а) ЕДИНСТВЕННАЯ ЦИТАТА

То, что теософам надо доказать, изначально известно: "Доктрина о перевоплощении была отменена лишь в 553 году по Р. Хр. на Втором Константинопольском Соборе. Таким образом, доктрина о предсуществовании души и ее последовательных возвращениях на Землю, стала "ересью" среди официального христианства лишь в шестом веке по Р. Хр.; до этого времени она была терпима и принята теми церковниками, которые были особенно близки к гностикам"²².

К сожалению, теософские издания не отличаются на­личием элементарного справочно-библиографического ап­парата. Поэтому приводимые ими цитаты, переводы, ссыл­ки проверить зачастую просто невозможно. Как вольны они в своих переводах, мы уже видели на примере "авторизо­ванных переводов" Нового Завета Блаватской.

И при разговоре об Оригене нас с самого начала ждет весьма вольное обращение с фактами. Рериховцы, демон­стрируя полное отсутствие исторического такта, представ­ляют Оригена в качестве писателя, "ближайшего по вре­мени к апостолам"²³. Творчество Оригена отделяют от апо­стольского века двести лет - срок немалый для истори­ческой религии. И такие мелкие подтасовки характерны не только для мелких адептов. Сама madame Блаватская позволяет себе фразы типа "Ориген, живший во втором веке христианской Эры, среди других упоминает..."²⁴. Ори­ген родился в 185 г. Скончался в 253 (или 254) году. Так что это все-таки писатель третьего века. Хотя у Блаватской, конечно, могут быть "эзотерические" сведения о том, что Ориген написал свои книги до пятнадцатилетнего возраста...

Я никак не могу сказать, что мне знакомы или понят­ны все сохранившиеся тексты Оригена. Я готов признать, что феномен Оригена чрезвычайно сложен. Тем не менее, я полагаю, что знаю об Оригене больше, чем Елена Блаватс­кая или Елена Рерих.

Последняя из всего Оригена всегда цитирует лишь один и тот же отрывок: "Итак, Бога нельзя считать каким-либо телом или пребывающим в теле, но Он есть простая Духов­ная Природа, не допускающая в себе никакой сложности. Он есть ум и в то же время Источник, от которого получает начало всякая разумная природа и ум. Бога, который слу­жит началом всего, не должно считать сложным, иначе окажется, что элементы, из которых слагается все то, что называется сложным, существовали раньше самого нача­ла". Е. Рерих комментирует: "Вот истинно философское мышление. Близкое и, я сказала бы, тождественное всем древним философиям! Истинно, если бы наши отцы церк­ви последовали примеру западного христианства и приня­лись бы за изучение трудов Великого Оригена, этого ис­тинного Светоча Христианства, много света пролилось бы на символы и таинства христианства, и догмы церковные отпали бы, как оковы и скопы железные"²⁵.

Я согласен с Е. Рерих в том, что эта мысль Оригена есть пример "истинно философского мышления".

Но, во-первых, это рассуждение Оригена принималось всеми Отцами Церкви и аналогичные мысли входят в со­став любого учебника по богословию.

 

 Например: "Откровение учит нас, что Бог есть чистейший Дух, не соединенный ни с каким телом, и что, следовательно, природа Его - совершенно невещественная, непричастная ни малейшей сложности, простая" (митр. Макарий (Булгаков). Православно-догматическое бого­словие. - СПб., 1868. Т. 1, ее. 95-96). Или: "Если все существующее получило начало от Творца, имеет начало во времени, ограничено в пространстве и изменяемо, то о Боге следует утверждать, что Он само­бытен (не зависит ни от кого по бытию), вечен (не зависит от времени), вездесущ (не зависит от пространства), прост (несложен), неизмерим, неограничен, бесконечен, безначален, неизменен, непостижим и т. д. Перечисленные апофатические свойства не определяют сущности Бога, т. к. не отвечают на вопрос: что же есть Бог по существу. Эти "свойства" говорят лишь о том, что Божество превыше всевозможных ограниче­ний и определений, но не сообщают положительного знания о Боже­ственной Сущности" (архим. Алипий (Кастальский-Бороздин), архим. Исайя (Белов). Догматическое богословие. Курс лекций. - Троице-Сер­гиева Лавра, 1994, с. 78).

 

Так что приемы ре­риховской полемики весьма своеобразны: берется сугубо церковное суждение, принимаемое всею Церковью во все века, и с указанием на него заявляется: "вот, если бы Цер­ковь думала так, она перестала бы быть невежественной!".

Во-вторых, эта оригенова мысль о том, что Бог не есть тело, плохо согласуется с уверением Махатм, будто их Бо­жество есть Материя. Чтобы вполне понять это рассужде­ние Оригена, надо вспомнить аналогичную мысль его учи­теля - Климента Александрийского: "Бога нет ни в облаке, ни в другом каком месте. Он вне пространства, не под­лежит ограничениям времени, не Объемлется свойствами вещей. Ни частичкой своего существа не содержится Он ни в чем материальном, ни обнимает оного через ограниче­ние материи или через деление Себя. "Какой храм вы мо­жете построить для Меня", - говорит Господь (Ис. 56,1). Но и в образе вселенной Он не храм построил Себе, потому что Он безграничен" (Строматы. И, 2). Если Бог Климента и Оригена "ни частичкой не содержится ни в чем матери­альном", а теософы "верят только в Материю", значит Бог Оригена не есть божество Е. Рерих.

В-третьих, именно благодаря этому рассуждению Ори­гена можно понять, почему он не стал гностиком (и поче­му, соответственно, его нельзя считать попутчиком совре­менных оккультистов). С точки зрения Оригена, в кругов­ращении миров участвуют только тварные души. Бог Ори­гена не вовлечен в мировой процесс круговращений. Он остается строго трансцендентен. По Оригену, именно твар­ный, небожественный мир трагически странствует из зона в эон. Но это странствие мира не имеет никакого отноше­ния к "внутренней биографии" Божества. Напротив, для гностиков и теософов Божество радикально, едва ли не все­цело вовлечено в мировой процесс. Перевоплощается и множится именно Единая Энергия. Для гностиков и теосо­фов все, что проявляет себя в мире, подчиняется законам мировых циклов и движений. Но, по воззрению Оригена, Бог может проявлять Себя в мире и оставаться Самим Со­бой, не умаляться, не пленяться миром. Для гностиков и теософов любое желание, возникающее в Божестве, раска­лывает Его и изводит из "плеромы" в "кеному" (пустоту) или в мир кармической несвободы. У Оригена действие Бога в мире и даже Боговоплощение абсолютно свободны.

И в самом деле - почему Бог должен Сам меняться, входя в изменчивый мир? Этот постулат гностиков и ок­культистов никак не может быть обоснован. Как относи­тельное может умалить Абсолютное? Что это за Абсолют, который насилуется относительным? Что это за Трансценденция, которая не может защитить Себя от искажающего влияния небытия или относительного бытия? Бог есть аб­солютное Единство в Себе, и это абсолютное Единство нельзя разрушить никакими привходящими, "относительными"моментами. Воплощение Божества совсем не означает сло­жение Им с Себя божественности и принятие в Себя всех несовершенств материи. Поэтому и о Боговоплощении Сына Божия христиане говорят, что Он взял на себя все челове­ческое - кроме греха.

Именно возвышенность Оригенова учения о Боге не по­зволяет ему стать гностиком. Гностики и теософы слиш­ком заниженно, слишком антропоморфно понимают Боже­ственное. Ориген же мыслит о Боге достойно. И потому остается христианином, несмотря на все свои парагностические суждения.

Однако, и это с сожалением надо добавить в качестве четвертого комментария к приведенной Е. Рерих цитате из Оригена, александрийский мыслитель сам не всегда был на высоте этой своей мысли. Но об этом чуть ниже.

 

б) МИССИОНЕРСКАЯ ЭЗОТЕРИКА

По уверению Е. Рерих, "После Оригена ложная вера христианства начала расти"²⁶. Надо полагать, что до Ори­гена и у Оригена христианство было вполне оккультным и гностическим, а вот после него вдруг стало православным. Но если быть более уважительным к историческим реали­ям, чем это принято у теософов, то не так уж сложно заме­тить, что даже из Оригена трудно сделать оккультиста.

У Оригена действительно есть ряд идей, которые не приемлются христианством. Но при обсуждении этих идей надо, для начала, выяснить - каково их происхождение. Действительно ли потаенная церковная традиция вдруг вы­разилась через Оригена (и затем почему-то снова замолча­ла)? Или же Ориген почему-либо предоставил возможность языческой философии заговорить внутри церковной огра­ды? В конце концов - как сам Ориген оценивал свои реинкарнационные суждения?

То, что теософам кажется "эзотеричным" в беседах Ори­гена, на самом деле предельно "экзотерично". Проповед­ник зачастую даже против своей воли подлаживается под настроение и вкусы своей аудитории. Сегодня, например, модна идея свободы и прав человека - и потому нередко церковные катехизаторы (если они обращаются к интелли­генции) всячески подчеркивают, что идея свободы укоренена в Евангелии. Но во времена, когда люди искали не внешней "независимости", а истины, когда общество прислушивалось к монахам, церковная литература, напротив, подчеркивала идею послушания - и находила ее в том же Евангелии.

Так и Климент, и Ориген, когда кругом было море гно­стиков, должны были сказать не то, что гносиса у христи­ан нет, но, что, напротив, только у них-то он и есть.

Хотите "тайн"? Эллины ищут мудрости и секретов? Что ж, эллины как дети. А с детьми надо говорить по-детски. Заходите, у нас есть немножко отборного гнозиса лично для Вас и Вашей супруги. Слушайте: Давным-давно "Петр, Иаков и Иоанн, хотя и были особо Спасителем почтены, однако после Вознесения Спасителя не оспаривали друг у друга эту честь, но избрали епископом Иерусалима Иако­ва Праведного... Иакову Праведному, Иоанну и Петру Гос­подь после Воскресения передал знание, они же передали его остальным апостолам, остальные же апостолы семиде­сяти, одним из которых был Варнава" (Св. Климент Алек­сандрийский. Очерки. 6, 7)²⁷. А когда заинтригованные слушатели возьмут в руки Послание этого самого Варнавы - они увидят там проповедь Христа Распятого. Но не найдут там ни грамма "гностицизма"...

Ориген, как и Климент, просто не отказывается порас­суждать со своими вполне еще языческими слушателями на темы, которые для них привычно-интересны, и на жар­гоне, им знакомом. Ему кажется, что проблемы космоло­гии, почти не затронутые Библией, можно решать вполне свободно. Если же воспитанные на античной литературе слушатели привыкли к некоторой космологии, которая прямо не отвергается в Писании - зачем же ставить меж­ду Христом и людьми еще один барьер? Не лучше ли уве­рить их, что о мире Писание и эллинская философия мыс­лят вполне сходно?

Ориген занялся изучением греческой философии не по собственному влечению, а для того, чтобы найти общий язык со своими образованными слушателями. Защищая христианство, он ищет общее между библейской мудрос­тью и общепризнанной эллинской философией. Как мог, он отцеживал в ней то, что согласно с Евангелием, от того, что ему противоречит, а также и от того, что просто гово­рит о другом и потому для христианина в некоторой степе­ни безразлично.

Да, Ориген любит укутаться в туман таинственности (это модная одежда в философских кругах III столетия).Но иногда удается заглянуть под его "эзотерический" по­кров и рассмотреть, что же именно он считал глубинами христианства, не всегда доступными "толпе". И тогда об­наруживается, что под глубинами знания Ориген подразу­мевает никакой не оккультизм, а вполне нормальное отрефлектированное православное богословие. Вот пример противопоставления простонародной веры и христианско­го знания у Оригена:

Простолюдины, - замечает он, - иногда действитель­но думают, что Бог слышит тех, которые громче всего про­сят о помощи. Будучи не в состоянии устоять перед их воплями, Бог посылает им свою благодать. "Напротив, по нашему учению, люди, которые сурово осуждают себя за свои грехи, считают себя как бы потерянными из-за гре­хов, а потому плачут и стонут и представляют достаточные доказательства действительного и настоящего обращения - таких людей Бог принимает ввиду их покаянного со­крушения о том, что они до своего обращения проводили порочную жизнь" (Против Цельса. III, 71). Итак, не вне­шняя молитва, не настойчивость словесных просьб врачу­ют человеческую душу, а покаянное изменение глубины своего сердца. Так ведь церковные предания из века в век распространяют свидетельства о том, чем кончается неиск­ренняя исповедь. Когда священник говорит "прощаю и раз­решаю", открывается присутствие Христа, изрекающего: "А Я не разрешаю"...

А если бы Ориген был оккультистом, он не замедлил бы в этом случае повторить какую-нибудь антихристианс­кую пошлость вроде заверений Клизовского в том, что За­кон Кармы нельзя умолить...

Но Ориген не оккультист и не гностик. Он церковный писатель. В многообразии эллинских философских идей Оригену не удалось провести безупречное разделение. Не­которые из тех мыслей, что казались ему непротиворечащими христианству, при ближайшем рассмотрении оказа­лись все-таки чужими.

Каждый человек опыт своего воспитания, жизни в миру, образования проносит с собою в Церковь и в богословие. Ориген всего лишь слишком поспешно переодел в христи­анские одежды привычные сюжеты платонической мыс­ли, как раз не выразив тем самым церковного Предания, а исказив его. Ориген пытается "Тимей" Платона совместить

с христианством, но разве это довод в пользу того, что в самом дооригеновском христианстве были идеи метемпси­хоза?

А если признано, что система Оригена складывается из двух источников - христианского и языческо-философского, - на каком же основании надо утверждать, что имен­но языческую идею предсуществования душ Ориген заим­ствовал из христианства? То, что в церковном учении тре­тьего века не было никаких оккультных идей, признает ненароком сама Е. Блаватская. Она пишет, что Климент Александрийский (учитель Оригена) обратился в христи­анство, "зная, что догма его новой религии" потребует от него "отступничества от нео-платоников".

 

 Блаватская Е. П. Тайная Доктрина. Т. 2, с. 351. Досада Блават­ской вызвана тем, что Климент до обращения в христианство прошел через языческие посвящения (церковный историк Евсевий (Евангельс­кое приуготовление 2,3) говорит, что "достоудивительный Климент, зна­комый с языческими мистериями опытно, разоблачил и раскрыл их отвратительность").

 

Неоплатоник Порфирий сказал об Оригене гораздо боль­ше правды, чем теософы: "Ориген жизнью своей живет по-христиански, по воззрениям же своим на соделанное и Божественное эллинствует".

 

Цит. по: Карсавин Л. П. Святые отцы и учители Церкви. (Рас­крытие православия в их творениях). - М., 1994, с. 64. У Порфирия есть еще несколько упоминаний об Оригене в "Жизни Плотина" (на­пример, повествуется о посещении Оригеном лекции Плотина. Когда Ориген вошел, Плотин "весь покраснел и хотел тотчас же встать с мес­та; Ориген просил его продолжать, но он ответил, что когда говоришь перед тем, кто заранее знает, что ты скажешь, то надо скорее кончать; и, сказав еще несколько слов, закончил занятие " - Порфирий. Жизнь Плотина, 14. // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. - М., 1979, с. 468). Однако, как замечает со­временный исследователь неоплатонизма Пьер Адо, "соучениками Пло­тина у Аммония являются Терентий и Ориген. Следует различать этого Оригена-язычника, о котором Порфирий несколько раз говорит в своей "жизни Плотина", и Оригена-христианина, Отца Церкви, который был лет на двадцать старше Плотина" ( Адо П. Плотин, или простота взгля­да. - М., 1991, с. 131).

 

По схожему выводу Влади­мира Соловьева, для Оригена характерно сочетание самого решительного желания принять новое христианское откро­вение с внутренней неспособностью понять его особую, спе­цифическую сущность²⁸.

Платонизм Оригена - это не более чем философский "об­ряд": он об-ряжает христианство в привычные светско-фило-софские одежды, чтобы легче было пройти в Академию к язычникам, гордым своей ученостью. "Эзотерика" теософов под покровом христианских слов и символов скрывает язы­чество. "Эзотерика" Оригена ровно противоположная - под флером языческих штампов он говорит о Евангелии.

 

в) ЛОГИКА ЕРЕСИ

Философская система Оригена начала строиться с ре­шения чисто богословской задачи: ему надо доказать, что Сын Божий, Логос есть истинный Бог, а не просто "плане­тарный Логос" или бог одного из миров, одного из эонов. Гностики готовы были признать Христа Господом данного мира. Но мысль о том, что Абсолютный Источник всякого бытия, Тот, из Кого началось все, может придти к людям и может пожертвовать Собой нас ради человек и нашего ради спасения, казалась им абсурдной.

Ориген встает на защиту апостольского благовестия: во Христе открылся "Тот, из Которого все и к Которому все". Сын всегда с Отцом, а не только в нашем зоне. Этот еван­гельский тезис Ориген желает защитить философски.

Но церковная мысль времен Оригена еще не научилась ставить вопрос о том, каковы вечные отношения в Троице. Еще слишком велика была привычка видеть в Лицах Бо­жества лишь различные проявления, функции Единого Бога. Поэтому Логос мыслился не столько как вечная Мысль и Любовь Отца, сколько как инструмент, с помо­щью которого Отец творит мир.

 

 Разница между способом богословствования III века (оригеновско­го) и IV столетия (века патриотической классики) хорошо видна из со­поставления двух комментариев одного и того же библейского места - "И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему" (Быт. 1,26). Для Оригена это свидетельство подчиненности Сына Отцу; Сын выступает как миротворящий инструмент в руках Отца - и не более того. "Ведь к Нему, по нашему убеждению, обращался Отец со словами, которые мы читаем в истории творения, записанной Моисеем: "Да будет свет" и "да будет твердь" и все прочее, что Бог вызвал к бытию. К Нему же были сказаны и следующие слова: "сотворим человека по образу нашему". Сло­во, согласно велению, сотворило все, что Отец повелел Ему" (Против Цельса. 2, 9). Спустя полтора столетия Златоуст выступает против инструмен­тальности оригенистского понимания Логоса, подчеркивая, что Бог ска­зал "сотворим человека", а не "сотвори". Здесь совет равных, а не приказ младшему по званию. Тем самым этот текст для Златоуста служит свиде­тельством именно полной равности Сына Отцу (см. - св. Иоанн Златоуст. Восемь бесед на книгу Бытия. // Творения. Т.4. - Спб., 1898, с. 61).

 

Христианская мысль была занята не столько уяснением тайны внутритроичных отношений, сколько выяснением того, какое отношение Логос имеет к небожественному миру. И было уже прочно усвое­но, что "все чрез Него начало быть, и без Него ничего не начало быть, что начало быть" (Ин. 1,3) - через Слово, которое было в начале.

Мир не мог возникнуть без Логоса. Логос нужен для создания мира. Вот два тезиса, из которых исходит мысль Оригена. И к ним полемическая необходимость добавляет третий: Сын совечен Отцу. Но как можно доказать совечность Логоса Богу, если Логос - лишь инструмент для создания нашего мира? Отец вечен, а наш мир - нет. Мог ли Отец родить Сына без нужды в миротворении? Ответ Оригена явно поспешен: из верного тезиса о том, что Логос необходим для творения мира, он заключает, что только для этого Он и необходим Отцу.

Ошибка Оригена в том, что его суждение противоречит евангельскому возвещению о том, что Бог есть Любовь. Любовь же не может видеть в том, кого любит, лишь инст­румент. Родители не рождают детей лишь как средство для получения пособия или в качестве средства для обеспече­ния спокойной старости. Мы не знаем тайны Божией Люб­ви. Но полагать, будто Личность Отца дала Свою боже­ственную природу еще двум Личностям - Сыну и Духу - лишь из чисто инженерных соображений (чтобы было, кого посылать в мир) - значит недостойно думать о Боге и о любви.

Из ложной посылки Ориген приходит к верному выво­ду: Сын совечен с Отцом. Так подтверждается логический закон, гласящий, что "из лжи следует все что угодно" (то есть из ложных посылок может быть получен не только ложный, но и верный результат). Но кроме истинного бо­гословского вывода Ориген из своих посылок получает попутно еще и ряд вполне недоброкачественных заклю­чений.

Первое из них получается так: если Логос нужен лишь для творения мира, а Логос совечен Отцу - значит, у Отца всегда была необходимость в миротворении. Если Логос был всегда - значит, Бог всегда был Творцом. А если Бог всегда был Творцом - значит, прежде создания нашего мира тот же Логос создавал иные миры. Так Ориген, вопреки даже своим собственным словам о непостижимости Божественной природы, все же решился указать определенный, позитивный признак Божествен­ной Сущности. По его мнению Бог есть Творец по сути Своей.

Для более последовательного философского мышления открывается, что у Бога все же нет и не может быть необ­ходимой связи с миром. Бог не обязан творить относитель­ный мир. Он ничем не понуждается к акту творчества. Нет такой необходимости, которая тяготела бы над Абсолютом и диктовала бы ему те или иные действия. Поэтому для св. Василия один из смыслов библейского повествования о том, что небо и землю Бог сотворил "в начале", состоит в указании на то, что лишь в незначительной степени Бог есть Творец, лишь несущественным (для Него) образом: "в показание, что сотворенное есть самая малая часть Зиждителева могущества"²⁹. Бог остался бы Богом, если бы не стал Творцом. Так мыслит христианская филосо­фия.

И все же запомним, что эта неосторожная мысль, уста­навливающая необходимую связь Бога с миром и тем са­мым через причинно-следственные отношения сцепляющая Абсолют с относительным миром, рождается у Оригена не под влиянием гностиков, но в полемике с ними.

Итак, Ориген предположил, что Бог обязан творить. И через эту небольшую философскую оплошность в систему Оригена проникли все те ереси, которые и опорочили его имя в церковной памяти. Если Бог не может не творить - значит, Он творит всегда. Наш же мир, согласно библейс­кому утверждению, явно имеет свое начало и свой конец. Но прежде, чем создать наш мир, Бог все равно должен был быть Творцом. И, значит, до создания нашей вселен­ной, Он создавал иные миры, а после конца нашей вселен­ной Он должен будет вновь и вновь творить новые мироз­дания.

Но если есть много следующих друг за другом миров - можно предположить, что в историю каждого из них Бог вселяет одних и тех же персонажей. Зачем создавать но­вые души, если прежние еще не вполне исполнили свой долг? Так вполне логично появляется идея реинкарна­ций.

Среди гностиков была весьма распространена идея о том, что Бог Ветхого Завета, Бог-Творец материального мира есть начало зла и несправедливости (см. выше мадам Бла­ватскую). Перед христианином Оригеном, соответственно, стояла задача теодицеи. Надо было оправдать в глазах оккультирующих интеллигентов благость Творца и тем са­мым отстоять духовный авторитет всей Библии. "Скажем кое-что и о тех, которые утверждают, что духовные суще­ства различны по природе - дабы и нам не впасть в неле­пые и нечестивые басни этих людей, выдумывающих, как между небесными существами, так и между человечески­ми душами различные духовные природы ("шесть рас" те­ософов - А. К.), созданные будто бы разными творцами... Причина различия и разнообразия во всех тварях заклю­чается не в несправедливости Распорядителя, но в более или менее ревностных или ленивых движениях самих тва­рей" (О началах. I, 8, 2).

Бог создал все духи равными, а затем от их выбора за­висела разница их путей. Они стали разными еще в пре­жнем мире, и потому в наш мир души приходят также различными.

Нет никаких оснований полагать, что в этом рассужде­нии Оригена сказалась собственно христианская традиция. Учитель Оригена Климент Александрийский утверждал изначальное неравенство, исходную непохожесть Божиих творений: "Проистекши все из одной и той же мысли, су­щества сотворенные однако же были неодинаковы по по­четности, а именно ранее происшедшие были ниже поздней­ших" (Строматы VI, 16). Следовательно, Ориген говорил не от лица традиции даже своей школы.

Эту мысль Оригена нельзя признать удачной. Но и об­ряжать Оригена гностиком и оккультистом все же не сто­ит. Этим рассуждением Ориген не христиан склоняет к гностицизму, но пробует защитить христианство от гнос­тицизма.

 

г) ОРИГЕН ПРОТИВ ПЕРЕСЕЛЕНИЯ ДУШ

У Оригена нет идеи "переселения душ". Ориген разли­чает переселение души и воплощение (На Ин. 6, 14). Мож­но предположить, что, согласно Оригену, душа не странствует из тела в тело. Созданная однажды, затем единожды воп­лощается в каждом из эонов: один раз в каждом из после­дующих миров, вновь и вновь создаваемых Логосом (у тео­софов, напомню, новое воплощение может следовать не­медленно за смертью предыдущего тела). Ориген не пропо­ведует возможность возвращения на землю в новом теле. Да, каждая душа воплощается неоднократно - но в раз­ных мирах.

 

 "Его гипотеза предполагает только одно воплощение души в каж­дом мире: нет метемпсихоза, но простое воплощение" (Nautin P. Origene. Sa vie et son oeuvre. - Paris, 1977, p. 126).

 

В одном мире каждая душа может вопло­титься лишь однажды.

Поэтому в текстах Оригена нередко встречаются доволь­но резкие отмежевания от идеи переселения душ: "Мы по­даем врачебную помощь и людям, вовлеченным в неразум­ное учение о душепереселении теми врачами, которые до­пускают переходы разумной природы или в совершенно неразумную сущность, или в сущность, лишенную способ­ности воображения" (Против Цельса. III, 75).

 

 Ориген так, например, поясняет слова Христа "Говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его" (Мф. 17,12): "В этом повествовании имя "Илия" мне не кажется означающим "душу Илии": я не хочу впасть в догму о перевоплощениях душ (metensomatoseos dogma), которая чужда Церкви Божией, не будучи ни преданной через апостолов, ни сформу­лированной в каком бы то ни было месте Писания" (Толк. на Мф. 13, 1). Отрицание Оригеном идеи переселения душ было также в не сохранив­шихся "Толкованиях на книгу Притчей", цитированных в "Апологии Оригена" (гл. 10), известной в свою очередь по "Библиотеке" св. Фотия (PG. 17. 613 D, 616 А). Кроме того, в толковании на Послание к Римля­нам (Беседа V, 1) Ориген приводит мысль гностика Василида о том, будто слова ап. Павла "я жил некогда вне закона" (Рим. 7, 9) означа­ют, что "прежде чем я вошел в человеческое тело, я жил в телесном образе, неподчиненном никакому закону, следовательно, в теле живот­ного". Ориген называет это "нелепыми и нечестивыми баснями" (повто­ряя эту же характеристику в Беседе VI, 79).

 

Поэтому Ориген отвергает идею, будто Иоанн Крести­тель мог быть реинкарнацией Илии.

 

 "И в самом деле Илия, который был вознесен на небо, не вер­нулся под именем Иоанна после смены тела" - Толкования на Еванге­лие от Иоанна VI, 11, 71.

 

Поэтому Ориген прямо отрицает кармическую идею о том, что наказанием за грехи может быть переселение в иное тело ("взыскание грехов будет не через перевоплоще­ние - ouk ev metensomatosei")³⁰.

Поэтому Ориген никогда не отрицает телесное воскре­шение мертвых в конце настоящего века: "Церковное пре­дание также учит, что наступит время воскресения мерт­вых, когда это тело, сеемое теперь в тлении, восстанет в нетлении" (О началах. Введение к I книге, 5).

Многомирие оккультистов нанизывает миры на про­странственную ось (миры существуют один над другим). Напротив, мысль Оригена, насколько можно судить, рас­полагает миры по временной оси: они не сосуществуют, но следуют один за другим.

 

 "Во второй книге Ориген утверждает, что миров бесчисленное множество, что эти весьма многие миры, вопреки Эпикуру, не суще­ствуют одновременно... " (Иероним. Письмо Авиту. Цит. по: Ориген. О началах. - Новосибирск, 1993, с. 110).

 

И только одно в мысли Оригена оказывается нелогичным: учение об апокатастасисе, то есть о всеобщем спасении людей "в конце веков". Ведь если од­нажды настанет момент, когда все души вернутся к Богу - то будет крайне несправедливым посылать их в новый мир, который Бог по необходимости должен будет создать...

Тут уж Ориген-христианин вступает в противоречие с Оригеном-философом. Философская логика, исходя из по­сылки необходимости творения, требует признать беско­нечность цепи миров. Верность Евангелию любви побуж­дает признать, что однажды "отрет Бог всякую слезу с очей" (Откр. 7, 17).

 

В этом стихе Откровения речь идет об утешении мучеников, по­страдавших за Христа, а не об апокатастасисе.

 

В конце концов Ориген предпочитает оста­вить в стороне свою метафизику и возвестить конец исто­рии в Любви. И все же столкновение богословия и метафи­зики не прошло бесследно и для оригенова богословия. И после Оригена появлялись церковные проповедники, кото­рые говорили о том, что Бог спасет всех (например, преп. Исаак Сирин). Но их надежда питалась не предположени­ями о судьбах космоса, а верой в Бога Любви. Они исходи­ли из того, "что Бог бесконечно милостив, и Его милость превыше наказания, и потому страдания грешников после смерти не могут быть бесконечными"³¹. И эти люди не от­лучались от Церкви. Может быть и слишком решитель­ные, их суждения все же исходили из веры в могущество и человеколюбие Бога.

Послания ап. Павла говорят, что "закон", то есть соб­ственно человеческое усилие к праведности, "ничего не довел до совершенства" (Евр. 7, 19). Идея реинкарнации возвещает нечто совсем иное: "я сам дойду".

 

 Эта сторона учения Оригена вызвала весьма существенное возра­жение Владимира Соловьева: "Учение Оригена о непременном фаталь­ном воссоединении всех духовных существ с Богом, трудно согласуемое со Св. Писанием и церковным преданием и не имеющее твердых разум­ных оснований, находится в логическом противоречии и с дорогим для Оригена принципом свободной воли, ибо эта свобода предполагает: 1) возможность постоянного и окончательного решения противиться Богу и 2) возможность нового падения для существ уже спасенных" (Соловь­ев В. С. Ориген. // Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 2. - М., 1995, с. 252).

 

А вслед за этим в сознание проникает подленькая мысль: "борьбу за лучшее будущее я, пожалуй, начну со следующей жизни".

Сам Ориген не испытал на своей душе расслабляющего эффекта своей идеи апокатастасиса. Но в его позднейших учениках она начала распускаться. На Оригене оправда­лись слова Габриэля Марселя: Ошибка теолога может по­губить души тысяч людей...

И в позднейшие столетия по таким адептам уже судили и об учителе. И только в одном случае можно было с более внимательным, чем обычно, взглядом обратиться к идее всеобщего спасения. - Если отчаяние покорило себе душу. Если из ощущения своих грехов и сердечной пустоты ро­дился помысл о самоубийстве или о переходе на сторону сатаны.

 

 У преп. Иоанна Лествичника есть совет об Оригене: не слушай этого пса с его апокатастасисом... кроме того случая, если ты впал в уныние (за указание на эту мысль, опущенную в русском переводе "Ле­ствицы", я благодарен Л. П. Горбуновой).

 

Не из церковного предания, но из языческой филосо­фии Ориген неосторожно пронес в свою апологию христи­анства нехристианскую идею реинкарнации.

Высказывая ее, он не выдал "эзотерическую тайну" христианства. Напротив, публично, экзотерически выве­сив ее на вратах церковной школы, он хотел привлечь языч­ников знакомой им философской идеей.

Здесь не было "углубления христианства" платонизмом. Ориген хотел ввести христианство в школу. И иногда сам начинал думать слишком по-школьному. Как заметил Вла­димир Лосский, "Когда Ориген говорит нам об интеллек­туальном труде тех, кто исследует причины вещей, о том труде, который будет продолжен святыми после их смерти в земном раю, который он называет "местом учености", "аудиторией или школой для душ", то этот рай школяра и преподавателя невольно вызывает улыбку"³².

Да, оппоненты Оригена (всегда - оппоненты, и никог­да союзники) приписывали ему идею реинкарнации.

Но прежде всего надо обратить внимание на то, что сам Ориген отличал апостольское Предание от своих довольно произвольных толкований его и не выдавал свои парагностические догадки за общецерковное убеждение. В своих рассуждениях о том, можно ли считать Иоанна воплоще­нием Илии, Ориген чередует аргументы сторонников и противников реинкарнации. При этом первые именуются весьма неопределенно - "говорят", "те, которые". Аргу­менты же против реинкарнации высказываются от лица "члена Церкви" ("Другой, член Церкви (ekklesiastikos), отвергая как ложную (psevde logon) доктрину реинкарна­ции и не допуская, что душа Иоанна когда-либо была Или­ей..." - Толк. на Ин. VI, 11, 66). Судя по тем комментари­ям, которыми Ориген сопровождает аргументы реинкарнационистов, он явно разделяет церковную позицию.

Итак, Ориген в своих зрелых работах явно свидетель­ствует о том, что Церковью идея реинкарнации не разде­лялась.

Когда же Ориген сам в достаточно ранней работе "О началах" высказывался о возможности реинкарнации, он акцентировал, что это именно предположение, а не голос церковного предания. Иероним так передает интонацию оригеновых предположений - "чтобы не быть обвиненным в учении Пифагора, который доказывает метампсихос, - после столь гнусного учения, которым ранил душу читате­ля, он говорит: это, по нашему мнению, не догматы, а только изыскания и догадки, и изыскано нами с тою целью, что­бы кому-нибудь не показалось, что все это совершенно не затронуто нами"³³. Итак, по мысли Иеронима, Ориген затрагивает тему реинкарнации в миссионерских целях: что­бы язычникам не показалось, что христиане не способны к рассмотрению тех вопросов, что более всего волновали ин­теллектуальные круги тогдашней Александрии.

Что же касается церковного предания - о нем Ориген писал так: "Мы должны хранить церковное учение, пре­данное от апостолов чрез порядок преемства... О других же предметах апостолы только сказали, что они есть, но - как или почему? умолчали" (О началах. 1,1, 3-4). Прежде всего заметим, что слова Оригена о "порядке апостольско­го преемства" - не просто повторение общего места цер­ковного богословия. Линия преемства действительно весь­ма четко прослеживается от апостолов до Оригена. Как известно, Ориген был учеником Климента Александрийс­кого. О последнем же св. патриарх Фотий, один из образо­ваннейших византийцев, сообщает, будто "говорят, что Климент был учеником Пантена и что Пантен был учени­ком тех, кто видел апостолов и даже, что он сам видел некоторых апостолов лично"³¹. Сам Климент среди настав­ников своего учителя называет Петра, Иакова, Иоанна и Павла (Строматы. I, 11, 3).

Итак, по тем вопросам христианского понимания мира, Бога и человека, которые были ясно проповеданы апосто­лами, у Оригена была возможность учиться у прямых на­следников апостолов, которые, по слову Климента, "хра­нили святое учение, в точности переданное им". У Оригена просто не было необходимости обращаться к новоявлен­ным гностическим лидерам для уяснения Евангелия. Го­воря же о предсуществовании душ, Ориген прямо указы­вает источник своего убеждения: "в этом случае я говорю, следуя Пифагору, Платону и Эмпедоклу"³⁵.

Тем не менее Ориген говорит, что о чем-то апостолы "умолчали". Так что - действительно есть "тайная докт­рина христианства"? Почему о чем-то умолчали апостолы?

Сам Ориген отвечает на это очень просто и неэзотерично: "Конечно, с тою целью, чтобы могли иметь упражне­ния и показать свой ум наиболее ревностные преемники их" (О началах. 1,1, 3-4). Это различение собственно цер­ковного Предания и частных богословских упражнений прочно вошло в богословие. Например, св. Василий Вели­кий при пояснении первой главы Бытия пишет, что Библия не говорит об изменениях стихий - "чтобы приучить наш ум к самодеятельности"³⁶. И св. Григорий Нисский так говорит о своем поиске: "Что касается нас, ищущих истину путем догадок и образов, то мы излагаем то, что пришло нам на ум, ничего не утверждая безусловно, как бы упражняясь"³⁷.

При этом Ориген весьма резко отличал христианское учение от оккультных откровений. Поясняя слова апосто­ла о том, что христианам открыта "премудрость не князей века сего, которую никто из князей века сего не уразумел" (1 Кор. 2,6-8), Ориген говорит: "Я считаю необходимым сказать, что такое мудрость мира сего и что такое премуд­рость князей мира сего". К первому относятся риторика, грамматика, геометрия, музыка, медицина. "Под Премуд­ростию же князей мира сего мы разумеем, например, еги­петскую так называемую тайную и сокровенную филосо­фию, астрологию халдеев и индийцев, обещающих высшее знание, а также многоразличные и разнообразные мнения греков о Божестве. Когда эти духовные силы увидели Гос­пода и Спасителя, обещающего и проповедующего, что Он пришел в этот мир разрушить все догматы, ложно носив­шие имя знания, то, не зная, кто скрывался в Нем, они тотчас начали строить ему козни: "предсташа царие земстии и князи собрашася вкупе на Господа и на Христа Его" (Пс. 2,2). Понимая эти замыслы их против Сына Бо­жия, апостол говорит: премудрость глаголем не князей века сего"³⁸.

Евсевий в своей "Апологии Оригена" постоянно исполь­зовал тот аргумент, что Ориген никогда не высказывал оспариваемые тезисы как учение Церкви, излагая их лишь в качестве своего предположения³⁹. Именно потому, что Ориген резко противостоял оккультистам и гностикам, а свои идеи, ставящие его самого на границу "лжеименного гнозиса", высказывал как свои частные мнения, но не как веру апостолов и всей Церкви, при жизни Ориген никогда официально не обвинялся в ереси и в проповеди "переселе­ния душ". Такое осуждение было бы неизбежно, если бы он излагал это учение не в виде собственных гипотез, а как общецерковное учение.

Но Собор, лишивший его сана, ни в чем не упрекнул его вероучение.

 

д) ОРИГЕН И ЦЕРКОВНЫЕ ВЛАСТИ

Елена Рерих, как мы помним, утверждала, что Ориген был гоним своими "невежественными коллегами"⁴⁰. В ин­терпретации теософов это означает, что именно философия Оригена, признававшая реинкарнацию, была гонима цер­ковниками. Даже если согласиться с этим тезисом, он бу­дет работать против теософов. Ведь если духовенство III века преследовало проповедника реинкарнации - значит, задолго до Пятого Собора идея переселения душ отверга­лась христианами. Впрочем, я готов помочь теософам най­ти выход из этой неприятной для них ситуации. На самом деле Ориген навлек на себя гнев своего епископа совсем не своими проповедями.

Первый конфликт Оригена и его епископа в Александ­рии произошел в 215 г. и был связан с пребыванием Ори­гена в Палестине. Местные епископы предложили Ориге­ну вести беседы не в школе, а прямо в храме. Александ­рийский епископ Димитрий в специальном письме, отправ­ленном им на Восток, назвал это поведение Оригена "дерз­ким" и потребовал возвращения проповедника домой. Этот инцидент произошел из различия церковных традиций Палестины и Египта. В Палестине, очевидно, христиане восприняли иудейскую традицию, согласно которой лю­бой совершеннолетний иудей (как член "народа священни­ков") имел право проповедовать в синаноге.

 

Совершеннолетним считался 12-летний возраст. Поэтому в Еван­гелии мы видим 12-летнего Иисуса, проповедующего в синагоге. Это не столько чудо, сколько именно норма закона.

 

 Египетская традиция была гораздо более иерархична как в пору своей языческой древности, так и в христианскую эпоху (в еги­петской Церкви даже другие епископы не считались равночестными с Александрийским папой). Палестинские епископы действовали в соответствии со своей традицией, александрийский - со своей. Ориген же вполне разумно ("в чужой монастырь со своим уставом не лезут") проявил послушание тому епископу, на территории которого он находился в тот момент. В этом инциденте стоит обратить внимание на то, что раздражение египетского епископа вызвало не содержание проповедей Оригена, а форма (точ­нее - место) их проведения.

 

Решением Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 годов богословски подготовленным мирянам также разрешено проповедовать в храмах (по благословению епископа и настоятеля).

 

Ориген вернулся в Александрию и еще 10 лет спокойно занимался преподавательской и богословской работой.

Но в 230 году разразился новый конфликт. И вновь - на том же месте и с участием тех же самых лиц. Димит­рий дал Оригену некое поручение, с которым тот должен был съездить в Афины. По возвращении он вновь остано­вился у своих друзей - палестинских епископов. И те его рукоположили в священнический сан (вероятно, для того, чтобы его проповеди в храмах не вызывали более критики на родине Оригена). Но услуга оказалась "медвежьей". Избавив Оригена от одного обвинения, его подставили под гораздо более серьезное...

Когда о происшедшем стало известно в Египте, Димит­рий созвал Собор, и решением Собора Ориген был лишен этого сана.

Александрийскими Соборами 230-231 гг. Ориген был наказан не за свои проповеди, а за неканонические поступ­ки. Один из них состоял в том, что, будучи руководителем церковной школы в Александрии, он принял священство в другой епархии (в Палестине) без ведома александрийско­го епископа, что и сегодня не допускается церковными правилами и практикой.

Но это нарушение церковных канонов не было бы столь решительно поставлено в вину Оригену, если бы ему не пред­шествовало еще одно нарушение норм церковной жизни.

Как пишет защитник Оригена Евсевий, епископ Димит­рий, "не зная, в чем бы его обвинить, придрался к его давнему детскому проступку" (Церковная история. 6, 8). Прежде, чем сказать, в чем именно состоял этот юношес­кий грех Оригена, вновь обратим внимание на то, что из этого свидетельства Евсевия следует, что никаких вероучительных обвинений против Оригена выдвигаемо не было (на это особое внимание обращает ученик Оригена блаж. Иероним в своем 33 Письме).

Грех же, воспомянутый Оригену, состоял в том, что в 18 лет он сам оскопил себя. Обычно столь склонный к ал­легорическому толкованию Евангелия, он слишком бук­вально понял слова Христа о "скопцах ради Царствия Бо­жия"... В "Апологии Оригена", написанной Евсевием, осуж­дение Оригена александрийским собором 231 г. описыва­ется так: "Итак, Димитрий весьма тяжко обвинял и Оригена за то, что он еще в юношестве совершил преступление, оскопив себя; этим самым Димитрий склонил весь собор к единодушному решению, чтобы он осудил Оригена и лишил бы его священства, причем под этим определением подписа­лись даже и те, которые раньше голосовали за Оригена"⁴¹.

Единомыслие Собора вызвано было тем, что, согласно древнейшему сборнику канонического права, т. н. "Апос­тольским правилам", - "Сам себя оскопивший да не будет принят в клир. Самоубийца бо есть и враг Божия созда­ния" (Апост. прав. 22). Как позднее скажет св. Василий Великий - в скопчестве нет никакого подвига, потому что евнухов "целомудренными сделало железо"⁴². В Палести­не, возможно, не знали об этом поступке Оригена - и по­тому посвятили его в священники. Но в Александрии сей инцидент был слишком памятен...

Теософы охотно вспоминают внешнюю фабулу этого конфликта. Но они совсем не охочи до воспоминаний о том, каковы же были мотивы для такого соборного реше­ния - ведь тот поступок, из-за которого Ориген был ли­шен священнического сана, вряд ли даже теософам пока­жется заслуживающим оправдания.

Об изгнании же Оригена из Александрии можно гово­рить только с необходимым уточнением: Оригена никто не выпроваживал из города. Задолго до собора Ориген был направлен с церковной миссией в Афины и после ее завер­шения в Александрию уже не возвращался. Поскольку же Димитрий Александрийский считал его служителем своей епархии, узнав о происшедшем, он и созвал собор, воспре­тивший Оригену участие в церковной жизни в Александ­рии - буде он пожелает сюда вернуться. Он не вернулся. Палестинские епископы дали Оригену возможность рабо­тать у себя.

 

 Игнорирование палестинскими епископами решения александрий­ского собора объясняется действительной запутанностью казуса со свя­щенством Оригена. С одной стороны, будучи служителем Церкви в од­ной епархии, он не мог принимать священнический сан в другом месте. Но, с другой стороны, раз уж Ориген принял священство в Палестине, это означало его автоматическое поступление в клир местной епархии и, соответственно, выводило его из-под канонической юрисдикции еги­петского епископа. Поэтому с точки зрения палестинцев, Димитрий совершил суд над священником чужой епархии и тем превысил свои полномочия. Позднее эту точку зрения, возможно, разделял патриарх Фотий, судя по акценту его сообщения о том, что "Димитрий лишил Оригена даже священства".

 

Стоит заметить, что лишение сана не есть отлучение от Церкви. В церковном праве запрещено за один проступок наказывать дважды. Лишение сана есть наказание уже само по себе. Ориген же в итоге претерпел два церковных пре­щения: и лишение сана (в 231 г.), и отлучение от Церкви (в 543 г.). Два церковных действия, направленных против Оригена, оказались возможны только потому, что у них была разная мотивация. Собор 231 года не ставил в вину Оригену его философские взгляды - а именно за них Ори­ген подвергся посмертному осуждению в шестом веке... Кроме того, к чести александрийского епископа следует сказать, что он не воспользовался случаем для организа­ции действительного преследования Оригена с помощью государственной власти (по римским законам самооскоп­ление каралось смертной казнью)⁴³.

Ориген же после лишения священнического сана не ушел в секту, но продолжал пользоваться дружбой палестинс­ких и малоазийских епископов, читая проповеди в храмах и церковных школах.

Димитрий скончался весьма вскоре после своего выс­тупления против Оригена. Новым епископом Александрии был избран оригеновский ученик Иракл (231-246). Это было бы невозможно, если бы частные мнения Оригена рассмат­ривались как угроза православию и имели бы распростра­нение среди его учеников.

Так что говорить о мировоззренческих гонениях на Ори­гена при его жизни нет серьезных оснований.

Но пропагандистский миф, выстраиваемый Рерихами, строится по своей логике и не выказывает стремления хоть как-то соотноситься с исторической реальностью. Вспоми­ная об Оригене, Николай Рерих не отказывает себе в удо­вольствии лишний раз бросить комок грязи в Церковь: "Вместо того, чтобы стать Архиепископом, Ориген оказал­ся узником. Может быть, в одной темнице с преступника­ми. Собор вменяет ему следующее: "Ориген, чудо своего века, по необычайности своего ума и глубине своего обра­зования был обвинен на двух Александрийских Соборах при жизни и после смерти - на Константинопольском Соборе. Ориген неправильно мыслил о многих Истинах Христианской Церкви, распространяя языческие учения о предсуществовании души; он неправильно отражал Учение Христа, полагая, что определенное число духовных существ, равнодостойных, были созданы, из которых одно устремилось с такой пылающей любовью, что объедини­лось с Высшим Словом и стало носителем Его на Земле. Придерживаясь верования в воплощение Бога Слова и в творение Мира, Ориген неправильно понимал крестную смерть Христа. Представляя ее как имеющую духовное соответствие в духовном мире, он слишком много уделял воздействиям Сил Природы, которыми одарено наше есте­ство...". С точки зрения современности невозможно понять, как могли эти обвинения довести до темницы! Но враги Оригена прибегли к обычному своему средству - пресле­дованию. Позабыв еще недавнюю Голгофу, они решили, именно во имя великого Мученика Голгофы сделать муче­ника и из Оригена"⁴⁴.

Николай Константинович говорит неправду. Ни один Со­бор не говорил таких слов об Оригене (что и понятно - если его учение было осуждено на Константинопольском Соборе, то потом уже ни один Собор вновь к этому вопросу не возвра­щался, а Константинопольский Собор упоминается в цитате, приводимой Н. Рерихом, как событие уже прошлое). Но, фан­тазируя, Николай Константинович умудряется еще и пере­врать собственно оригеново учение. Церковью осуждалось учение Оригена, согласно которому души, охладев, отпали от любви Божией и от полноты Бытия. По псевдоцитате Рериха получается, наоборот, что Церковь не приняла идею пламен­ной любви, соединяющей душу с Богом.

Но главная ложь не в этом. Главное, что арест Оригена язычниками (во время первого гонения на христиан при императоре Декии, 249 г.) преподносится как репрессия Оригена христианами. Вновь и вновь напомню очевидное обстоятельство, которого не мог не знать Николай Рерих: в третьем веке христианская Церковь сама гонима. У нее нет ни малейших возможностей для физического пресле­дования своих оппонентов.

 

 Н. Рерих, похоже, был слишком пленен мифом Блаватской. Для последней вся история христианства сводится к истории инквизиции. По ее просвещенному мнению, например, православие было "насильно введено Иринеем, Тертуллианом и другими" (Блаватская Е. П. Разоб­лаченная Изида. Т. 2, ее. 151-152). Св. Ириней Лионский был казнен в 202 г. Насильно навязать свою веру другим он даже если бы и хотел - не мог. Перед Блаватской же он провинился тем, что активно выступал в защиту апостольского христианства против гностиков. Еще более по­разительно заявление Блаватской о том, что "Афанасий - убийца Ария" (там же, с. 363). Еретик Арий скончался в Константинополе в 336 г. В это время св. Афанасий (который действительно был его главным оппо­нентом) был в очередной ссылке (в Трире, Галлия с 335 по 337 г.). При императорском дворе в это время сильно было влияние сторонников Ария (почему Афанасий и был сослан). Более того, смерть Ария прихо­дится на день его торжества. Арию удалось добиться благосклонности императора Константина, и он уже шел в церковь на службу - однако по дороге в храм у него начинаются боли в животе, он удаляется в общественный туалет и там умирает (см. Св. Афанасий Великий. По­слание к Серапиону. 4; Феодорит Кирский. Церковная история. 1, 14). Наконец, в этой связи стоит вспомнить о мифе, который хоть и не был создан теософами, но активно ими утилизовался - "Галилей долгие годы томился в тюрьме за учение, что Солнце находится в центре Сол­нечной системы" (Блаватская Е. П. Разоблаченная Изида. Т. 2, с. 624). В реальности же Галилей вообще не сидел в тюрьме и не подвергался пыткам; жестокий суд инквизиторов вынес Галилею такое наказание: два месяца прожить в загородном доме архиепископа Флоренции, с которым ученый был в дружественных отношениях, при этом ежеднев­но читая 7 покаянных псалмов (См. Шрейдер Ю. А. Галилео Галилей и Римо-Католическая Церковь. // Вестник истории естествознания и тех­ники. 1993, № 1; а также статью "Галилей" в Энциклопедическом сло­варе Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (т. XII. СПб., 1899, с. 447)). О том, как церковный суд на деле защитил Галилея от доноса, поступившего на ученого, см. в моей книге "Традиция. Догмат. Обряд", ее. 351-352.

 

 Оригена арестовывают даже не в Египте, где у него могли быть недоброжелатели среди духовенства (хотя и здесь стоит вспомнить, что прошло уже почти 20 лет со дня смерти Димитрия и во главе египетс­кой Церкви стоят ученики Оригена), а в Азии, где еписко­пат ценит Оригена и поддерживает его.

В епископате добрая память об Оригене сохранялась еще долго, пока некоторые из чрезмерных его почитателей не стали черпать из его действительно довольно пестрых книг не столько христианские, сколько языческие положения. Еще в IV веке первый церковный историограф епископ Евсевий участвует в написании "Апологии Оригена", а в своей "Церковной истории" он не упоминает ни жизни, ни трудов, ни мученической кончины св. Мефодия Олимпий­ского именно потому, что тот был оппонентом Оригена (впрочем - тоже много спустя после кончины Оригена).

Стоит также отметить, что Ориген никогда не возносит себя над Церковью. И во всех тех вопросах, которые к его времени были уже ясно определены в церковном вероуче­нии, он принимает веру Церкви. Лишь в "археологии" и в "эсхатологии", в представлении о начале и конце мира он высказывает собственные мнения.

В некоторое извинение Оригену стоит заметить, что эти темы до сих пор относятся к числу наименее разработанных в церковной мысли. При творении мира нас не было. А то, что будет - "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2, 9). Церковный разум не догмати­зирует подробности космогонии или археологии, но он может отстранить от себя те представления о судьбах мира, которые не созвучны Евангелию. Мы можем не знать кар­ты океанических течений, но при этом сможем отличить пресную воду от морской. Так и православная Церковь - не расширяя круг позитивных догматов о начале и конце мироздания, она не приняла догадок Оригена.

Но вновь повторю: Ориген говорил о том, о чем Церковь молчала. Да, Ориген сфальшивил. Но он не противоречил ясному голосу Церкви - просто потому, что по этим воп­росам этот голос еще не прозвучал. И после того, как Ори­ген высказал самую странную свою мысль о том, что душа человека может вселиться даже в животное (О началах. 1, 8, 4), он сразу настаивает на ее необязательности: "что касается нас, то это - не догматы; сказано же ради рас­суждения, и нами отвергается: сказано это только затем, чтобы кому-нибудь не показалось, что возбужденный воп­рос не подвергнут обсуждению" (так это место приводится в Памфиловой "Апологии Оригена").

 

 Цит. по: Ориген. О началах. - Новосибирск, 1993, с. 103. Я спе­циально привел этот пассаж не по тексту перевода Руфина, который есте­ственно подозревать в правке и интерполяциях, а по "Апологии" - кни­ге более ранней, чем руфинов перевод. Как мы уже видели, так же пере­давал смысл этого рассуждения Оригена и Иероним (Письмо Авиту). Что же касается правки Руфином Оригена, то Руфин специально отмечал, что он приводил текст "О началах" в соответствие не с верой Церкви, а с текстами самого Оригена: в тех случаях, когда в других книгах Оригена он находил более церковные взгляды, он их переносил в текст "О нача­лах" (полагая, что там эти фрагменты были испорчены еретиками).

 

Ориген не был сознательным церковным диссидентом. "Не ищете у меня того, что находите у своего епископа Александра. Я сознаюсь, что всех нас превосходит он бла­годатным даром кротости" (На Царств. 1, 1). Уже после конфликта с александрийским епископом,

 

 Написание книги "Против Цельса" датируется приблизительно 248 годом; конфликт в Александрии - 231-м.

 

Ориген дает такой отзыв о церковном епископате: "Если сравнишь пред­стоятелей церкви Божией с предстоятелями по каждому отдельному городу, то можешь найти среди предстоятелей Церкви таких, которые вполне должны руководить градом Божиим, где бы такой ни оказался во вселенной; между тем как мирские правители повсюду в своем поведении не представляют ничего такого, что давало бы им право на преимущество, которым они только наружно отличаются от прочих граждан. Если точно также сравнишь предстоя­теля церкви в каждом городе с правителем этого города, то ты найдешь, что даже такие предстоятели и властители церкви Божией, которые сравнительно не отличаются со­вершенствами и уступают своим ревностным сослуживцам в исполнении своих обязанностей - даже и эти по успе­хам в добродетелях в общем превосходят тех, которые от­личаются в городах своими достоинствами, как правители и начальники" (Против Цельса. ΙΙΙ,30). Тут же в качестве примера высокой жизни он приводит Церкви Афин, Ко­ринфа и родной Александрии.

Так что не надо делать из Оригена Якунина III века.

 

е)   АПОКРИФЫ

Повод к тому, чтобы лишний раз убедиться в церковнос­ти Оригена, дает его отношение к Писанию и к апокрифам.

Есть один чисто технический критерий, который по­зволяет отделить церковное христианство от гностических сект. Это - отношение к Ветхому Завету. Признаком пра­вославия в течение первых трех веков было именно приня­тие Ветхого Завета.

 

  "Православие определяется через: 1) верность Ветхому Завету и документально засвидетельствованной апостольской традиции; 2) со­противление эксцессам мифологизирующего воображения; 3) уважение к систематической мысли (то есть к греческой философии); 4) значение, придаваемое общественным и политическим институтам, короче - юри­дической мысли, специфической категории римского гения", - прово­дит грань между православием и гностицизмом историк религии Мир­на Элиаде (Eliade M. Istoria credintelor si ideilor religioase. Vol. 2 - Bucuresti, 1986, p. 386).

 

Христос канонических Евангелий по­стоянно ссылается на "закон и пророков", Он призывает "исследовать Писания". Напротив, Христос апокрифов даже при прямом цитировании ветхозаветных текстов не упо­минает источник.

 

 Например, в апокрифическом "Евангелии от Фомы" 70-е изрече­ние приводит притчу о злых виноградарях весьма близко к тому, как она изложена в канонических Евангелиях. Отсутствует лишь коммен­тарий Иисуса, в котором Он ссылается на Ветхий Завет (Мф. 21, 42).

 

Что же касается Оригена, то он решительно настаивает на Боговдохновенности всей Библии, в том числе ее ветхо­заветной части.

Кроме того, Ориген ясно определяет и даже перечисля­ет список подлинных новозаветных Евангелий, и этот спи­сок у него полностью совпадает с церковным: "Вот что из предания узнал я о четырех Евангелиях, единственных бесспорных для всей Церкви Божией, находящейся под небом: первое написано Матфеем, бывшим мытарем, а по­том апостолом Христовым, предназначено для евреев и написано по-еврейски; второе, от Марка, написано по на­ставлениям Петра. Третье Евангелие - от Луки, которое одобряет Павел, написано для язычников. Последнее Еван­гелие - от Иоанна" (Беседы на Матфея, I)⁴⁵.

Апокрифы же не вызывают никакого энтузиазма у фи­лософствующего александрийца.

Мир апокрифов весьма сложен. Он включал в себя и вполне церковные тексты (например, "Пастырь" Ерма или Послание Варнавы). Их вероучительное достоинство не ос­паривалось, и, тем не менее, за ними не признавалась Богодухновенность.

Кроме того, в кругу апокрифов оказались книги, напи­санные просто явно позже канонических текстов. Самый благочестивый текст не имел возможности попасть в ка­нон, если он не был известен раньше общинам, основан­ным апостолами. Мне не доводилось встречать ни одного исследователя раннехристианской литературы, который датировал бы время возникновения апокрифов эпохой бо­лее ранней, чем время написания канонических книг. И это при том, что у атеистических авторов есть очевидная предвзятость в отношении церковной традиции, видящей в канонических текстах непосредственное творчество апос­толов.

 

 Согласно самым тенденциозным выкладкам антицерковной кри­тики возникновение книг Нового Завета не удается отодвинуть далее середины II века. Например, классик советского атеизма Р. Ю. Виппер, уверяющий, что "не может быть и речи об основоположниках христи­анства. Таковых не было", на этой же странице пишет, что "книги Нового завета, претендующие дать изображение колыбели христианства, сложились не ранее середины и второй половины II века" (Виппер Р. Ю. Возникновение христианской литературы. - М., 1946, с. 15).

 

Между прочим, по этому вопросу у Е. Рерих про­является вполне трогательное единомыслие с советским "на­учным атеизмом": "Невозможно допустить, чтобы Еванге­лия, из которых первое написано чуть ли не через сто лет после ухода Христа, и после того, как они прошли цензуру стольких ревнителей, могли в точности выражать мысль Христа"⁴⁶. А какое обоснование столь позднего происхож­дения Евангелия? - Понятно, когда атеисты это говорят. Но у них аргумент один: не мог Иисус предсказать конец Иерусалима!

 

 Место Евангелия, в котором Иисус предсказывает разрушение Иерусалима, может быть, однако, истолковано и противоположным спо­собом. Если бы Евангелия писались после этого события, то автору ес­тественно было бы обратить внимание читателя на то, что это предска­зание, столь важное в христиано-иудейской полемике о Мессии, уже сбылось. Отсутствие этих ремарок показывает, что во время написания этих книг столь очевидный аргумент было еще невозможно использо­вать. Пророчество еще не сбылось. А, значит - Евангелия написаны во второй трети первого века.

 

Может, Рерих тоже не верит в возможность предсказывания? Как ни странно, да - "Конечно, никто не может утверждать о всеведении Христа во время его земного прохождения"⁴⁷. Но это уже вопрос веры: Е. Ре­рих верит в то, что Евангелия записаны поздно и искажен­но. Аргументов же кроме "конечно" она не привела.

Но это - отдельная тема. Фактом же является то, что церковные общины при отборе почитаемых книг уже очень рано начали обращать внимание на древность их проис­хождения, на их известность в предшествовавшие времена.

Кроме того, в число апокрифов попали книги, близкие к церковной традиции, и все же слишком односторонние и слишком подверженные посторонним мистическим влия­ниям (что сказывалось, прежде всего, в крайнем аскетиз­ме и навязывании идеи безбрачия, а также в безудерж­ном и показном чудотворстве, зачастую весьма мрачного характера).

 

 Например, текст "Деяний Иуды Фомы" вполне православен, если не считать аскетического экстремизма. За Фомой тянется шлейф семей, разрушенных его проповедью безбрачия. И даже казнится он не за про­поведь Христа и не за обличение идолов и лжеверия, а за разрушение семейной жизни царя и его придворных. (Публикацию этого памятника III века на русском языке см: Мещерская Е. Н. Деяния Иуды Фомы. - М., 1990).

 Пример из т. н. "Евангелия детства": "Иисус шел через поселе­ние, и мальчик подбежал и толкнул Его в плечо. Иисус рассердился и сказал ему: ты никуда не пойдешь дальше, и ребенок тотчас упал и Умер" (Евангелие детства. // Апокрифы древних христиан. Исследова­ние, тексты, комментарии. - М., 1989, с. 142).

 

К этому типу текстов относятся "Деяния Петра" и "Деяния Павла".

Далее, были книги, которые носили явно гностическую окраску и все же не проповедовали ничего явно антихрис­тианского. Таково "Евангелие Фомы", отвергнутое Церко­вью не столько за то, что в нем говорилось, а за то, о чем в нем умалчивалось (среди многих изречений, приписывае­мых Христу этим "евангелием", всего однажды нашлось место сказать о любви не только к Истине, но и к людям).

Были также такие апокрифы, в которых народные и гностические фантазии, требовавшие обилия чудес и тайн, пеленали собою фрагменты подлинных воспоминаний о жизни Спасителя и апостолов.

Наконец, были такие тексты, которые возникали дале­ко за границами Церкви, в оккультно-гностических кру­гах, и которые просто использовали библейскую термино­логию для изложения совершенно небиблейской филосо­фии или неевангельской этики.

 

"Фома сказал: что должны сказать мы слепым людям?.. Спаси­тель сказал: Поистине не признавай сих за людей, но считай их скота­ми" (Книга Фомы Атлета, которую он пишет для совершенных, 141. // Трофимова М. К. Историко-философские вопросы гностицизма. - М., 1979, ее. 195-196).

 

 "Это учение, которое от­талкивается от материального как от начала, препятству­ющего единению человека с целым, но видит в самопозна­нии и самосовершенствовании единственный путь к абсо­лютному, приобретает ясные черты эгоизма. Оно не прида­ет значения отношениям между людьми, оно не допускает не только слов "любите врагов ваших" (Мф. 5, 44), но и заповеди "люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего" (Лев. 19, 18)... У человека нет обязательств перед другими людьми"⁴⁸. По мнению исследователя, общей особенностью всех вообще гностических текстов является "отсутствие вкуса к этической деятельности, как таковой⁴⁹.

Но были и еще более далекие от христианства тексты, в которых вообще трудно было усмотреть точки положитель­ного единения с Библией и христианством. Оккультная антропология и мифологическая космология занимают место собственно духовного поиска, проповедь покаяния и любви совсем исчезает из них. К этому кругу текстов при­надлежит и знаменитый гимн "Пистис София", привлек­ший симпатии Блаватской.

 

 Кстати, время возникновения этого текста далеко отстоит от апо­стольской эпохи. Рукопись "относится к сороковым-шестидесятым го­дам IV века. Датой составления "Пистис Софиа" считаются 30-е годы того же столетия" (Трофимова М. К. К вопросу о гностической тайне. // Религии мира. История и современность. Ежегодник 1989-1990. - М., 1993, с. 170).

 

Так вот, у Оригена нет цитат из собственно гностичес­ких апокрифов. Ориген использует те апокрифы, которые весьма близки к церковной традиции (например, "Деяния Павла" - см. На Иоанн. 20, 12 и О началах. I, 2, 3). Ори­ген не приемлет, никак не использует и даже ясно отверга­ет специфически гностические апокрифы, то есть тот круг текстов, который милее всего сердцу современных оккуль­тистов. И именно при обсуждении вопроса о том, каким свидетельствам надо доверять, а каким "евангелиям" ве­рить не стоит, Ориген вспоминает библейское изречение: "Не передвигай межи давней, которую провели отцы твои" (Притч. 22, 28; у Оригена - Послание Африкану, 4). Те книги, которые Церковь включила в свой круг чтения, не стоит "дополнять" подделками.

 

"Если же кто укажет нам в данном случае на книжку, называе­мую "Учение Петра", где Спаситель, кажется, говорит ученикам: "Я - не демон бестелесный", то, во-первых, мы должны ответить ему, что эта книга не принадлежит к числу церковных книг, и потом показать, что это писание не принадлежит ни Петру, ни какому-нибудь другому бого­вдохновенному писателю" (О началах. Введение к I книге, 8).

 

Наконец, Ориген прямо призывал не доверять "апокри­фам". О так называемом "Евангелии Петра", составленном гностиками-маркионитами, он, например, писал: "Мы, братья, принимаем Петра и других апостолов, как Христа, но, люди опытные, мы отвергаем книги, которые ходят под их именем, зная, что учили нас всех не так"⁵⁰.

 

ж) ВЕРА ОРИГЕНА И ВЕРА Е РЕРИХ

Кто же он - Ориген? Христианин? Тайный оккультист? Полуязычник? Провокатор?

Император Юстиниан, по чьей инициативе проходили антиоригеновские соборы VI века, утверждал, будто "бого­борец Ориген" включал в свои труды православные сужде­ния лишь для "злонамеренного обмана простаков. Воспи­танный в языческих баснословиях и желая распространить их, он прикинулся, будто изъясняет божественное Писа­ние, чтобы таким образом, злонамеренно смешивая непот­ребное свое учение с памятниками божественного Писа­ния, вводить свое языческое и манихейское заблуждение и приманивать тех, которые в точности не выразумели бо­жественное Писание... Одна и единственная забота была у нечестивого Оригена - поддержать эллинское заблужде­ние и в души слабых посеять плевелы"⁵¹.

Средневековье вообще не признает за человеком (тем более за богословом) права на простую человеческую ошибку; оно во всем видит сознательную злую волю, вредитель­ский замысел. Это своего рода естественный антигности­ческий синдром (в противовес гностикам, учившим о спа­сении через "знание", христиане говорили о том, что Цар­ство Божие силой, то есть усилием воли берется). Это ис­кривление "естественное", в смысле почти неизбежное. Но в жертву этой своей болезни средневековые христиане при­несли слишком много чужой крови...

Император неправ. Ориген - заблуждающийся хрис­тианский мыслитель, а не замаскировавшийся оккультист.

Но очень похожая предвзятость в оценке Оригена при­суща людям, в остальном совсем не похожим на древнего византийского императора. - Протестантам. Они готовы осуждать в Оригене даже то, что не вызывало нарекания у Юстиниана. В их глазах рецидивом язычества оказывается все то, что не согласуемо с лютеранским рационализмом.

На самом же деле то, что людям, воспитанным на за­падном богословии, кажется чисто гностическим феноме­ном, является всего лишь православием. Протестантизм привык к тому, что отношения Бога и человека - это от­ношения слишком внешние, отношения юридические, от­ношения повелевания и прощения. Поэтому там, где древ­ние христианские авторы говорят о приобщении человека к Богу, об Обожении, о мистериях, об освящении материи, протестантски ориентированные исследователи нередко видят "влияние язычества" или гностицизм. Как заметил оккультно ориентированный исследователь Оригена Питер Дюкофф, "Царство Божие, по Мартину Лютеру - это цар­ство прощения грехов. Напротив, для Оригена - оно цар­ство их преодоления. Пропасть между этими двумя пони­маниями, по всей видимости, непреодолима. По Лютеру, грех остается с человеком; Бог же лишь вменяет или не вменяет его человеку в вину. По Оригену, человек стре­мится освободиться от греха: "Бог не желает исправлять человека, самолично избавляя его от зла, ибо зачем же тогда нужна свободная воля?" (Против Цельса. IV, З)"⁵².

Стоит только заметить, что это различие не между Ори­геном и христианством, а между православным онтологиз­мом и западным юридизмом, в котором, по слову патриар­ха Сергия, "человек уведомляется о своем спасении, но не участвует в нем"⁵³.

Так что имя и труд Оригена приходится защищать и от домыслов Юстиниана, и от рационализма протестантов, и от фантазий теософов...

В системе Оригена много недодуманного. Но если обра­титься к перечню основных расхождений между теософи­ей и христианством (см. главу 35), то Ориген по всем на­званным там позициям будет с христианами, кроме одной: по вопросу о реинкарнации.

У Оригена нет и следа от оккультного пантеизма. Он не уравнивает добро и зло, он не заигрывает с Люцифером, и грехопадение Адама он называет грехом, а не "посвящени­ем". Ориген настаивает на уникальности жертвы Христа (для него она тем более уникальна, что подобной ей не было не только в нашем мире, но и в предшествовавших мирах).

 

* "И я даже не знаю, можно ли исчислить, сколько было предше­ствующих веков, в которых не страдал Христос" (О началах. 2, 3, 5).

 

Именно его усилиями была подведена черта под дискуссиями - включать или нет в канон новозаветных книг "Послание к Евреям"⁵⁴. Напомню, что основная мысль этого послания - утверждение единичности, исключитель­ности, уникальности Христовой жертвы ("Он же однаж­ды, к концу веков, явился для уничтожения греха жерт­вою Своею" (Евр. 9, 26).

У Оригена было немало противников, готовых в самом невыгодном для него свете перетолковать его философию. И все же никогда Оригена не обвиняли в проповеди панте­изма, в неразличении им Бога и мира, в утверждении безличностности Бога, в проповеди кармической несвободы. По убеждению Оригена, "Каждому человеку безопаснее всего на основании своего собственного разумения никого не считать богом, кроме одного только Иисуса Христа" (Против Цельса. III, 37). Интересно, что Ориген полагает, что не только Писание, но и философия, не только вера, но и разум стоят в этом вопросе на стороне христиан. Христи­ане, "наученные философии", противостоят тем язычни­кам, "которые презирают истину и противоборствуют ей, которые вообще впадают в заблуждение и так далеко захо­дят в нем, что желают самих себя считать богами, ангела­ми Божиими, демонами добрыми или героями, каковыми они, будто бы, делаются через превращение их человечес­кой души, преисполненной добродетельной жизни" (Про­тив Цельса. III, 37).

Здесь - предельно ясное отвержение фундаментального догмата теософии. Нет такого накопления заслуг, которые могут сделать человека ангелом или богом. Нет космической алхимии, нет такой внутримировой реакции, которая из че­ловеческой души, переливаемой в известное количество ре­торт (тел), могла бы сделать божество. Но есть таинство про­щения, искупления и спасения. Бог может подарить себя человеку. Человек не может развиться в Бога.

Короче - Ориген не давал ни малейшего повода для отне­сения себя к "теософам". О неогностической системе Рерих Ориген сказал бы, что ее сторонники "призрачными довода­ми влекутся к самообоготворению" (Против Цельса. III, 37).

А это значит, что когда Елена Рерих пишет: "в христи­анстве я придерживаюсь веры первых отцов христиан­ства"⁵⁵, - она просто лжет.

Чтобы понять это, достаточно сопоставить вышеизло­женные теософские доктрины - и такое, например, рас­суждение Оригена: "Кто предварительно не познал своей слабости и болезни, тот и не считает нужным искать вра­ча, или же, снова получивши здоровье, не будет благода­рен врачу, потому что раньше не узнал опасности своей болезни. Точно также кто прежде не узнал пороков своей души и не открыл их исповеданием своих уст, тот не мо­жет очиститься и получить разрешение; в противном слу­чае он не знал бы, что по благодати дано ему то, чем он обладает, и божественную милость считал бы собственным добром: а это состояние, без сомнения, порождает, в свою очередь, высокомерие души и тщеславие и снова делается причиною падения. Так именно должно думать о дьяволе: преимущества, какие он имел, он признал своими собствен­ными, а не данными от Бога, и, таким образом, на нем исполнилось изречение, которое гласит, что "всяк возносяйся смирится". Поэтому-то божественные тайны, мне кажется, скрыты от премудрых и разумных для того, как говорит Писание, "да не похвалится всяка плоть пред Бо­гом"; но они открыты младенцам, или тем, которые снача­ла сделались людьми и младенцами, то есть возвратились к смирению и простоте младенцев, а потом стали преуспе­вать и, достигши совершенства, помнят, что они наследо­вали блаженство не своими силами, но при помощи благо­дати и по милости Бога" (О началах. 3.1.12).

Практически все основные догматы теософии здесь явно отрицаются Оригеном. Нужно покаяние, и даже более того - церковная исповедь. В Церкви нет такого "гнозиса" ("пре­мудрости"), которым можно было бы превозноситься над простыми и смиренными "младенцами", живущими лишь по Писанию. Человек спасается не своими силами и усилия­ми, но милостью и благодатью Бога. Дьявол согрешил, а от­нюдь не спас человечество своим падением, и не "сострада­ние" было причиной его ниспадения, а гордыня. Почитаю­щий благодать своим имуществом ("нервным излучением", на языке Е. Рерих) вновь и вновь отпадает от Бога.

Неужели можно заметить хоть какую-то совместимость приведенных убеждений Оригена с такой ключевой декла­рацией Е. Рерих: "Никто не может спасти другого. Лишь собственными усилиями подымается дух в сужденные пре­красные миры"⁵⁶?

Вроде можно увидеть сродство Оригена и теософов в том, что и тот и другие считают необходимым аллегорическое толкование Библии (по мысли Оригена, для того, чтобы читатель не останавливался лишь на поверхностном смыс­ле Писания, но искал более глубокого, волей Бога в исто-рическую канву Писания были включены некоторые несо­образности - О началах. 4, 15). Ориген старается возвы­сить ум читателя над буквой библейского текста. Теософы также видят в Библии аллегорию, которую надо уметь рас­шифровать.

Получается, будто Ориген и Блаватская пользуются одним и тем же орудием. Но вот цели, а, значит, и плоды у них получаются вполне противоположные. У Оригена орудие аллегорики обращается для извлечения из Библии совершенно иного смысла, чем у оккультистов. Он превра­щает Библию в рассказ о борьбе с грехом в человеческой душе, о поиске Бога и чистоты, а не в разговор о расах и планетах.

Аллегорический метод в силу своей произвольности за­частую дает представление не столько о том, что действи­тельно таится в самом интерпретируемом тексте, сколько о том, что кроется в душе толкователя. Так вот, при срав­нении аллегорий Оригена и теософов видно, что износится ими из своих душ нечто радикально разное.

Приведу толкование Оригеном притчи о добром самарянине (Лк. 10, 30). Во-первых, для того, чтобы убедиться вглубоко христианском, глубоко евангельском настрое Ори­гена-толкователя. Во-вторых, для того, чтобы после столь долгих странствий по оккультным трясинам дать читате­лю возможность хоть немного подышать чистым воздухом Евангелия.

"Некоторый человек" есть Адам; Иерусалим - рай; Иерихон - мир сей (kosmos). Человек "спускается" из Иерусалима в Иерихон (это и буквально так, ибо Иерихон лежит ниже Иерусалима, а в системе Оригена это тем бо­лее значимо, что, по его представлению, нынешний мир сложился в результате падения (katabole) изначального духовного мироздания). Человек добровольно пошел, "спу­стился" из Иерусалима в Иерихон и попал в руки разбой­ников. Разбойники - враждебные человеку духовные силы и энергии (antikeimenas energeias) или "лжеучители, при­шедшие до Христа". Снятие разбойниками одежды со стран­ника - это "обнажение от нетления и бессмертия" и "ли­шение всякой добродетели". Удары, полученные им, - это пороки и грехи. То, что разбойники оставили человека "едва живым", полумертвым, означает, что смерть коснулась половины человеческой природы, ибо душа осталась бес­смертной. Священник, который не смог помочь раненому - ветхозаветный закон; левит - это пророки, а добрый самарянин - Христос. Самарянин "понес наши грехи". Осел, на которого был возложен раненый, - тело Господа, а го­стиница, куда он был привезен - Церковь. Принеся чело­века в Церковь, принимающую всех, Христос не сразу ушел, но заботился о немощном один день и ночь, исцеляя раны, а наутро ушел, поручив израненного хозяину гостиницы, то есть Ангелу Церкви. Два динария, данные самарянином, - это познание Отца и Сына и ведение того, что Отец - в Сыне, а Сын в Отце⁵⁷.

Итак, аллегории Оригена не уводят человека из Церк­ви, а подводят к ней. Они учат не презрению к Писанию, а благоговейному чтению его. Теософы же обычно обраща­ются к "аллегориям" для того, чтобы опровергнуть какое-либо прямое библейское утверждение (например, о том, что грех есть грех). "Посвященный" и "просвещенный" аллегоризм оккультистов полагает, что обращение к биб­лейскому тексту есть худший из всех возможных путей "духовного познания".

 

 Блаватская, например, уверяет, что Библия стала Священным Пи­санием только после оккультной катастрофы: после того, как Ирод из­бил 40 000 "Невинных" в смысле "Посвященных". Произошло это за 100 лет до Рождества (см. - Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Т. 2, с. 632). Ясно, что новые "посвященные" не испытывают ни малейшей нуж­ды (кроме "маскировочной") в Писании, появившемся таким путем.

 

В душе у Оригена гораздо больше подлинной церковности, чем того хотелось бы оккультистам. В отличие от гностиков и теософов Ориген отказывает­ся аллегорически истолковывать историю макрокосмоса. Он соглашается с буквальной космогонической концепци­ей книги Бытия (и даже специально настаивает на этом в письме Гобару)⁵⁸. Но моисееву космогонию он восполняет углублением в "микромир" - в человека. Ориген полага­ет, что, кроме рассказа о создании видимого мира, Моисе­ем "в форме аллегории было показано все, что может укра­сить малый мир, то есть человека" (Беседы на книгу Бы­тия. I, 11).

И тут Ориген набрасывает действительно величествен­ную картину. Твердь, разделяющая воды, - это разделе­ние внешнего и внутреннего человека. Если от души чело­века отбежали воды - грехи и страсти, - он стал сушей, и эта суша стала землей, и на ней взошел плод чистоты. Теперь уже твердь достойна быть украшенной светилами - и в нашей душе воссияет Солнце-Христос и луна-Церковь. Солнце - это Христос, потому что Им сказано: "Я свет миру". Луна же получает свет от Солнца - так и церковь от Христа. Светила установлены "для знамений". Знаме­ния Церкви - это заповеди Христовы, являемые миру. "Чтобы всякий, получив знамение, знал, как убежать от будущего гнева, чтобы день тот не застиг его как тать". "Христос - свет апостолов, а Апостолы - свет миру". Звез­ды - это святые (прежде всего Моисей и пророки).

На следующий день одновременно изводятся пресмы­кающиеся и птицы - потому что и доброе и злое должны мы представить пред Светом Христовым на Его суд. "Мы, по слову и завету Божию, и то, и это вынесем пред лице Божие и на суд Его, чтобы, будучи просвещаемы Им, мы смогли отделить из доброго все злое, то есть удалить от себя то, что пресмыкается по земле и доставляет призем­ленные заботы". Птицы наших помыслов должны поле­теть над твердью, чтобы познать самих себя и узнать, что в нас есть от пресмыкающихся. "Если мы посмотрим на женщину с вожделением - это в нас ядовитое пресмыкаю­щееся; но если есть в нас чувство трезвости, то пусть даже загорится страстью к нам госпожа-египтянка, мы обратимся птицами, и, оставивши в руках ее египетское платье, уле­тим от грязного коварства. Если какая-то мысль искушает нас к воровству - вот, наихудшее пресмыкающееся; если же в нас такое намерение, что, имея у себя только две лепты, мы их милосердно отдадим в дар Богу, это намере­ние - птица, не помышляющая ни о чем земном, но кры­льями стремящаяся к небесной тверди. Если к нам подсту­пает мысль, хотящая нас убедить, что не нам претерпевать мученические страдания, - это ядовитое пресмыкающее­ся; но если придет к нам мысль и намерение сражаться за истину даже до смерти, - это будет птица, от земных к высотам устремляющая" (Беседы на книгу Бытия. I, 3-8)⁵⁹.

Конечно, толкования Оригена и условны, и произволь­ны. Но для нас важно отметить, в каком направлении идет его аллегоризирующее воображение, а в каком - нет. Что­бы так истолковать книгу Бытия, особенно же эпизод с созданием небесных светил, надо не просто быть христиа­нином - надо искренне любить Писание и Церковь. Будь Ориген теософом - именно в этом месте как удобно было бы ему, очертя голову, броситься в звездные мифы, и "пла­нетарные цепи".

Любой читатель "Тайной Доктрины" помнит, как лю­безна Блаватской идея гермафродитов, как настойчиво она старается библейскую фразу "мужчину и женщину сотво­рил их" (Быт. 1, 27) прочитать как "мужчиной и женщи­ной сотворил его", превращая тем самым Адама в андрогина. Ориген, дав вполне красивое буквальное толкование этого библейского места, приступает к аллегорическому.

 

 "Может быть, так как обо всем сотворенном Богом говорится как о сопряженном и соединенном друг с другом, как небо и земля, как солнце и луна, так вот, чтобы показать, что и человек - Божие творе­ние и он создан не без гармонии и соответствующего сопряжения, пото­му и говорится заранее: "мужчину и женщину сотворил" - Ориген. Беседы на Быт. 1, 14.

 

"Внутренний наш человек состоит из души и духа. Муж­чиною можно назвать дух, женщиной провозгласить душу. Если между ними есть согласие и единодушие, то в самом естестве своем они плодятся и размножаются, рождая детей - добрые чувства и мысли, или полезные соображе­ния, которыми они наполняют землю и обладают ею. То есть, подчинив себе плотское чувство, они обращают его к лучшим намерениям и правят им" (Беседы на Быт. 1, 15). Ничего похожего на теософию здесь также не просматри­вается...

Если бы Ориген действительно был оккультистом, как утверждает Е. Рерих, неужели он смог бы написать два (!) толкования на Песнь Песней, в которых он изъясняет лю­бовь Невесты к Жениху как стремление человеческой души к соединению с Христом?! "Творец Вселенной, создавая нас, посеял в ваших сердцах семена любви... "Поддержите меня Его яблоками, ибо я ранена любовью" (Песн. 2, 5).

 

 В синодальном переводе: Освежите меня яблоками, ибо я изнемо­гаю от любви.

 

 Сколь это прекрасно, сколь великолепно - получить рану от любви! Иной поражен стрелой плотской любви, иной ра­нен земной страстью; ты же обнажи члены свои и прими "стрелу избранную", стрелу прекрасную, ибо стрелок - Сам Бог. Сколь блажен раненый этой стрелой! Этой стре­лой были ранены те двое, что беседовали друг с другом, говоря: "Не горело ли в нас сердце наше на пути, когда Он изъяснял нам Писания?"... Отвечает Брат мой и говорит: Встань, иди, возлюбленная Моя. Я проложил тебе путь, разорвал сети, - иди ко Мне, возлюбленная Моя. "Встань, иди, возлюбленная Моя, прекрасная Моя, голубка Моя". Почему Он говорит: "Встань", почему говорит: "Спеши"? Ради тебя Я вынес бешенство бурь, вытерпел волны, осаж­дающие тебя, "печальная стала душа Моя о тебе даже до смерти", Я воскрес из мертвых, сломал жало смерти, рас­торг узы ада. Поэтому говорю тебе: "Встань, иди, возлюб­ленная Моя, прекрасная Моя, голубка Моя, ибо зима уже прошла, дождь миновал, цветы показались на земле". Вос­креснув из мертвых, Я восстановил тишину"⁶⁰.

Эти комментарии Оригена отозвались потом в гимне любви Августина - "Поздно полюбил я тебя, Красота, та­кая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя! Вот Ты был во мне, а я - был во внешнем, и там искал Тебя, в этот благообразный мир, Тобою созданный, вламывался я, безобразный! Со мной был Ты, с Тобой я не был. Вдали от Тебя держал меня мир, которого не было бы, не будь он в Тебе. Ты позвал, крикнул, и прорвал глухоту мою; Ты свер­кнул, засиял, и прогнал слепоту мою; Ты разлил благо­ухание свое, я вдохнул и задыхаюсь без Тебя. Я отведал Тебя, и Тебя алчу и жажду; Ты коснулся меня, и я заго­релся о мире Твоем. Когда я прильну к Тебе всем суще­ством моим, исчезнет моя боль и печаль, и живой будет жизнь моя, целиком полная Тобой. Легко человеку, если он полон Тобой; я не полон Тобой и потому в тягость себе. Радости мои, над которыми надо бы плакать, спорят с пе­чалями, которым надо бы радоваться, и я не знаю, на чьей стороне станет победа. Спорят мои недобрые печали с доб­рыми радостями, и я не знаю, на чьей стороне станет побе­да. Увы мне! Господи, сжалься надо мной! Увы мне! Вот раны мои - я не скрываю их. Ты врач, я больной..." (Ис­поведь. 10, 27-28).

Есть ли такие строки в Агни Йоге или "Тайной Доктри­не"? Никогда не сможет пантеизм породить таких строк, что написали Ориген или Августин о своей личной любви к Личному Богу.

Тем не менее Е. Рерих ставит христианам задачу: "надо, чтобы лучшие духовные наставники немедленно провозг­ласили очищение заветов Христа в свете учения последне­го апологета христианства, великого мученика Оригена"⁶¹. А не лучше ли наоборот - пересмотреть теософию с тем, чтобы привести ее к большему соответствию учению дей­ствительно великого Оригена?

26.   РЕИНКАРНАЦИОННЫЕ МЕСТА" В СВЯЩЕННОМ ПИСАНИИ

27. ОРИГЕН. АНАФЕМАТСТВОВАННЫЙ МУЧЕНИК

28. РАННЕХРИСТИАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ О ПЕРЕСЕЛЕНИИ ДУШ