От Мальты до Рима (28: 1-15)

«Воскресное чтение», 1873, т. 2

Скоро узнали, что место, на которое спаслись, был остров Мальта, а то место, где произошло кораблекрушение, и доселе называется губою св. Павла. Правда тщательное изучение губы возбудило некоторые сомнения в предании о том, что именно здесь произошло кораблекрушение. Пред­полагая, что корабль разбился на песчаной мели, тогда как берега остро­ва везде скалисты, заподозрили достоверность предания. Но историк го­ворит только, что корабль направлен был в залив, имеющий отлогий бе­рег, куда мог бы пристать безопасно. Такое место, конечно, существова­ло, хотя теперь его и не видно, ибо наружные очертания морей постоян­но изменяют свой вид. В настоящее время вообще предание о месте ко­раблекрушения признают вполне достоверным. Жители острова оказали спасшимся человеколюбие; название варва­ров, данное им историком, показывает только, что по происхождению своему они не были ни греки, ни римляне. Действительно, они были про­исхождения одинакового с карфагенянами и, вероятно, говорили их древ­ним языком, представлявшим значительную долю примеси латинского и греческого, ибо остров находился на пути, куда приставали корабли раз­ных народов.

По причине большого холода жители разложили огонь. Но тут про­изошел значительный по своим последствиям случай. Собирая хворост для костра, Павел был укушен ехидной. Спастись от кораблекрушения и умереть минуту спустя от укушения змеи для язычников, а равно для гре­ков и римлян, — это было ясным доказательством, что человек сей совер­шил величайшее преступление, которого божественное правосудие не оставляет безнаказанным. Но когда увидели, что Павел спокойно стрях­нул ехидну в огонь и не почувствовал никакой боли, то сказали, что «он Бог». Истинный Бог, для прославления Своего служителя, позволил ему доказать на себе действительность написанного о безвредности змей для верующего. Недалеко от  того места было имение некоего римлянина Пуб­лия. Отец Публия в это время болел. «Павел вошел к нему, помолился и, возложив на него руки свои, исцелил его» (28:8). Слух об этом исцелении быстро распространился по острову: приходили и другие больные и так­же получали исцеление. «И оказывали нам много почестей, — говорит историк, — и при отъезде снабдили нужным» (28:10). На острове Мальта пробыли три месяца, потом в начале весны сели на другой корабль — александрийский. Эта последняя часть путешествия не ознаменована ни­каким особенным случаем. На три дня останавливались в Сиракузах, отсюда прибыли в Рим, а через два дня — в Путеолы. Христиане этого города удержали Павла семь дней. Как ни был сотник благосклонен к Павлу, но мы не можем допустить, чтобы он дозволил Павлу оставаться здесь столько времени, если бы не было на то уважительных, но неизвес­тных нам причин. Наконец, прибыли они к Риму. На площади в древ­нем городе Вольсков Павла встретили христиане пришедшие из Рима. Не­сколько далее, у трех гостиниц, опять встретили его христиане.

 «Увидев их, Павел возблагодарил Бога и ободрился». Два года плена в Кесарии, долгое путешествие, трехмесячное пребывание на Мальте вви­ду нового узничества в Риме — все это могло ослабить энергию и силы апостола, и потому сочувствие и любовь христиан были для него теперь необходимой поддержкой в предстоящей борьбе.

 

Спасение утопающих (гл. 27)

«Воскресное чтение», т. 8

Бог, великий и дивный на суше, еще более и чаще являет неизреченные чудеса всемогущества и милосердия Своего на морях, во время страшных волнений морских, угрожающих мореплавателям неминуемой гибелью, — являет сии чудеса даже над ослушниками Своей воли, над людьми, по-ви­димому, недостойными Его милосердия, являет тогда, когда предприятия людей представляются вовсе несообразными с Его высочайшей премудро­стью и святостью. Иону посылает Он в Ниневию проповедовать покаяние грешному городу, а Иона садится на корабль и бежит в Фарсис, думая убе­жать от лица Божия. На море поднимается страшная буря, корабль в край­ней опасности, корабельщики в отчаянии, а Иона сниде во дно корабля, и спаше ту, и храпляше. Что ты храплеши?— говорит ему кормчий, — востани и моли Боги твоего, яко да спасет ны Бог, да не погибнем. Иона видит, что ни зем­лей, ни морем нельзя уйти от лица Господня; знает, что его ради волнение сие великое; ему говорят: молись, а он не молится и обрекает себя на добро­вольное потопление. Возмите мя, — отвечает корабельщикам, — и вверзите в море, и утолится море: понеже познах аз, яко  мене  ради волнение  сие великое на вы есть. С корабля он брошен в неизмеримую пропасть морскую, гибель неиз­бежна, но здесь-то милосердный Бог и приходит на помощь к тому, кото­рый бежал от лица Его. Он приготовил для беглеца живой корабль, и во чреве кита, как в некоем чудесном храме, Иона молится ко Господу. Внегда скончаватися от мене души моей, — взывает он, — Господа помянух, и да приидет к Тебе молитва моя ко храму святому Твоему. И тогда повеле Господь китови, и изверже Иону на сушу (гл. 1 и 2).

Юлий, сотник Августова полка, плывший из Палестины в Италию, не послушал совета Павла остаться на зимовье в Добрых Пристанях, хотя апостол Господа Иисуса Христа ясно и пророчески предсказывал, что всем находящимся на корабле угрожает неминуемая опасность, если корабль пустится в море. «Вижу, — говорил св. Павел, —ясно вижу, что дальнейшее плавание наше сопряжено будет с затруднениями и с большим бедствием не только для груза и корабля, но и для самой жизни нашей» (Деян. 27:10). Полагая, что узник Павел, как не моряк, ничего не понимает ни в воде, ни в ветрах морских, Юлий более доверял начальнику корабля и кормчему, нежели словам Павла, и велел плыть к пристани Критской, называемой Фиником. От Добрых Пристаней до Финика было небольшое расстояние, потому что обе пристани принадлежали одному и тому же острову Криту, но что же вышло? Ветер, сначала попутный, вдруг превратился в бурю и увлек корабль в открытое море, ежеминутно угрожая разбить оный. Не­сколько дней и ночей мореплаватели не видали ни солнца, ни звезд; три­надцать суток не принимали пищи, весь груз и все вещи с корабля побро­сали в море, а надежды на спасение не предвидели. Сам Павел почитал это плавание одним из величайших бедствий своей жизни: трикратны ко­рабль опровержеся со мною, - писал он к коринфянам, — нощь и день в глубине (морской) сотворих (1 Кор. 11:25). Но когда не оставалось уже никакой надежды к спасению (Деян. 27:20), тогда Господь начал являть чудеса ми­лосердия Своего над бедствующими. Он послал ангела к Своему апостолу и уверил, что из всех бывших на корабле не только ни один человек не погибнет, но даже волос с головы ни у одного из них не пропадет. Так и сбылось: все двести семьдесят шесть человек остались живы и невреди­мы — погиб только пустой корабль (27:44).

Против воли княжеской и не с добрым намерением, Исидор — хотя митроплит русский, но чужестранец по рождению — из Руси отправился в Италию на Флорентийский Собор. 1437 года, на Преполовение, сел мит­рополит в Риге на немецкий корабль и пустился в море. Сначала был ве­тер добрый, как в плавание Павла, но скоро поднялась страшная буря. «Внезапу, полунощи, нападе на нас буря не ветреным делом, — пишет прав­дивый повествователь путешествия Исидора, — и корабль волнами покрывашеся, мы же вси живота своего отчаяхомся, глаголюще: увы, погибаем». За бурей наступила великая темнота и совершенное безветрие. Подобно тому, как Ионе говорили: встань и моли Бога твоего, теперь немцы при­ступили к русскому митрополиту, говоря: видиши ли толику беду нашу, тьме бывшей и ветру не веющу? И ту близ остров каменный, преборы и разбои великие и мы того ради приидохом к тебе, помоли Бога, а мы поюще по-своему. Устрашенный опасностью, а может быть, и нечистой совестью, Исидор обратился к молитве. «И нача молебен пети святей Богородице Одигитрии, по-гречески, со всеми греки, а владыка Аврамий — православ­ный епископ Суздальский, сопровождавший Исидора в Италию, — по-сво­ему, по-русски». Открылось и здесь чудо милосердия Божия: тотчас по окончании молебствия «нача тьма расходитись по ветру добру веющу, — продолжает повествователь, — и оттоле зла ничто же Видевше, доидохом по здорову».

 

Пребывание апостола Павла в Риме

(28: 15-31)

Прибытие в Рим и беседа с иудеями. (Ст. 15-28). В сопровождении христиан, вышедших навстречу, Павел направился в Рим по дороге Аппия, по кото­рой обыкновенно въезжали в Рим триумфаторы. Но какой триумфатор одержал когда-нибудь столь блестящую победу, чтобы она по своему влия­нию на  мир могла сравниться с победой проповеди Павла? И никогда воин Христов не был так силен, как  со времени узничества. Изможденный стра­далец Христов, слабый в глазах людей и даже умерший за свое дело, одер­жал победу, стяжал славу на земле и вечность — на небе.

Через три дня по прибытии в Рим Павел призвал к себе знатнейших из иудеев, желая узнать их образ мыслей относительно себя и уверить их, что хотя он требовал суда императора, но не с тем чтобы обвинить их, а чтобы защититься самому. Его дело, прибавляет он, — дело целого народа, храни­теля божественных обетований: «за надежду Израилеву обложен я сими узами». Иудеи отвечали, что худого о нем они не знают ни из писем, ни от приходящих из Иудеи, хотя и желали бы знать его мысли, «ибо, — говори­ли они, — известно нам, что о сем учении везде спорят». Назначив для это­го день, очень многие пришли к нему, «и он от утра до вечера излагал им учение о Царствии Божием». Как и всегда, иные приняли учение, а многие не верили. Видя такое разногласие, Павел заметил им, что оно предсказа­но было еще через пророка Исаию, который сказал, что этот народ осуж­ден или, лучше, осудил сам себя, по своему жестокосердию, слушать не слы­ша, глядеть не видя. «Они ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратят­ся, чтобы Я исцелил их». Таким образом, повторяя в Риме то, что Иисус сказал в Капернауме (Мф. 13:14), апостол произносит в некотором роде окончательный суд над народом иудейским и призывает язычников к на­следию обетований. «Итак, да будет вам известно, что спасение Божие послано язычникам; они и услышат».

 

Толкование на стих 15-й

Св. Исидор Пелусиот Творения, ч. 1

Что значат слова даже до Аппиева торга и трех корчемниц ? Сказанное озна­чает некоторые места перед Римом; на одном из них, как вероятно, нахо­дилось какое-то изображение Аппия, почему и называлось торгом его, как и до ныне места, на которых поставлены изображения царские, называ­ются торг такого-то; а под корчемницами, на языке римлян называемыми tabernae, разумеются какие-либо гостиницы.

 

Толкование на стих 16-й

Иннокентий, архиепископ Херсонский, т. 9

Узники, по обыкновению, сданы были преторианскому начальнику, в ка­ковой должности находился тогда Бурр — знаменитый наставник Нерона и друг Сенеки. Павлу, без сомнения, вследствие хорошего отзыва о нем Феста и Юлия, позволено жить в наемном доме под так называемой бла­городной или легкой стражей. Для уразумения свойства сей стражи долж­но знать, что у римлян она вообще была троякого рода. Одни узники со­держались в темнице (в коей также было три отделения); другие, менее виновные, — при судебных местах, иные жили в наемных и даже собствен­ных домах. Надзор за последними состоял в том, что при каждом из них находился воин, который был соединен с узником продолговатой вере­вочкой. У воина привязывалась она к левой, а у подсудимого — к правой руке. В таком виде они могли ходить всюду. Стража, под которой находил­ся Павел, была последнего рода.

 

Толкование на стихи 17-29

Св. Иоанн Златоуст. «Беседы на Деяния», ч. 2

Беседа св. ап. Павла с иудеями (ст. 17-29). Хорошо и прилично поступает (Павел), приглашая знатнейших из иудеев для беседы. Он хотел оправдать и себя и других: себя — дабы они не обвиняли его, что могло повредить им самим; их — дабы кто не подумал, что все (случившееся) было их делом. Ибо, конечно, распространилась молва, что он предан иудеями, а это мог­ло тронуть их. Посему он немедленно обращает на это внимание и кротко говорит в свое оправдание. И смотри, какими словами он выражает свое оправдание: мужие братие, аз ничтоже противно сотворив людем или обычаем отеческим, узник от Иерусалимлян предан бых в руце Римляном. После этого, так как некоторые из слушателей, вероятно, сказали бы: чем доказать, что ты предан без вины? — он присовокупляет: иже рассудившие, яже о мне, хотяху пустити, и как бы так говорит: свидетели тому римские начальники, кото­рые судили и хотели освободить меня. Почему же не освободили? Сопро­тив глаголющим иудеем, говорит. Видишь ли, как он смягчает их вины? Если бы он хотел преувеличить, то мог бы сказать гораздо сильнее. Затем при­совокупляет: нужда ми бысть нарещи Кесаря; посему все это не заслуживает обвинения. Потом, дабы кто-нибудь не сказал: что же? не для обвинения ли их ты сделал это? — он отклоняет такое предположение, прибавляя: не яко язык мой имея в чесом оклеветати, то есть я потребовал суда у кесаря не для того чтобы обвинять вас, но чтобы избежать опасности. Ибо для вас я веригами сими обложен есмь. Я так далек, говорит, от вражды к вам, что даже обложен (для вас) цепями. Что же они? Они были так увлечены его ре-чью, что стали оправдывать не только себя, но и единоплеменников сво­их, как показывает (писатель), продолжая: они же к нему реша: мы ниже пи­сания о тебе прияхом от иудей, ниже пришед кто от братий возвести или глагола что о тебе зло. Молимся же, да слышим от тебе, яже мудрствуеши: о ереси бо сей ведомо есть нам, яко всюду сопротив глаголемо есть (ст. 21-22). Как бы так гово­рят: ни через письмо, ни через людей они не сообщали нам о тебе ничего худого; впрочем, мы желали бы послушать тебя. А вместе с тем уже напе­ред высказывают свое мнение, прибавляя: о ереси сей ведомо есть нам, яко всюду сопротив глаголемо есть. Не сказали: мы противоречим, но сопротив глаголемо есть — дабы отклонить от себя осуждение. Уставивше же ему день, приидоша к нему в странноприемницу множайшии: имже сказаше свидетельствуя Царствие Божие, и уверяя их, яже о Иисусе, от закона Моисеева и пророк, от утра даже до вечера. И ови убо вероваху глаголемым, ови же не вероваху (ст. 23, 24). Он не тотчас отвечает им, но назначает день, в который им придти и слушать, и, когда они пришли, говорит из закона Моисеева и пророков. И ови убо вероваху, ови же не вероваху. Несогласии же суще друг ко другу, отхождаху, рекшу Павлу глагол един, яко добре Дух Святый глагола Исаием пророком ко отцем на­шим, глаголя: иди к людем сим и рцы: слухом услышите, и не имате разумети, и видяще узрите, и не имате видети. Одебеле бо сердце людей сих: и ушима тяжко слышаша, и очи свои смежиша: да не како увидят очима, и ушима услышат, и сердцем уразумеют и обратятся и исцелю их (ст. 25-27). Когда они уходили, не согласившись между собой, тогда он приводит слова Исаии, не для того чтобы укорить этих (неверовавших), но чтобы утвердить тех (уверовав­ших). Какие слова? Слухом услышите, и не имате разумети. Видишь ли, как он показывает, что они недостойны прощения, если, имея и пророка из­древле предвозвестившего это, не обратились? А словом добре выражает, что они справедливо и отвергнуты; язычникам же дано познание этой тай­ны. Посему нисколько не удивительно, что они противоречили, ибо это предсказано издревле. Потом снова возбуждает в них соревнование, ука­зывая на язычников, следующими словами: ведомо убо да будет вам, яко язы­ком послася спасение Божие, сии и услышат. И сия тому рекшу, отыдоша иудеи, многое имуще между собою состязание (28-29).

 

О том  же (ст. 17-22)

Епископ Михаил. «Толковый Апостол»

Через три дня, то есть по прибытии в Рим, Павел созвал знатнейших из иудеев, и здесь апостол язычников следует своему обыкновению — по прибытии в языческий город обращаться прежде всего к иудеям с проповедью. Не имея возможности, как узник, посетить их синагогу, апостол приглашает знат­нейших из них, то есть, вероятно, старейшин синагоги и с ними — именитых по своему общественному положению между иудеями людей, к себе. Те принимают его приглашение, и апостол начинает с ними беседу. Эта (пер­вая) беседа с ними носит на себе чисто личный характер и есть как бы само­оправдание апостола перед иудеями. Она имеет целью устранить предубеж­дения римских иудеев против апостола, какие могли возникнуть в них час­тью из узничества апостола вообще, частью из апелляции его к суду кесаре­ву, частью из разных наговоров на него всегдашних его врагов — неверую­щих иудеев, могших и письменно и устно сообщать о нем иудеям столицы мира неблагоприятные для него сведения. Вследствие сего апостол: 1) ут­верждает, что он в узах невинно; он не сделал никакого преступления ни против народа, ни против отеческих обычаев или против закона Моисеева. Народ он об­ращал к Мессии, закон Моисеев видел исполнившимся во Христе (Мф. 5:17); если говорил и учил, против закона, то собственно против мысли об оправ­дании одним законом Моисеевым, что неизбежно следует из правильного понятия о Царстве Мессии. Следовательно, он невинно предан вузах в руки светского языческого правительства. 2) Свою апелляцию к суду кесареву апостол объясняет не заслуженной им ненавистью к нему иерусалимских иудеев, которые добивались его осуждения, тогда как римский суд иудейс­кого прокуратора признал его невинным и хотел освободить; следователь­но, он вынужден был отдать себя на суд кесаря. Впрочем, - присовокупляет апостол, — я не с тем потребовал суда кесарева, чтобы перед кесарем обви­нять в чем-либо народ мой, не с враждебной против народа моего целью, а единственно ради самозащиты, то есть я сделал это не для того, чтобы дру­гим прочинить зло, но чтобы себя избавить от зла, и не по своей воле, но быв вынужден. По сей причине, то есть потому, что я вынужден был просить суда у кесаря, и не с враждебной для народа целью, я и призвал вас, чтобы объяснить недоразумение и рассеять могшие возникнуть подозрения. Не враг я народа и закона, напротив, за надежду народа я и обложен сими узами. Мы ни писем не получали и пр. (ст. 21-22). Иудеи говорят неправду или неполную правду. Если они слышали о христианском учении споры (ст. 22), то не могли не слышать и не знать о Павле, почти главном деятеле и пропо­веднике этого спорного учения. Может быть, за последнее время — время суда Павлова перед Фестом, когда он потребовал суда кесарева, — они не получали о нем ни писем, ни устных известий, но о прежней деятельности апостола не могли не слышать. Цель и причину такого притворства иудеев понять трудно, точно так же как трудно понять, почему они выражаются о христианском учении (собственно ереси с их точки зрения), что они знают о нем только то, что о нем везде спорят, как будто они совсем не знают о христианской общине римской, тогда как  она, по Посланию к Римлянам, в значительном числе состояла из обращенных иудеев. Может быть, это при­творство объясняется высокомерным отношением их к этой ереси? Несмотря, однако же, на это высокомерие, они интересуются слышать это учение из  уст одного из главных его проповедников именно потому, что он один из главных его проповедников, и сами вызывают его на это, вероят­но, в надежде посрамить его, но, как оказалось, сами были посрамлены.

 

О пагубном неверии, происходящем от развращения сердца (ст. 27)

«Воскресное чтение», т. 15

Одебеле сердце людей сих, и ушима тяжко слышаша, и очи свои смежиши. (Деян. 28:27). Читая или слушая Святое Евангелие от Иоанна и следуя благого­вейной мыслью за Господом нашим Иисусом Христом, мы непрестанно встречаемся с таким упорным неверием в Него, с таким явным противле­нием истине со стороны просвещеннейших иудеев того времени, что не можем не удивляться такому странному и вместе страшному явлению ду­ховного ослепления человека. Господь исцеляет расслабленного, тридцать восемь лет страдавшего недугом своим близ самой купели чудесного вра­чевания, и — сего ради гоняху Иисуса Иудее, и искаху Его убити, за не сия творяще в субботу. Господь насыщает пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами, а Его вопрошают: кое знамение творити, да видим и веру имем Тебе, что делавши? Простой народ здраво рассуждает, говоря: Христос егда при­идет, егда больша знамения сотворит, яже Сей творит; а фарисеи и архиереи посылают слуг, да имут Его. Слуги чувствуют Божественную сладость и ис­тину учения Иисуса Христа и свидетельствуют перед архиереями и фари­сеями, что николиже тако есть глаголал человек, яко сей Человек; а начальники их проклинают народ за его веру в Господа. Господь исцеляет слепорож­денного, и исцеленный, будучи сам неопровержимым доказательством Божественной силы и власти в Иисусе Христе, подтверждает то же, хотя и простым, но равно неопровержимым рассуждением своим перед фари­сеями: вем яко грешники Бог не послушает: но аще кто Богочтец есть и волю Его творит, того послушает. От века несть слышано, яко кто отверзе очи слепорождену. Аще не бы был Сей от Бога, не мог бы творити ничесоже. А фарисеи одно говорят: мы вемы, яко человек сей грешен есть, и с бесчестием прогоняют от себя неподкупного свидетеля истины. Наконец, Господь торжественно воскрешает четверодневного мертвеца: что же архиереи и фарисеи? От того дне совещаша, да убиют Его. Кто изъяснит нам такое явление необычай­ное? Один Господь вполне ведает то, что происходит в человеке (Ин. 2:25), посему Он один может объяснить и — объясняет нам это, как находим во многих местах того же Св. Евангелия.

Како вы можете веровати, славу друг от друга приемлюще, и славы, яже от единого Бога, не ищете? (Ин. 5:44) Почто беседы Моея не разумеете? яко неможете слышати словесе Моего ? Вы отца вашего диавола есте и похоти отца вашего хощете творити (гл. 8, ст. 43, 44). Сего  ради вы не послушаете (глаголов Божи­их), яко от Бога песте (ст. 47). Аще кто хощет волю Божию творити, разумеет о учении, кое от Бога есть (гл. 7, ст. 17). На суд Аз в мир приидох, да не видящии видят, и видящии слепи будут (гл. 9, ст. 39). Так обличал Господь неверую­щих иудеев, обнажая тайну неверия их. Из сих обличений Сердцеведца видим, что причиной неверия иудеев были: пристрастие к земным выго­дам и преимуществам, небрежение об истинном видении и добродетели и праведное осуждение их от Господа на духовную слепоту. Иудеи питали гордость свою людскими похвалами, которые расточали им почитатели их, посему сами не хотели воздать подобающее уважение Господу и ис­тинную славу Его сочли посягательством на собственную их славу. Иудеи любили жить по влечениям своих страстей, а не по Закону Божию, посе­му истина им была ненавистна, и чем яснее она сияла перед ними, тем жесточе уязвляла порочное сердце их и наполняла его преступным него­дованием на великого Проповедника истины. Иудеи свободно презрели, отвергли истину, и Господь отъял от них благодатный свет Свой и предал их в неискусен ум творити неподобная. Вот откуда проистекало неверие их, дошедшее до степени ужасного ожесточения против Господа.

Благочестивые читатели! Обращали ли мы надлежащее внимание на сей источник пагубного неверия? Не привыкли ли мы под именем неве­рия разуметь недостаток разумного убеждения в истине? Не случалось ли кому слышать от других или замечать даже в себе самом подобные мысли: если б я был несомненно уверен в том или другом, то не поступил бы про­тив убеждения своего. Между тем на самом деле редко бывает так, чтобы недостаток разумного убеждения в истине производил в человеке неува­жение к истине и отсюда — небрежение о святых заповедях Божиих; го­раздо чаще неуважение к истине и добродетели, пристрастие к порочно­му образу жизни и нежелание отказаться от временной сладости греха воз­буждают и усиливаются, так сказать, произвести сомнения в истине, и если человек попускает страстям своим восторжествовать над волей, то они не замедлят покорить под власть свою и ум его. Короче, не в уме, а в серд­це, по большей части, зарождается и возрастает неверие человеческое; не сомнения развращают большую часть людей, а развращение порожда­ет сомнения, из которых, с усилием порока, образуется неверие. Следова­тельно, каждому надобно быть крайне внимательным к самому себе, ибо страшное зло сие, которого мы потому, может быть, не слишком и боим­ся, что оно кажется нам слишком великим, угрожает каждому, непримет­но зарождаясь в сердце нашем.

Так, каждый порок есть новый шаг к неверию. Христиане не могут быть вдруг неверующими — зато путем развращения могут дойти до неверия, а это и страшно, потому что неизвинительно, потому что подвергает нас тому суду Божию, о котором сказал Сам Спаситель нам: на суд Аз в мире приидох, да не видящии видят, и видящии слепи будут. Если бы неверие было первой причиной нашей порочной жизни, то оно само представлялось бы некоторым оправданием беззаконий наших; но бывает совершенно напротив, то есть мы сами и рождаем, и воспитываем в себе неверие и им довершаем меру грехов наших. В самом деле, никого еще не видали, кто бы начал сперва сомневаться в истинах веры, а потом уже впал бы в рас­путство; обыкновенно сперва начинают действовать страсти, а сомнения рождаются уже впоследствии. Сначала попускают себя увлекаться заблуж­дениями возраста; потом, когда по пути сему зайдут так далеко, что воз­вращение кажется невозможным, тогда уже говорят сами себе, в пагубное успокоение, что после сей жизни ничего нет и не будет, или, по крайней мере, рады бывают в душе, когда найдутся люди, говорящие таким обра­зом. А отсюда очевидно, что не недоумения в вере заставляют заключать, что бесполезно отрицаться от удовольствий и принуждать себя к тягост­ным подвигам добродетели, так как все умирает вместе с нами, но при­страстие к порочной жизни доводит до сомнений в рассуждении веры.

Нечистота греховная омрачает и, наконец, ослепляет дух наш, посему содержащие истину в неправде теряют напоследок сию истину и на них сбы­вается Слово Божие, изреченное некогда к древнему Израилю и потом неоднократно прилагаемое к неверующим во Иисуса Христа: слухом услы­шите, и не имате разумети: и видяще узрите, и не имате видети. Одебеле бо серд­це людей сих: и ушима тяжко слышаша, и очи свои смежиша, да не како увидят очима, и ушима услышат, и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю их (Ис. 6: 9, 10; Ин. 12:40).

 

Конец книги Деяний святых апостолов

(ст. 30-31)

Св. Иоанн Златоуст. «Беседы на Деяния», ч. 2

Пребысть же Павел два лета исполнь своею мздою, и приимаше вся приходящая к нему, проповедуя Царствие Божие, и уча яже о Иисусе Христе, со всяким дерзнове­нием, невозбранно (30-31). Здесь (писатель) показывает, как Павел был, на­конец, свободен; в Риме он проповедует невозбранно, между тем как в Иудее встречал препятствия, и, оставшись там, учит в продолжение двух лет.

Так он был умерен, или, лучше, так во всем подражал своему Учителю, что имел и жилище не на чужой счет, но на счет того, что сам вырабаты­вал, ибо это означают слова своею мздою. И приимаше, говорит, вся приходя­щии к нему, проповедуя Царствие Божие. Смотри, он не говорил ничего о настоящем, но все — о Царствии Божием. Видишь ли благоустроение (Бо-жие)? Этим писатель оканчивает свое повествование и оставляет жажду­щего слушателя, дабы остальное он дополнил собственным умозаключе­нием. Так делают и внешние (языческие) писатели. Ибо знание всего мо­жет располагать к лености и небрежности. Так он и делает: не говорит о последующем, считая это излишним для тех, которые внимательно чита­ют написанное и из сказанного научаются дополнять остальное. Ибо, ко­нечно, каково было прежнее, таково же было и последующее. Впрочем, послушай, что сам (Павел) говорит о последующем в Послании к Римля­нам: яко аще пойду во Испанию, прииду к вам (15:24).

Коринф имел его у себя два года, Азия — три, этот (Рим) — теперь два, а потом он пришел туда во второй раз, когда и скончался. В первый мой ответ, говорит он, никто же бысть со мною (2 Тим. 4:16). Таким образом, теперь он не подвергся смерти, а потом, когда наполнил проповедью всю вселенную, разрешился от жизни. Ты хотел бы знать последующее? Оно таково же, как и предыдущее: узы, страдания, борьба, темничное заклю­чение, козни клеветы, ежедневная смерть. Ты видел малую часть (дел) его? Представь такою же и остальную. Как небо, в какой бы мере ты ни увидел одну часть неба, куда бы ты ни пошел, увидишь его таким же везде, или как по лучам солнца, хотя бы ты видел их отчасти, можешь заключить о том, каково солнце, — так и в отношении к Павлу. Ты видел дела его отчасти — все они таковы же, исполнены бедствий. Этот муж — небо, вмещавшее в себе Солнце правды, а не это солнце, посему и сам он выше неба. Разве этого мало? Не думаю. Когда ты называешь апостола, все тотчас разумеют его подобно как при имени Крестителя тотчас (разумеют) Иоанна.

 

О том же

Епископ Михаил. «Толковый Апостол»

Эти стихи составляют заключение книги Деяний, совершенно одинако­вое по форме своей с заключением Евангелия от Луки (Лк. 24: 52-53). Эта одинаковость формы заключения первого и второго слова (Деян. 1:1) пи­сателя заставляет признать за несомненное, что книга Деяний не есть незаконченная книга, но так же, как и Евангелие от Луки, вполне закон­ченное, по намерению писателя, слово. Почему дееписатель здесь окон­чил свою книгу — догадки об этом неуместны, точно так же как и в отно­шении к вопросу, почему он не описал деяний других святых апостолов. Целых два года, вероятно, до освобождения от уз, а не до мученической кончины своей. На своем иждивении — греческое слово предполагает пол­ное содержание, то есть наем помещения и обыденное содержание. Не имея возможности, как узник, добывать себе содержания по-прежнему собственным трудом (20:34), апостол содержался, вероятно, в Риме отусердия верных, не только туземных, но и других основанных им и лю­бивших его обществ христианских (ср. Флп. 4:10 и д. 18). Проповедуя невоз­бранно—тем, более, что его ответ перед судом кесаря (2 Тим. 4:16) и даль­нейшие обстоятельства послужили к большему успеху Евангелия, так что узы его о Христе сделались известными всей претории и всем прочим (Флп. 1: 12-13).

 

О том же

Блж. Феофилакт. «Толкование на Деяния свв. апостолов»

Павел действовал не как тот Синопец (Диоген), который одевался в лох­мотья и жил в бочке, который многих удивлял тем, в чем они не имели никакой нужды, а пользы не приносил никому. Павел ничего подобного не делал, потому что обращал свои взоры не на честолюбие. Напротив, он (Павел) одевался со всевозможным приличием, жил постоянно в доме и показывал всяческое попечение о приличии, которым упомянутый ци­ник пренебрегал, нарушая его публично, живя невоздержно и увлекаясь страстью к славе. Если кто вздумает искать причины обитания его в боч­ке, тот никакой другой причины не найдет кроме одного тщеславия. А Павел даже платил за помещение, какое занимал в Риме.

 

О том же

Иннокентий архиепископ Херсонский. Сочинения, т. 9

Поелику обвинители Павла не являлись (ожидая, вероятно, благоприят­ных обстоятельств и вымышляя более правдоподобные клеветы), то он провел целые два года в ожидании суда и, пользуясь свободой, возвещал имя Христово всем, кои приходили к нему (Деян. 28: 30, 31). В сие время, должно быть, сделано весьма много в пользу Евангелия, хотя мы и не име­ем подробных сведений об успехах Павловой проповеди в Риме. Между тогдашними жителями Рима, несмотря на упадок нравов, еще были люди расположенные к добру. В Послании к Филиппийцам Павел утвердитель­но говорит, что узы его послужили в пользу Евангелия и сделались извес­тны всей претории, то есть или всему дому кесареву или, по крайней мере, всем преторианцам (Флп. 1: 12, 13, 14). Что известность сия не ограничи­валась одним слухом о Христе, Которого проповедовал апостол, видно из того же послания, где он приветствует филиппийцев от лица христиан принадлежавших к кесареву дому (Флп. 4:22).

Кто именно были сии христиане — неизвестно. Бароний упоминает о некотором Торпете, который, по свидетельству римской минеи, впослед­ствии сделался мучеником. Некоторые причисляют к ним Сабину Пом­пею, которая, по словам Флавия, была ревностной покровительницей иудейского народа. Но в сем отношении большее вероятие заслуживает Тацит, по сказанию которого сей женщине ничего не доставало кроме доброй души. Гораздо вероятнее догадка тех, кои думают видеть христи­анку, обращенную Павлом, в Помпонии Грецине — жене Плавта. Подозре­ние ее в чужестранной ереси, ее долговременная жизнь, проведенная в постоянной набожности, заставляют думать, что она принадлежала к числу христиан. Весьма вероятно также, что известный философ Сенека, как повествует предание (древнее, хотя не совсем верное), был знаком апос­толу Павлу. За сие ручается дружество Сенеки с Бурром, под главным над­зором коего находился Павел; также и то, что сей философ жил при дво­ре, коему Павел был весьма известен. Но переписка философа с апосто­лом совсем не имеет исторической достоверности.

 

О том же

«Воскресное чтение», 1873, т. 2

Немногие строки Луки (ст. 30-31) представляют обширную рамку, кото­рую, к сожалению, почти нечем наполнить. Что касается его замечаний о том, что Павел «жил (в Риме) целых два года, проповедуя со всяким дерз­новением невозбранно», — эти выражения, нигде еще не употребленные историком, дают право думать, что Павел действительно проповедовал в Риме с большей свободой, чем где-нибудь.

Зная обыкновенную деятельность апостола и его горячее желание по­сетить Рим, проповедовать в Риме, мы вправе думать, что его ревность к проповедованию Евангелия воспользовалась данной ему свободой. Огра­ничится ли она теперь тесным кругом? Конечно, в Риме труднее привлечь к себе общее внимание, чем в Ефесе или Коринфе, но, тем не менее, Рим, как центр умственной жизни, как город философов, писателей, школ, ско­ро должен был узнать о присутствии в нем человека, который проповеду­ет столько новых идей — и притом так смело, своеобразно и красноречи­во. В Послании к Филиппийцам Павел посылает им приветствие от веру­ющих в Риме, «а наипаче — из кесарева дома» (Флп. 4:22). В начале посла­ния он выражает радость о том, что его узы способствуют успеху Еванге­лия, «так что, — говорит он, — узы мои о Христе сделались известными всей претории и всем прочим» (1:13). Выражение «всей претории» пони­малось некоторыми в тесном смысле. Думали, что здесь нужно подразуме­вать только стражу преторианскую, воины которой поочередно стерегли Павла и которые, быв близко к Павлу, не могли не тронуться его словом. Но так как стража преторианская в то же время была стражей императо­ра, как верховного претора, военачальника, то посему претория означа­ет или резиденцию, дворец императора, или свиту его, как начальника над войском. Посему префект претории был не только начальником пре­торианцев, но и военным министром или, еще точнее, первым правите­лем, первым лицом после императора. Впрочем, разумея под Преторией дворец, не исключаем отсюда и преторианцев. Они занимали за городом обширный постоянный лагерь и отсюда ежедневно, в определенном чис­ле, отправлялись в караул — во дворец, где для них устроены были казар­мы. Вероятно, что при этих казармах была тюрьма. Поелику в то время, когда Павел говорил о претории, он не пользовался уже такой свободой, как в первые два года, то нет ничего невероятного предполагать, что апо­стол находился в то время в преторианской тюрьме. Впрочем, и без этого предположения понятна связь в словах апостола касательно успеха Еван­гелия в претории и между людьми из дома кесарева.

Префектом претории, которому сотник, прибыв в Рим, сдал узника и который с первого же дня предоставил Павлу почти полную свободу, — был в то время Бурр - философ.

Если Павел был знаком с Бурром, что весьма вероятно, то не мог не знать и друга его Сенеку, сочинения которого бесспорно запечатлены христиан­ским характером. Но откуда этот характер? На  этот счет возможны три пред­положения. Или христианство Сенеки есть не что иное, как видоизменен­ный стоицизм, смягченный меланхолическими, поэтическими наклоннос­тями автора, или христианство настолько проникло всюду, что языческий писатель отчасти был уже знаком с христианскими сочинениями, или, на­конец, Сенека знал Павла и до некоторой степени усвоил его учение. Впро­чем, эти три гипотезы не исключают одна другой. Если Сенека, независи­мо от Павла, сблизил стоическое учение с христианской философией или если до знакомства с Павлом он подчинился влиянию христианства — во всяком случае это заставляло его ближе узнать Павла. Историк Дион Кас­сий говорит, что Сенека переделал свои сочинения в конце своей жизни. Так объясняются следы христианских понятий в сочинениях Сенеки, на­писанных до знакомства с Павлом. Так объясняется и то, почему христиан­ские понятия у него иногда как бы теряются среди других. Язычник писал их, но не язычник изменял или дополнял. Предания идут даже далее этих предположений и делают Сенеку христианином пострадавшим за христи­анство. Но мы будем умереннее в своих предположениях. Труднее предпо­лагать, чтобы Сенека не знал Павла, нежели думать, что знал. Знакомством с Павлом легче объяснить некоторые идеи и философские понятия в его сочинениях, нежели приписывать это странное сближение простому слу­чаю. Этим же естественно может объясниться и довольно загадочное пись­мо Сенеки. В этом письме он рассказывает своему другу Люцилию, что вслед­ствие чтения некоторых сочинений в нем произошла глубокая перемена, которой он весьма радуется. «Я пришлю к тебе эти книги, — продолжает он, — а чтобы тебе легче было просмотреть их, я поделал заметки на тех местах, которые я уважаю и которым удивляюсь». Что это за сочинения, столь замечательные по его мнению, столь могущественные и между тем доселе неизвестные ни ему, ни Люцилию, хотя оба друга были хорошо зна­комы с сочинениями философов? Заметьте, что он говорит не об одном, а о многих сочинениях, которым он приписывает одну мысль и одинаковую силу. Заметьте также, что он не называет автора их и даже совсем не упоми­нает о нем; странное дело, если здесь разумеется обыкновенный философ, и очень естественно, если он имеет в виду христианина иудея, вообще че­ловека, религия которого мало располагала Люцилия к его сочинениям.

Другие указания можно извлечь из жизни того же Сенеки. Внутрен­няя перемена, о которой он упоминает в письме к Люцилию, обнаружива­лась, по словам Тацита, и внешним образом. Спустя немного после смер­ти Бурра, именно в 64-м году, Сенека просит у Нерона дозволения возвра­тить ему полученные от него богатства; не хочет, чтобы его клиенты при­ходили к нему каждое утро с поздравлением и провожали его по городу, как требовал того обычай. Его стол, бывший до того времени роскошным, делается простым. Он сам не является почти никуда. Все это указывает в нем человека решившего искать мира и славы не в земных удовольствиях и отличиях. Не будь письма к Люцилию, мы увидели бы в том только вы­ражение сурового стоицизма, но он пишет о перемене, преобразовании, а это не было бы согласно с его прежними принципами. А между тем даже хронология показывает, что существовало полное согласие.

Несмотря на это, повторяем: невозможно видеть в Сенеке христиани­на, даже тайного. Ни его положение, ни слабость его характера не допус­кают, чтобы он, будучи христианином, не высказал или не дал понять сво­их убеждений. Если в его сочинениях много христианских понятий, кото­рые мог высказать только христианин Павел, то в них много и такого, чего христианин не написал бы, много пропусков, которые христианин попол­нил бы. В доказательство укажем на пропуск учения об искуплении. Таким образом, Сенека остался верен стоическому принципу — совершенно про­тивоположному принципу христианскому. Он учит, например, что сила че­ловека — в нем самом. В этом-то учении, может быть, и заключается насто­ящий ключ к примирению всех данных за и против Сенеки. Итак, Сенека увидел ап. Павла, узнал христианское учение, насколько оно соответство­вало его философской системе, принял его только как философскую сис­тему, помогающую человеку извлекать силу единственно из своего внутрен­него источника. Если его изображение истинного мудреца (посл. 41) со­держит такие черты, по которым почти нельзя не узнать в нем Иисуса Хри­ста, то, в целом, это портрет стоика. Хотя христианин и стоик могут иметь нечто общее, но у него их разделяет целая бездна, которой Сенеке никогда не удалось перейти, хотя он и стремился к тому при помощи Павла.

Но если христианство того времени обратило на себя внимание даже лиц высокопоставленных в обществе, каков, например, Сенека, то поче­му Тацит, писавший несколько позже, говорит о христианах как о пре­зренной секте и их учению не придает значения?

Такими странностями полна история религий. Всякая господствующая религия презирает тех, кто уклоняется от единства с нею, и органы ее, даже преданные ей, делаются посему эхом ее мысли и антипатии. Значит, нет ничего удивительного, если Тацит в своих Анналах, император в сво­их декретах называют христиан презренной сектой. Впрочем, Тацит про­тиворечит сам себе. В одном месте он называет христиан ничтожной сек­той, а христианское учение — суеверием, в другом, касаясь Помпония (Annal. 13:32), говорит, что это суеверие увлекло знатнейших римских пат­рициев. А это увлечение началось, конечно, со времен Павла.

Другой вопрос, менее интересный для нас, почему в первые два года пребывания Павла в Риме его положение не изменилось ни к лучшему, ни к худшему? Мы не имеем никаких данных, показывающих, чтобы его дело подвинулось вперед на суде, а последние слова Деяний доказывают даже противное.

На  этот вопрос можно отвечать только вопросами. Не ожидали ли кого-нибудь из Иудеи, уполномоченного поддерживать перед императором обвинение против Павла, выраженное перед Феликсом и Фестом? На ос­новании характера римского законодательства некоторые отвечают на этот вопрос утвердительно. Но другие возражают, что теперь процесс Павла изменился в существе своем, что в Кесарии, со времени произнесе­ния апелляции к императору, не упоминается об иудеях отправляющихся в Рим, что ни Деяния, ни сам Павел, говоря о своем процессе, не упоми­нают ни об отсутствии, ни о присутствии обвинителей пришедших из Иудеи. Итак, может быть, или судопроизводство велось письменно и по­тому не могло идти скоро, или медленность его зависела от небрежности, свойственной римским неограниченным правителям, или оно было след­ствием ходатайства друзей Павла, видевших в замедлении суда пользу для него. Как бы то ни было, но дееписатель говорит, что Павел пользовался два года почти полной свободой. Был ли он освобожден? Когда умер — в первое или второе пребывание в узах в Риме?

 

Конец книги Деяний святых апостолов

Фаррар. «Первые дни христианства»

Когда с последним словом в книге Деяний апостольских мы лишаемся живописного и верного руководства св. Луки, факел христианской истории на время мгновенно погасает. Нам предоставляется, так сказать, ощу­пью бродить среди извилин катакомб. Даже окончательные труды жизни ап. Павла нам известны лишь настолько, что мы только с неясностью мо­жем делать о ней заключение из случайных намеков в пастырских посла­ниях. В отношении подробностей многих лет в жизни ап. Павла мы не имеем ничего такого, на что бы можно было опереться, исключая легких и неопределенных намеков, ходячих слухов и ложных впечатлений, со­здаваемых произвольными измышлениями еретических сказаний.

Это молчание есть, вероятно, само по себе результат страшных сцен, в которых погибли апостолы. Для безопасности всей общины было необ­ходимо, чтобы книги христиан, в случае выдачи их несчастной слабос­тью «предателей» или открытия пронырливой злобой доносчиков, не содержали в себе ничего компрометирующего их. Но как мог бы, напри­мер, писать св. Лука, не компрометируя себя и общины христиан, если бы он хотел подробно изложить ужасы Неронова гонения? Не лишено основания предположение, что внезапное окончание книги Деяний апо­стольских могло зависеть именно от невозможности говорить без него­дования и отвращения об императоре и правительстве, которые между 64 и 68 годами подвергали невинных мужей и жен жестокостям возбуж­давшим сострадание даже самих язычников. Всякий иудей и христианин, бравшиеся за такие темы, могли трактовать о них только под маской крип­тографа, скрывая значение своего сочинения от всех, кроме немногих, посвященных в такие символы, как символы Апокалипсиса. Только в этой одной книге мы имеем возможность слышать тот вопль ужаса, который зверские жестокости Нерона вырывали из груди христиан.

Но если мы так мало знаем хотя сколько-нибудь достоверного о св. ап. Петре, то неудивительно, что о других апостолах, за единичным исключе­нием ап. Иоанна и (в более широком смысле слова «апостол») св. Иакова, брата Господня, мы едва ли знаем что-нибудь вообще. Апостолам Петру, Иоанну и Иакову, брату Господню, по верованию христиан, Христос пос­ле Своего воскресения «открыл истинный гносис», то есть глубочайшее разумение христианского учения. Замечательно, что так мало повествует­ся об остальных апостолах, и даже это малое всецело зависит от неопре­деленного и неудостоверенного предания. Странствовали ли они все в качестве миссионеров? Умерли ли они все как мученики? Ираклион во втором столетии свидетельствовал, что апостолы Матфий, Фома, Филипп и Матфей умерли естественною смертью, и св. Климент Александрийс­кий приводит это свидетельство без всякого опровержения. В Новом За­вете повествуется о смерти только одного апостола и повествуется лишь в двух словах — άνεΐλε μαχαίρα — «убить мечом». Это именно мученичество св. Иакова Старшего, сына Зеведеева. Об ап. Филиппе мы с достаточной достоверностью знаем, что он много лет был епископом и умер в великой чести в Иераполе, во Фригии. Евсевий Кесарийский делает особенное замечание о его дочерях, из которых две были девственницы и одна была замужем и погребена в Ефесе. Трудно вполне отрицать, чтобы тут не было какого-либо смешения между Филиппом апостолом и Филиппом диаконом, но нет основания к отрицанию того, чтобы оба они не имели дочерей дев­ственниц; а Поликрат выразительно говорит, что Филипп, который счи­тался одним из великих «светочей Азии», был одним из двенадцати. Если мы обратимся к остальным из двенадцати избранных учеников Спасите­ля, то во всем, что о них говорится, мы находим лишь в высшей степени скудные сведения. Прежде всего о них сообщается то, что они не разлуча­лись между собой в течение двенадцати лет, потому что Христос в Своих прощальных словах повелел  им  в течение этого периода оставаться в Иеру­салиме. Согласно с этим мы находим, что до этого времени ап. Павел есть единственный апостол, о миссионерских путешествиях которого вне пре­делов Палестины мы имеем какое-либо свидетельство, между тем как пос­ле этого времени мы находим в Иерусалиме только Иакова, брата Господ­ня, в качестве постоянного епископа Матери Церкви.

Предание сообщает, что после вознесения апостолы разделили мир между собой жребием, с целью проповеди Евангелия, и в четвертом сто­летии господствовало убеждение, что все они потерпели мученичество до разрушения Иерусалима, исключая ап. Иоанна. Это, однако же, состав­ляет лишь одно предположение, и, к сожалению, нет ни одного факти­ческого указания, которое бы можно привести в его подтверждение.

Вообще же, все, что сообщает нам предание об этих апостолах (исклю­чая, конечно, позднейшие вымыслы и сказания), заключается в следующем:

Св. ап. Андрей, решившись обратить к вере скифов, посетил по пути Аллинс, Трапезунт, Гераклию и Синоп. Будучи почти убит иудеями в Синопе, он чудесно был исцелен, посетил Неокесарию и Самосаты, возвратился в Иерусалим и оттуда отправился в Византию, где рукоположил Стахиса во епископа. После различных других путешествий и приключений он потер­пел мученичество в Патрах от рук Эгея, проконсула Ахаии, и был распят на косом кресте, теперь известном под названием креста св. ап. Андрея.

Св. ап. Варфоломей (Нафанаил), по преданию, путешествовал в Ин­дию и принес туда Евангелие св. Матфея. После проповеди в Ликаонии и Армении он, по преданию, или был казнен содранием с него кожи, или распят головой вниз в Албанополе, в Армении. Псевдо-Дионисий припи­сывает ему замечательное изречение, «что богословие в одно и то же вре­мя и велико и очень мало, и Евангелие широко и велико, а также сжато».

Св. ап. Матфей, по преданию, проповедовал в Парфии и Эфиопии и в последней потерпел мученичество в Наддабере. Согласно свидетельствусв. Климента он питался травой, ведя образ жизни по своей простоте и самоотречению приближавшийся к ессейскому.

Св. ап. Фома называется апостолом Индии и, по преданию, основал христианские общины в Индии и доселе называющие себя его именем. Но это, по-видимому, ошибка, Феодорит говорит, что Фома, учредивший эти церкви, был  манихей  и «деяния Фомы проникнуты манихейским ду­хом». Ориген говорит, что этот апостол проповедовал в Парфии. В чет­вертом столетии его гробница показывалась в Едессе.

Св. ап. Иаков меньший, сын Алфея, которого Православная греческая Церковь отличает от Иакова, брата Господня, по преданию, был распят во время проповеди в Остракине, в Нижнем Египте.

Св. ап. Симон Зилот проповедовал и распят был, по одному преданию, в Вавилоне, по другому — на Британских островах.

Свв. апостолы Иуда Леввей и Фаддей, по преданию, отправлены были св. ап. Фомой к Авгарю, царю едесскому, и потерпели мученичество в Берите.

Скудные, противоречивые, поздние и никем не удостоверенные сви­детельства, основанные большей частью на позднейших соображениях и записанные главным образом писателями вроде Григория Турского, не раньше шестого столетия, и Никифором Каллистом, в четырнадцатом столетии, очевидно, не могут иметь большого исторического значения. Все, что можно вывести из них, это убеждение, отголоски которого мы видим даже у Климента Александрийского и Оригена, что апостолы пропо­ведовали во многих и далеких странах и многие из них потерпели муче­ничество. Было бы странно, если бы никто из двенадцати не потерпел такой именно кончины во время проповеди среди языческих и варварс­ких народов, а что они действительно проповедовали там, это делается вероятным вследствие чрезвычайной древности и заметного иудейско-христианского характера церквей, которые еще существуют в Персии, Индии, Египте и Абиссинии.

Но в молчании и тумане, закрывающих, таким образом, личную исто­рию и конечную судьбу двенадцати апостолов, которых Христос избрал Своими ближайшими последователями на земле, какое неоценимое зна­чение для веры и в некоторой степени даже для нас имеет знакомство с мыслями и в некоторой степени даже с жизнью таких апостолов, как свя­тые Петр, Павел и Иоанн, равно как Иуда и Иаков, брат Господень! Значе­ние это тем богаче для нас, что проповедовавшаяся ими истина представ­ляется нам с ее различных сторон. Каждый из этих писателей-апостолов, при всем единстве их веры, излагает надежды и обетования христианства с различной точки зрения, каждый открывает нам новый просвет на мно­гостороннюю истину христианства.

 

Древнейшие сказания об освобождении апостола Павла из римских уз,

о проповеднической деятельности его после этого и о мученической кончине его

Как совершил прочие подвиги земной жизни и апостольского служения св. апостол Павел, об этом повествует церковный историк Евсевий Памфил, епископ Кесарии Палестинской; он пишет, что после двухлетнего заклю­чения в Риме св. Павел — признанный невинным, отпущен был на свободу и проповедовал Слово Божие то в Риме, то в других западных странах.

Святой же Симеон Метафраст свидетельствует, что после римского уз­ничества св. апостол Павел еще несколько лет трудился в благовествова­нии Христовом; что, оставя Рим, он прошел всю Италию, Галлию, то есть нынешнюю Францию и Испанию, просвещая всюду светом святой веры и обращая народы от прелести идольской ко Господу Иисусу Христу. Когда он был в Испании, то одна благородная и богатая женщина, услышав о про­поведи его о Христе, пожелала видеть самого св. апостола и уговаривала своего мужа Прова упросить св. Павла придти к ним в дом, где имела наме­рение угостить его. Когда же вошел к ним св. апостол, то женщина сия, взглянув на лицо его, увидела на челе Павловом златыми буквами начер­танные слова: Павел, Христов Апостол. Узрев эти слова, которые никто дру­гой не мог видеть, жена с радостью и страхом припала к ногам св. апосто­ла, веруя, что Христос есть истинный Бог, и прося Святого Крещения. И прежде других была крещена эта женщина, именовавшаяся Ксанфиппою, а после нее крестились муж ее Пров со всем домом и градоначальник Филофей со многими уверовавшими во Христа. Прошедши все поименован­ные страны на западе и просветив их светом веры Христовой, св. апостол Павел, провидящий свою страдальческую кончину, возвратился опять в Рим и писал ученику своему, св. апостолу Тимофею: «Меня уже приносят в жер­тву, и время моего отшествия настало. Подвигом добрым я подвизался, те­чение совершил, веру сохранил. А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный» (2 Тим. 4: 6-8).

О времени страдальческой кончины св. апостола Павла пишется в цер­ковных историях двояко. Никифор Каллист, в 36-й главе второй книги своей истории, повествует, что св. апостол Павел пострадал в один год и день со св. апостолом Петром за Симона волхва, помогая Симону Петру победить его. Другие же историки пишут, что св. Павел принял страдаль­ческую кончину ровно через год после крестной смерти св. апостола Пет­ра, то есть двадцать девятого июня 68 года от Р. X. По их словам, вина, за которую пострадал св. Павел, заключалась в том, что он Христовой про­поведью увещевал женщин и дев жить целомудренно. Что св. Павел помогал св. апостолу Петру против Симона волхва и пострадал за увещание жен и дев — в этом, кажется, нет никакого разногласия, потому что св. Симеон Метафраст пишет, как мы знаем, в жизни св. апостола Петра, что он пострадал не тотчас после гибели Симона волхва, но через несколько лет, и именно за двух наложниц, любимых императором Нероном, кото­рых св. апостол Петр обратил ко Христу и научил жить целомудренно. А так как св. Павел в одно время со св. Петром жил много лет в Риме и в окрестных западных странах, то во время своего первого пребывания в Риме мог помогать св. Петру против Симона волхва, а придя вторично в Рим, мог также со св. апостолом Петром единодушно служить спасению человеческому, наставляя мужеский и женский пол целомудренной жиз­ни, и этим восстановить против себя нечестивого и развратного импера­тора Нерона, который при этом вспомнил о гибели своего любимца, Си­мона волхва, и повелел умертвить обоих святых апостолов. Св. апостола Петра, как иноплеменника, он приказал распять на кресте, а св. апостолу Павлу, как римскому гражданину, которого не следовало казнить бесчест­но, велел отрубить мечом голову. Если и не в один год пострадали святые первоверховные апостолы Петр и Павел, то все же, однако, в одно и то же число — 29 июня. Когда была усечена честная глава св. апостола Павла, то из раны истекла кровь с млеком. Святое тело его взяли верующие и погребли в одном месте с телом св. апостола Петра.

Так кончил жизнь свою св. первоверховный апостол Павел, избран­ное орудие Христово, учитель язычников, всемирный проповедник, со­зерцатель высот небесных и красот рая, удивление ангелов и человеков, великий подвижник и страдалец, понесший на теле своем язвы Господа своего, и вторично, уже бестелесно, взятый до третьего неба, предстал он Тройственному свету вместе с другом и сотрудником своим, св. перво-верховным апостолом Петром, при радостном гласе, прешед от Церкви воинствующей в Церковь торжествующую.

 

О том же

Иннокентий, архиеп. Херсонский. Сочинения, т. 9

Полагали и ныне полагают некоторые, что первые узы Павловы в Риме были вместе и последними. Но сему мнению, при всей учености защитни­ков оного, недостает основательных доказательств. За истину противно­го мнения, то есть что первые узы Павла окончились освобождением, ручается: а) всеобщее предание Церкви. Правда сие предание становится из­вестным со времен Евсевия, но тем не менее оно важно, ибо Евсевий за­имствовал его из сочинений (ныне потерянных) Дионисия Коринфско­го, во время коего последняя судьба Павла была еще у всех в свежей памяти. Выражение ώς λόγος έχει (как носится слух, как говорят) не показывает еще того, чтобы Евсевий считал сие предание недостоверным, ибо он ясно говорит, что предание сие пересказано им для того, дабы кто-нибудь не подумал, что первые узы Павловы в Риме окончились его смертью. Исто­рики, пересказывая предание, нередко употребляют выражения обоюд­ные, сила коих должна быть определяема смотря по ходу повествования. Со времен Евсевия предание об освобождении Павла из римских уз ста­новится общеупотребительным для всех писателей. Нельзя думать, что­бы они основывались в сем случае на одной важности Евсевия. б) Многие места в посланиях Павловых, писанных из Рима (Флп. 2: 19, 24; Флм. ст. 28; Евр. 12:22). Писатель везде показывает твердую надежду на свое освобож­дение и обещает снова посетить учеников своих. Даже надлежит думать, что Послание к Евреям написано Павлом по окончании уз, ибо он в зак­лючение его говорит: «Знайте, что брат наш Тимофей освобожден, и я вместе с ним (ежели он скоро придет) увижу вас». в) Заключение Деяний апостольских. «И жил (διέμεινε), — пишет св. Лука, — Павел целые два года в нанятом им доме и принимал (άπεδέχετο) всех приходящих к нему, пропо­ведуя Царствие Божие и невозбранно уча о Господе Иисусе Христе со всею смелостию». Если бы апостол Павел, когда написаны Деяния апостольс­кие, носил еще узы, то св. Лука не сказал бы: жил и принимал; равно если бы Павла в сие время не было уже в живых, он не преминул бы в конце своей книги упомянуть, хотя кратко, о кончине, тем паче, что большая часть Деяний апостольских есть не что иное, как история Павловых путе­шествий. Весьма вероятно, что обвинители Павла (если только они име­ли бесстыдство явиться на суд кесаря) не могли доказать своих клевет, между тем как в пользу обвиняемого ходатайствовали и одобрение Феста и Юлия, и собственная его беспорочная жизнь, и усердие римских хрис­тиан, особенно — принадлежавших к дому кесареву. Нерон в сие время, по замечанию Евсевия, еще не совсем забыл свою прежнюю кротость и слушал иногда своих мудрых и добродетельных наставников, а посему мог быть справедливым в деле иудейского узника, оправдания коего требова­ла некоторым образом самая честь римского имени.

Касательно самого образа и времени освобождения Павла нет ника­ких известий. Бароний догадывается, что с Павла сняты узы по случаю умерщвления Агриппины, матери Нероновой, когда в Риме торжествен­но праздновали сие злодеяние и когда, в память спасения императора от мнимой опасности со стороны Агриппины, многим узникам была дарова­на свобода. Догадка довольно правдоподобная, но едва ли согласная с хро­нологией.

Не подвергаясь упреку в историческом неверии, нельзя сомневаться, что апостол Павел, по своем освобождении, предпринимал четвертоеапостольское путешествие, продолжавшееся до его последних уз. Таковое его сомнение было бы несовместно и с посланиями Павла, писанными из Рима, в коих он дает многократные обещания снова посетить учеников своих, и с всеобщим преданием Церкви. Даже вопрос: куда предпринято было четвертое путешествие? — может быть разрешен, хотя не совершен­но. Если мы не знаем всех мест, посещенных в сие время апостолом, то с достоверностью знаем некоторые из них. Из второго Послания к Тимо­фею, писанного во время последних уз, открывается, что писатель оного незадолго перед тем был в Коринфе, Мелите, Иконии, Листрах и Анти­охии и в последних трех городах весьма много претерпел (2 Тим. 3:11; 4: 13, 20). Значит, последнее путешествие было предпринято Павлом на во­сток, и именно по тем церквам, кои почитали его своим учителем. Бывши на востоке, он, без сомнения, исполнил обещание свое посетить Колосс (Кол. 3:22) и Филиппы (Флп. 1:25); сопредельные с ними церкви (исклю­чая ефесской, которой Павел, во время прощания с ней, предсказал, что она не увидит более его лица) также, конечно, имели утешение насладить­ся лицезрением своего основателя.

После обозрения восточных церквей Павел посетил Испанию. Выра­жение Климента Римского και έπι το τέρμα της δύσεως έλθών (доходивший до последних пределов запада) именно заставляет так думать. Ибо после­дним пределом запада не могут быть, как толковали некоторые, ни Ита­лия, ни Британия — это, бесспорно, Испания, коей последний предел на­зывался концом земли (finis terrae). Павел еще в Послании к Римлянам изъявил желание свое побывать в Испании. «Но время, протекшее от ос­вобождения Павла до последних уз, недостаточно для того, чтобы с вос­тока предпринять путешествие в Испанию». Возражение не очень силь­ное. В четыре года можно было совершить путешествие и на восток, и на запад, тем более что последнее путешествие Павла по востоку было пред­принято не столько для новой проповеди, сколько для преподания после­днего утешения верующим.

Между тем как великий учитель язычников обтекал последний раз крас­ными стопами своими восток и запад, в Риме возгорелось гонение на хри­стиан. Нерон, зажегший в безумии сию столицу мира, дабы видеть подо­бие горящей Трои, во избежание ненависти за злодейство, тем охотнее сложил вину оного на христиан, что суеверный народ уже давно был рас­положен почитать их врагами общественного благоденствия. Мщение за мнимое произведение пожара искало всюду жертв: одних — из христиан в звериных кожах — предавали на растерзание псам; другие, с ног до голо­вы облитые горючими материалами, должны были, сгорая постепенно, освещать собою во время ночи сады Нероновы. Для Римской Церкви по­требна была вся вера и терпение, дабы не пасть под тяжестью креста. Могли Павел оставаться равнодушным слушателем о кровавой борьбе хрис­тианства с язычеством? Мог ли он оставить без утешения возлюбленных чад своих в Риме? Напротив, он немедленно явился к ним, дабы разде­лить с ними венец мученический, в получении коего он уверен был, по словам Афанасия, предварительным откровением. Та же, вероятно, при­чина привела в Рим и апостола Петра. Узы немедленно соединили сих первоверховных апостолов, коих жребий служения разделял в продолже­ние целой жизни. Нерон в сие время был уже чудовищем, а не человеком, почему апостол, еще до решительного приговора над собой, писал к Ти­мофею о скором отшествии своем из сего мира и просил его придти к себе (2 Тим. 4:9). Судя по этой просьбе, должно, однако, думать, что пос­ледние узы Павла продолжались, по крайней мере, несколько месяцев.

Последним побуждением к осуждению Павла на смерть для Нерона, по сказанию Златоуста, было следующее: апостол, несмотря на опасность, продолжал возвещать имя Христово и обратил одну из наложниц тирана, им страстно любимую. Обращенная решительно отказалась разделять с ним бесчестное ложе. Матереубийца воскипел  гневом и, узнав, что Павел виною сего случая, осудил его на казнь.

Предание, почти общее, говорит, что апостол Павел был замучен вместе с апостолом Петром. Но есть и другое предание, что Павел пострадал спус­тя год после смерти Петра, впрочем, в тот же самый день, то есть 29 июня.

Лактанций пишет, что сии апостолы перед концом своей жизни изре­кали пророчество о том, что Бог вскоре воздвигнет царя в Риме, который опустошит Иерусалим, разрушит храм иудейский и рассеет иудеев по все­му миру. Орудием казни Павла, как римского гражданина, был меч. Она последовала в преклонных летах апостола на месте, называемом Салви-анскими источниками, в правление Гелия и Поликлета, коим Нерон во время путешествия своего в Грецию поручил верховную власть, — около 67 года по Рождестве Христовом. Священные останки Павла погребены верующими близ Рима. Св. Златоуст говорит, что их страшились демоны и уважали ангелы и что верующие со всех стран стекались для поклоне­ния гробу Павла. Над сим гробом Константин Великий, по совету Сильве­стра, римского епископа, создал малую церковь, которая потом была рас­ширена Валентинианом.

 

О вторых узах апостола Павла, на основании второго Послания к Тимофею

Прот. Горский. «История евангельская и Церкви апостольской»

Во время своей деятельности на западе, по освобождении из первых уз, апостол взят был и приведен в Рим. Здесь снова заключен был, как христианин, и отсюда писал во время гонения Нерона второе Πослание к Тимофею. Положение Павла в этом заключении много отличалось от пре­жнего состояния; видно, что он снова в узах (1:8; 2:9). Это состояние его отличалось от первого заключения тем, что там смотрели на него как толь­ко на нововероучителя, к которому обращались с любопытством и иудеи и язычники, — здесь он страдал как злодей (2:9). Самые христиане счита­лись в это время людьми злонамеренными, преступниками, поэтому-то и сложена была на них вина в зажигательстве. В первое заключение апос­тол писал, что братия ободряются его узами (Флп. 1:14); мы видим, что с ним было тогда много братий, теперь он пишет, что все оставили его, кроме Луки (1:15; 4: 9-16). Из посланий, которые писал апостол в первое заключение, видно, что он колебался между ожиданием мучения и надеж­дой избавления (Флп. 1:20). Теперь он уверен в близкой мученической своей кончине (2 Тим. 4:6), рассказывает Тимофею, как Господь укрепил его в первом ответе, как избавил от челюстей Львовых, но и после этого у него одно ожидание, что Господь избавит его от греха, а уже не от смер­ти. В виду он имеет только Иисуса Христа; чувствование спокойствия ду­шевного, забвение себя ради дела Божия, забота о делах Евангелия, упо­вание на Бога, Которого был служителем, нежная попечительность о Тимофее — все это показывает человека приготовляющегося к смерти. Стоит сличить его взгляд на себя во втором Послании к Тимофею, харак­теризующий его душевное состояние, чтобы видеть различие настояще­го его состояния от того, в котором он писал Послание к Филиппийцам (3: 12, 13; 2 Тим. 4: 7, 8). Из того же Послания к Тимофею видно, что бо­лее, нежели мысль о себе, занимала его мысль о Церкви; он снова гово­рит о лжеучителях (4:6), упоминает об отвергавших воскресение (2:18) — и в заключение зовет Тимофея в Рим. Время кончины Павла неизвестно, но из предания церковного известно, что Павел скончался мученически в 67 или 68 г. по Рождестве Христовом.

 

О посланиях святого апостола Павла, написанных в Риме

Филарет, митрополит Московский

Послание к Ефесянам. Писано в Риме вузах. Намерение сего послания было то, конечно, чтобы поставить оплот против наклонности ефесян к идо­лослужению, волхвованию, своеволию и против мужей, глаголющих раз­вращенная, которых явление он предсказывал, прощаясь с ефесянами. В первой части послания апостол излагает смотрение спасения и молит Бога о просвещении ефесян; во второй — увещевает сохранять единство цер­ковное, обновляться духом, из любви к Богу исполнять все добродетели иобязанности общественные, подвизаться во всеоружии веры и, наконец, просит молитв о себе самом.

Послание к Филиппийцам. Написано во время первого пребывания апо­стола в Риме, когда он отпускал Епафродита, присланного к нему от Филиппийской Церкви с милостынею и для служения. Краткое повествова­ние об узах писателя, убеждение к единодушию и преданности в волю Бо­жию, предостережение от лжеучителей иудействующих и, наконец, одоб­рение благочестивой щедрости филиппийцев составляют содержание сего послания, наполненного живыми чувствованиями любви и радости.

Послание к Колоссянам. Церкви, к которой оно написано, некоторые ищут на острове Родосе, но Златоуст и Иероним с большей достоверностью по­лагают ее в Колоссах, городе Фригийском, близ Лаодикии. Не видав ее, но слышав о ней от Епафраса в Риме, апостол посылает сие послание через диакона Тихика и Онисима. В нем превозносит лицо и заслуги Иисуса Хри­ста, ветхозаветным обрядам противополагает нового духовного челове­ка, изображает обязанности общественные и поведение христианина.

Послание к Тимофею первое. Тимофей, благочестивый сын благочестивой иудеянки и язычника, будучи представлен апостолу верными в Листре, со­делался его  сопутником и сотрудником. Отправляясь из Ефеса в Македонию, апостол оставил его с властью епископа в Ефесской Церкви, и потом, для наставления его в сем служении и в остережение от ложного просвещения, писал к нему сие послание. Сие было или после двухлетнего пребывания Павла в Ефесе, или уже после первого путешествия его в Рим. В сей книге содержатся правила, относящиеся преимущественно до лиц посвященных в служение Церкви, с предсказанием о лжеучителях последних времен.

Послание к Тимофею второе. Писано в узах, и если сие было в последнее пребывание апостола в Риме, как думают Епифаний и Златоуст, то и по­слание сие было последнее. Среди гонения, будучи оставлен ближними, апостол убеждает возлюбленного сына своего к верному прохождению его служения, предсказывая разврат последних дней, обращает его вни­мание на Боговдохновенное Писание и, упомянув о своих последних стра­даниях, призывает его к себе.

Послание к Титу. Тит, родившийся в язычестве, по принятии христиан­ства бывший в путешествиях Павла и употребленный для сбора милосты­ни в некоторых церквах, по насаждении апостолом церкви в Крите, ос­тавлен был в сем месте для поставления пресвитеров. Из молчания о Крит­ской Церкви в книге Деяний заключают, что сие было после первого пу­тешествия апостола в Рим. На пути в Никополь или из самого Никополя, или Македонского, или Епирского, апостол сообщает Титу через сие по­слание правила, которым он должен следовать в избрании пресвитеров и которые должен внушать народу.Послание к Филимону. Онисим, раб Филимона, убежавший в Рим, обра­тился здесь к вере. Возвращая его к господину, апостол посылает с ним сие послание, примирительное. К сему присовокупленное повеление уго­товать обитель для самого Павла показывает, что сие было во время пер­вых уз его.

Послание к Евреям. Книгу сию Ориген приписывает Луке, Тертуллиан — Варнаве, а иные — Клименту Римскому или Аполлосу, но Иустин, Климент Александрийский, Афанасий, Григорий, Иероним, Августин — апостолу Павлу. В самом деле, хотя он, по некоторой скромности или по причине предубеждения против него иудеев, скрыл свое имя, но его лицо открыва­ется в том, что он пишет в Италии в  узах в надежде освобождения, в ожида­нии пришествия Тимофея, что образ чувствования и многие выражения сего послания общи с прочими посланиями сего апостола и что указание апостола Петра на писания Павла точно упадает на сие послание. Мнение, что первоначальный язык сей книги был не греческий, а еврейский, про­исшедшее от Климента Александрийского, новейшие, судя по ее слогу и обстоятельствам писателя, находят неосновательным. Привязанность уве­ровавших иудеев к левитскому служению, их страдания от неверующих и, может быть, в особенности кончина апостола Иакова, епископа Иерусалим­ского, побудили Павла наставить и утешить их. Изобразив Божественное величие лица и служения Иисус Христова, он призывает в Его духовный покой; сравнив священства Мелхиседеково, левитское и Иисусово, науча­ет искать оправдания в сем последнем и в духовном Богу служении, показав преимущество веры в примерах ветхозаветных праведников, возбуждает к подражанию им и Господу и заключает нравственными наставлениями.

 

Похвала святому апостолу Павлу

Св. Прокл, архиеп. Константинопольский. «Христианское чтение», 1840, ч. 2 Никто не изнемогает, когда Павел ратоборствует. Вместе с его платками (Деян. 19:12) и воспоминания о нем прекращают болезни. Итак, никто не изнемогает, когда Павел ратоборствует. Целительное врачевство от неду­гов — подвижничество скинотворца. Посему светло торжество Павла. Чуд­ны зрелища Тарсянина. Все приходит в восторг при подвигах Павла, под­вижника благочестия: рай, в котором он был восхищен; небо, которое восхитил; мир, который умудрил; бездна, которую осветил; солнце, кото­рому был сопутником; кошница, которую осиял; тварь, которую победил; церковь, которую увлажил; темница, которую осветил; гроб, который ук­расил! Все взирает на подвиги Павла — на стези швеца палаток, на борьбу атлета, на язвы бойца, на трофеи воина, на груз кормчего, на виноград земледелателя, на врачебницу врача, на парение орла, на поражение де­монов, на посрамление диавола, на опустошение синагог, на истребление идолов, на державу креста, на дерзость неистовства, на обуздание гласом, на добычу молнии, на человеколюбивость призывания, на правомыслие ответа, на уврачевание слепоты, на рождение в купели, на дерзновение проповеди, на упразднение закона, на упражнение в слове благодати. Па­вел воинствовал и побеждал, говорил и словами гремел. Везде Павел пре­был непобедимым воином. Тварь бросала в него стрелы, а вера облекла его в броню. Тарс был его отечеством, а рай восхитил его. Дамаск отродил, а вселенная провозгласила блаженным. Рим предал погребению, а небо увенчало. Язвы покрыли его тело, а все языки прославили подвиг его. Едва воссиявают лучи праздневств — и все Павлово становится пред­метом удивления: послания его — сети спасения; платы — подобно серпам пожинают болезни; язык — труба Распятого; падение — восстание вселен­ной; слепота — прозорливость веры; кошница — мрежа Евангелия; раны — врачевание мира; путешествия — стяжания наград; кораблекрушение — кормило Церкви; узы — союз любви; кровь — залог любви к человечеству; гроб — честь римлян; память — слава православных.

Поистине в мире нет ничего такого, что могло бы сравниться с благо­стью апостольской. Много чудесного имел и закон, но, как скоро взошло солнце, светильник погас. Ничто в мире не может сравняться с апостола­ми. Они были слуги Слова; не имеющего образа осязали Воплотившего­ся; ходили вслед Вездесущего; слушали глас призывающего не сущая яко сущая (Рим. 4:17); уловили языком мир; облетели, как орлы, все пределы земли; исторгли заблуждения, как плевелы; попалили олтари, как терния; умертвили идолов, как зверей; прогнали демонов, как волков, созвали Церковь, как пастыри, собрали воедино православных, как классы; разве­яли ереси, как плевы; иссушили иудейство, как сено; выжгли язычество, как лес взорали крестом мир; посеяли слово, как пшеницу; озарили все, как утренние звезды. Посему-то Господь и взывает ныне к Павлу: «довлеет ти благодать Моя (2 Кор. 12:9). Павел! Ты подобно солнцу озарил все про­поведию; подобно луне разогнал тьму невежества; подобно орлу воспарил в небеса и, как Маргарит, возблистал в глубине моря: довлеет ти благодать Моя. Взирай на твои победы и возвещай Мое могущество: довлеет ти благо­дать Моя». Князи дышали злобою, народы восставали, цари обвиняли, города ополчались, иудеи коварствовали, эллины разрывались от ярос­ти, мечи изощрялись, узы ковались — но Павел стоял посреди скорбей как скала, взывая: кто ны разлучит от любви Христовой! (Рим. 8:35). О глава, украшенная не власами, но победами!

Ибо размыслим о подвигах Павла, и ты изумишься от победных его вен­цов. Римлян он привлек посланием; коринфян уловил крестом; галатян обратил укоризною; у ефесян ниспроверг Диану (Деян. гл. 19); афинян пой­мал, как бы сетью, жертвенником (Деян. 17:22 и след.); в Филиппах приобрел добычу темничному стражу (Деян. 16:27 и след.); в Антиохии произнес поразительную проповедь (Деян. 13:14 и сл.); в Иконии забросан был кам­нями, как снегом (Деян. 14:19); в Листре отрыгнул словом исцеление хро­мому (Деян. 14:8 и сл.); в Троаде оживил Евтиха (Деян. 20:9 и сл.); на остро­ве (Мелите) восторжествовал над ехидною (Деян. гл. 28); в Кипре ослепил волхва (Деян. 13:11); в Иерусалиме защитил крест (Деян. гл. 22). Одно по­прище сменялось новым, но он не ослабевал в подвигах. Отовсюду, как из источников, лились на него беды — беды в реках, но стяжания добродетелей не разнесли; беды от разбойник, но сокровища веры его не разграбили; беды от сродник, но, будучи земным, он дерзает как небесный; беды от язык, но евангельской стены не разрушили; беды во градех, но не преодолели венце­носца вселенной; беды в пустыне, но зрелище евангельское представляло торжество победное; беды в мори, но не потопили ладьи терпения; беды во лжебратии (2 Кор. 11:26), но из среды иудеев он восприял ангелов. Под­линно, у диавола истощились искушения, а Павел не потерял ни одного венца. Итак, принесем дань благоговения всем членам Павловым. О глава, замок добродетелей! О очи, созерцающие Святую Троицу! О громоглас­ный язык Богословия! О язвы, блистательнейшие звезд! О руки — устрои­тельницы членов! О ноги, протекшие евангельское поприще! О словеса, врачующие души! О послания, мрежа спасения! О грудь, полная, как море, забот! О пот, оросивший Церковь! О человек, столп веры! О сокровище, обогатившее мир! О врач, отсекший заблуждение! О мертвец, никогда не умирающий! О апостол, молчащий во гробе и вопиющий с неба: мне еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение есть (Флп. 1:21). Тому слава и дер­жава, со Отцем и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

 

О том же

Иннокентий, архиеп. Херсонский. Сочинения, т. 9 Св. Иоанн Златоуст «Беседы на Деяния ап.», ч. 2

«Кто даст мне ныне, да обниму тело Павлово, да повергнусь на гроб его, да узрю прах того тела, в коем восполнилось лишение скорбей Христовых, которое носило на себе язвы Господа своего; да узрю прах тех уст, кои из­рекли блаженные оные слова: «я желал бы сам быть отлучен от Христа за братьев моих» (Рим. 9:3), кои вещали пред царями и не стыдились... чрез коих Христос провещал величайшие тайны, большие, нежели чрез Себя Самого... Чего ни совершали сии уста? Демонов изгоняли, грехи разреша­ли, тиранов приводили к молчанию, связывали языки философов, вселен­ную обратили к Богу, варварам внушили любомудрие — все, что на земле, привели в порядок, располагали по воле всем, что на небе, связывали, раз­решали по данной им власти. Желал бы видеть прах и оного сердца, которое всякий может смело назвать сердцем вселенныя... Так пространно было сие сердце, что могло вмещать целые города, области, народы. Ибо он го­ворит: сердце наше расширено. Сердце, которое жило новою жизнию, не сею нашею: уже не я живу, говорит, а живет во мне Христос (Гал. 2:20). Итак, серд­це Павла было сердцем Христовым, скрижалями Духа Святого, книгою бла­годати... Желал бы видеть и прах рук, узами связанных, возложением пре­подававших Духа Святого, написавших сии строки: смотрите, как много на­писал я вам своею рукою (Гал. 6:11), оных, говорю, рук, кои увидев, ехидна упала в огонь. Желал бы видеть прах очей, претерпевших счастливую сле­поту и снова прозревших для блага всего мира, удостоившихся видеть те­лесно Иисуса Христа; очей, кои, земное видя, не видели, а созерцали неви­димое, кои сна не знали, в полунощи были бодры, в коих не было никакой зависти. Желал бы видеть и прах ног, кои, не утруждаясь, проходили все­ленную, которые были забиты в колоду, но освобождены землетрясением. Чему можно уподобить слова его: морю или океану? Ничто не сможет сравниться с ними! Потоки их гораздо обильнее, чище и глубже моря, так что не погрешил бы, кто назвал бы сердце Павлово и морем и небом — небом по чистоте, морем по глубине. Это море, не из города в город пере­селяющее плывущих по нему, но от земли на небо. Кто плывет по этому морю, тот плывет при попутном ветре. На нем не ветры, но вместо вет­ров Святый Дух Божий сопровождает плывущие души. Здесь нет волн, нет подводных камней, нет зверей — здесь все тихо. Это море спокойней­шее и безопаснейшее всякой пристани, не имеющее ничего горького, но заключающее в себе источник чистый и источающий сладчайшие пото­ки, прозрачнейший и светлейший солнца; море, содержащее в себе не драгоценные камни и не пурпур, но сокровища — гораздо лучшие этого. Кто хочет погрузиться в это море, тому не нужны ни орудия плавания, ни елей, но любомудрие, и найдет в нем все блага Царствия Небесного; тот может сделаться царем, приобресть весь мир и быть в величайшей чести. Кто плывет по этому морю, тот никогда не подвергнется кораблекруше­нию, но будет хорошо распознавать все. Но как неопытные утопают в обык­новенном море, так и здесь, что и случается с еретиками, покушающими­ся на то, что выше сил их. Посему нужно знать эту глубину или не дерзать (погружаться в нее). Если мы хотим плыть по этому морю, то должны быть крепко препоясаны. Не могох, говорит он, вам глаголати яко духовным, но яко плотяным (1 Кор. 3:1). Никто не способный к терпению пусть не плы­вет по этой глубине. Приготовим себе корабли, то есть усердие, ревность, молитвы, дабы безопасно пройти эту глубину, ибо эта вода есть вода жи­вая. Как имеющий у себя закаленную сталь — так бывает силен и знающий Павла; как владеющий острым мечом — так бывает неприступен и этот. Но чтобы уразуметь Павла, для этого нужна чистая жизнь, посему он иговорил: бысте требующе млека, понеже немощни бысти слуха (Евр. 5: 11, 12). Бывает, подлинно, бывает и немощь слуха. Как желудок не может прини­мать пищи здоровой и твердой, когда он слаб, так и душа надменная и раздражительная, делаясь бессильною и расслабленною, не может при­нимать духовного слова. Послушай, что говорили ученики: жестоко есть слово сие: кто может его послушати! (Ин. 6:60). А когда она здрава и крепка, тогда все для ней легко, все удобно; делаясь возвышенною и легкою, она более и более устремляется горе и достигает высоты. Зная это, будем со­хранять душу свою здравою и подражать Павлу — этой доблестной и ада­мантовой душе — дабы, шествуя по следам его жизни, мы могли проплыть море настоящей жизни, достигнуть безмятежной пристани и сподобить­ся благ обетованных живущим достойно Христа, благодатию и человеко­любием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, вместе со Свя­тым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28