В этой главе речь пойдет о взаимном влиянии верую­щих и об отношениях в общине. Вначале приведем рассказ человека, имевшего длительный опыт общения в нескольких сплоченных группах православных христиан.

 

"Я разочаровался в верующих. Этим людям дано так много, но они далеко не соответствуют высоте полученного дара. С тех пор как я стал хо­дить в церковь, я не встретил ни одного нормально­го человека. Даже самое простое, умение слушать — где оно? Такое впечатление, что эти люди слу­шают только самих себя, они наполнены чрезвы­чайной значимостью событий, в том числе проис­ходящих внутри них самих. Они постоянно выиски­вают и обсуждают "искушения", "кресты", трудно­сти. Охвачены собственными проблемами настоль­ко, что удивляешься тому, как они зашорены. Огля­нуться, посмотреть вокруг, вдохнуть воздух полной грудью, — всё это невообразимо трудно для них. Приходя в Церковь, я хотел обрести внутреннюю свободу, но встретился с огромным количеством ограничений, предписаний, обрядов и обычаев, ко­торые свято чтутся верующими людьми. Невыпол­нение малейшего из них грозит самыми настоящи­ми гонениями. Причем гонения со стороны верую­щих, "мнящих творити службу Богу" (Ин. 16, 2), как я мог убедиться, носят утонченный и просто невы­носимый характер.

От многочтения отеческих книг у таких людей возникает острое чутье на грех и неправду. Однако отсутствие смирения обращает это искание правды не внутрь себя, а наружу, превращаясь в рассмат­ривание ближнего как в анатомическом театре. Я всё время ощущаю слежку: "Тут он поступил не по смирению. Здесь в нём говорит тщеславие. Он нарушил пост: надо его обличить"...

Эта атмосфера слежки и придирок очень ме­лочна и тягостна. Я не хочу отворачиваться от Бога, но с такими "верующими" мне тяжелее, чем с обыч­ными нецерковными людьми.

Это невольно отталкивает меня от общения с ними, от их непрестанных разговоров про батю­шек, матушек, чёточки, молитовки и святые места.

Каков же выход? Что предпринять в такой ситуации?"

 

Ответ православного психолога или Капуста вверх корнями

Чтобы правильно ответить на поставленный вопрос, следует учитывать два момента. Во-первых, многое зависит от личности самого вопрошавшего, а во-вторых, следует при­знать, что проблема действительно существует, и нужно нау­читься ее решать.

Распространенная ошибка неофита — считать всех ве­рующих людей святыми. Это бывает в период "первой любви" (Имеется в виду период вхождения в Церковь (ср.: Апок. 2,4.)  когда все видится в розовом свете, молитва журчит ручьем, все духовные цели кажутся близкими и легко дости­жимыми. Поскольку нет ещё опыта и элементарного чутья, любой душевный подъем воспринимается как искра благода­ти. На это указывали многие духовные писатели.¹⁵⁹

Чаще всего уже с первых шагов в храме верующий уз­нает о великом значении смирения. Однако смирение — это дар Божий, приобретаемый после многолетнего подвига. Го­раздо легче освоить определенные правила и ритуалы, стан­дартные фразы, которые помогут показать себя "своим" че­ловеком.

В любой общине, к сожалению, есть люди, которые так и не вышли из периода "религиозного детства". Действие призывающей благодати ими уже утрачено, а духовный опыт еще не приобретен. Многие так и остаются в состоянии не­коего инфантилизма. На этой почве пышным цветом произ­растают различные психопатологические явления. Наш ге­рой, возможно, встретился с группой прихожан именно тако­го свойства. Они крепко держатся за внешнюю, ритуально-обрядовую сторону Православия, не осознавая, что при всей ее значимости есть более глубокие пласты.

Любой выход за рамки ритуала воспринимается груп­пой как бунт. Такого беглеца быстро усмиряют, а если он не поддаётся, то изгоняют из группы. Налицо групповой стерео­тип поведения, как результат коллективной несвободы от существующих установок. Отличительная черта таких сте­реотипов — их всеобщее почитание, культивирование и на­вязывание.

Даже при беглом знакомстве с творениями Святых От­цов заметно, что они в один голос утверждают: самый тяже­лый грех - гордыня, самая высокая добродетель - смирение. И вот новые члены общины, еще незрелые духовно, пребы­вают в постоянном стремлении (иногда доходящем до навязчивых, тревожных состояний) не выделиться своим несмире­нием и отличиться смирением.

Так, распространенным стереотипом является мнение, что выражать свои желания и предпочтения — это грех. При­ведём наглядный пример.

 

В сторожке при храме собрались верующие для общей трапезы. Одного из собравшихся спра­шивают: "Вы кашу как едите — с маслом или без?" Следует ответ: "Как благословите".

 

Конечно, подобный ответ чаще всего рождается не из глубокого внутреннего чувства смирения, как это бывало у подвижников благочестия. В данном случае человеком дви­жет боязнь осуждения окружающими. Причём дома или в какой-то иной обстановке тот же самый человек весьма ак­тивно и конкретно выражает свои вкусы и предпочтения, не­редко даже отстаивая их в споре. Но здесь — другое дело! Кстати, данный человек не задумывается о том, что таким ответом ставит в трудное положение того, кто предложил ему масло.

У митр. Антония (Блума) в книге "Три беседы о Церк­ви" есть хорошая иллюстрация к этой теме. Как-то к нему приехал Никодим (Ротов), тогда ещё архимандрит (Митрополит Никодим (Ротов) — митрополит Ленинградский в 1963-1978 гг. Известный церковный деятель.).

 На все вопросы владыки: "Хотите лимона? Вам чай с сахаром? По­ложить Вам варенья?" он отвечал стандартной фразой: "Как благословите". В конце концов митр. Антоний не выдержал и сказал: "Отец Никодим, я Вас благословляю правду сказать!"

Игумен Евмений (Перистый) считает подобные ответы проявлением безответственности. "Для того чтобы найти оправдание безответственности, собственное нежелание отвечать за свои мысли, действия, поступки, среди церков­ных людей существует очень интересное оправдание. Чело­век, не желающий ответственно принимать решение, ответственно жить, находит в замечательном и глубоко ду­ховном принципе послушания оправдание собственной без­ответственности. В современной церковной среде это вы­лилось в классическую формулу: "Как благословите..." И здесь важно понять: когда речь идет действительно о по­слушании, а когда о нежелании принимать ответствен­ность за то или иное решение.

За словами "Как благословите" (сами-то слова пре­красны, постановка вопроса прекрасна!) очень часто пря­чется просто нежелание самому решать, самому думать. Поэтому, если посмотреть на судьбу современных пасты­рей, то чаще всего целыми днями они занимаются тем, что направо и налево решают вопросы своих пасомых, не имею­щие никакого отношения к собственно духовной жизни. Не­редко можно увидеть духовных чад, "повисших" на духовни­ках. Вопросы их личной жизни, по их убеждению, должны решать пастыри, постольку, поскольку под предлогом "жизни в полном послушании" те совершенно разучились брать на себя ответственность.

В современной церковной среде мы нередко видим лю­дей, которые без устали повторяют "как благословите", пряча за этими словами свое нежелание брать ответствен­ность за собственную жизнь, за собственные действия и поступки".¹⁶⁰

Истинное чувство смирения в подобных ситуациях праведные люди проявляли иначе. Когда новоначальные слишком пытаются преуспеть в смирении или другой добро­детели (внешней, конечно), результат бывает плачевным. Слишком уж часто придумываются правила внешнего пове­дения с единственной целью: убедить себя и окружающих в собственной духовной "продвинутости". У Святых Отцов, в частности у свт. Игнатия (Брянчанинова), смирение понима­ется совсем иначе. Это прежде всего умение быть снисходи­тельным к немощам и недостаткам ближних, великодушно переносить обиды, оказывать всевозможные услуги и т.п."Смирение — ненависть к похвале человеческой, правота и прямота, оставление словооправдания"'.¹⁶¹

Однако многим новоначальным запоминаются не эти слова, а житийный рассказ о послушнике, который по благо­словению старца сажал капустную рассаду вверх корнем. К этой знаменитой капусте мы ещё вернёмся, а сейчас погово­рим о том, что имеет самое непосредственное отношение к психологии. Мы уже отмечали быстро растущий темп невро-тизации населения. В основе большинства неврозов лежит конфликт между притязаниями ("я хочу", "мне надо") и воз­можностью их реализации. То, чем человек хотел бы себя видеть, чем хотел бы обладать, не всегда достижимо в реаль­ной жизни. Для любого невротика ценны внешние "подпорки" — для каждого свои: кто-то напряженно ожидает одобрения, похвалы; кто-то не менее сильно боится порица­ния, столкновений. В любом случае, если невроз меняет ок­раску словно хамелеон, и подделывается под "православный" цвет, все равно это будет болезнь, жалкое подобие подлинной добродетели. Невротик "смиряется" карикатурно: жеманни­чает, заискивает, ищет особых обстоятельств (кто-то должен заметить его смирение!). Другая печальная пародия на сми­рение - невротический страх, нерешительность, навязчивое самокопание, боязнь свободы, "открытых пространств" ду­ховной жизни.

Социальные психологи утверждают (Впрочем, каждый может убедиться в этом на собственном опыте.), что для человека имеет огромное значение его оценка окружающими, и преж­де всего теми, кто для него важен, от кого он чувствует себя зависимым. Зависимость эта формируется с раннего детства. Первыми значимыми для ребёнка людьми являются родите­ли, именно их похвалой или осуждением регулируется дет­ское поведение. Зачастую родители злоупотребляют своей значимостью. Как много сил тратят православно верующие родители на то, чтобы воспитать в ребёнке послушание, счи­тая это краеугольным камнем педагогики. И как редко эти родители задают себе вопрос: а кто научит наших детей пользоваться свободой? Той самой свободой, к которой мы призваны, по слову Апостола, но которая не должна быть поводом для угождения плоти (ср. Гал. 5, 13). Чрезмерная перегрузка ребёнка религиозным воспитанием, "духовно­стью" без его внутренней готовности к этому часто даёт об­ратный результат.

Иногда родители используют свою значимость для достижения совершенно обыденных целей, "Доешь эту кашу, а то я тебя любить не буду", или "А то не разрешу тебе на велосипеде кататься" (что для ребёнка равнозначно). И ребё­нок, чтобы не лишиться любви значимых для него людей, вынужден заталкивать в себя эту кашу, которую есть не хо­чет и вообще терпеть не может. Таким образом он учится приспосабливаться, при этом дезориентируясь в ценностях жизни.¹⁶²

Именно так формируется психология алкоголика и наркомана, то есть зависимого человека. Но это ещё не всё. Наряду с этим ребенок перестаёт понимать и ощущать целе­направленность своего жизненного движения. Он ломает се­бя ради прихотей человеческих, уродуется его характер. В итоге вырастают как раз те "проблемные христиане", которые сами себе не рады и над которыми всю жизнь довлеют сте­реотипы, заложенные в детстве.

Слов нет, весьма отрадно видеть, как ребёнок во всём испрашивает благословение родителей и знает, что не во всём нужно слушаться свою волю. Но такое поведение долж­но быть естественным следствием его убеждений, а не меха­ническим исполнением принятого в семье обряда. Главное — не отбить у ребенка вкус к свободе, что порождает инфанти­лизм, безответственность, стремление непременно сделать "как благословят". Великий знаток христианской психологии свт. Феофан Затворник настаивает на том, что детей надо не "приучать", а "располагать" к этому.¹⁶³ А брань с грехом, развивающемся в ребёнке, не должна быть войной с самим ребёнком. Быть может, мы все слишком мало ценим свою свобо­ду.¹⁶⁴ Но её ценит Бог, не насилующий волю человека, но дающий ему возможность выбирать. Только выбрать мы должны именно то, что приводит к вечной жизни. Вспомним слова Апостола Павла: "Все мне позволительно, но не все по­лезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною" (I Кор. 6, 12).

Эта свобода может быть страшнее любой тюрьмы для человека, стремящегося на каждом явлении повесить ярлык с надписью: "хорошо" или "плохо". Отсюда желание регламен­тировать свою жизнь, максимально ограничиться внешне, замкнуться, чтобы как можно реже попадать в мучительное состояние выбора.

Зависимость человека может проявлять себя в самых необычных формах, в частности в виде созависимости. О ней можно говорить, когда человек "принижает себя перед кем-либо, стремится к сохранению существующего уклада, в ко­тором находит парадоксальное самоутверждение".¹⁶⁵ Та­кой человек принимает на себя роль жертвы, порой страдая физически, находя в этом удовлетворение. Порой он видит в этом собственное предназначение. При этом "внешне иногда такого рода поведение маскируется под христианский образ смирения, жертвенности, служения и любви" .¹⁶⁶

Обрядоверие — вот имя мощнейшему течению в со­временном Православии. И относится это не только к людям, которые приходят в церковь три раза в год: на Крещение — за святой водой, на Вербное Воскресение — за вербой и на Пасху — освятить кулич и яйца. Многие из нас ходят в храм регулярно, исповедуются, причащаются, читают массу книг, но при этом жизнь полагают на то, чтобы культивировать в себе комплекс внутренней несвободы.

В психологической стороне обрядоверия можно выде­лить два основных аспекта: "сдвиг мотива на цель" и фено­мен структурного голода, о которых и поговорим подробнее.

Феномен подмены, или "сдвиг мотива на цель" (Классический пример "сдвига мотива на цель" из светской психо­логии: человек изучает иностранный язык. Сначала - потому, что ему нужно ехать за границу. Потом - просто потому, что язык (или процесс его изучения) понравился ему сам по себе.) харак­теризуется переносом внимания на процесс достижения не­когда значимого результата, обстоятельства его формирова­ния и внешние атрибуты. Удачное сравнение делает схимо­нах Паисий Афонский. Он пишет о людях, ревнующих "не в том направлении": "В то время как они, имея тонкое сердце, могли бы много преуспеть, диавол в конце концов похищает его у них. Они идут, например, в лавку купить поднос, чтобы на нем были цветы. Когда они находят поднос, радуются, а сами цветы им уже ни к чему".¹⁶⁷

Наиболее ярко это видно на примере церковного поста. Очень важными оказываются внешние обстоятельства: сколько раз в день есть, что именно, сколько раз в неделю ходить на службы и какие именно, какие акафисты читать дополнительно. Но если поинтересоваться: "Зачем пост Вам лично? Что Вы от него ждете? Какова духовная цель пoста?", можно услышать ответ: "Пост — церковное установ­ление", или другой ответ, где причина смешана со следстви­ем.

Другой пример — путешествия по святым местам. По­мимо великой важности православного почитания святых, их мощей, иконопочитания и т.п., паломничества - это ещё и своеобразный духовный подвиг. Человек отрывается от при­вычного места, вступает в контакт с незнакомыми людьми, переносит тяготы дороги. Однако при этом он должен сохра­нить в уме — молитву, в сердце — любовь к святыне, уваже­ние к окружающим людям, прибыть к святому месту с тиши­ной душевной и благоговением. Свт. Феофан строго преду­преждал неуёмных "паломников": "Искушения здесь (то есть дома — авт.) поодиночке нападают, в дороге будут напа­дать десятками, а в Иерусалиме — сотнями".,¹⁶⁸ Видимо, многих людей интересует не конечный результат паломничества, а "сам процесс". Цель меняется местами со средствами её достижения. Не следует забывать, что даже самое святое место на Земле не гарантирует спасения. "В душе надо Афон строить", — советует свт. Феофан.¹⁶⁹

Известный психолог Э. Берн,¹⁷⁰ исследуя врождённые потребности человека, выделял шесть видов "голода", то есть тех глобальных душевно-телесных направлений, которые должны разрабатываться человеком. Если нет адекватного ответа на эти запросы, может произойти бунт, и мы будем иметь дело уже с патопсихологическими явлениями. Лучшим вариантом здесь является одухотворение и преображение всех этих потребностей в русле истинного предназначения человека. Сейчас мы коснёмся лишь структурного голода, или голода по структурированию времени, являющегося од­ной из важнейших проблем человеческой жизни. По сути это создание "складок" и "сгущений" времени (конечно, в психо­логическом смысле), перспективное планирование времени и некая "уверенность в завтрашнем дне", за которую можно ухватиться. Церковный календарь с его чётким расписанием праздников, чередованием постов и мясоедов, дней светлой печали и покаяния с днями ликования и торжества, представ­ляет собой уникальную возможность утоления структурного голода.

Однако здесь может таиться опасность. Бывает, что вместо высокой духовной свободы, которая обретается в процессе добровольного подчинения требованиям церковно­го календаря, человек находит удачный повод зажать себя в прокрустово ложе ритуала. Вместо таинственного единения, завещанного Апостолом: "Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими" (Рим. 12, 15), получается киношное "все побежали, и я побежал". Удобно сознавать себя членом организованной массы, которая в определенный день дружно выдвинется на освящение куличей, в назначенный час придёт в храм в голубых (зелёных, красных...) косынках, и т.п. Мы знаем всё на год вперёд, каждый день уложен в рамки церковного обряда, который, к сожалению, может затмевать со­бой Таинство.

Именно потому стирается для нас подлинное значение церковных праздников так, будто они касаются нас непо­средственно.¹⁷¹ "Можно подходить к каждому празднику, спрашивая себя: где здесь мое место? Какое суждение обо мне приносит мне этот праздник? Спасение или погибель? И если не спасение, то что мне надо сделать, чтобы оказать­ся в царстве жизни, а не в царстве смерти?" ¹⁷²

Потребность человека в структурировании времени не стоит сбрасывать со счетов. Социологи утверждают, что "жизнь без строгой регламентации, когда каждый час сулит что-то новое и неожиданное, может показаться привлека­тельной и обеспечивающей условия для самореализации. Но это ошибка".¹⁷³

К восприятию времени можно отнести чувства спешки, спокойствия, размеренности, своевременности, надлежащего или сбитого чувства ритма, чувство перспективы (страх за будущее, ожидание чего-то), опасности, психологическое предвидение и планирование. Составляющей частью духов­ного состояния каждого человека "в любой момент жизни является какое-то конкретное чувство времени".

В характерологическом смысле подобная "безвре­менная авантюрность" типична для истероидных личностей.

Примером подобной бесструктурности можно назвать движение хиппи, да и вообще молодёжные тусовки, на кото­рых "убивается" время. (Хотя время жестоко мстит тем, кто пытается его убить.) Похоже, что у "тусовщиков" совер­шенно отсутствует поисковое поведение, присущее каждому человеку, которое в идеале должно быть направлено на поиск путей спасения.

"Нирвана" на земле, полное отсутствие желаний и ма­лейших движений воли ^b — вот идеал этих сборищ. На самом

Вспоминаются строки Мережковского: "Какое счастие - не мыс­лить, Какая нега - не желать".деле поисковая активность человека не угасает, но, непра­вильно ориентированная, она "может проявиться в немоти­вированной агрессивности и неожиданных антисоциальных поступках¹⁷⁵, а порой и в саморазрушающем поведении. Творец вложил в душу человека потребность творить. И только ориентация на творческое преображение может быть нормой для внутренней жизни человека.

Возможно, раньше человек долгие часы проводил у те­левизора или на молодёжных тусовках. (Тот, кто это прошёл, знает, как трудно избавиться от влияния неблагоприятной молодёжной среды, всё более затягивающей в пустоту.) Те­перь же у человека появляется возможность иначе проводить время — на своём приходе. Например, в долгих разговорах о поездках по святым местам. Тем более, что в каждом храме находятся своеобразные "коллекционеры святых мест", кото­рые постоянно посещают источники, монастыри, видели всех "старцев" и "стариц". Как правило, они являются вдохновен­ными и неутомимыми рассказчиками. Порой кажется, что вся их жизнь состоит всего из двух занятий: поездок по святым местам и разговоров о них. Услышанный авторами от свя­щенника Воронежской епархии эпизод достаточно ярко рас­крывает сущность подобных "коллекционеров".

 

Одна из прихожанок, неутомимая путешест­венница, рассказывает другой: "А я и там была, и там была, и тут побывала". "А я нигде не была", — с некоторым сожалением замечает вторая. "А я и там была!" — с жаром подхватывает первая.

 

Наверное, действительно проще смиряться таким экзо­тическим способом, как посадка капусты вверх корнем, чем терпеливым перенесением выговоров и колкостей, не только без ответов словом и делом, но и с искренней молитвой за выговаривающего.¹⁷⁶

Неопытные пастыри, сами понимающие смирение как безропотное подчинение, нередко укрепляют людей в этом заблуждении. Бывает, что пастырь рассуждает примерно так: "Эти люди неопытны, уж я возьму на себя такой крест — думать за них, а они будут выполнять мои мудрые советы и двигаться по пути спасения".

На первых порах такая изолированность и ритуализированность может играть некоторую положительную роль. Снова уточним, что речь идёт не о благодатной изолирован­ности человека от греховного мира, а о ситуации, когда чело­век, не изжив страсти, замыкается в кругу церковной терми­нологии и обрядов. Таким образом может протекать период адаптации, подготовки человека к дальнейшему росту. Со­гласно святоотеческому учению, грех, "срастаясь" с челове­ком, переходит в греховный навык, изживание которого со­ставляет длительный и мучительный процесс.

Новообращённому важно не задержаться на этом этапе, не погрязнуть в бесконечном смаковании собственных "искушений", в поисках особой святости, в ритуалах и па­ломничествах. Религиозная жизнь современного православ­ного верующего может дать множество поводов для этого. Хорошо, если опытный пастырь твёрдой рукой и горячим сердцем сумеет провести неофита сквозь все препоны к ис­точнику воды живой.

Человек, входящий в Церковь, не без удивления для се­бя замечает, что путь веры почему-то заменяется у многих слепым следованием авторитету какой-либо личности или мнению группы. Невольно он вливается в этот общий поток. Но "если он и останется при этой форме верования, то ре­лигия духа останется недоступной"}¹¹ Эти люди так и не перерастают, по слову И.А. Ильина, "религиозного детства" .¹⁷⁸

Следует признать исключительную важность всего внешнего в христианстве, но при условии наполненности этой формы (сосуда) духовным смыслом.¹⁷⁹ При этом следует избежать другой крайности, в которую зачастую впадают ве­рующие люди. Мы имеем в виду почти органическое неприятие обрядовой, внешней стороны Православия.¹⁸⁰

Всякий церковный обряд, всякое действие, употреб­ляемое при совершении Таинств, является внешней формой, неизменно насыщенной глубочайшим внутренним смыслом. Плоть человеческая со всеми совершаемыми движениями также представляет собой пустую форму, сосуд, который предстоит наполнить. "Тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Который имеете вы от Бога" (1 Кор. 6, 19). Если бы это уже было исполнено в каждом человеке, церков­ный обряд приобрёл бы такую прозрачность, что из него сквозила бы неизъяснимая животворящая благодать Божия. При этом внешняя форма не исчезает и не растворяется, а только просветляется.¹⁸¹

Так учение Православной Церкви преодолевает две крайности отношения к внешнему и материальному, абсолю­тизацию и принижение, выбирая "золотую середину". Отсю­да и вполне определённые психологические выводы. Душев­ные проявления человека (воля, чувства, память и т.д.) не изучались Святыми Отцами отдельно от целостной человече­ской природы. "Эти явления, если и привлекали к себе внима­ние, то только как символы иного бытия, как отображения вечной жизни Самого Божества".

Еще одна из крайних тенденций, которую приходилось замечать в среде православных ревнителей, — полное отри­цание достижений науки, любого внешнего знания, будто бы все это наполнено антихристианским смыслом. Еще не затих ажиотаж вокруг компьютеров и штрих-кодов, а на горизонте уже появляются новые объекты для борьбы.

Приведем по памяти один случай, описанный у прот. Димитрия Дудко. Во времена, когда автомобиль был еще редкостью, один из прихожан, увидев проезжающую легко­вую автомашину, обратился к пожилому священнику со сло­вами:

— Смотрите, батюшка, на бесе едет!

— Это хорошо, — последовал ответ, — хуже, когда бес на человеке катается.

В наши задачи не входит обсуждение взаимодействия науки и христианства. С точки зрения психологии, в этих си­туациях заметна тенденция к поиску внешнего врага, что отвлекает силы души от трезвения и борьбы с грехом. Образ внешнего врага легко найти в последние времена, действи­тельно изобилующие примерами отступления от истины. Ру­ководствуясь этим, легко прийти к отрицанию любой образо­ванности, технических средств, человеческих знаний, да и "светских" книг вообще. Нежелание напрягать собственные извилины приводит к воинственному отношению к светской учености. О таковых свт. Григорий Богослов писал: "Недолжно унижать ученость, как некоторые делают, но нужно признать глупым и необразованным того, кто, при­держиваясь такого мнения, желал бы, чтобы все были по­добны им, чтобы в общей массе была незаметна их собст­венная глупость и чтобы избежать обличения в невежестве" ¹⁸³

 

Вечный мотив или Личности с навязчивостями

Особое внимание стоит уделить людям, в силу своих психологических особенностей цепко хватающимся за внеш­нюю, обрядовую сторону любого церковного явления. Речь пойдет об обсессивно-компульсивном типе характера, или личностях с навязчивостями. Духовные корни подобных личностных расстройств не столь очевидны, как у истероид-ных типов (тщеславие) или у людей, подверженных депрес­сиям (духовная пассивность, чрезмерная надежда на собст­венные силы с постоянными разочарованиями).

Вот что пишет по этому поводу немецкий психиатр Ф. Риман: "Все мы желаем продления своего существования и даже бессмертия; все мы ищем чего-то бесконечного и ис­пытываем глубокое удовлетворение, когда вновь находим вещи, к которым привыкли, но которые по различным причи­нам утратили. В этом плане мы понимаем и страсть к кол­лекционированию: что бы мы ни собирали — почтовые марки, монеты или фарфор, — нами руководит неосознанный мотив вечности, некая гарантия бессмертия" .¹⁸⁴

Естественно, все мы ищем, чему (кому) поклониться. И если душа сбивается с пути к Богу, Которому только и следу­ет поклоняться и Кто только и может дать вечность, то она находит суррогат на земле. (Кстати, это одна из глубинных причин алкоголизма и наркомании (см. об этом специальный очерк в данной книге).

Склонность к обрядоверию часто основана на стремле­нии этого типа людей оставить все по-прежнему. Перемены в форме, содержании, отход от усвоенных понятий может вос­приниматься со страхом, поскольку означает крушение при­вычного образа мира. "В связи с этим... они пытаются най­ти или восстановить уже изведанное и проверенное. Когда что-либо изменяется, они расстраиваются, становятся беспокойными, пытаются отделаться от изменений, уменьшить или ограничить их, а если они происходят — по­мешать им или преодолеть их".

"При таких состояниях мнения, опыт, установки, главные правила и привычки удерживаются железной хват­кой на основе действующего принципа и неизменного правила — все настоящее превращать в "закон вечности". Для православного человека, который дышит живительным воз­духом Церкви, не может быть страшным восприятие чего-то нового, перемена взглядов в связи с осознанием собственных ошибок. Но человек с навязчивостями склонен воспринимать лишь то, что считает для себя правильным, отгораживаясь от остального. Такие люди считают для себя обязательным ве­рить в то, что они считают истинным, и всякая другая мысль кажется им невероятной.

"Поэтому они так упрямо держатся за принципы и формулы, для них нет ничего страшнее, чем необходимость изменить что-либо в своей собственной личности. Их отли­чительную черту составляет магическое мышление; предохранение с помощью правил и запретов и соблюдение уста­новившегося порядка помогают преодолеть страх".¹⁸⁷

По этому поводу нельзя не вспомнить окружавших Спасителя фарисеев, сделавших профессию из сидения в оп­позиции и скрупулезного исполнения Закона.

На самом деле христианство, и в первую очередь пра­вославное, предполагает определенный риск, которого так страшатся данные личности. И.А. Ильин говорил о пользе религиозного сомнения в том смысле, что настоящее сомне­ние, убедившись, что привычные представления являются неверными, готово принять этот новый опыт.¹⁸⁸

"У личностей с навязчивым развитием всегда сущест­вует опасность довести до абсурда имеющиеся у них пра­вильные познания и воззрения, превращая все действительное в мертвую схему .

Современный психиатр по этому поводу приводит сле­дующую печальную шутку: "Один человек, попав на небо, увидел две двери с табличками: "Дверь в Царство Небесное " и "Дверь на лекцию о Царстве Небесном ". Он подумал и во­шел во вторую дверь ".¹⁹⁰

Для описания данного личностного типа психологи ис­пользуют термин "ригидность" (негибкость) различных его характеристик. Относится это "к неподвижности тела, пове­денческому социальному стереотипу и общей тенденции следовать прежним путем, оказавшимся неподходящим или даже абсурдным ".¹⁹¹

Конечно, в первую очередь бросается в глаза ригид­ность мышления, склонность "застревать" на какой-либо те­ме, неспособность быстро переключаться. Беседуя с таким человеком, вы замечаете, что он разговаривает, по сути, сам с собой, не отвечая на ваши вопросы и не возражая по существу.

Приведем отрывок из беседы в лавке православной ли­тературы, свидетелями которой оказались авторы.

 

Женщина лет пятидесяти, приехавшая в Мо­скву из провинции по делам прихода, пытается найти среди множества книг те, которые бы ответили на давно интересующий ее вопрос.

—  Есть ли у Вас книга о Н-ской церкви, ее истории? — спрашивает она продавца.

Неожиданно к разговору подключаются двое мужчин неопределенного возраста. Один, с редкой бородкой, одет в длинный черный плащ, так что не­понятно, кто он — монах, священник или мирянин. Другой в куртке, но с длинной и широкой бородой и "хвостиком" из волос.

—  Н-ская церковь — еретики! Общаться с ними — страшный грех! Это нарушение N Правила М-го собора, — говорит тот, что в плаще.

—  Но мне интересна история... — пытается возразить женщина.

—  От этого до экуменизма — один шаг. Мы погибаем, предавая святые заповеди отцов Все­ленских Соборов. Антихрист только и ищет того, чтобы мы не отличали правильную веру от ереси.

— Но я хотела сделать доклад в воскресной школе...

— Следы антихриста всюду! — грозно обры­вает ее бородатый. — Апостол Петр предсказал: "Были и лжепророки в народе, как и между вами будут лжеучители, которые введут в пагубные ере­си, отвергая и искупившего их Владыку". Ересей всегда было много, теперь же отступление приняло страшные масштабы. Штрих-код — это цветочки. Скоро всем присвоят номера, а мы и не заметим...

 

Обратим внимание на то, что наши "учителя" говорят как бы поверх своей собеседницы, не возражая ей по сути, не реагируя на ее реплики. У людей нетерпеливых общение с навязчивыми личностями вызывает раздражение, поскольку кажется, что на собеседника совсем невозможно повлиять, так как ко всем "новым фактам и другим точкам зрения... они проявляют ригидность".

"Одной из возможностей придать легитимность  (Т.е. законное обоснование —Авт.) сво­ей агрессивности, не выражая ее вовне, и даже рассмот­реть ее как достоинство для лиц с навязчивым развитием является адекватный выбор профессии. В этом случае они приобретают право бороться со всем тем, что считают запретным для самих себя. Так появляются фанатики — не­умолимые, бескомпромиссные и беспощадные в своей борьбе в любых областях, будь то гигиенические правила, подавле­ние инстинктов, соблюдение морали или религиозность... Они направляют свою агрессию не на самих себя, но на внешние проявления и делают это с чистой совестью, буду­чи убеждены в том, что это необходимо" .¹⁹³

В Православии такие люди часто находят свое "призвание" в постоянном поиске инакомыслящих, "еретиков", "обновленцев" и т.п. Сами они занимают пози­цию, которую принято называть ультраконсервативной, хотя можно вспомнить выражение свт. Григория Богослова: "Чрез меру православные".

"В религии они склонны к ортодоксальности и дог­матизму, а также, соответственно, к нетерпимости к дру­гим вероисповеданиям. В представлениях о Боге у них доми­нирует аспект строгого и мстительного Бога-Отца, обла­дающего, прежде всего, качествами патриарха, требующего безусловного послушания и веры. Вместе с тем, они нередко суеверны и придерживаются магических представлений... Молитвенники и чётки, помогающие концентрировать вни­мание и вспоминать, становятся как бы шаблоном, предпи­санием, требующим безусловного исполнения. В своем рас­сказе "Скоморох Памфалон" Николай Лесков изобразил та­кую навязчивую набожность, ¹⁹⁴ противопоставленную про­стодушной и искренней вере простых людей".¹⁹⁵

Очевидно, что обсессивные личности нечутки к на­строю в окружающем обществе, состоянию и личным пере­живаниям собеседника. Склонность фокусировать внимание на периферийных (Периферийных - здесь: второстепенных.) явлениях сопровождается у них заметным напряжением воли, направленной на выбранные аспекты, совпадающие с их понятиями. Но, увы, они склонны упускать именно то, что отличает одного человека от другого, одну ситуацию от ряда других. Не замечая черт, придающих явлению неповторимость, они рискуют окружить себя уны­лым миром стереотипных событий.

Их представления о Боге и Церкви могут быть чрезвы­чайно "умными" и детализированными, а знание Устава и вообще обрядовой стороны — впечатляющим. Но жизнь духа не может теплиться в темнице запретов. "Носители бюро­кратической набожности, такие люди главным образом вы­ступают ПРОТИВ чего-нибудь и редко борются ЗА что-либо".¹⁹⁶.

Духовная основа описываемого явления — страх перед безграничной свободой, данной человеку, своеобразная бо­язнь открытых духовных пространств. Бог кажется им стро­гим учителем, требующим выполнения всех установок и предписаний (типичное фарисейство!) Энергия страха, нака­пливаясь, перерождается в агрессию. Обсессивный человек "критикует других, перенося на них собственное беспокой­ство и пытаясь их исправить".¹⁹⁷

Наш герой любит устанавливать себе сроки и давать обеты, как бы пытаясь совершить сделку с Богом. Сроки ус­танавливаются совершенно сознательно и свободно: "К Пас­хе выучу наизусть первую кафизму". Изнурять себя зазубри­ванием, постоянно думать об обещании, волноваться — это совершенно в их стиле. При этом можно заметить искажение направленности воли. Дав обещание выучить десяток стра­ниц церковнославянского текста, этот человек направит волю не на достижение результата, а на самого себя, поскольку он только и интересен себе самому.

Если истероидная личность характеризуется "выпячиванием" эмоциональных черт человека, шизоидная — мыслительных, то навязчивая — чрезмерным развитием и неправильной направленностью волевого начала. Обсессивно-компульсивный тип живет в состоянии постоянного воле­вого напряжения. Быстро усвоив, что подобает, а что нет ве­рующему человеку, он ежеминутно принуждает себя чувствовать и думать "то, что надо". Он прикладывает к этому максимум усилий, фактически "сублимируя" свои глубинные страхи, но при этом создавая лишь иллюзию праведности.

Психологи отмечают, что обсессивные личности как бы играют выбранную роль (точнее, заставляют себя это де­лать), представляя из себя то "рабочего", то "любящего му­жа", то "верующего на вечернем правиле", то "паломника". При этом они приказывают себе вести себя так, как должен выглядеть человек на работе, дома, в поездке по святым мес­там, воплощая многочисленные детали образа. При этом они с гордостью заметят вам, что постоянно заставляют себя что-то делать, поскольку в Церкви они получили множество предписаний. Если священник даст такому прихожанину оп­ределенное правило, то оно будет исполняться в мельчайших подробностях, а компульсивно акцентуированный еще и со­берет всю информацию на данную тему. А если ему предос­тавить свободу выбора, то исчезнет необходимое для него ощущение внешнего принуждения, обязательности. Ведь для принятия даже самого простого решения человеку с навязчи­востью необходим твёрдый принцип.

Склонность к "рассуждательству" и самокопанию — также нередкая черта их облика, причем эти самоугрызения не имеют ничего общего с подлинным покаянием, поскольку кроме обвинения себя оно обязательно должно сочетаться с верой в неизреченную милость Божью, ненавистью к греху и твердым желанием исправиться. Обсессивную же личность более интересуют обстоятельства и мотивы своих собствен­ных поступков, ощущения и мысли при их совершении. Все это рождает особый тип исповеди: многочисленные подроб­ности выкладываются священнику, который призывается со­переживать и анализировать все детали совершённого греха и возникавшие при этом чувства. Но ведь на исповеди главным должно быть покаяние, а подробности греха не рекомендует­ся воспроизводить даже в памяти, поскольку это вредит как исповеднику, так и духовнику.Догматизм и неуверенность в себе — две стороны од­ной медали, поскольку "догматизм появляется, чтобы побо­роть сомнение и неуверенность и компенсировать их".¹⁹⁸ "Человек с навязчивым синдромом постоянно стремится застраховать и защитить себя. Поэтому он так упрямо держится за принципы и формулы; для него нет ничего страшнее, чем необходимость изменить что-либо в своей собственной личности. Его отличительную черту составля­ет магическое мышление: предохранение с помощью правил и запретов и соблюдение установившегося порядка помога­ют преодолеть страх. Болезненная привычка сотни раз про­верять двери и краны, до бесконечности повторять молит­вы, пересчитывать на улице машины или многократно ос­мысливать какое-либо слово перед тем, как совершить сле­дующий шаг, дает ему чувство, что можно прожить без страха по крайней мере несколько часов ".¹⁹⁹

Психология и психопатология духовного руководства

Голос пессимиста

Единство храбрых