На главную
страницу

Учебные Материалы >> Патрология.

Святитель Игнатий Брянчанинов, епископ Кавказский и Черноморский. КНИГА ТРЕТЬЯ. Аскетическая проповедь

Глава: Глава 6

Рука промысла, доселе невидимо покрывавшая беспри­ютного скитальца коснулась сердца преосвященного Сте­фана, епископа Вологодского: архипастырь проник душев­ные стремления молодого Брянчанинова и расположился к нему. Преосвященный Стефан так полюбил Димитрия Александровича, что принял в нем самое живое участие и эта любовь владыки была видимым знаком благоволения

Божия к жертве сердца, которую приносил новый Авель: она возвещала благоприятный исход всех понесенных на пути к иночеству испытаний, потому что архипастырь дер­жал в руке своей тот лавр, которым надлежало повить го­лову юного борца, измученного в брани с миром, плотью и диаволом. Оправившись от болезни, Димитрий Алексан­дрович не хотел возвратиться к родителям, а по благосло­вению владыки поместился в Семигородной пустыне. Ме­стность этой обители благоприятствовала восстановлению его здоровья; он с новою ревностью предался своим обыч­ным духовным занятиям: богомыслию и молитве в тиши­не келейного уединения. Здесь написал он свой «Плач ино­ка», в котором выразилось печалующее состояние души, усиленно стремящейся к Богу, но разбитой треволнения­ми жизни, вследствие чего уделом ее стал только плач на развалинах ее стремлений. Недолго пожил Димитрий Александрович и в Семигородной пустыне; вскоре, 20 фев­раля 1831 года, он был перемещен по его просьбе преос­вященным в более уединенный, пустынный Глушицкий Дионисиев монастырь, где  и зачислен послушником. К это­му времени относится первое знакомство преосвященно­го Игнатия с бывшим настоятелем Николо-Угрешского монастыря архимандритом Пименом. О. Пимен, тогда еще молодой купеческий сын, так описывает наружность по­слушника Брянчанинова: «В первый раз довелось мне уви­деть Брянчанинова на набережной реки Золотухи (в Во­логде): я был на левом берегу, а он шел по правому. Как сейчас вижу его: высокого роста, стройный и статный, ру­сый, кудрявый, с прекрасными темно-карими глазами; на нем был овчинный тулуп, крытый нанкою горохового цве­та, на голове послушническая шапочка». Далее повествователь восхищается его благородной осанкой, скромной поступью, в высшей степени благоговейным предстояни­ем в церкви за богослужением и, наконец, самою беседою, которую описывает следующими словами: «Не взирая еще на молодые лета, видно было, что Брянчанинов много чи­тал отеческих книг, знал весьма твердо Иоанна Лествич­ника, Ефрема Сирина, Добротолюбие и писания других подвижников, и потому беседа его назидательная и увле­кательная, была в высшей степени усладительна»124.

Между тем родитель Димитрия Александровича, и  во время пребывания его в Глушицком монастыре не пере­ставал выражать желание исполнения своих требований: он настойчиво добивался того, чтоб сын оставил монастыр­скую жизнь и поступил в государственную службу. Тогда новоначальный послушник стал просить архиерея оказать ему милость, и в виду семейных обстоятельств, поспешить постричь его в монашество. Преосвященный, зная хоро­шо духовное настроение Брянчанинова, решился испол­нить его просьбу. Исходатайствовав разрешение Св. Си­нода, он вызвал Димитрия Александровича из Глушицко-го монастыря в Вологду, и велел готовиться к постриже­нию; вместе с тем он приказал ему хранить это в тайне от родных и знакомых, чтоб избежать каких-либо притяза­ний со стороны их, могущих воспрепятствовать делу, так как намеревался постричь его неожиданно для всех. Стес­нительно было такое положение в столь важное время: го­товящийся к пострижению вынужден был остановиться на постоялом дворе и среди мирской молвы приготовлять­ся к великому обряду.

28 июня 1831 года преосвященный Стефан совершил обряд пострижения Брянчанинова в малую схиму в кафед­ральном Воскресенском соборе, и нарек Димитрия Игна­тием, в честь священномученика Игнатия Богоносца, па­мять которого празднуется церковью 20 декабря и 29 ян­варя. Инок Игнатий сначала в первый, потом в последний из этих дней праздновал  свое тезоименитство. Это имя Игнатия указывает еще на преподобного Игнатия — кня­зя, Вологодского чудотворца, мощи которого почивают в Прилуцком монастыре, где покоятся мощи и преподоб­ного Димитрия Прилуцкого — ангела новопостриженного инока от крещения. Таким образом произведена над ним перемена имен двух чудотворцев, почивающих в од­ной обители. С именем одного, данным при крещении, соединено воспоминание об обстоятельствах рождения, а имя другого наречено при пострижении и, как бы в озна­менование сходства земной участи новопостриженного — с преподобным из княжеского рода. Родные Брянчанино­ва, прибывшие 28 июня в собор к богослужению, были крайне изумлены неожиданным священнодействием, ко­торого они сделались зрителями. 4-го июля того же года инок Игнатий был рукоположен преосвященным Стефа­ном в иеродиакона, а 25-го того же месяца — в иеромона­ха, и временно оставлен при архиерейском доме, который в Вологде находится при кафедральном соборе, в одной с ним ограде, образуемой стенами Кремля, времен Царя Иоанна Грозного. Для обучения священнослужению новорукоположенный был приставлен к городской церкви Спаса Обыденного, под руководство священника Василия Нордова, ныне протоиерея и настоятеля Вологодского ка­федрального собора. Родители новопостриженного, разумеется, с неудоволь­ствием отнеслись к этому событию, особенно Александр Семенович был поражен им; его воля, на которой он так упорно настаивал, не состоялась: все планы относительно светской карьеры сына рушились, мечты о его блестящей будущности исчезли. Сын в глазах отца сделался бесполез­ным членом общества, утратившим все, что отец доставил ему воспитанием. Женское сердце, менее упорное в про­тиводействиях обстоятельствам и всегда податливее на взаимности, расположило Софью Афанасьевну благосклон­нее смотреть на поступок сына; но духовная сторона была также чужда ей, и мирские понятия брали верх. Все это, конечно, ничего не значило для монаха, который сам доб­ровольно поставляет себя в положение, заставляющее за­быть все мирские связи и родственные чувства, но обстоя­тельства инока Игнатия были не таковы, чтоб это неудо­вольствие родителей, было для него нечувствительно. По пострижении он должен был приютиться в загородном доме своего дяди и крестного отца Димитрия Ивановича Самарина и вынужден был принять денежное вспомоще­ствование от одной из своих родственниц (г-жи Воейко­вой). Пребывание в Вологде заставляло его часто обращать­ся в кругу родных и знакомых: многие из них стали его посещать и требовали от него взаимных посещений себе. Молодой годами, красивый наружностью, он интересовал все вологодское общество, все о нем говорили, все желали сблизиться с ним. Это необходимо вовлекало его в мирс­кую рассеянность и прямо противоречило тем обетам, ка­кие он только что произнес у алтаря. Вся внешняя обста­новка пустыннолюбивого инока была противна его влече­ниям, он соскучился городскою молвою и стал просить покровителя своего преосвященного Стефана отпустить его в Глушицкий монастырь; но преосвященный, намерева­ясь дать ему место, соответственное его способностям и благочестивому направленно, а также приличное по отно­шению его к обществу, удерживал его при себе. В скором времени открылось такое место: в конце 1831 года скон­чался строитель Пельшемского Лопотова монастыря иеро­монах Иосиф. Обряд погребения поручено было совер­шить иеромонаху Игнатию. 6-го января 1832-го года он был назначен на место умершего, а 14-го дано звание стро­ителя, причем возложен был на него набедренник.

Глава 5 Глава 6 Глава 7