для хора по правилам музыкальной науки о композиции, а, сле­довательно, подчиняющимся обще-установленным для всякой музыки законам гармонии, контрапункта, учения о формах.

Во времена Екатерины Великой было даже принято выражение: «Обедня с музыкой» — то есть с пением хора, исполняющего композиции тогдашних славных маэстро: Галуппи, Сарти, Бортнянского и их последователей,— в противоположность пению дьячков, певших так называемое уставное, не сочиненное по правилам общей музыкальной на­уки, издревле установленное пение. И то, и другое пение исполнялось, однако, во время богослуже­ния в храме.

Уже тогдашние современники противопостав­ляли «музыку» и «церковное пение», несмотря на то, что оба эти рода пения, определяемые двумя различными терминами, раздавались в храме и составляли, таким образом, принадлежность богослу­жения. Взгляд на хоровое церковное пение как на музыку присущ и в наши дни многим регентам.

Совсем недавно рассказывала мне одна видная участница известного в Париже хора Ф. С. Поторжинекого, как на одной из спевок хор разучивал Отче наш. Поторжинский дал хору вступление, некоторые певцы при первом же аккорде ясно произнесли: «Отче наш...». Поторжин­ский остановил хор и нервно спросил: «Кто сказал «Отче наш»? Не нужно слов: музыку, музыку дайте, аккорд!.. Слова — ерунда, только музыку — волны, волны»...

Это все побуждает нас поставить вопрос: можно ли, действительно, ставить знак равенства между понятиями: «музыка» и «церковное пение»?

Чтобы прийти к ответу на этот вопрос, попытаемся вникнуть в сущность церковного пения, независимо от его формы и состава исполнителей. Церковное пение — как и всякое пение и всякое произнесение слова так, чтобы ясно можно было определить высоту тона и относительную продолжительность гласных звуков (например, возгласы, чтение нараспев, пение), есть явление музыкального порядка

Действующие в нем законы можно исследовать научными методами музыкального исследования.

Поэтому, и возглас священника, и прощение диакона, и монотонное чтение кафизм чтецом, и пе­ние одного псаломщика, как и пение на двух клиро­сах двух громадных, идеально вышколенных хоров кафедрально-соборного типа, можно назвать музы­кой постольку, поскольку это все — музыкальные явления.

Музыкальными же явлениями будет и колокольный звон, и игра на дудочке, и звуки оркестра.

Никто, однако, не назовет возглашение прото­диаконом многолетия или пение одного псалом­щика — музыкой.

В то же время пение одного псаломщика, пусть даже не обладающего хорошим голосом и даже, быть может, фальшивящего, мы все же назовем «церковным пением», так же, как и пение за богослужением большого вышколенного хора (к которому вполне можно было бы применить термин «вокальная хоровая музыка»).

Следовательно, главным признаком церковного пения, отличающим его от вокальной хоровой музыки, является не «музыка», а принадлежность этого музыкального явления церковному богослужению.

Музыка, даже вокальная хоровая, не сопровож­даемая инструментом, вполне возможна без слов.

Это будет пением лишь постольку, поскольку инструментом, издающим звуки музыкального поряд­ка , является человеческий голос Но под пением мы ведь разумеем музыкальную передачу слов.

Мыслимо ли церковное пение без слов? Ко­нечно, нет! Православное богослужение состоит из слов (не важно, сопровождаемых теми или иными богослужебными действиями или нет). Слова эти произносятся или в форме возгласов, или в форме чтения нараспев, или же в форме более или менее ме­лодически развитой, - то есть в форме пения. Сущ­ность дела не меняется от того, поются ли богослу­жебные тексты одним псаломщиком или хором: один архиерей, большой знаток пения, выразился раз очень остроумно, сказав, что «хор — это умножен­ный псаломщик». Понятно, что такой «умноженный псаломщик» имеет гораздо больше звуковых (музыкальных) возможностей, чем один «неумноженный»: но суть дела остается неизменной.

В Православной Церкви нет общественного богослужения без пения. Современная практика многих русских церквей заменять чтением указанное уставом пение (ведь каждый текст, при котором указывается «глас», предназначен тем самым для пения, так как «глас» означает лад — тональность, в которых предлагается петь данный текст) является сравнительным новшеством; даже кафизмы исполня­лись в XVII веке (а некоторыми старообрядцами и до сих пор исполняются) певчески. Если интонацию возгласов причислить к категории пения, то и литургия, и вечерня, и молебны, да и вообще почти все службы нужно признать состоящими сплошь из пения, в той или иной форме. Поэтому мы вправе сказать, что пение церковное есть - одна из форм самого богослужения. Это обстоятельство проводит ясную границу между пением церковным и пением нецерковным. Церковное пение, как форма самого богослужения, зависит в первую очередь от общих литургических законов.

Формирующими церковное пение факторами являются: 1) богослужебный текст (то есть слово), 2) богослужебный чин и 3) музыкальный элемент. Следовательно, музыкальный элемент является не привносимым в богослужение, а присущим ему, исходящим из него; слово использует феномен музыки для более ясного выражения смысла и характера текста; музыкальный элемент неразрывен здесь со словом, и поскольку он, так сказать, заслоня­ет слово, - теряется конкретность тех мыслей, которые заключаются в тексте и которые осмыслива­ют и самое звуковое оформление.

Оторванный от слова музыкальный элемент (независимо от типа и качества исполнения) теряет свою логическую значимость, присущую ему в бого­служении, и сохраняет только свою эмоциональную окраску, не определяемую словами.

Были проведены опыты вроде следующего. Небольшой студенческий хорик пропевал без слов начало Великого славословия Мясникова. После это­го слушатели опрашивались: как они поняли этот от­рывок. Были даны самые разнообразные и разноре­чивые определения: одни восприняли этот отрывок как «сентиментальную элегию, воспоминание о далеком прошлом», другие — как «томление любви», «удивление», «настойчивую просьбу», «балладу», «начало цыганского романса», «сердитое предупреж­дение» и т п. Все это потому, что отсутствовало слово, дающее музыкальному отрывку логическую конкретность.

Будучи неразрывно связанным со словом и с богослужебным чином, церковное пение отличается от общей музыки своими формами и, следовательно, теми художественными законами, которые в нем дей­ствуют. Законы эти могут совпадать с общемузыкаль­ными законами, могут и не совпадать; с другой сто­роны, законы общей музыки не в полном объеме и не все приложимы к церковному пению.

Так, например, обязательный в общей музыке закон симметричного ритма («ритм — душа музыки») в большинстве случаев не применим в церковном пе­нии. Это обусловлено свободным текстовым ритмом, где нет правильного чередования ударных и безудар­ных слогов (как это имеет место в стихотворениях) и где песнопения не связаны с ритмичностью движе­ний (как в светской музыке и светской песне, очень часто связанной с танцем).

Неметричность богослужебного текста часто не дает возможность втиснуть его в симметричные рам­ки тактов, группировать музыкальные фразы в периоды, и т. д., что вызвало в древнем знаменном распеве особую, только церковному пению свойствен­ную систему «попевок», имеющих свои собственные законы ритма, группировки отдельных частей и взаимного их соединения в зависимости от строения текста и его логического содержания.

Из всего сказанного следует, что церковное пение есть автономная (то есть имеющая своисобственные, только церковному пению свойственные художественные законы) богослужебно-музыкальная область, отличная от общей музыки. Исследование, установление и формулирование этих законов составляет предмет русского литургического музыковедения, имеющего свои научные методы исследования и только отчасти захватывающего область общего музыковедения

Исторический ход развития русского литургико-певческого искусства, пошедший по пути неразум­ного увлечения музыкой, понимаемой в смысле самодовлеющего искусства, внесенного в богослуже­ние лишь для его сопровождения (а не прису­щего его совершению), имел следствием потерю сознания того, что церковное пение есть одна из форм самого богослужения и потому — автономная область певческого искусства Это повлекло за собой упразднение границ между «музыкой» и «цер­ковным пением».

Полное незнакомство, или, в лучшем случае, чрезвычайно слабое знакомство русских с светской хоровой литературой, особенно немецкой и чешской середины XIX века, не позволяло молящимся и зна­чительной части регентов отличить церковное пение от не церковного.

В России слово «хор» вызывало представле­ние прежде всего о церковном хоре. Это опять таки привело к смешению церковного пения со свет­ским, нецерковным стилем, в котором действуют ху­дожественные законы общей музыки, но отсутствуют специфические законы литургического пения, как оди­ночного, так и хорового

Выдающиеся церковный композитор А. Д. Кастальский писал:  «Хотелось бы иметь такую музыку, которую нигде, кроме храма, нельзя услыхать, которая так же отличалась бы от светской музыки, как богослужебные одежды от светских костюмов» («Моя музыкальная карьера», в журнале «Музыкальный современник», Петроград, 1915 г.).

Что же,— скажут многие,— значит, раз поет хор, то это уже не церковное пение, ибо хор поет му­зыку различных композиторов? Такое обобщение неверно, ибо далеко не все хоровые произведения, созданные для богослужебного употребления, игно­рируют специфические художественные законы литур­гического пения.

Но, к сожалению, ко многим применимы названия «ария с хором» (например, «Ныне отпущае­ши» Строкина), «мотет» (например, «Достойно» Льво­ва, Бортнянского), «концерт»... Этот род музыки на богослужебный текст так и называется «концер­том», а в моем раннем детстве многие так называли вообще время причащения священнослужителей, хотя бы в это время пелись, например, ирмосы — эта часть литургии называлась все равно «концерт». Можно было бы вспомнить и другие тожде­ственные по форме виды светской вокальной музы­ки. Многие композиции, порой даже композиторов с крупным именем (например, некоторые произведения Чайковского), представляют собой пересадку в храм чисто светской «общей» хоровой музыки, где, за вычетом,  слов не остается ничего церковного, почему эти композиции - с другими текстами или даже вообще без текста, в исполнении одних инстру­ментов - можно услыхать на сцене. Из этого следует новый вывод: как композиторам, так и  регентам, да и вообще всем, кто имеет какое-либо отношение к церковному пению или просто интересуется им и любит его, необходимо ознакомиться, хотя бы в главных чертах, с художественными законами церковного пения, отличающими его от общей вокальной хоровой музыки.

Более подробная речь об этом вышла бы далеко за пределы настоящей заметки. Скажем только, что в этой области есть специальная литература, ставшая, увы, теперь библиографической редкостью. Здесь трудились Разумовский, Металлов, Смоленский, Преображенский, Вознесенский, Аллеманов...

Заканчивая нашу заметку, с особой силой подчеркнем:

Одного музыкального образования, даже выс­шего, еще недостаточно для регента и для компози­тора, желающего писать для богослужения Общее музыкальное образование можно получить в любой музыкальной школе, у профессора безразлично  какого вероисповедания и какой национальности.

Недостаточно и знания всей хоровой литерату­ры, вызубривания наизусть напевов из синодально­го   обихода.

Нужно знание, точно формулированное, тех особых музыкально-текстовых богослужебных певческих форм, их художественных и тональных за­конов, только им присущих, и путей их развития. Без этого всегда будет опасность, что в храме будет зву­чать (как иногда звучит и в настоящее время!), та же музыка, которую можно услыхать где угодно вне храма, и самое пение во время богослужения будет только музыкальным дополнением, а не полноправ­ной частью богослужения

Предупреждая могущие быть со многих сторон возражения, спешу заметить, что "церковность» пения вовсе не требует обязательно простоты, примитивности, унисонного пения, и т. д. Речь идет только о том, что церковное пение имеет свои художественные законы, и они должны быть соблюдаемы. Одна лишь «общемузыкальная» красота не является еще «паспортом» того или иного произведения для включения его в богослужение.

1971 г.

И. Гарднер. ПСАЛМОДИЯ

И.Гарднер. ЦЕРКОВНОЕ ПЕНИЕ И ЦЕРКОВНАЯ   МУЗЫКА

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. Святитель    Иоанн Златоуст. ИЗ БЕСЕДЫ НА 150-й  ПСАЛОМ