Я  сказал, что нам не удастся создать христианского об­щества до тех пор, пока большинство из нас не станут христианами. Это, конечно, не значит, что мы можем отказаться от преобразований общества вплоть до ка­кой-то воображаемой даты. Напротив, надо бы взять­ся за два дела сразу. Первое - мы должны искать все возможные пути, чтобы применять золотое правило в современном обществе; и второе - мы сами долж­ны стать такими людьми, которые действительно будут применять это правило, если увидят, как это делается. А сейчас я хочу начать разговор о том, что такое «хороший человек» в христианском понимании.

Прежде чем перейти к деталям, я хотел бы оста­новиться на двух пунктах более общего характера.

Во-первых, христианская мораль называет себя орудием, инструментом, который способен наладить человеческую машину, и я думаю, вам интересно уз­нать, есть ли что-нибудь общее у христианства с пси­хоанализом, который как будто бы предназначен для той же цели. Тут нам придется установить четкое раз­граничение между двумя вопросами: между существу­ющими медицинскими теориями и техникой психо­анализа, с одной стороны, и общим философским взглядом на мир, который Фрейд и другие связывали с психоанализом, - с другой. Философия Фрейда прямо противоречит христианству и философии еще одного великого психолога, Юнга. Когда Фрейд го­ворит о том, как лечить неврозы, он - специалист в своей области. Когда он переходит к вопросам фило­софии, то превращается в любителя. Поэтому есть все основания прислушиваться к нему в первом случае, но не во втором. Именно так я и поступаю, и тем увереннее, что убедился: когда Фрейд оставляет свою тему и принимается за дру­гую, которая мне знакома (я имею в виду языкознание), то прояв­ляет крайнее невежество. Однако сам психоанализ, независимо от всех философских обоснований и выводов, которые делают из него Фрейд и его последователи, ни в какой мере не противоречит хри­стианству. Его методика перекликается с христианской моралью во многом. Поэтому будет неплохо, если каждый проповедник хоть как-то познакомится с психоанализом. Но надо при этом помнить, что психоанализ и христианская мораль не идут рука об руку от начала и до конца, ибо цели у них разные.

Когда человек делает нравственный выбор, происходят два про­цесса. Первый - сам акт выбора. Второй - разные чувства, им­пульсы и тому подобное, зависящие от психологической установки, как бы сырье, из которого лепится решение. Существуют два вида такого сырья. В основе первого лежат чувства, которые мы называ­ем нормальными, поскольку они типичны для всех. Второй опреде­ляется набором более или менее неестественных чувств, вызванных какими-то отклонениями от нормы на уровне подсознания.

Страх перед теми или иными вещами, которые действительно опасны, будет примером первого вида; безрассудный страх перед котами или пауками - примером второго. Стремление мужчины к женщине относится к первому виду; извращенное стремление одного мужчины к другому - ко второму. Что же делает психо­анализ? Он старается избавить человека от противоестественных чувств, чтобы предоставить ему в момент выбора более доброка­чественное сырье. Мораль же имеет дело с самим актом выбора.

Давайте рассмотрим это на примере. Представьте себе, что трое мужчин отправляются на войну. Один из них испытывает естествен­ный страх перед опасностью, свойственный каждому нормальному человеку, но подавляет этот страх с помощью нравственных усилий и становится храбрецом. Теперь предположим, что двое других из-за отклонений в подсознании страдают преувеличенным страхом, победить который не дано никаким нравственным усилиям. Пред­ставим, что в военное подразделение, где они служат, приезжает психоаналитик, исцеляет их от противоестественного страха, и теперь эти двое ничем не отличаются от первого, нормального муж­чины. Психологические проблемы разрешены. Однако тут-то воз­никает проблема нравственная. Почему? Да потому, что теперь, когда оба они излечились, они могут избрать совершенно разные линии поведения. Первый из них может сказать: «Слава Богу, я избавился от этого идиотского страха. Теперь я могу делать то, к чему всегда стремился, - исполнять свой долг перед Родиной».

Однако другой может рассудить иначе: «Ну что ж, я очень рад, что сейчас я сравнительно спокоен под пулями. Но это, конечно, не меняет моего намерения. Чем лезть в пекло самому, дам-ка кому-нибудь другому, если представится возможность, принять огонь на себя. Вот и хорошо! Теперь я смогу уберечь себя, не при­влекая внимания».

Разница - чисто моральная, психоанализ тут бессилен. Как бы вы ни улучшали исходное сырье, вы все-таки столкнетесь со свободным выбором, который в конечном счете продиктован тем, на какое место вы ставите свои интересы - на первое или на по­следнее. Именно нашим свободным выбором - и только им - оп­ределяется мораль.

Плохой психологический материал - не грех, а болезнь. Тут нуж­но не покаяние, а лечение. Это, между прочим, очень важно пони­мать. Люди судят друг о друге по внешним проявлениям. Бог судит нас на основе того морального выбора, который мы делаем. Когда психически больной человек, испытывающий патологический страх перед кошкой, движимый жалостью, заставляет себя подобрать ко­тенка, вполне возможно, что в глазах Бога он проявляет больше му­жества, чем здоровый человек, награжденный медалью за храбрость в сражении. Когда человек, крайне испорченный с детства и при­выкший думать, что жестокость - это достоинство, проявляет хоть немножечко доброты или воздерживается от жестокого поступка, рискуя быть осмеянным, он, быть может, делает больше, чем сдела­ли бы мы с вами, пожертвовав жизнью ради друга.

К тому же самому можно подойти и с другой стороны. Многие из нас вроде бы очень милые, славные люди, а на самом деле приносят лишь незначительную часть той пользы, которую могли бы принести с такой хорошей наследственностью и при таком воспитании. Поэто­му они хуже, чем те, кого сами считают злодеями. Знаем ли мы, как бы мы себя повели, если бы у нас были психологические комплексы, и плохое воспитание, и, сверх всего, власть, ну, скажем, Гиммлера? Вот почему христианам сказано: не судите. Мы видим только плоды, которые получились из сырья, когда человек выбрал. Бог судит не за качество сырья, а за то, как он его использует. Большая часть психо­логических свойств зависит от физиологии, но когда тело отмирает, остается лишь нетленный, истинный человек, который выбирал и теперь несет ответственность за то, как использовал он сырье. Доб­родетельные поступки, которые мы считали проявлением наших соб­ственных достоинств, были, оказывается, плодами хорошего пище­варения, и они не зачтутся нам; не зачтется и другим многое плохое, что совершали они из-за различных комплексов или плохого здоро­вья. Тогда, наконец, мы впервые увидим каждого таким, какой он есть. Нас ожидает немало сюрпризов.

Все это ведет ко второму пункту. Люди часто думают о христи­анской морали как о сделке. Бог говорит: «Если вы выполните столько-то правил, я награжу вас. А если вы не будете их соблю­дать, то поступлю с вами иначе». Я не думаю, что это самое лучшее толкование христианской морали. Скорее, делая выбор, вы чуть-чуть преобразуете основную, истинную часть самого себя, ту часть, которая ответственна за выбор, во что-то новое. Если взять всю вашу жизнь, со всеми бесчисленными выборами, то окажется, что вы медленно обращали эту главную часть либо в небесное, либо в адское существо; либо в такое, которое пребывает в гармонии с Богом, с другими, себе подобными созданиями, и с самим собой, либо в иное, пребывающее и с Богом, и с себе подобными, и с со­бою - в состоянии войны. Относиться к первой категории - зна­чит быть на небе, то есть вкушать радость и мир, обретать знание и силу. Быть же существом другой категории, второй, - значит терзаться безумием и страхом, страдать от гнева, бессилия, веч­ного одиночества. Каждый из нас в каждый миг своей жизни дви­жется либо в том, либо в другом направлении.

Так объясняется одна особенность, которая постоянно озада­чивала меня у христианских авторов: то они кажутся крайне стро­гими, то - чересчур снисходительными, либеральными. Они гово­рят о грешных мыслях с невероятной серьезностью; а затем, пе­рейдя к самым страшным убийцам и предателям, вдруг скажут: стоит им только раскаяться, и они получат прощение. Позднее я понял, что они правы. Ведь они думают о той зарубке, которую оставляет каждый наш поступок на крошечной, но главной части человеческого «я»; никто в этой жизни его не видит, но все мы будем им терзаться или, наоборот, радоваться ему вечно. Один человек за­нимает такое положение, что его гнев приведет к кровопролитию и гибели тысяч; другой - такое, что, каким бы гневом он ни пылал, над ним будут только смеяться. Однако маленькая зарубка на внут­реннем «я» может быть одинаковой у обоих. Каждый из них причи­нил себе вред, и если он не покается, то в следующий раз ему будет еще труднее противиться искушению гнева, гнев его будет все яро­стнее. Однако если каждый из них всерьез, по-настоящему обра­тится к Богу, то сумеет выпрямить вывих, который исказил его внутреннее «я»; и каждый из них обречен, если этого не сделает. Масштабы поступка, как они видятся со стороны, роли не играют.