Преосвященный Игнатий был избран на служение Богу от чрева матери. Такое избрание — удел весьма редких и нарочитых служителей Божиих, — предзнаменовалось сле­дующим обстоятельством. Родители преосвященного со­четались браком в ранней молодости. В начале супруже­ства у них родилось двое детей, но родители недолго уте­шались ими; оба детища умерли на первых днях младен­чества, и юная чета пребывала долго бездетною. В глубо­кой печали о своем продолжительном бесчадий, молодые супруги обратились к единственной помощи — помощи Небесной. Они предприняли путешествие по окрестным святым местам, чтобы усердными молитвами и благотво­рением исходатайствовать себе разрешение неплодия. Бла­гочестивое предприятие увенчалось успехом: плодом мо­литв скорбящих супругов был  сын, нареченный Димитри­ем, в честь одного из первых чудотворцев Вологодских — преподобного Димитрия Прилуцкого. Таким образом, очевидно, неплодство молодых Брянчаниновых было уст­роением Промысла Божия,, чтобы рожденный после неплодства первенец, испрошенный молитвою, впоследствии сделался ревностным делателем ее и опытным наставни­ком. Младенец Димитрий родился 6 февраля 1807 года в  с. Покровском, которое было родовым имением его отца и находится в Грязовецком уезде Вологодской губернии. Будущий инок имел счастливую участь провести свое дет­ство в уединении сельской жизни, в ближайшем сопри­косновении с природою, которая, таким образом, явилась первою его наставницею. Она вселила в него наклонность к уединению: отрок часто любил оставаться под тенью ве­ковых дерев обширного сада и там, одинокий, погружал­ся в тихие думы, содержание которых, без сомнения, за­имствовалось из окружающей природы. Величественная и безмолвная, она  рано начала влиять на него своими вдох­новляющими образами: она внушала его детской душе, еще незапятнанной житейскою мелочностью, иные более воз­вышенные стремления, какими бывает полна жизнь пус­тынная, она восхищала его сердце более живыми, чисты-. ми чувствованиями, какие способно доставить только уеди­нение. Отрок рано научился понимать этот безмолвный голос природы и отличать его от шума житейского. Явле­ния домашней жизни не действовали на него впечатли­тельно, — он более углублялся в себя и среди изящной свет­ской обстановки казался питомцем пустыни. Искра Бо­жественной любви запала в его чистое сердце. Она сказа­лась в нем безотчетным влечением к иночеству, к его вы­соким идеалам, которыми так полна родная сторона, осо­бенным расположением ко всему священному и истинно прекрасному, сколько это доступно для детского возраста. С этой ранней поры жизни дальнейший путь ее уже оп­ределился. Отрок духовно был отделен от мира. Такое на­строение малолетнего Димитрия не могло рассчитывать на сочувствие со стороны родителей. Его отец Александр Семенович Брянчанинов, потомок древних дворян Брянчаниновых, фамилии весьма известной и чтимой в Вологде, был в полном смысле слова светский человек. Паж време­ни императора Павла Петровича, он имел необыкновенно развитый вкус к изяществу в домашней обстановке и пред­ставлял собою совершенный тип современного передово­го русского помещика. Наследовав от своих родителей зна­чительное имение, он должен был истощить большую часть его на уплату огромных долгов, после чего ему осталось око­ло 400 душ крестьян да живописное село Покровское, из­давна бывшее местопребыванием его предков, — родина будущего святителя. Супруга его, мать преосвященного Иг­натия, Софья Афанасьевна, происходила также из фами­лии Брянчаниновых и, как женщина замечательного об­разования, весьма благочестивая, памятуя, что муж есть глава, во всем подчинялась влиянию мужа, разделяя его взгляды и понятия. Александр Семенович по справедли­вости считался в числе передовых образованных помещиков своего времени и любил просвещение¹¹⁴, а потому и детям своим старался дать, по возможности, основатель­ное воспитание, чтобы приготовить из них истинных сы­нов отечества, преданных престолу, верных Православию. Давая такое воспитание, он не чужд был честолюбия ви­деть впоследствии сыновей своих занимающими почетные должности на государственной службе. От проницатель­ности юного Димитрия не могла укрыться эта черта его родителя, черта совершенно противоположная намерени­ям и стремлениям юноши, и вот начало внутренней борь­бы, начало страданий и испытаний, сделавшихся потом уделом всей жизни почившего владыки.

Все дети в семействе Брянчаниновых, братья и сестры Димитрия Александровича, воспитывались вместе, связан­ные взаимной дружбой, но все сознавали главенство Ди­митрия и сознавали не потому только, что он был стар­ший, а вследствие особого, высшего, так сказать, склада его ума и характера, вследствие нравственного его превосход­ства. Пользуясь всегдашним уважением от братьев и сес- тер и превосходя всех их в научных способностях и других дарованиях, Димитрий Александрович не обнаруживал ни малейшего превозношения или хвастовства. Зачатки ино­ческого смиренномудрия высказывались в тогдашнем его поведении и образе мыслей; по нравственности и уму он был несравненно выше лет своих, и вот причина, почему братья и сестры относились к нему даже с некоторым благоговением, а он, в свою очередь, сообщал им свои нрав­ственные качества.

С возрастом, религиозное настроение Димитрия Алек­сандровича обнаруживалось заметнее: оно проявлялось в особенном расположении к молитве и чтению книг духов­но-нравственного содержания. Он любил часто посещать церковь, а дома имел обыкновение молиться часто в тече­нии дня, не ограничиваясь установленным временем — ут­ром и вечером. Молитва его не походила на урочное вычи­тывание, часто торопливое и машинальное, что так обык­новенно у детей; он приучался к внимательной молитве, которая начинается с благоговейного предстояния и не­спешного произношения слов молитвенных, и так преуспевал в ней, что еще в детстве наслаждался ее благодатны­ми плодами. Учась молиться внимательно, он с благоговением относился ко всему священному, внушая это благо­говение и прочим своим братьям и сестрам; Евангелие все­гда читал с умилением, размышляя о читанном. Любимою его книгою было: «Училище благочестия» в пяти томах ста­ринного издания. Книга эта, содержащая краткое изложе­ние деяний святых и избранные изречения их, весьма со­ответствовала настроению отрока, или, вернее, она настра­ивала его дух, предоставляя святым повествованиям и из­речениям духоносных мужей самим действовать на него, без посредства посторонних пояснений. Способности Ди­митрия Александровича были весьма многосторонни: кро­ме установленных занятий в науках, он с большим успе­хом упражнялся в каллиграфии, рисовании, нотном пении и даже музыке, притом, на самом трудном инструменте, какова скрипка,  выучивая очень скоро свои уроки, свобод­ные часы он употреблял на чтение и разные письменные упражнения, в которых также начинало выказываться его литературное дарование. Наставниками его в это время были профессоры Вологодской семинарии и учители гим­назии. Домашним учителем был студент семинарии Левитский, живший в семействе Брянчаниновых. Он же препо­давал и закон Божий. Левитский отличался замечательным благонравием и основательным знанием своего предмета. Он так хорошо умел ознакомить своего ученика с началь­ными истинами богословия, что Димитрий Александрович до конца жизни сохранял благодарное воспоминание о нем. Жизнь  Димитрия Александровича в доме родительском продолжалась до 16-го года его возраста; этот первый пе­риод жизни уже был труден для него в духовном отношении тем, что внешние и внутренние условия жизни в доме родителей не допускали возможности открывать, кому бы то ни было, заветные желания и цели, наполнявшие тогда его душу. В заключение периода детства автора «Аскети­ческих опытов», весьма назидательно привести собствен­ное его поведание об этом детстве. Вот как трогательно он говорит о себе в статье «Плач мой»: «Детство мое было пре­исполнено скорбей. Здесь вижу руку Твою, Боже мой! Я не имел кому открыть моего сердца; начал изливать его пред Богом моим, начал читать Евангелие и жития святых Тво­их. Завеса, изредка проницаемая, лежала для меня на Еван­гелии; но Пимены Твои, Твои Сисои и Макарии произво­дили на меня чудное впечатление. Мысль, часто парившая к Богу молитвою и чтением, начала мало помалу прино­сить мир и спокойствие в душу мою. Когда я был пятнад­цатилетним юношею, несказанная тишина возвеяла в уме и сердце моем. Но я не понимал ее, — я полагал, что это обыкновенное состояние всех человеков»¹¹⁵.

В конце лета 1822 года, когда Димитрию Александро­вичу шел шестнадцатый год от рождения, родитель повез его в С-Петербург для определения в главное инженерное училище, куда он был подготовлен домашним учением. До­рогой, близ Шлиссельбурга, отец внезапно обратился к сыну с следующим вопросом: «Куда бы ты хотел поступить на службу?» Пораженный такой небывалой откровенностью отца, сын не хотел более скрывать от него своей сердечной тайны, которой до сих пор никому не открывал; сперва он испросил у него обещание не сердиться, если ответ ему не понравится, затем, с твердостью воли и силой вполне искреннего чувства, сказал, что желает идти «в монахи». Ре­шительный ответ сына, по-видимому, не подействовал на отца; он или не дал ему значения на основании молодости  отвечавшего, или не хотел возражать по кажущейся несбы­точности желания, которое совершенно расходилось с пла­нами, какие он строил о будущности своего сына. В Петер­бурге Димитрий Александрович сдал блистательный всту­пительный экзамен¹¹⁶. Благообразная наружность и отлич­ная подготовка в науках обратили на молодого Брянчанинова особенное внимание его высочества Николая Павло­вича, бывшего тогда генерал-инспектором инженеров. Ве­ликий князь приказал Брянчанинову явиться в Аничковский дворец, где представил его своей супруге, государыне великой княгине Александре Федоровне, и рекомендовал как отлично приготовленного не только к наукам, требуе­мым в инженерном училище, но знающего даже латинс­кий и греческий языки. Ее высочество благоволила прика­зать зачислить Брянчанинова ее пенсионером. Сделавшись императором, Николай Павлович и императрица Алексан­дра Федоровна продолжали оказывать свое милостивое рас­положение Брянчанинову. По сдаче экзамена Димитрий Александрович зачислен был в кондукторскую роту глав­ного инженерного училища, а действительная служба его стала считаться со дня принесения им присяги 19 января 1823 года. Успехи по наукам¹¹⁷, отличное поведение и расположение великого князя выдвигали его на первое место между юнкерами-товарищами: к концу 1823 года, с пере­водом в верхний кондукторский класс, он был назначен фельдфебелем кондукторской роты; в 1824 г. был переве­ден из юнкерских классов в нижний офицерский (что ныне Николаевская инженерная академия) и 13 декабря про­изведен в инженер-прапорщики. Редкие умственные спо­собности и нравственные качества Димитрия Александро­вича привлекали к нему профессоров и преподавателей училища; все они относились в нему с особенною благо­склонностью, отдавая явное предпочтение пред прочими воспитанниками.

Наряду с служебно-учебной деятельностью Димитрий Александрович имел успехи и в светском обществе своими личными достоинствами. Родственные связи ввели его в дом тогдашнего президента академии художеств Оленина. Там, на литературных вечерах он сделался любимым чтецом, а поэтичные и вообще литературные дарования его приоб­рели ему внимание тогдашних знаменитостей литератур­ного мира: Гнедича, Крылова, Батюшкова и Пушкина. Та­кое общество, конечно, благодетельно влияло на литератур­ное развитие будущего писателя. Преосвященный Игна­тий до конца жизни сочувственно отзывался о советах, ка­кие ему давали тогда некоторые из этих личностей.

Описанный круг светского знакомства, к которому принадлежала имевшая большие связи тетка Димитрия Александровича А.М. Сухарева, только внешним образом влиял на жизнь молодого человека, внутренняя жизнь ко­торого развивалась самостоятельно, независимо от род­ственных и общественных связей. Димитрий Александро­вич и в шуме столичной жизни остался верен своим духовным стремлениям, какие испытал в уединении отда­ленной родины: он всегда искал в религии живого, опыт­ного знания и, хранимый благодатью, не поддавался ни тлетворному влиянию чуждых учений, ни приманкам свет­ских удовольствий. Вот с какою подробностью он сам, в вышеприведенной статье «Плач мой», описывает тогдаш­нее  душевное состояние: «Вступил я в военную службу и вместе ученую службу не по своему избранию и желанию. Тогда я не смел, — не умел желать ничего, потому что не нашел еще Истины, еще не увидел Ее ясно, чтобы поже­лать Ее! Науки, человеческие, изобретение падшего чело­веческого разума, сделались предметом моего внимания: к ним я устремился всеми силами души; неопределенные занятия и ощущения религиозные оставались в стороне. Протекли почти два года в занятиях земных: родилась и уже возросла в душе  моей какая-то страшная пустота, явил­ся голод, явилась тоска невыносимая по Боге. Я начал оп­лакивать нерадение мое, оплакивать то забвение, которо­му я предал веру, оплакивать сладостную тишину, кото­рую я потерял, оплакивать ту пустоту, которую я приоб­рел, которая меня тяготила, ужасала, наполняя ощущени­ем сиротства, лишения жизни! И точно — это было том­ление души, удалившейся от истинной жизни своей, Бога. Воспоминаю: иду по улицам Петербурга в мундире юнке­ра, И слезы градом льются из очей...»