Духовник. Что же тебе надо сделать, что­бы встать на путь духовной жизни? Ты, на­верное, и не подозреваешь, как это трудно и в то же время легко!

Неизвестный. Трудно — я понимаю. А по­чему легко — нет.

Духовник. Один Оптинский старец гово­рит: «Монашеская жизнь — трудная, это всем известно, а что она самая высокая, са­мая чистая, самая прекрасная и даже самая легкая — что говорю, легкая — неизъяснимо привлекающая, сладостнейшая, отрадная, светлая, радостью вечно сияющая, это малым известно. Но истина на стороне малых, а не многих».Он говорит это о монашестве. Но то же можно сказать и о духовной жизни вообще. Вот почему Спаситель сказал: Иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11, 30).

А каково же иго Христово и каково же бре­мя Его, как не жизнь духовная! И у апостола читаем: Всегда радуйтесь (1 Фес. 5,16). И он не о какой иной радости говорит, как о радости во Христе Иисусе. Вот потому и легко встать на путь духовной жизни.

Тот же старец говорит еще: «Господь ска­зал возлюбленным ученикам: не бойся, малое Мое стадо, т.к. изволит Бог даровать вам — что? думаешь, отраду? богатство? наслажде­ние? Нет! Царство! Где не только все блага, все возможные сокровища и красота, и сла­ва, и свет, и радость, и горящая любовь, и Божеская жизнь, и веселие вечное. Царство это — Царство всех веков, перед которым все величайшие царства мира сего — дым, сы­рец! И в том-то Царстве света и веселия уго­товано и всем возлюбившим Господа Иисуса Христа царское место».

Как же можно колебаться человеку в вы­боре жизненного пути? Ведь их два: узкий путь — спасения, широкий — гибели. Путь спасения — духовная жизнь. Гибели — жизнь плотская. Как говорит апостол: Если живете по плоти, то умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы буде­те (Рим. 8,13).

Неизвестный. Относительно выбора пути я больше не сомневаюсь. Увидев жизнь так, как она сейчас мне представляется, — выбор сделать легко. Это верно, но я спрашиваю, как встать на этот путь. С чего начать? Я поч­ти прожил свою жизнь и шел по другому пу­ти. Мне все в нем понятно и привычно. А этот духовный путь от меня далек, чужд мне и со­вершенно мне неизвестен. Я понял, что не так жил. Я хочу теперь жить иначе, в соответ­ствии с той истиной, которую вижу. Я спра­шиваю тебя, как мне это сделать?

Духовник. Да. Именно так я и понял твой вопрос. И на него-то отвечаю тебе, но я начи­наю с начала, так сказать, с первого слова.

Неизвестный. А именно?

Духовник. Для того, чтобы встать на путь духовной жизни, надо прежде всего ясно пос­тавить перед собой оба пути — путь жизни духовной, ведущий к спасению, и путь жиз­ни плотской, ведущий к гибели. И в самой глубине существа своего решить идти пу­тем жизни духовной. С этого решения долж­на начинаться духовная жизнь каждого че­ловека, осознавшего, что он уклонился от пути спасения. И этот первый шаг, это реше­ние делать легко, потому что легко сделать выбор между жизнью и смертью. Сознатель­но выбрать смерть, а не жизнь, может только человек безумный. И если ты понял, что жизнь мирская, по плоти, есть смерть, а жизнь церковная, по духу, есть жизнь, то ты без колебаний примешь внутреннее, непоко­лебимое решение встать на путь жизни цер­ковной. Это решение по своему значению для твоей внутренней жизни будет уходом в мо­настырь. Твое душевное самочувствие изме­нится. По-новому видишь ты все, чем жил раньше. Ты придешь в ужас от своей прош­лой жизни. Ты увидишь, сколько в ней было греха, нечистоты, всякой мерзости. Какая она была пустая, бесцельная. Твое прошлое покажется тебе безобразным сном. И сколько бы тебе ни было лет, ты почувствуешь себя вновь начинающим жить. Ты будешь пора­жен этой переменой и с величайшим изумле­нием будешь спрашивать себя: да как же я жил раньше? Как я мог не видеть того, что вижу теперь, когда все это так ясно, так не­сомненно? А вместе с тем охватит чувство нестерпимого стыда за все твое прошлое. Ты ощутишь непреодолимую жажду покаяния. Это первый шаг на твоем пути, но здесь ждет тебя и первое искушение: это чувство стыда и сознание греха может быть и к жизни, и к смерти. К жизни, если оно вызовет в тебе жажду спасения, если его осветит надежда на милосердие Божие, если не убьет оно в тебе веры, что Господь пощадит создание Свое и примет тебя, как принял блудного сына. К смерти — если оно приведет тебя к безна­дежному отчаянию. И заметь: с первых же шагов жизни духовной — козни вражеские! Они подстерегают человека на всех ступенях духовного восхождения, враг подстерегает каждое доброе движение сердца и стремится обратить его во зло, потому что все доброе в нас имеет некую черту, перейдя которую не­заметно обращается во зло. Распознавать эту черту часто не может человек своими силами. Это дело благодати Божией, потому самона­деянность — самый опасный грех, так как в нем таится возможность всех грехов. Враг будет стремиться и доброе твое покаяние довести до злого уныния. Он будет говорить тебе слова безнадежные о том, что тебе уже поздно исправляться, что это тебе не под си­лу. Что ты погибнешь, что не стоит и начи­нать этой новой жизни. Она не для тебя.

Неизвестный. Я еще не начал новой жиз­ни, а эти мысли уже мелькают у меня в мозгу.

Духовник. Отгоняй их. Не давай им задер­живаться в сердце. Они — от врага. Жизнь духовная не зависит от времени. Можно, как видим в примере разбойника на кресте, стя­жать спасение и во единый час. О том же сви­детельствуют и многие примеры из жизни святых. Жизнь всегда можно начать сначала. И нет такого грешника, которого бы не прос­тил Господь. А возраст? Какое же он имеет от­ношение к вопросу о духовной жизни? Разве не в каждый возраст человек одинаково бли­зок к смерти? И разве погибнуть духовно нельзя в юности и спастись — в старости?

Неизвестный. Что же я должен сделать в сознании своего греха?

Духовник. Ты должен исповедовать грехи свои в Церкви, и после отпущения грехов при­частиться Святых Таин.

Неизвестный. Неужели с этого надо на­чать? Мне кажется, что я еще не готов для то­го, чтобы причаститься. Это требует полноты веры и чистоты жизни. Ведь иначе и по цер­ковному учению мое причащение будет «в суд и осуждение».

Духовник. Достойное причащение не есть причащение только святых. И несовершен­ство в вере не может быть препятствием для принятия Святых Таин. Ибо не здоровые, а больные нуждаются во враче. И не к правед­ным только, но и к грешным пришел Хрис­тос, чтобы спасти их. Причащение — это ис­точник нашего совершенства и утверждения нашей веры — как же можно сначала требо­вать совершенства в вере и жизни, а уже по­том допускать до причастия Святых Таин!

Неизвестный. Но какое-нибудь условие есть же для достойного причащения?

Духовник. Есть. Покаяние.

Неизвестный. Но ты ведь сам говорил, как ничтожно наше покаяние в сравнении с тяжестью грехов.

Духовник. Да. Но и эту нераскаянность нашу надо тоже исповедовать как грех. И ес­ли у тебя нет злого и сознательного желания остаться в грехе, если ты не возлюбил грех, а стыдишься его — Святая Церковь властью, которая дана священнику, снимет с тебя все твои грехи, и ты достоин будешь причаще­ния. То же и немощность в вере. Пусть созна­ешь ты, что ничтожна и слаба твоя вера. Но ты хочешь веровать. Ты видишь в неверии грех свой. Ты взываешь: Верую, Господи! по­моги моему неверию (Мк. 9, 24). И причащение и при твоем маловерии будет достойно. На путь духовный надо вступать через покая­ние и утверждаться на нем Таинством Бо­жественной Евхаристии. Причащаться на­до не один раз в год, как вошло в привычку обмирщенных христиан, а часто, как подо­бает в монастыре, потому что без частого причащения невозможна духовная жизнь в миру. Ведь тело твое иссыхает и делается бес­сильным, когда ты не даешь ему пищи. И ду­ша требует своей небесной пищи. Иначе и она иссохнет и обессилеет. Без причащения за­глохнет духовный огонь в тебе. Завалит его мирской хлам. Чтобы освободиться от этого хлама, нужен огонь, попаляющий тернии на­ших прегрешений. Жизнь духовная — не отвлеченное богословие, а действительная и самая несомненная жизнь во Христе. Но как же она может начаться, если ты не примешь в этом страшном и великом Таинстве полноты Духа Христова? Как, не приняв Плоти и Кро­ви Христовой, будешь жить с Ним? И здесь, как и в покаянии, не оставит тебя враг без на­падений. И здесь он будет строить тебе всякие козни. Он воздвигнет множество и внешних, и внутренних преград. То будет тебе некогда, то почувствуешь себя нездоровым, то захо­чется отложить ненадолго, чтобы «лучше приготовиться». Не слушай. Иди. Испове­дуйся. Причащайся. Ведь не знаешь ты, ког­да призовет тебя Господь.

Неизвестный. Да. Я это сделаю.

Духовник. Духовный путь требует оцерковления всей жизни, и внутренней и, по воз­можности, внешней. Если ты не положишь резкую грань между своей жизнью и жизнью мирской, мир непременно победит тебя, сде­лает тебя своим рабом. Господь принес меч разделения: Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделе­ние; ибо отныне пятеро в одном доме ста­нут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына,и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против неве­стки своей, и невестка против свекрови сво­ей (Лк. 12, 51-53). Так надлежит отделяться от всего и от всех, что будет содержать в себе мирское начало. Без этого внутреннего отде­ления невозможна духовная жизнь.

Неизвестный. Но что ты разумеешь под «оцерковлением жизни»?

Духовник. Ты понимаешь разницу между монастырем и миром?

Неизвестный. Конечно.

Духовник. Ты понимаешь, что монастырс­кая жизнь оцерковлена и потому противопос­тавлена миру?

Неизвестный. Да.

Духовник. Вот создать монастырскую жизнь в миру — это и есть то оцерковление, которое необходимо для желающих идти по пути духовной жизни.

Неизвестный. Теоретически твою мысль о монастыре в миру я понимаю, но как ее осу­ществить практически — нет.

Духовник. Представь себе, что ты живешь в монастыре. Вокруг монастыря высокая сте­на. У ворот монах, который не пропускает в монастырь посторонних. В монастыре храм, ты ходишь в него молиться. Твоя жизнь вне храма протекает в келье. У тебя есть келей­ное правило молитвенное, ты читаешь слово Божие, творения святых Отцов, углубляешь­ся в созерцание Божественных тайн. Вне хра­ма и кельи ты несешь послушания, иногда очень тяжелые, в пекарне, на огороде, на скотном дворе. У тебя есть духовный отец, который руководит всей твоей жизнью, кото­рому ты отдал душу свою в руководство, отка­завшись от своего самочиния и мирской воли. Ты соблюдаешь посты, и весь уклад твоей жизни зиждется на основе церковных пра­вил. Монашество — это храм, у которого раздвинулись стены и который охватил и зак­лючил в себя всю твою жизнь. И вот случи­лось так, что монастырь этот перенесен в мир. Стен больше нет. Но где же твой монастырс­кий храм? Это тот храм, где ты теперь испове­дуешься у духовника своего и причащаешься Святых Таин. Может быть, ты не можешь проводить в нем столько времени, сколько в монастыре, но все же жизнь в этом храме — главное в твоей жизни. Где твоя келья? Она перенесена в шумные мирские квартиры, нои в миру она осталась келлией, даже если ты занимаешь «угол». В ней должна быть монас­тырская тишина и монастырская жизнь — хотя кругом шум, и из-за стен доносятся в твою келью не церковные песнопения бра­тии, а мирские песни, суетные разговоры, пьяное веселье. Твоя комната неизменно должна оставаться келией, где все проникну­то духом молитвы и тишины. У тебя много внешних мирских дел, ты должен делать их «за послушание», не прилепляясь к ним ду­шой, как делал ты и в монастыре тяжелую ра­боту в пекарне или на скотном дворе. Жизнь мирская течет по своим законам. У нее свой уклад. И ты, принимая его, поскольку это внешнее необходимо для твоей жизни в миру, должен свою личную и внутреннюю жизнь построить на началах церковных. В монасты­ре ты был послушником. Ты должен оста­ваться им в миру.

И если соблюдешь все это и в миру, ты сох­ранишь монастырь. И этот внутренний мо­настырь не сможет уничтожить никто. Пото­му что уничтожить можно только внешнее, а внутреннее — неотъемлемое достояние че­ловека. Так вот что такое «оцерковление»,

которое есть необходимое условие истинно духовной жизни.

Неизвестный. Да. Я понимаю теперь, что ты разумеешь под словом «оцерковление». Но смогу ли я создать это «необходимое усло­вие» для духовной жизни?

Духовник. Почему же нет? Это зависит только от тебя.

Неизвестный. Может быть. Но по силам ли это мне? Смогу ли я так сразу отказаться от все­го мирского? Я слишком привык к мирской жизни и многое слишком люблю в ней.

Духовник. Например?

Неизвестный. Ну, например, я очень люблю музыку, светскую литературу, театр, я по-мирскому люблю жизнь природы — цве­ты, пение птиц; люблю посмеяться, пошу­тить, поболтать в веселой компании, нако­нец, я курю... Конечно, все это «мелочи», но отказаться от всего этого сразу — я не чувствую себя в силах.

Духовник. А кто тебе говорит сразу?

Неизвестный. Это говорит Евангелие.

Духовник. Никогда! В Евангелии говорит­ся о необходимости твердого решения идти за Христом. Говорится об идеале, к которому должен стремиться человек. Говорится о том, что человеку надлежит делать для достиже­ния этого идеала. Больше того, там говорится, что Царство Божие силою берется, что делаю­щие усилия получают его (Мф. 11,12). И апосто­лы поучают, что многими скорбями надлежит войти в Царство Небесное (Деян. 14,22). Значит, совсем не «сразу». Подвижники, которые сами прошли путь спасения, познавшие на опыте все козни вражеские, открывшие для нас внут­реннего человека, изучавшие «невидимую брань» духовную, осветившие светом благодат­ного разумения весь путь духовной жизни, — с непреложностью установили то учение Церк­ви, по которому, наоборот, внутреннее устрое­ние человека — процесс медленный, постепен­ный, требующий великого терпения.

Неизвестный. А как примирить с этим слова Спасителя, сказанные человеку, хотев­шему прежде, чем идти за Христом, пойти и похоронить отца: Предоставь мертвым пог­ребать своих мертвецов, и другому, который просил отпустить его проститься с домашни­ми: Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия (Лк. 9, 59-62).

Духовник. Это и есть требование оконча­тельного решения идти за Христом, требова­ние окончательного избрания пути без огля­дывания назад и без двоящихся мыслей. Здесь Спаситель ничего не говорит о возможности достигнуть совершенства «сразу», а только об этом окончательном решении не в мыслях, чувствах и намерениях, а в воле и в жизни.

Неизвестный. Допустим, теоретически это так. Но я не понимаю, как же практичес­ки можно установить постепенность? По-мое­му, например, так: если в театр ходить нельзя, так уж нельзя. Читать романы нельзя, так уж нельзя. Вести праздные разговоры в праздной компании с папиросой в зубах нельзя — так уж нельзя. Нельзя танцевать, нельзя смеять­ся, нельзя шутить, петь, играть. Да все нельзя. И кто мне скажет, как «постепенно» можно ос­тавлять все это. Какой внешний признак будет указан «временно допустимого смеха», «вре­менно допустимых развлечений», «временно допустимого обмирщения ».

Духовник. Никто не укажет тебе такого внешнего признака. Его нет и не может быть, потому что «обмирщение» недопустимо вообще. Но речь идет не о допустимости обмирщения, а о том, как от него избавиться и как достиг­нуть оцерковления всей жизни. И здесь право­славие не говорит о достижении «сразу», а го­ворит о неизбежности большой внутренней борьбы и постепенном восхождении по лестни­це совершенства. Здесь «сразу» будет страш­ной опасностью, которая может подменить истинное благодатное состояние святости — внешней фарисейской его подделкой. Ты спра­шиваешь, какой внешний признак допустимых развлечений будет указан? Тебе будет указано другое: внутреннее основание того процесса, в котором человек действительно освобожда­ется от обмирщения. Это основание — ду­ховный рост человека. Внешнее самоограниче­ние должно быть здесь не по букве закона, а в соответствии с внутренним процессом духов­ной жизни. Не сразу надо сказать человеку: брось мирские развлечения.  Но и  нельзя ждать, чтобы он бросил их без труда, без борь­бы, когда он совершенно потеряет к ним всякое влечение. Надо знать момент, когда пора чело­веку поставить такую задачу. Надо знать не только, каково здесь требование закона, но и созрел ли данный человек для решения такой задачи. Формальный, «по букве» отказ «сразу» от всего «мирского», потому что святые Отцы «в театр не ходили», и «папирос не курили», и «в веселой компании не сидели» — при всей видимости истинности — может оказаться не только бесплодным, но даже губительным для души. Здесь недостаточно знать учение о со­вершенстве — здесь надлежит иметь духовное ведение. Книга — великое дело, но для того, чтобы пользоваться ею, нужна не мирская муд­рость, а благодатная премудрость. Ведь как ни известна нам из подвижнических творений не­видимая брань, как ни изучены в духовном опыте святых основные законы духовной жиз­ни, все же каждый человек не вполне такой же, как другой, и каждая жизнь человеческая — особая, единственная и новая жизнь. Поэтому и книги сказать всего не могут. То живое, един­ственное, особое, что касается только этой жизни, постигается не мирской мудростью, а премудростью благодати. Православные мо­настыри доселе сохранили живую практику истинного духовного руководства. И если хо­чешь по-настоящему понять православное уче­ние о пути духовной жизни и о восхождении по лестнице совершенства — посмотри, какой там был дух. Чему учили старцы своих духовныхдетей? Было ли в словах их это, исполненное мертвого формализма, требование «сразу», ка­жущееся таким возвышенным, а в существе своем исполненное внешнего фарисейства? Вот послушай, как писали великие Оптинские стар­цы о «мирских развлечениях», имея в виду, что слова, которые я сейчас тебе приведу, писались девушке, живущей веселой мирской жизнью, но стремившейся к монашеству: «Таинство странное вижу и преславное: небо — вертеп; престол херувимский — Деву; ясли — вмести­лище, в них же возлеже Невместимый...

Истинно — чудо ужасное! И херувимский ум ужасается, как это могло быть? А между тем это было! И какое из сих чудес чудеснее, ум отказывается уразуметь. Цепенеет... Да, великое утешение Святая Церковь даровала умному человеку. Так вот целый век и смот­рел бы в бездну этих трех строчек, А сколько еще перлов рассыпано в духовных церковных песнях! Но земной ум не жалует этих драго­ценностей, ибо понять их не может. Что пету­ху неоцененный рубин? Ему надо гороши­ну. А нам доставляет утешение попрыгать по паркету, как какому козленку, нам бы похохотать до лому затылка, нам бы рожу какую-нибудь надеть, замаскироваться, и сколько еще глупостей и нелепостей, поглоща­ющих этот световидный дар неба — ум наш. Впрочем, это я пишу не с тем, чтобы ты, моя искренняя, все рожи и бальные принадлеж­ности разбросала и тем огорчила бы родных и чужих. А так говорю, чтобы ты знала, что тво­ришь. И уж если набедокуришь — исповедова­лась бы Господу, и Он простит тебя».

И в другом письме ей же: «Вчера или 3-го дня о. М. сказал, что ты там все пляшешь. Я ему советовал указать тебе басню Крылова «Стрекоза и муравей». К тебе она подходит. Та тоже любила масленицу и не жаловала поста — все плясала. Говорю это не в укор те­бе, а чтобы ты знала настоящее положение ве­щей и при случае не теряла головы».

И еще: «Экая ты подозрительная! Опять взвела на меня клевету, будто я не доволен то­бою. Да хоть бы ты и действительно увлек­лась кем-нибудь, да как же я тебя не прощу? сам грешный человек. А ты даже и не увлек­лась, а так просто, подружилась. Ну и Бог простит тебя, и я прощаю».

Требовал ли он от этой мирской девуш­ки, чтобы она «сразу» отказалась от всего? Напротив, он и саму мысль о таком «немедлен­ном» изменении жизни отгонял от нее, как мысль вражескую. «Но вижу ты желаешь, — пишет ей старец, — бросив модные со шпорами башмаки и бальное платье, сию же минуту сде­латься святой, преподобной, сразу просветлеть. Нет, матушка, в деле духовном так не бывает. Тут на первом плане стоит терпение, за ним еще терпение, и, наконец, все это венчает опять-та­ки терпение» (Иеросхимонах Анатолий).

Вот голос истинного Православия. Вот как старчество понимало процесс духовного пере­рождения человека. И это была не теория, а сама жизнь. Через пять лет после этих писем Оптинский старец пишет той же девушке поздравление со вступлением на иноческий путь, в котором уже нет ничего ни о модных ботинках, ни о бальных платьях, а говорится: « Читай непременно каждый день Авву Доро­фея или Иоанна Лествичника, в сих книгах великая сокровищница уроков для духовной жизни. И если будешь идти указанным ими путем по силе своей — верь, не погибнешь и наследуешь Царство (Небесное) вечное».

Неизвестный. Значит, вопрос перено­сится на внутреннее возрастание. Внешние ограничения — это отчасти помощь для этого возрастания, отчасти — следствие его?

Духовник. Совершенно верно.

Неизвестный. Что же содействует этому возрастанию в положительном, а не в ограни­ченном смысле?

Духовник. Я уже сказал тебе: покаяние, частое причащение. К этому надо прибавить молитву, пост и внутреннюю брань.

Неизвестный. Скажи об этом подробнее.

Духовник. Мы уже говорили с тобой о мо­литве и о посте, когда говорили о монашест­ве. Но теперь нам надлежит рассмотреть молитвенное делание применительно к воп­росу, который поставил ты: что тебе даст молитва в оцерковлении твоей жизни и как тебе подойти к ее научению? Молитву назы­вают «художеством духовным». И воисти­ну — это художество, требующее долгого и тер­пеливого научения. Молитва, как молитвенное настроение, бывает у всякого. Но иное дело — стяжать молитву как постоянное и привыч­ное духовное состояние.

В молитве, как и вообще в жизни духовной, подвиги человеческие необходимы, но без благо­дати Божией они — ничто. Путь молитвенный особой полнотой раскрыт в творениях великих молитвенников и подвижников с древнейших времен. Следуя указаниям их, не собьешься с дороги. Но многих смущает здесь особенность внешних условий, в которых протекает духов­ная жизнь в миру. Молитва, о которой говорит­ся у святых Отцов, была в уединении, в тиши, а не в ужасающей сутолоке современной жизни, и дело молитвы в миру начинает казаться невоз­можным. Да, несомненно, есть свои трудности, зависящие от особенностей этих внешних усло­вий. Но молитва в миру и возможна и необходи­ма, потому что без нее нельзя создать невиди­мый монастырь, потому что она ограждает и утверждает духовную жизнь: твоя комната не станет келией, пока не будет а ней молитвы, и ты в шумном городе не будешь чувствовать се­бя как за монастырской стеной, пока молитва не вселится в твое сердце. Учиться молитве, прожив без молитвы почти всю свою жизнь, — дело особенно трудное, потому что приходится человеку как бы учиться ходить, чувствуя себя взрослым. Но это чувство не должно смущать. Как может младенец в вере, едва начавший жить духовной жизнью, сразу пойти, как взрос­лый, по пути молитвенного делания? Конечно, ему надо поучиться. Молитва — это то, что в жизни твоей «не от мира сего». И потому, как только ты начнешь молиться, мир станет для те­бя внешним. Молитва и все в душе твоей, что связано с ней, это будет одно. А мир со всеми мирскими делами — это другое. И чем глубже ты будешь отдаваться молитве, тем глубже бу­дет проходить грань между твоей внутренней жизнью и миром, и тем выше и непроницаемей будут подыматься стены незримого монастыря.

Неизвестный. Но я даже представить себе не могу, как взяться за это дело. Как молиться? Прочитывать молитвы, которые знаешь? Но уложится ли в эти чужие славянские слова то, что явится в душе, похожее на молитву? Или, может быть, надо молиться своими словами? Но как с такими реальными житейскими сло­вами обращаться к Богу, бытие Которого готов признать, но Которого еще совершенно не на­учился чувствовать. Может быть, надо вообра­жать Его образно и делать более реальным при помощи воображения? Разъясни мне все это.

Духовник. Молиться надо начинать не мудрствуя и не задаваясь вопросом: как все это будет? Не надо усложнять дело никакими вопросами «от разума», который первый в нас самочинник и, развращенный мирским своеволием, непременно будет нагромождать один вопрос на другой. Старайся не слушать его. Скажи себе, что будешь молиться, как Церковь учит. Что это обязанность твоя перед Богом. Выйдет, не выйдет, а свое делать бу­дешь. И непременно имей келейное правило. Самое малое, начиная хотя бы с нескольких молитв. Чтобы от слова перейти к делу. Этот переход будет такой переменой в твоей жиз­ни, что ты и представить себе не можешь. Че­ловек молящийся и немолящийся — это лю­ди двух разных миров. Молитва вначале даст тебе прежде всего это основное чувство, что ты «по эту сторону», где Церковь, на узкой дороге, в ином Царстве, а не с ними, там, по другую сторону, в царстве во зле лежащего мира. Молясь, ничего особенного не жди и ре­шительно ничем не смущайся. И никакими особенными задачами не задавайся, чувствуй себя младенцем, который еще ходить не уме­ет. Где ему рассуждать да разными вопросами задаваться. Тебе бы лишь на ногах устоять да несколько шагов сделать. Ты их и делай: ста­райся не отвлекаться от слов молитвы по сто­ронам, а отвлечешься — назад возвращайся.

Прочти молитву, которую знаешь, спокойно. Перекрестись и, начиная, положи земной поклон. Кончая, тоже. Станет на душе хоро­шо. Слава Богу. Останешься как бы ничего не чувствующим — не смущайся. Никаких осо­бых переживаний сам в себе не вызывай, но и возникающие не отгоняй. Все предоставь Гос­поду. Может быть, сразу ощутишь тяжелое состояние раздвоения. Начнешь со стороны смотреть на себя — и странно, и смешно пока­жется, что стоишь на молитве, читаешь, крестишься и поклоны кладешь. Это мир через тебя на твою душу смотреть будет, что она к новой жизни пробуждается, а в тебе «мира» больше, чем «духовной жизни», и по­кажется тебе, что «ты» весь смотришь на ка­кие-то «случайные» и «странные» поступки, которые словно не твои. Оставь «его». Пусть смотрит — ты делай свое дело. Ибо дело твое великое и истинное. Понемногу войдешь в слова молитвы. Ведь они не от головы созда­ны, а от жизни. За ними стоят подвиг, сокру­шение о грехах, борьба со страстями, вера, надежда, любовь, благодатное озарение, жизнь о Духе Святе. Боишься, что в эти слова не уложатся твои чувствования? Да в нихвесь мир уложится — не только твои душевные состояния. Лишь бы душа твоя соединилась с теми чувствованиями, которые стоят за слова­ми святых молитв. Но если ощутишь некую потребность и свои слова от сердца сказать Гос­поду — и этому не препятствуй. Дополни ими свое молитвенное правило. Никогда не старай­ся воображать и образно представлять тех, кому молишься, ни Господа Иисуса Христа, ни Его Пречистую Матерь, ни Силы Бесплот­ные, ни угодников Божиих. Образное представ­ление при молитве — бесовское искушение, ко­торое угрожает человеку духовной гибелью.

Неизвестный. Но должен же я как-ни­будь представлять себе, кому молюсь. Ведь это для меня не пустое место.

Духовник. Да. Не пустое место. Но не в воображении должно быть у тебя, к кому об­ращаться, а в сердце — не в образе, а в чувстве. Не внешние черты, внешний облик должны быть перед тобой, а внутреннее, в сердце пребывающее чувствование образа. Потребное для молитвы внешнее дастся те­бе в иконе, молясь перед которой, обраща­ешься к первообразу не через воображе­ние живых внешних черт, а через сердечное духовное состояние. Иначе действием вооб­ражения будет казаться тебе, что перед то­бою Господь Иисус Христос со всеми внеш­ними чертами, которые представляешь себе в Нем, и сделается этот образ совсем ясным, как бы перед тобой стоящим, и чувства соот­ветствующие подымутся, но будет это не Христос Спаситель, и все чувства твои будут не молитвою, а бесовским наваждением. Мо­жет явиться и как бы теплота сердца, и сле­зы, и радость — и все будет не настоящее, а подделка вражеская, в которую вовлечет тебя враг. И заметно это будет только по внут­реннему признаку, непослушанию, гордыне, ослеплению духовному. Но все это трудно бу­дет самому в себе заметить и сознать. Боже сохрани от всего этого. Молиться образно — дело безумное.

Неизвестный. Скажи мне еще, как идти по молитвенному пути? Как от первых шагов перейти к дальнейшим?

Духовник. Переход должен быть не от го­ловного решения, а от духовного возраста­ния. Будешь жить церковной жизнью — и с Божией помощью станешь внутренне отхо­дить от мира и прилепляться к Господу. А вместе с тем потянется твоя душа и к мо­литвенному деланию. Захочется тебе чаще и дольше заключаться в келье на молитве. В миру ты будешь «чужой». В храме и келье на молитве — у себя дома. Молитва станет сладостным делом, к которому ты будешь спешить, закончив необходимое «мирское послушание», и келейное молитвенное пра­вило станет казаться тебе таким коротким, что ты с трудом будешь отрываться от него. Проверь это чувство. Не случайное ли оно настроение? Устойчиво ли оно в тебе? И когда убедишься, что устойчиво, тогда увеличь мо­литвенное правило.

Вожделенная надежда для каждого подви­зающегося — стяжать постоянную молитву в сердце, чтобы молитва всегда жила и действо­вала в нем. Чтобы живой, несказанный бла­годатный дар молитвы, который и в словах молитвенных, и без слов, и в храме, и в келье, и в делах житейских, и даже во сне — всегда, как величайшая драгоценность и самая не­оцененная радость, всегда бы ощущался в та­инственных и непостижимых глубинах твое­го духа. Это — надежда. Но никогда да не дерзнет самочинный вызвать в себе своими усилиями такое состояние. Пусть никогда не говорит человек: не пора ли мне переходить к молитве без слов. Молитва становится умной и вселяется в сердце не по решению челове­ческому, а по милости и благодати Божией.

Неизвестный. Да, я понимаю, что без мо­литвы невозможна духовная жизнь, и я пос­тараюсь исполнить то, что ты говоришь.

Духовник. Скажем теперь о посте. Мно­гим в миру пост кажется маловажным. При­выкли считать его делом специально мона­шеским. Для мирян пост необязателен. Какой-то пережиток старого. Пустая, ни для чего не нужная формальность. Мертвая буква устава. Конечно, церковному человеку нелов­ко сказать: «пост не нужен», но к нарушению его столь снисходительное отношение, что и без слов громадное большинство прониклось безразличным отношением к посту. И в этом лежит одна из причин обмирщения христи­ан. И поэтому оцерковление немедленно тре­бует постного устава. Знаешь ли ты, как Церковь строго требовала соблюдения пос­та? Знаешь ли, каким строгим наказанием она ограждала его соблюдение? По 69-му Апостольскому правилу: «Аще кто епископили пресвитер, или дьякон, или чтец, или певец не постится в святую четыредесятни­цу перед Пасхою или в среду, или в пяток, кроме препятствий от немощей телесных: да будет — извержен. Аще мирянин — да будет отлучен».

Маловажное дело не ограничивалось бы с такой строгостью. О значении поста во внут­ренней жизни человека мы говорили с тобой, когда говорили о монашестве. Посмотрим те­перь, каково значение его в той внутренней задаче, о которой спрашиваешь ты.

Пост не только содействует особому само­чувствованию, он не только одно из могуще­ственных средств в борьбе со страстями, он, подобно молитве, воздвигает новую разделя­ющую преграду между твоей духовной жизнью и жизнью мирской. Пост начинается с пищи и доходит до высшего — до бесстрас­тия, соединяясь на высших ступенях своих с молитвой и Богосозерцанием. Начиная с низ­ших ступеней, он уже поставляет тебя вне мирской жизни, где пост нелеп и почти сме­шон. Они — едят все. И в Великий Четверг, когда совершается Тайная вечеря и предает­ся Сын Человеческий, и Великую Пятницу, когда слышим мы плач Богоматери у гроба распятого Сына. И в день погребения. Для них не существует ни Христа, ни Богоматери, ни Тайной вечери, ни Голгофы. Какой же у них может быть пост? Мы почти не вкушаем пищи в эти дни, потому что духовная жизнь наша поглощена памятью о страстях Христо­вых. И если ты не хочешь сделать первого ша­га, чтобы жизнь твоя как бы слилась с их мирской жизнью — никак не отступай от пос­та. Держи и соблюдай его как великую церков­ную святыню. Каждый раз, когда ты воздер­живаешься от вкушения запрещенного в дни поста, то со всей Церковью ты делаешь в пол­ном единомыслии и единочувствии то, что делала вся Церковь и все святые угодники Божии с самых первых дней бытия Церкви. Это будет давать тебе силу и твердость в твоей духовной жизни. Ты, не стесняясь перед мирскими людьми, живущими по мирским привычкам, открыто и мужественно прове­дешь здесь отделяющую тебя от них черту, потому что это одна из непоколебимых твер­дынь твоего невидимого монастыря.

Неизвестный. Да, может быть, с этой точ­ки зрения пост принять легче всего. Я готов исполнить его не рассуждая, коль скоро тако­во правило Церкви.

Духовник. Но самая главная задача на пу­ти твоей внутренней жизни: борьба со страс­тями, внутреннее ограждение себя от мирс­ких начал. Эта задача в корне изменит всю твою жизнь и даст ей совершенно новое содер­жание, поставит тебя в совершенно иное от­ношение ко всему окружающему миру. До сих пор ты не знал никакой внутренней борь­бы с «грехом». Перед тобой не было вопроса о «вечной жизни». Земная жизнь знает лишь те нравственные законы, которые определя­ют взаимоотношения людей в пределах здеш­них земных интересов и здешних земных задач. Грех — это нарушение закона Божест­венного, открытого людям для достижения вечной жизни, и потому то, что кажется лю­дям заслуживающим одобрения, — мерзость перед Богом. Ты никогда не просматривал своих душевных состояний, своих помыслов, своих чувств, своих поступков, всей своей внутренней, да и внешней жизни с точки зре­ния этих высоких требований Божественного закона. Все твои нравственные понятия и вся твоя нравственная жизнь были вне всякого вопроса о спасении. Ты жил до сих пор, как частица мира сего, по его понятиям и по его стихиям. Теперь ты должен начать внутрен­ний просмотр всей своей жизни. С каким ужасом увидишь ты, при этом новом освеще­нии, самого себя. Представь себе неописуе­мой красоты храм. В нем доверху навалены груды мусора, отвратительной грязи, всякой нечистоты. Драгоценные украшения свалены в самый дальний и темный угол. Этот храм — твое сердце. Где твоя духовная жизнь? Где драгоценный Божий дар? Не груды ли мир­ской мерзости завалили в нем все? И ты дол­жен начать в покаянии и в причащении Свя­тых Таин, в молитве и посте, уповая во всем на милость и помощь Божию, очищать свое сердце, освобождать от мирского хлама ду­ховную свою жизнь. Это будет не так просто. Эта борьба потребует громадных усилий, тер­пения, веры. Она будет поглощать все твое внимание и наполнять всю твою жизнь. Все интересы твои, все оценки, все вкусы — все станет иным. Хорошим для тебя станет не то, что увеличивает твое земное благо, а то, что содействует твоему внутреннему устроению. И плохим — не то, что уменьшает земное благо,а то, что препятствует твоему спасению. У тебя никогда не будет чувства скуки, пусто­ты жизни, и ты не будешь рваться к внешне­му общению с людьми, к пустым разговорам, к заполнению жизни своей внешними впечатле­ниями. У тебя будет великая задача внутрен­него устроения, ты будешь стремиться все пережить во благо своего спасения, и это пре­исполнит твою жизнь полнотой нравственного содержания. Те события, которые в миру ка­жутся грандиозными, станут для тебя пусты­ми. А то, что раньше проходило без всякого внимания, сделается для тебя великим и важ­ным. Многие ничтожные события твоей жиз­ни, какие-либо встречи с людьми, житейские неприятности, раздражительное, злое слово, все, что раньше было для тебя житейскими ме­лочами, станет совсем иным, ибо иными ста­нут для тебя те душевные состояния, которые стоят за ними. Ты увидишь, что душа твоя на­ходится в рабстве у страстей. Что свободный дух твой потерял свою истинную свободу. Что ты раб самолюбия, тщеславия, гордыни, чре­воугодия, зависти, гнева, ревности, блуда.

Начать жить духовной жизнью — это зна­чит объявить беспощадную войну порабощающим страстям. И поскольку ты будешь ос­вобождаться от них, ты будешь отрываться от мира и заключаться в свой невидимый монас­тырь. Не думай, что этого возможно достиг­нуть «сразу», и не унывай, видя, как медлен­но и плохо идет твоя работа. Знай, что и на самых высоких ступенях духовной лестницы бывают страшные падения, и на первых сту­пенях посещает душу по милости Божией — Божественная благодать. Посему никогда не гордись, что достиг многого, ибо все можешь потерять в единый миг, и не унывай, что име­ешь мало, ибо все в руке Божией. Но трудись спокойно, неослабно, терпеливо. Никогда не спрашивай, долго ли тебе изнемогать в борьбе и когда придет желанное освобождение? От­вет готов: до конца дней твоих, всегда, пока не призвал тебя Господь. И никогда не под­считывай плодов. Ты должен думать только о трудах, а плоды от Господа. Ожидание пло­дов родит нетерпение, нетерпение — уныние, уныние — страсти, ибо, если человек чув­ствует себя безнадежным, машет на все рукой и говорит: «все равно ничего не выйдет», на смену его безнадежности явится желание «жить как все». Враг часто ловит людей на этом. Подвизающийся должен с самого нача­ла поставить дело своего внутреннего устрое­ния так, чтобы саму мысль о плодах считать лукавой. Ожидать плодов духовных от своих подвигов — это значит уповать на свои силы. А в жизни духовной все должно быть возлага­емо на помощь Божию, на Его святую волю, на Божественную благодать. И потому со сми­рением делай то, что требует от нас Господь. И не только не жди «плодов», но не смущай­ся, если явно не будет так. Помни всегда сло­ва святого Иоанна Златоуста: «Бог обыкно­венно возлагает венцы, взирая не на конец подвигов, а на расположение подвизающих­ся». Вот это-то расположение и труды, от него проистекающие, требуются от тебя. Иной раз всю жизнь испытывает Господь и смирение, и терпение человека. Не дает ему благодатных состояний. И они лишь на смертном одре за труды всей подвижничес­кой жизни даруются Господом по неизречен­ной Его милости.

Путь жизни духовной — трудный путь. Но только в нем истинная жизнь, ибо только он приводит к спасению и жизни вечной. Но прохождение этого пути и создание невидимого монастыря требует еще одного усло­вия: духовного руководства. А духовное руко­водство предполагает послушание. То, что игумен или старец для послушника в монас­тыре, то для тебя должен стать твой духов­ник в миру. Ему ты должен вручить свою ду­шу в руководство и ему должен быть обязан послушанием.

Неизвестный. Я не представляю себе, ка­ким образом возможно послушание в миру? Ведь послушание требует «благословения» духовника на каждый шаг жизни. Но как это возможно, когда в лучшем случае я могу ви­деть своего духовника 1-2 раза в неделю. Мирская жизнь не ждет. И часто, даже при желании, будет невозможно спросить духов­ника, как поступить в том или в другом слу­чае. Какое же это духовное руководство? Ка­кое послушание?

Духовник. Разумеется, и духовное руко­водство, и послушание с внешней стороны бу­дут в миру несколько иными, чем в монасты­ре, но с внутренней стороны они останутся такими же и в миру. Духовое руководство возможно не только в монастыре и не только в миру при постоянном или частом общении с духовным отцом. Оно возможно и в тех ред­ких случаях, когда внешнее общение пресе­кается вовсе. Старцы и затворники часто ру­ководили жизнью иноков и мирян, живущих в отдалении от них, с которыми у них лично­го общения не было вовсе. Конечно, такое руководство касалось главнейших моментов внутренней жизни и предполагало, что ду­ховная жизнь такого послушника как бы принята в сердце духовного отца, и он, не имея внешнего общения, все время находит­ся с ним в том внутреннем соприкосновении, которое от расстояния не зависит. А руковод­ство в миру при обычных условиях, когда имеется возможность и внешнего общения с духовным отцом, хотя и не столь постоянное, как в монастыре, — тем более возможно в полной мере. Что касается послушания, то ведь главное его значение не практическое, не в исполнении приказаний, а в самой наст­роенности к послушанию.

Неизвестный. Поясни мне это.

Духовник. Надо твердо усвоить себе, что послушание — добродетель. Нет такой добро­детели, для стяжания которой достаточно было бы одного самого искреннего желания ее иметь. Но приобретение ее предполагает такое решение. Так же и добродетель послу­шания — оно начинается с решения быть в послушании и затем достигается благодатью Божией и личными трудами человека. Пос­лушание — одна из труднейших добродете­лей. И на пути совершенства в послушании всегда ведется ожесточенная невидимая брань с врагом. Послушание не есть предан­ность человеку, отречение от своей воли в пользу воли человеческой, хотя по внешнос­ти оно таково. Послушание есть преданность Богу и отречение от своей воли во имя воли Божией. Послушание проходится для Госпо­да, и оно на своих высших ступенях состоит в полном отказе от своей самости. Послушание не есть согласие, поэтому оно не предполагает самостоятельного ведения во всем, что касает­ся разумения, воли и чувствования. Самостоя­тельное ведение его должно касаться самосто­ятельности только одного — чистоты учения Церкви. Поэтому святые Отцы заповедовали нам быть послушниками духовных отцов на­ших во всем и безо всякого рассуждения, да­же если бы казалось, что требования их идут вразрез с пользой в деле нашего спасения (прп. Авва Дорофей), и нарушать обет послу­шания лишь тогда, когда духовный отец бу­дет учить противному учению Церкви (прп. Антоний Великий).

Неизвестный. А если указания духовного отца будут явно ошибочными?

Духовник. В житиях святых говорится о злом старце, который издевался и бил своего послушника, и послушник, пребывший у не­го в послушании до конца, стяжал святость именно через это послушание, о чем засвиде­тельствовано было чудом. Духовник за ошиб­ки свои, как и за грехи свои, даст ответ Богу. А для послушника все последствия таких ошибок будут покрыты всеобъемлющим зна­чением послушания в духовной жизни. Вот потому и возможно послушание в миру, пото­му и остается в миру неизменным его зна­чение для внутренней жизни. Не практичес­кое исполнение тех или иных указаний и не безошибочность их имеет первенствующее значение в духовной жизни, а внутренняя готовность послушника соблюдать обет послушания. Готовность, это внутреннее сос­тояние послушника, покроет все вредные последствия неверных указаний духовника, восполнит и внешнюю невозможность пос­тоянного испрашивания его указаний. Кро­ме того, и здесь помни, как всегда, попече­ние Божие о нас. Господь видит всю жизнь нашу, что мы не хотим и что не можем, и не­возможное, но должное для нас восполнит промыслительным Своим о нас попечением. Так вот что тебе надлежит сделать, чтобы от признания истины церковного учения перей­ти к истинной духовной жизни. Надо «душу свою увести в пустыню» (св. Иоанн Златоуст). Надо принести покаяние Церкви, постоянно принимать Святые Тайны, молиться, соблю­дать посты и уставы Церкви, надо иметь ду­ховного отца, который бы руководил твоей жизнью и которому ты был бы обязан послу­шанием. И тогда с Божией помощью по Его величайшему милосердию ты получишь то, о чем спрашиваешь: ты по-новому начнешь жить, приобретешь настоящую веру, создашь для себя монастырь в миру.

Неизвестный. Да, я вижу теперь, что это так.

Духовник. Но я должен предупредить тебя об одном. Враг нашего спасения не любит от­пускать от себя человеческую душу и каждого, встающего на путь спасения, стремится удер­жать в своих сетях. Он воздвигает неожидан­ные препятствия, и внешние, и внутренние, он ополчается всяческими соблазнами, он по­вергает в бездну падения. Он строит самые не­вероятные козни. Этого всего надо ждать и ко всему этому надо быть готовым, памятуя сло­ва апостола Петра: Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого проглотить (1 Пет. 5, 8). Это сказал апостол, который сам отрекся от Христа, трижды был после этого призван Господом пасти овец и стал апосто­лом Первоверховным, как и гонитель Савл, ставший Первоверховным апостолом языков. Промысел Божий привел тебя к Церкви. Здесь источник жизни. Вставай же на путь спасения — решительно, твердо, без двоя­щихся мыслей и начинай жить сначала.

Неизвестный. Да. Я готов. Я вижу, что другой жизни нет. Благослови меня на этот путь.

Духовник. Да благословит тебя Господь во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Диалог девятый. О ПРОГРЕССЕ И КОНЦЕ МИРОВОЙ ИСТОРИИ

Диалог десятый. О ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ