1. Вступление

 

Главная задача вступления - выражение этических отношений ритора к аудитории, определение места данной речи в ряду других и значения темы для аудитории.

В слове о Московском университете святитель Филарет гово­рит о причине своего выступления, о значении Московского уни­верситета, но главное - об уместности избранной темы и о зна­чении поставленной проблемы.

Во вступлении проявляются так называемые ораторские нра­вы - этические свойства, на основе которых устанавливается вза­имное доверие между ритором и аудиторией: честность, скром­ность, доброжелательность, предусмотрительность.

Проявление и правильное выражение ораторских нравов во вступлении имеет большое значение: если ритор недостаточно ясно или недостаточно тактично представит аудитории свое от­ношение к ней и к предмету речи, то последующая установка аудитории будет не просто критической, но отрицательной.

Вступление решает следующие задачи:

• привлечь внимание аудитории к ритору и предмету речи;

• вызвать интерес к проблеме;

• установить главные общие места речи, приемлемые для ауди­тории и ритора;

• установить доверие между ритором и аудиторией - создать благоприятное отношение к тем предложениям, которые ритор выдвинет, и к той аргументации, которую он применит.

В обычном вступлении решаются только перечисленные за­дачи. Помимо обычного вступления иногда используются особые формы вступления, которые связаны с более сложными отноше­ниями между ритором и аудиторией.

Вступление с ораторской предосторожностью применяется, когда аудитория настроена отрицательно к позиции ритора: например, если в речи предлагается принять закон или решение, против которых аудитория выступала или которые, по мнению аудитории, несовместимы с ее интересами.

Вступление с ораторской предосторожностью можно видеть в речи П. А. Столыпина «О морской обороне», произнесенной в Государственной Думе 24 мая 1908 года.

«После всего что было тут сказано о морской смете, вы поймете, господа, то тяжелое чувство безнадежности отстоять испрашиваемые на постройку броненосцев кредиты, с которым я приступаю к тяжелой обязанности защищать почти безнадежное, почти проигранное дело. Вы спросите меня: почему же правительство не преклонится переднеизбежностью, почему не присоединится к большинству Государст­венной Думы, почему не откажется от кредитов?

Ведь для всех очевидно, что отрицательное отношение большинства Государственной Думы не имеет основанием какие-нибудь противого­сударственные побуждения; этим отказом большинство Государст­венной Думы хотело бы дать толчок морскому ведомству, хотело бы раз навсегда положить конец злоупотреблениям, хотело бы установить грань между прошлым и настоящим. Отказ Государственной Думы должен был бы, по мнению большинства Думы, стать поворотным пунктом в истории русского флота; это должна быть та точка, кото­рую русское народное представительство желало бы поставить под главой о Цусиме для того, чтобы начать новую главу, страницы кото­рой должны быть страницами честного, упорного труда, страницами воссоздания морской славы России.

Поэтому, господа, может стать непонятным упорство правительства: ведь слишком неблагодарное дело отстаивать существующие порядки и слишком, может быть, недобросовестное дело убеждать кого-либо в том, что все обстоит благополучно. Вот, господа, те мысли или при­близительно те мысли, которые должны были возникнуть у многих из вас; и если, несмотря на это, я считаю своим долгом высказаться перед вами, то для вас, конечно, будет понятно, что побудительной причи­ной к этому является вовсе не ведомственное упрямство, а основания иного, высшего порядка.

Мне, может быть, хотя и в слабой мере, поможет то обстоятельство, что, кроме, конечно, принципиально оппозиционных партий, которые всегда и во всем будут противостоять предложениям правительства, остальные партии не совершенно единодушны в этом не столь про­стом деле, и среди них есть еще лица, которые не поддались, быть может, чувству самовнушения, которому подпало большинство Госу­дарственной Думы. Это дает мне надежду если не изменить уже пред­решенное мнение Государственной Думы, то доказать, что может су­ществовать в этом деле и другое мнение, другой взгляд, и что это взгляд не безумен и не преступен»²¹⁷.

Вступление с ораторской предосторожностью строится сле­дующим образом:

•  Ритор присоединяется к эмоциональной оценке проблемы ау­диторией и высказывает огорчение тем, что ему приходится вы­ступать в столь сложных обстоятельствах.

•  Ритор устанавливает топы, в основном нравственного характе­ра, но также и специальные, связанные с технической стороной вопроса, которые объединяют его с аудиторией (в примере - пат­риотические чувства и стремление к благу отечества, ответствен­ность за общее дело); эти общие места представляются как наи­более значимые.

• Ритор высказывает понимание позиции аудитории и уважение к ней, но при этом указывает на чувство долга и необходимость, которые побуждают его отстаивать свою позицию.

•  Ритор представляет позицию аудитории как коллективную и вызванную естественной эмоцией (чувство внушения), но не как самостоятельную, продуманную и трезвую, что не утверждается прямо, но подразумевается.

•  Ритор стремится показать, что аудитория в своих подходах к проблеме неоднородна, и находит те пункты, в которых можно разделить аудиторию.

•  Мнению аудитории, основанному на эмоции, ритор противо­поставляет необходимость трезвого, всестороннего и самостоя­тельного анализа проблемы, руководствуясь теми общими мес­тами, которые объединяют ритора с аудиторией. Тем самым он отвлекает аудиторию от коллективной эмоции, максимально раз­деляет ее и начинает организовывать группу своих сторонников, сочувствующих и готовых, по крайней мере, выслушать и оце­нить его аргументы.

•  Общие с аудиторией позиции ритор противопоставляет расхо­ждениям как существенно менее важным.

•  После вступления с ораторской предосторожностью рекомен­дуется сразу переходить к аналитической технической аргумен­тации - доказательствам, которые требуют внимания и понижают эмоцию.

Вступление с ораторской предосторожностью обычно бывает более пространным, чем обычное вступление, потому что всту­пительной частью речи ритор успокаивает аудиторию и достига­ет более тесного речевого и эмоционального контакта с ней.

 

Вступление ex abrupto. Этот тип вступления применя­ется, когда аудитория сильно возбуждена, и ритору нужно успо­коить ее, прежде чем перейти к изложению проблемы. Главная задача вступления ex abrupto - добиться внимания аудитории и сохранить единодушие с ней на протяжении всей речи.

Классический пример вступления ex abrupto - начало первой речи Цицерона против Каталины.«Доколе же ты, Каталина, будешь злоупотреблять нашим терпени­ем? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над на­ми? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседа­ния сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заго­вор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О, времена! О, нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив»²¹⁸    .

Смысл вступления ex abrupto в том, что оратор не пытается переломить эмоцию аудитории, но, наоборот, присоединяется к ней и еще возбуждает ее, делая это до тех пор, пока эмоция не достигнет предела и тем самым не разрядится. Иногда в этот пе­реломный момент оратор стимулирует аудиторию к совместному действию, например, к пению гимна, скандированию лозунгов и т. п. После этого оратор переходит к основной части речи, под­держивая, однако, достаточно высокий уровень эмоционального напряжения.

Технически такое вступление, как это видно из примера, кон­центрирует внимание на полемическом противнике. Оратор об­ращается к нему, использует фигуры диалогизма (обращения, вопросы, указания, воззвания, заимословие) с тем, чтобы эти диалогические приемы стали собственными словами аудитории.

Вступление ex abrupto требует от оратора хорошей техники и самообладания, умения говорить с аудиторией ее языком и спо­собности поддерживать высокий уровень эмоции на протяжении всей, часто весьма пространной, речи.

 

Общие рекомендации.

□  Следует отнестись к вступлению с особым вниманием,  так как от него зависит последующий успех речи.                       

□   Важно обратить внимание на ораторские нравы - честность,   скромность,   доброжелательность,   предусмотритель ность, не навязывая, однако, себя аудитории: ритор именно проявляет эти качества, а не говорит о них.                                  

□   Вступление   должно   быть  умеренно   эмоциональным, оратор входит в речь постепенно; если речь начата слишком  энергично, то эмоции аудитории будут угасать по ходу речи, a  сам ритор быстро устанет и не сможет долго удерживать напряженный строй речи.                                                                   

□ Вступление должно быть максимально кратким, затянутое вступление приводит к тому, что ритор и аудитория утрачивают представление об основном содержании речи.               

□ Следует избегать посторонних источников вступления,   всякого рода историй, примеров из жизни ритора, анекдотов и  подобного: вступление не должно отвлекать аудиторию от  главного содержания речи и должно быть связано с ее основным положением.                                                                            

□ Вступление произносится или читается первым, а сочиняется в последнюю очередь; только составив и подготовив  речь, следует обратиться к вступлению.                                        

□ Приступая к публичному выступлению, оратор всегда  сталкивается с более или менее неожиданной ситуацией, и заранее подготовленное, а тем более написанное, вступление  может ему повредить.                                                                        □ Стиль вступления должен быть простым, не следует  употреблять незнакомые аудитории, ученые, труднопроизносимые слова и сложные конструкции; во вступлении оратор  использует язык аудитории, но при этом ни в коем случае не  прибегает к низким, грубым, нелитературным словам и выражениям.       

                                                                                      

2. Предложение

 

Предложение (теза) представляет собой тщательно сформулированное применительно к обстановке, строению, конкретной композиции произ­ведения главную мысль - тему (см. раздел Изобретение).

В отличие от этой главной мысли, само наименование - пред­ложение - подразумевает решение, которое предлагается на рассмотрение аудитории. Предложение остается главной мыс­лью, которая развертывается в текст высказывания, обосновыва­ется и воспроизводится во всех его частях. Предложение обычно находится в начале высказывания: либо непосредственно после вступления, либо после разделения пред­мета, либо после изложения (как в речи святителя Филарета), либо даже после опровержения, особенно когда опровержение помещается в начале речи. Иногда предложение помещается в конце речи, статьи или книги и совпадает с выводом.

Что касается построения предложения, то оно может быть простым по форме: «... вы делом исповедуете, что Христос есть Божия премудрость поучающая и Он же есть предмет поучающей премудрости - истина: что Господь дает премуд­рость наставляющим, и от лица Его познание и разум в настав­ляемых» (Притч. 2:6).

Предложение может быть и развернутым, то есть содержать в себе некоторое обоснование, которое называется положением: «...цель у правительства вполне определенна: правительство же­лает поднять крестьянское хозяйство, оно желает видеть кре­стьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, ко­нечно, и просвещение, там и настоящая свобода. Но для этого необ­ходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли русской, освободиться от тех теперешних усло­вий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и пред­ставить их в неотъемлемую собственность»²¹⁹.

П. А. Столыпин здесь использует не только развернутое, но и разорванное предложение, части которого разделены вставной конструкцией: сначала дается положение, которое развертывает­ся вставной частью, а затем - собственно предложение. 

 

Общие рекомендации.

 

 Предложение должно быть:

□  максимально простым по форме;                                          

□  понятным;                                                                                 

□  завершенным грамматически и по смыслу;                          

□  воспроизводимым;

□  новым;

□  спорным;

□  этически приемлемым для аудитории;

□  реалистичным (осуществимым силами аудитории).           

 

3. Разделение

 

Разделение представляет собой перечисление и наименование в по­следовательном порядке составляющих содержания всего произведения или его части: видов родового понятия, частей целого, свойств или при­знаков, последовательности событий, аспектов проблемы.

Состав и последовательность частей разделения поэтому ор­ганизуют весь текст или его часть. Но значение разделения не сводится к его непосредственному использованию в тексте: раз­деление является важнейшим инструментом расположения как такового, и работа над расположением начинается с построения разделения, поскольку композиционные части речи в своем со­ставе, соотношении и порядке следования должны быть ясно и отчетливо поняты самим ритором.

В хорошо построенном произведении разделение, даже если оно не представлено в явном виде, заметно по последовательно­сти и четкости композиции.

Разделение как часть высказывания рекомендуется лишь в тех случаях, когда создаваемое произведение пространно, содержа­тельно сложно или если автору нужно особо выделить составные части содержания. Так, полезно строить разделение в лекции, в учебнике, в полемической статье, в судебной речи, в докладе, в послании и т. п.

Существуют три основных вида разделения: (1) предмета ре­чи, то есть понятия, лежащего в основании предложения; (2) со­держания произведения, то есть тех вопросов, которые излага­ются в нем; (3) полемической позиции, то есть предмета поле­мики.

Разделение предмета речи основано на делении поня­тия и подчиняется соответствующим логическим правилам.

«Переходя к вопросу о том, в чем же состоит подготовка пастыря к его будущей деятельности, сразу же надо расчленить эту тему на: 1) подготовку духовную, 2) подготовку интеллектуальную и 3) подготовку внешнюю».

 

Разделение содержания основано на составе излагае­мых тем или вопросов, поэтому оно зависит от внешних причин, например, от дидактических требований, степени ясности или значимости частей разделения, задач построения системы аргу­ментации.

 «Чтобы изучить историческое явление, нужно прочитать известие о нем в письменных памятниках. А для правильного отношения к этим памятникам нужно знать целый ряд наук, смотря по тому, к какому роду памятники относятся. При пользовании документами нужна ну­мизматика; если мы имеем дело с печатями, понадобится сфрагистика; если известие написано на камне, нужна эпиграфика; если мы пользу­емся монетами, необходима нумизматика. Наиболее же необходимы­ми для историка являются палеография, филология, география и хро­нология. Вообще, вспомогательные науки, содействуя выполнению критической задачи, а) выясняют, можно ли по внешнему виду при­нять памятник за то, за что его выдают, б) помогают прочитать его, в) правильно понять его, г) определить положение в пространстве и

времени»²²¹

 

Полемическое разделение основано на содержании то­го произведения или позиции, которые рассматриваются рито­ром, и от тех вопросов, которые он выделяет в качестве предмета полемики, но также и от соображений убедительности критики.

«Есть два основных соблазна о Церкви, к которым можно применить имена двух христологических ересей: монофизитства и несторианства. Экклезиологические монофизиты желают только хранить Истину и умерщвляют церковную икономию, ту многообразную и всегда раз­личную в зависимости от времени и места деятельность Церкви, по­средством которой Она питает мир. Экклезиологические Несториане ради икономии готовы забыть о неизменной полноте Истины, оби­тающей в Церкви, и, вместо того чтобы оплодотворять ею мир, начи­нают искать их во вне, в человеческом творчестве (философском, ху­дожественном, социальном и т. д.) питания для Церкви. Первые забы­вают, что Церковь хранит божественные сокровища ради спасения мира; вторые перестают видеть, что источник жизни и ведения Церкви не мир, а Дух Святый»²²².

 

Общие рекомендации.

 

Разделение:

□  является основой расположения;

□  используется в пространных произведениях или в произведениях сложного содержания;                                                   

□   рекомендуется в официальных докладах, академических лекциях, судебных речах;                                                                

□   помещается в начале произведения или его части;              

□   состав и последовательность членов деления отражаются  в построении текста произведения или его части.                       

 

4. Изложение

 

Изложение - часть высказывания, назначение которого состоит в пред­ставлении фактического материала.

Самыми сильными доводами являются факты, поэтому изло­жение занимает особое место в композиции произведения.

Главное правило расположения изложений состоит в том, что чем более значительными и неоспоримыми представляются фак­ты, тем ближе к началу речи помещается изложение. Если же излагаемые факты подлежат обсуждению с точки зрения их зна­чимости или достоверности, то и само изложение помещается после предложения или разделения.

• Во-первых, изложение строится в формах повествования, описания и объяснения.

• Во-вторых, последовательность изложения отражает структу­ру индуктивного или дедуктивного умозаключения, причем оба способа могут сочетаться.

• В-третьих, в построении изложения особую роль играет вы­бор слов и речевых приемов, создающих диалогизм речи и от­ражающих отношение говорящего к сообщаемым фактам.

Повествование - словесное изображение последовательности | взаимосвязанных событий, составляющих конкретный факт.

Предмет повествования - действие, поэтому сказуемое и за­висимые от него члены предложения (дополнения и обстоятель­ства), смысловые и грамматические связи между которыми и образуют смысловую конструкцию повествования.

Поскольку повествование развертывает предикат высказыва­ния, грамматические категории глагола - лицо, время, вид, чис­ло, наклонение, залог и грамматические категории обстоятельст­ва (время, место, образ действия, цель, условие) получают пре­имущественное значение. Связь между предложениями и их час­тями достигается за счет специальных лексических средств (слов, указывающих на смысловую связь следования, одновременности, причины, уступки, условия и т. д.) и лексико-грамматических средств (согласования видов, времен и наклонений глагола).

Повествование строится от первого или не-первого лица, в нем через грамматические категории наклонения и залога выра­жается отношение говорящего к предмету речи, последователь­ная связь предшествования, одновременности и последователь­ности, завершенности и незавершенности, реальности и возмож­ности действия. Эти грамматические и лексические отношения и связи в тексте создают единство, ясность и достоверность пове­ствования.

Но, помимо составляющих словесную ткань повествования лексико-грамматических связей, существует еще и общая конст­рукция повествовательного текста, называемая сюжетом, кото­рая образует его смысловую цельность и завершенность.

Повествование есть «рассказ о событиях в последовательном порядке»: факт, о котором повествуется, разлагается в ряд таких-отдельных «атомарных» событий. Этот ряд может в принципе дробиться до бесконечности, но в текст изложения входят только некоторые из них. Для читателя эта связь естественна и очевид­на, а смысловые пропуски незаметны. Такая цепочка-последовательность выделенных и изображаемых событий назы­вается фабулой.

Но факт не сводится к фабуле. Из фабулы, как из строитель­ного материала, воздвигается здание сюжета, который представ­ляет собой оценку и распределение фабульных событий с точки зрения их значения для внутреннего единства и осмысления фак­та, о котором идет речь в повествовании. Элементы сюжета: экс­позиция (представление действующих лиц, проблемы и исход­ной ситуации), завязка (образование конфликта или проблемы), нарастание действия (столкновение позиций и усиление напря­жения), кульминация (момент максимальной напряженности), развязка или кризис (разрешение конфликта). Эти элементы сюжета универсальны, и по их наличию в тексте всегда можно определить, завершено ли повествование.

Рассмотрим пример разработки повествования.                           

«Послы выехали из Москвы 2 марта (1613 г. — А. В.), но еще прежде, от 25 февраля, разосланы были грамоты по городам об избрании Ми­хаила: «И вам бы, господа, - писал собор, - за государево многолетие петь молебны и быть с нами под одними кровом и державою и под высокою рукою христианского государя, царя Михаила Феодоровича.

А мы, всякие люди Московского государства от мала до велика и из городов выборные и невыборные люди, все обрадовались сердечною радостию, что у всех людей одна мысль в сердце вместилась - быть государем царем блаженной памяти великого государя Феодора Ива­новича племяннику, Михаилу Федоровичу; Бог его, государя, на такой великий царский престол избрал не по чьему-либо заводу, избрал его мимо всех людей, по своей неизреченной милости; всем людям о его избрании Бог в сердце вложил одну мысль и утверждение».

Вместе с этим известием разослана была и крестоцеловальная за­пись, в которой нет ничего о порче на следу и о тому подобных вещах, встречаемых в годуновской записи. Присяга областей последовала бы­стро: уже 4 марта воевода Переяславля-Рязанского дал знать в Моск­ву, что жители его города присягнули Михаилу; за этим известием по­следовали другие - из областей более отдаленных.

Наконец пришло известие от послов соборных, которые нашли Ми­хаила с матерью в Костроме, в Ипатьевском монастыре. Послы доно­сили собору, что 13 марта они приехали в Кострому к вечерни, дали знать Михаилу о своем приезде и он велел им быть у себя на другой день. Послы повестили об этом костромскому воеводе и всем горожа­нам и 14 числа, поднявши иконы, пошли все с крестным ходом в Ипатьевский монастырь.

Михаил с матерью встретили образа за монастырем, но когда послы объявили им, зачем присланы, то Михаил отвечал «с великим гневом и плачем», что он государем быть не хочет, а мать его Марфа прибави­ла, что она не благословляет сына на царство, и оба долго не хотели войти за крестами в соборную церковь; насилу послы могли упросить их.

В церкви послы подали Михаилу и матери его грамоты от собора и говорили речи по наказу, на что получили прежний ответ; Марфа го­ворила, что «у сына ее и в мыслях нет на таких великих православных государствах быть государем, он не в совершенных летах, а Москов­ского государства всяких чинов люди по грехам измалодушествова­лись, дав свои души прежним государям, не прямо служили». Марфа упомянула об измене Годунову, об убийстве Лжедмитрия, сведении с престола и выдаче полякам Шуйского, потом продолжала: «Видя та­кие прежним государям крестопреступления, позор, убийства и пору­гания, как быть на Московском государстве и прирожденному госуда­рю государем? Да и потому еще нельзя: Московское государство от польских и литовских людей и непостоянством русских людей разо­рилось до конца, прежние сокровища царские, из давних лет собран­ные, литовские люди вывезли; дворцовые села, черные волости, при-городки, и посады розданы в поместья дворянам и детям боярским ивсяким служилым людям и запустошены, а служилые люди бедны, и кому повелит Бог быть царем, то чем ему служилых людей жаловать, свои государевы обиходы полнить и против своих недругов стоять?» Потом Михаил и Марфа говорили, что быть ему на государстве, а ей благословить его на государство только на гибель; кроме того, отец его митрополит Филарет теперь у короля в Литве в большом утесне-нье, и как сведает король, что на Московском государстве учинился сын его, то сейчас же велит сделать над ним какое-нибудь зло, а ему, Михаилу, без благословенья отца своего на Московском государстве никак быть нельзя.

Послы со слезами молили и били челом Михаилу, чтоб соборного моленья и челобитья не презрил; выбрали его по изволению Божию, не по его желанью, положил Бог единомышленно в сердца всех право­славных христиан от мала довелика на Москве и во всех городах. А прежние государи: царь Борис сел на государство своим хотеньем, из­ведши государский корень царевича Димитрия, начал делать многие неправды, и Бог мстил ему кровь царевича Димитрия богоотступни­ком Гришкою Отрепьевым; вор Гришка-расстрига по своим делам от Бога месть принял, злою смертью умер; а царя Василья выбрали в го­сударство немногие люди, и, по вражьему действу, многие города ему служить не захотели и от Московского государства отложились; все это делалось волею Божиею да всех православных христиан грехами, во всех людях Московского государства была рознь и междуусобие. А теперь Московского государства люди наказалисъ все и пришли в со­единение во всех городах.

Послы молили и били челом Михаилу и матери его с третьего часа дня до девятого, говорили, чтоб он воли Божьей не снимал, был на Московском государстве государем. Михаил все не соглашался; послы стали грозить ему, что Бог взыщет на нем конечное разоренье госу­дарства; тогда Михаил и Марфа сказали, что они во всем положились на праведные и непостижимые судьбы Божии; Марфа благословила сына, Михаил принял посох от архиепископа, допустил всех к руке и сказал, что поедет в Москву скоро»²²³.

Отбор фактического материала и построение сюжета в пове­ствовании подчинены той мысли, которую подтверждает приво­димый факт. Повествование является аргументом, поэтому оно завершается обобщением, которое строится в форме более или менее развернутого вывода-объяснения:  «Слова Феодорита с товарищами, что Михаилу нечего было бояться участи своих предшественников, потому что люди Московского госу­дарства наказались и пришли в соединение, эти слова были вполне справедливы. Страшным опытом люди Московского государства нау­чились, что значат рознь и шатость, развязывающие руки ворам»²²⁴.

В приведенном фрагменте содержатся все обязательные эле­менты сюжета, при этом кульминация и развязка - те доводы, которые убедили Михаила Федоровича принять царский венец, и его согласие на царство - соответствуют этой главной мысли, выделяют и подтверждают ее.

Словесным построением повествования достигаются после­довательность, достоверность и связность текста. Последова­тельность достигается подробным изложением событий в двух параллельных планах - действий собора и одновременных дейст­вий послов, которые перетекают один в другой, образуя смысло­вое единство.

В экспозиции и завязке излагаются отношения послов и собо­ра, нарастание действия начинается с диалога между послами и Романовыми. Достоверность достигается особым приемом исто­рического повествования, свойственным стилю С. Н. Соловьева, - использованием несобственной речи, воспроизводящей выра­жения документов времени; контраст авторской и несобственной речи создает эффект присутствия - участия читателя в чтении источников. Связность достигается использованием лексических и синтаксических средств связи предложений и диалогической формы изложения.

Описание - словесное изображение предмета мысли с точки зре­ния его строения или расположения.

Предмет описания обозначается именем (например, Москов­ский Кремль) и предстает как индивидуальный цельный завер­шенный образ, который проявляется в признаках, выделяющих и обособляющих изображаемый предмет и делающих его сопоста­вимым с другими подобными. При этом предмет описания пред­стает как неизменный или постоянно существующий.

Эти свойства описания проявляются в широком использова­нии словесных характеристик изображаемого предмета и глаго­лов несовершенного вида в форме настоящего времени (а также прошедшего или будущего в значении настоящего).

 «Как прекрасен, как великолепен наш Кремль в тихую лунную ночь, когда вечерняя заря тухнет на западе и ночная красавица, полная луна, выплывая из облаков, обливает своим кротким светом и небеса, и всю землю! Если вы хотите провести несколько минут истинно блажен­ных, если хотите испытать этот неизъяснимо-сладостный покой души, который выше всех земных наслаждений, ступайте в лунную летнюю ночь полюбоваться нашим Кремлем, сядьте на одну из скамеек тро­туара, который идет по самой закраине холма, забудьте на несколько времени и шумный свет с его безумием, и все ваши житейские заботы и дела и дайте хоть раз вздохнуть свободно бедной душе вашей, изму­ченной и усталой от всех земных тревог... Поздно вечером вы никого не встретите в Кремле; часу в одиннадцатом ночи в нем раздаются од­ни только редкие оклики и мерные шаги часовых. Внизу, под вашими ногами, гремят проезжие кареты, кричат извозчики, раздаются гром­кие голоса гуляющих по набережной; с противоположного берега до­летают до вас веселые песни фабричных, и глухой, невнятный говор всего Замоскворечья как будто шепчет вам на ухо о радостях, забавах и суете земной жизни. Но все это от вас далеко, - вы выше всего это­го. Вот набежали тучки, светлый месяц прикрылся облаком, внизу гус­тая тень легла на Замоскворечье, потухли сверкающие волны реки и все дома подернулись туманом. Но здесь, на кремлевском холме, об­литые светом главы соборов блестят по-прежнему и позлащенный крест Ивана Великого горит яркой звездою в вышине. Поглядите во­круг себя: как стройно и величаво подымаются перед вами эти древ­ние соборы, в которых почивают нетленные тела святых угодников московских. О, как эта торжественная тишина, это безмолвие, это чув­ство близкой святыни, эти изукрашенные терема царей русских и в двух шагах их скромные гробницы, — как это отрывает вас от земли, тушит ваши страсти, умиляет сердце и наполняет его каким-то неизъ­яснимым спокойствием и миром! Внизу все еще движенье и суета: люди или хлопочут о делах своих, или помогают друг другу убивать время; а здесь все тихо, все спокойно и все так живет, но только дру­гою  жизнию. Эти высокие стены, древние башни и царские терема не безмолвны, - они говорят вам о былом, они воскрешают в душе вашей память о веках давно прошедших. Здесь все напоминает вам и бедст­вия и славу ваших предков, их страдания, их частые смуты и всегдаш­нюю веру в Провидение, которое, так быстро и так дивно возвеличив Россию, хранит ее как избранное орудие для свершения неисповеди­мых судеб своих. Здесь вы окружены древнею русской святынею, вы беседуете с ней о небесной вашей родине. Как прилипший прах, душа ваша отрясает с себя все земные помыслы. Мысль о бесконечном дает ей крылья, и она возносится туда, где не станут уже делить людей на

поколения и народы, где не будет уже ни веков, ни времени, ни плача, ни страданий... Испытайте это сами, придите в Кремль попозже вече­ром, и если вы еще не вовсе отвыкли беседовать с самим собой, если можете несколько минут прожить без людей, то вы, верно, скажете мне спасибо за этот совет. Впрочем, во всяком случае, вы не станете досадовать, если послушаетесь меня и побываете в Кремле, потому что он при лунном свете так прекрасен, что вы должны непременно это сделать, - хотя из любви к прекрасному»²²⁵.

Описание может строиться или от частного (последователь­ного представления частей предмета) к общему - единому образу или назначению предмета, или от общего к частному, то есть от единого образа, который предстает как характеристика или опре­деление, к его частям.

Но, как правило, индуктивный и дедуктивный способы по­строения совмещаются в описании, как это видно из примера. М. Н. Загоскин начинает описание оценкой красоты Кремля и советом посетить его вечером, продолжает перечислением впе­чатлений и мыслей читателя, возникающих при созерцании кра­сот Кремля, а завершает тем впечатлением, которое остается у читателя. Тем самым писатель соединяет свой образ Кремля с образом, возникающим в душе читателя.

При построении описания изображаемый предмет должен представляться органично и правдоподобно.

Органичность - соответствие описания восприятию изобра­жаемого предмета. Внимательно вчитываясь в пример, человек, хотя бы раз побывавший в Московском Кремле, представит себе, через какие ворота он входит, в каком направлении и каким ша­гом идет, что видит, как движется и на чем останавливается его взор; как отдельные образы сочетаются в мысли, а мысли пере­ходят в размышление об исторических судьбах России и о смыс­ле человеческой жизни, а затем снова возвращаются к предмету описания.

Правдоподобие - соответствие описания опыту читателя, ко­торое позволяет воспринимать описываемый предмет как дейст­вительно существующий или возможный. Так, при описании Кремля М. Н. Загоскин указывает те образы, чувства и мысли, которые свойственны его читателю в повседневной жизни, но отбор и сочетание которых автором создают нужную мысль и настроение.

Кроме органичности и правдоподобия, хорошее описание от­личается интересом и информативностью.

Интерес создается, в основном, движением мысли от извест­ного к такому неизвестному, которое представляется значимым получателю речи. В примере хорошо видно это ступенчатое вос­хождение от обычного удовольствия к созерцанию образов веч­ной жизни, которое одновременно сочетается с чувством облег­чения, создающим привлекательность описания.

Информативность - новый взгляд на известный предмет, открывающий в нем нечто значительное. Основными приемами создания информативности описания являются изменение плана и перспективы²²⁶. Представление новизны возникает обычно не от предмета описания как такового - большинство читателей М. Н. Загоскина прекрасно знают Кремль, - но от взгляда на предмет.

В примере взгляд на Москву из Кремля открывает широкую перспективу Замоскворечья, предметы изображения в которой даются мелким планом, в смутном очертании; при изменении направления обзора пространство оказывается организованным иначе: в центре перспективы - укрупненным планом крест коло­кольни Ивана Великого, вокруг которого распределяются все остальные предметы описания. Эти два перспективных образа противопоставляются - как земной и небесный, что и создает коллизию, читательский интерес.

Построение описания. В основании описания лежит обозначение предмета - слово или словосочетание (Московский Кремль).

В первую очередь нужно максимально ясно и отчетливо представить в зрительном воображении предмет описания как целое на фоне окружения, переходя затем к образам его частей. Разделение целого на части должно следовать принципу отно­шения уровней целого и частей: представить целое как совокуп­ность частей, каждая из которых имеет в составе целого особую функцию, дополняющую функции других частей.

Затем определяется содержание описания - рассматриваются внешние и внутренние характеристики предмета: место, положе­ние, состояние, действие и претерпевание, порядок, части пред­мета в отношении к целому. Для характеристики предмета нахо­дятся его отличительные и переменные признаки, которые отра­жают индивидуальные свойства данного предмета, его качест­венные и количественные особенности. При этом важно пом­нить, что описание не должно включать лишних подробностей -необязательных данных о деталях частей предмета, неоправдан­ных отступлений, повторов и т. д.

Далее подбираются словесные характеристики элементов описания, при этом основное внимание уделяется эпитетам и общим обозначениям действий и состояний. Эпитеты должны создавать конкретный зрительный образ.

Порядок рассматривания предмета в воображении играет важную роль в описании: воображаемый предмет движется отно­сительно зрителя (или зритель относительно предмета) таким образом, в таком плане и в таком темпе, что видно осмысленное строение и соотношение частей предмета.

«Налим. Это единственный пресноводный представитель целого от­ряда рыб - безколючих, к которому относятся треска, навага и другое семейство - камбалы. Из последних, впрочем, один вид, Platessa flesus - камбала, встречается и в Ладожском озере, входит в устья Невы и других рек, а в Северной Двине и в Висле поднимается, по-видимому, очень высоко.

По своему наружному виду налим имеет некоторое, хотя и довольно отдаленное, сходство с сомом. Голова у него очень широкая, сильно приплющена, как у лягушки, на подбородке находится небольшой усик; глаза малые, пасть широкая, усаженная очень мелкими много­численными зубками, вроде щетки, и верхняя челюсть несколько длиннее нижней. Грудные плавники короткие; два первых луча брюш­ных, находящиеся впереди последних, вытянуты в нитевидные отро­стки; спинных плавников два и короткий передний близко примыкает ко второму, который простирается до закругленного хвостового плав­ника; последний имеет очень большое количество лучей (36-40) и со­единен с заднепроходным, тоже очень широким. Все тело покрыто очень мелкими, нежными чешуйками, которые сидят глубоко в коже, притом покрытой обильной слизью, почему налима весьма трудно удержать в руках.

Цвет тела налима зависит от качества воды и весьма разнообразен; обыкновенно же вся спинная сторона, равно как и плавники, на серовато-зеленом или оливково-зеленом фоне испещрены черно-бурыми пятнами и полосками, брюхо и брюшные плавники остаются белова­тыми. Вообще, кажется, чуть не повсеместно отличают две породы, т. е. разновидности налимов, одну пеструю, мраморную, и другую, со­всем черную. По моим наблюдениям, чем моложе налим, тем он тем­нее; самцы также темнее самок, но главное наружное отличие между полами состоит в том, что у молочников голова относительно толще, а туловище тоньше. Кроме того, самцы вряд ли достигают половины ве­са самок и гораздо многочисленнее»²²⁷.

В этом учебном описании максимально соблюдены требова­ния точности, ясности, полноты, наглядности, краткости, после­довательности.

• Точность описания проявляется в тщательном отборе сло­весных характеристик данных о предмете, в отнесении предмета описания к родовой категории, в нахождении необходимых срав­нений и в указании признаков, по которым предмет описания может быть легко отождествлен и различен с подобными.

• Ясность проявляется в отборе словесных средств, которые исключают двусмысленность выражений и обеспечивают вос­производимость описания.

• Полнота проявляется в том, что описание является исчерпы­вающим: сообщаются необходимые и достаточные данные о предмете.

• Наглядность описания проявляется в том, что автор создает запоминающийся образ предмета, используя конкретные харак­теристики. Описание строится так, как будто читатель держит в руках налима, последовательно разглядывая его от головы через брюхо к хвосту и затем через спину опять к голове, затем обра­щает внимание на общий вид и свойства рыбы - форму тела, че­шую и слизь, после чего переходит к сопоставлениям разновид­ностей налимов.

• Краткость описания проявляется в отборе минимально необ­ходимого и достаточного состава данных. Требование краткости означает, что в описании должно быть обозримое число основа ных частей описываемого предмета (не более пяти-семи), кото­рое позволяет читателю не утратить в ходе изложения единый образ предмета.

• Последовательность проявляется в правильном расположе­нии описания: оно начинается с общего — отнесения вида к роду и с указания на распространение рода; затем автор последова­тельно переходит к частному - строению тела налима, его окра­ске и завершает описание указанием на половые, возрастные раз­личия и разновидности налимов.

Последовательность описания может быть дедуктивной — от общего к частному (деталям), от частного (деталей) к общему, но наилучшим является смешанное построение: от общего к дета­лям, а затем опять к обобщению. Именно такое построение и использует Л. П. Сабанеев.

Портрет, особый вид описания - словесное изображение личности.

«Человеческая личность не может быть выражена понятиями. Она ускользает от всякого рационального определения и даже не поддает­ся описанию, так как все свойства, которыми мы пытались бы ее оха­рактеризовать, можно найти и у других индивидов. «Личное» может восприниматься в жизни только непосредственной интуицией или же передаваться каким-нибудь произведением искусства. Когда мы гово­рим: «Это - Моцарт» или «это - Рембрандт», то каждый раз оказыва­емся в той «сфере личного», которой нигде не найти эквивалента»²²⁸.

Описать личность как таковую невозможно, но можно пред­ставить словом или изображением проявления души в индивиду­альном облике человека. Портрет основан на том, что личность человека едина, душевно-телесна, и сам телесный облик человека является символом его внутреннего бытия. Внешние признаки, отражающие состояние души, схватываются интуитивно и выра­жаются в символическом образе.

Поэтому портрет символичен: признаки-символы указывают на ту духовную реальность, которая стоит за ними и проявляется в них.

Символика портрета связана с оценкой, с видением духовного бытия сквозь призму внешнего облика. Но сами по себе символы - глаза, руки, лоб, голос, губы, брови, движения - представляют собой принятые в конкретной культуре алфавитные знаки, по­средством которых задается характеристика личности.

 «Из-за моего плеча порывисто протянулась рука, успевшая вовремя подхватить падавшую свечку... Я оглянулся... и обомлел от неожи­данности: в пол-оборота от меня стоял сам батюшка... Во век не за­быть мне того впечатления, какое оставила в моей душе эта первая моя с ним встреча! Я был потрясен; даже испуган, как если бы из об­раза Иоанна Крестителя, каким его обыкновенно пишут на иконах, вдруг вышел сам Предтеча Господень. Облик отца Егора в старой, за­ношенной ризе, обвисшей на его высокой, сухощавой фигуре мятыми складками потертой от времени парчи; его темные с большой просе­дью волосы, закинутые со лба назад непослушными, мелко вьющими­ся, точно крепированными прядями, с одной прядкой, непокорно вы­бившейся на дивный, высокий лоб; реденькая бородка, небольшие усы, охватывающие характерный, сильный рот, в котором так и отпе­чатлелся характер стойкий, точно вычеканенный из железа; неболь­шие глаза, горящие каким-то особенным ярким внутренним светом, и взглядом, глубоко, глубоко устремленным внутрь себя из-под глубо­ких, резких складок между бровями: вся фигура отца Егора поразила меня сходством с тем, кто по преданию рисуется нашему верующему представлению, как «глас вопиющего в пустыне». Та же пустыня ок­ружала отца Егора, но только не та знойная берегов Иордана, а наша холодная, снежная... Правда, со времен Крестителя успел остыть и огонь души человеческой!»²²⁹

Портрет строится по определенной композиционной схеме, которая имеет особое значение, так как цельность и осмыслен­ность образа — основное свойство портрета.

Описание начинается и завершается сравнительными чертами внешнего и духовного сходства, которые разрабатываются и подтверждаются несколькими конкретными чертами - частными признаками. Эти частные символические признаки - фигура, одеяние, волосы, лоб, рот, глаза, складка между бровями - также располагаются в последовательности от общего плана - фигуры и одеяния - к частям внешности по движению взгляда сверху вниз, причем каждый из признаков снабжается характеристикой-оценкой.

Изобразительность портрета достигается сжатой образной ха­рактеристикой, сгущением эпитета и ритмизацией речи: « в за­ношенной ризе, обвисшей... мятыми складками потертой от вре­мени парчи», «мелко вьющимися, точно крепированными прядя­ми».

Обобщение описания - мысленный образ духовной среды от­ца Егора - пустыни, который нарастает от изображения взгляда, устремленного внутрь себя, через устойчивый эпитет («глас во­пиющего в пустыне») к указанию на пустыню, за которым следу­ет сравнение и необходимое по замыслу противопоставление людей и времен²³⁰.

Характеристика - представляет собой систематическое перечисление качеств или свойств предмета мысли с целью представления его структуры и сопоставительной оценки. Пред­метом характеристики может быть как индивидуальный объект, так и класс объектов.

«Интеллигент. Это полная противоположность только что упомяну­тому образу простеца. И по своему прошлому, и по образованию, и по культурному наследию, и по своему отношению к Церкви и по подхо­ду к греху, он несет что-то очень непростое, для себя тягостное и бо­лезненное, а для исповедующего духовника это испытание его пас­тырского терпения и опытности.

Тип человека, отличающегося высокой интеллектуальностью, свой­ственен всякой культуре и всякому народу. Тип этот всегда занимал и будет занимать в Церкви положение, отличное от положения просте­ца, и к нему духовнику всегда придется подходить иначе, чем он под­ходит к человеку, далекому от интеллектуальных запросов. Но тип интеллигента есть продукт только русской истории, неведомый за­падной культуре. На нем сказались влияния исторические, культур­ные, бытовые, европейской цивилизации несвойственные. Этот тип, в его классическом облике второй половины XIX и начала XX вв., веро­ятно, историческим процессом будет сметен с лица этой планеты, но в своем основном он носит какие-то типично русские черты, которые останутся в жизни, как бы история не повернулась. Вот эти существенные особенности интеллигента:

1)  повышенная рассудочность и следовательно привычка говорить от книжных авторитетов;

2)  недисциплинированность мысли и отсутствие того, что так отли­чает людей латинской, романской культуры, а именно уравновешен­ность и ясность мыслей и формулировок;

3)  традиционная оппозиционность всякой власти и иерархичности, будь то государственная или церковная;

4)  характерная безбытность и боязнь всякой устроенности: семьи, сословия, церковного общества;

5)  склонность вообще к нигилизму, вовсе не ограничивающемуся классическим типом Базарова и Марка Волхова, а легко сохраняюще­муся и в духовной жизни;

6) влияние всяких в свое время острых течений, вроде декадентства, проявляющееся в изломанности и изуродованности  душевной.

Все это можно было бы при желании умножить, но достаточно и сказанного.

В своем подходе к покаянию такой тип часто бывает очень труден и для себя и для священника. Мало кто мог бы окончательно отрясти с себя прах этих былых болезней. Симптомы старого часто выбиваются на поверхность и несчастный чувствует себя пленником былых при­вычек. Эти неясность и смятенность души обнаруживаются и в образе мышления и в способе выражаться. Такие люди зачастую не способны ясно сформулировать свои душевные состояния. Они почти всегда на­ходятся в плену своих «настроений», «переживаний», «проблематик». Они не умеют даже просто перечислить свои грехи, ходят «вокруг да около», иногда признаются в том, что не умеют исповедоваться. У них нет ясного сознания греха, хотя это вовсе не означает, что они лише­ны нравственного чувства. Как раз обратно: это зачастую люди с вы­соким моральным уровнем, щепетильные к себе, неспособные ни на какой предосудительный поступок; они в особенности носители обще­ственной честности, «кристальной души люди». Но в своем отноше­нии к внутренней жизни они пленены мудрованиями и излишними рассуждениями. Исповедь их носит характер рассудочный; они любят резонировать, «не соглашаться с данным мнением». Они и на испове­ди готовы вступать в прения и «оставаться при своем особом мнении». Они прекрасные диалектики и эту свою способность приносят и к ис­поведному аналою. Кроме того, от своей часто расплывчатой испове­ди, в которой преобладают неопределенные части речи: «как-то», «до некоторой степени», «мне думается», «как бы вам это объяснить» и пр., они легко пускаются в отвлеченные совопросничества. Они любят на исповеди, - совершенно не считаясь с тем, что за ними стоит целый хвост ожидающих исповеди, - задавать священнику замысловатые философские и богословские вопросы, забывая, что исповедь никак не есть удобный момент для этого. Приходится слышать от этих людей: «меня страшно мучает вопрос о страданиях людей; как это Бог допус­кает страдания невиновных детей?» или что-либо в таком роде. Они часто жалуются на свои «сомнения». Маловерие типично для этой ка­тегории кающихся.

Их прекрасно можно охарактеризовать следующими словами о. А. Ельчанинова, человека с коротким пастырским стажем, но боль­шим духовным опытом и вдумчивостью: «греховная психология, вернее психический механизм падшего человека. Вместо внутреннего по­стижения - рассудочные процессы, вместо слияния с вещами - пять слепых чувств, поистине «внешних»; вместо восприятия целого - ана­лиз. К райскому образу гораздо ближе люди примитивные, с сильным инстинктом и неспособностью к анализу и логике» («Записки», с. 63 первого издания)²³¹.

Описание-характеристика обычно строится на основе дедук­тивно-индуктивного принципа. В примере в начале излагаются черты интеллигента, отличающие его от других типов кающихся, а также черты, выделяющие его на фоне западноевропейской культуры, затем последовательно излагаются и комментируются черты, составляющие духовно-нравственный облик интеллиген­та, а в заключение дается общая оценка интеллигента через от­ношение особенностей этого типа к норме христианского созна­ния.

Построение характеристики, в особенности, выбор общих существенных признаков, определяется конкретным замыслом: в примере, очевидно, было важно отличить интеллигента от других типов православных кающихся, в основном русских, но в усло­виях специфически французской культуры - указать отличитель­ные особенности интеллигента, как именно русского.

Начальная часть характеристики дает, таким образом, общее представление о объекте в виде определения или замещающего его описательного приема, что необходимо для ясного отграни­чения предмета речи.

Средняя, индуктивная часть характеристики содержит после­довательное изложение и объяснение особенностей предмета. Сначала даются существенные особенности - свойства, без кото­рых невозможно отождествление, например, конкретного чело­века с типом интеллигента. Такое перечисление должно быть достаточным, но не обязательно полным, что видно из примера: не нужно перечислять все известные, хотя бы и существенные, особенности интеллигента, скажем, образование.

На основе существенных признаков обнаруживаются наибо­лее яркие и представительные, практически значимые для целей характеристики особенности предмета, которые при этом объяс­няются и оцениваются.

Эти частные особенности в изложении могут располагаться в различном порядке. Архимандрит Киприан располагает их в вос­ходящей последовательности, таким образом, что наиболее важ­ная особенность внутреннего мира интеллигента, маловерие, предстает последней и завершает все изложение по смыслу.

Заключение содержит обобщение или истолкование - общую характеристику, вытекающую из приведенных данных.

Реферативное описание представляет собой изложение системы взглядов или теории, позволяющее составить объектив­ное суждение о ней на основе данных, которые приводятся со­ставителем реферата.

Поэтому в реферативном изложении особенно важны отбор и точное представление данных, а не композиция, которая обычно зависит от построения реферируемого материала или от системы важнейших понятий излагаемой теории.

Реферативное описание представляет собой компрессию (сжатие при сохранении основного содержания) источника и должно удовлетворять следующим минимальным условиям:

□   отражать основные понятия источника, которые выражены терминами или свойственными источнику специфическими обо­ротами; это значит, что автор реферативного описания ясно представляет себе систему понятий и категорий источника и стремится не заменять свойственные источнику обороты речи своими, а при необходимости сохраняет специфический термин, толкуя его значение;

□   отражать главные положения и выводы источника (и его разделов) в том виде, в каком они объективно в нем представле­ны, максимально близко к тексту, ничего не примышляя от себя, но при необходимости лишь сокращая избыточные выражения и обороты;

□   отражать композицию и членение (на главы, разделы и т. д.) источника, полностью воспроизводя его смысловую структуру;

□   не подменять изложение содержания его оценкой или соб­ственной интерпретацией, используя при изложении максималь­но нейтральные языковые средства;

□   более подробно представлять положения и данные, наибо­лее значимые с точки зрения состояния данной области знания или информационной ценности источника.

Реферативное изложение представляет собой как бы умень­шенную в несколько раз наглядную модель источника, которая сохраняет его строение и пропорции.

Аналитическое описание представляет собой последо­вательное изложение содержания учения или концепции.

Оно часто встречается в критических и полемических, напри­мер, апологетических сочинениях, так как основательная критика концепций требует ясного представления того, что именно и по­чему критикуется.

«Буддизм, основанный принцем Siddhartha по прозванию Cakyamuni или Buddha, представляет из себя самостоятельное учение, развившее­ся, несомненно, на почве системы Samkhya-Yoga.

Вместе с Капилой и Патаньджяли Будда признавал, что мир никем не создан, а возникает автоматически, благодаря закону притяжения духовной субстанции к материи; он также признавал всякое бытие страданием и причину этого страдания тоже видел в разнородности двух субстанций (материальной и духовной), из соединения которых происходит всякое бытие. Но причину того, что душа, тем не менее, продолжает соединяться с материей, Будда видел не в том, что духов­ная субстанция не сознает своей коренной разнородности с субстан­цией материальной, а в том, что душе присуща жажда или влечение (trshna) к жизни. Сообразно с этим, и путь к выходу из круговорота бытия Будда указывает в уничтожении влечения.

Всякое возникновение живых существ основано на желании: с одной стороны, зарождение есть результат полового влечения, а с другой — всякое родившееся существо, согласно учению о Карме, родилось та­ким именно потому, что в предшествующем своем воплощении данная душа совершила разные поступки, вызванные влечениями и желания­ми. Если бы удалось уничтожить влечение - жизнь, бытие прекрати­лись бы.

По учению Будды, душа человека окружена некоторой оболочкой (samskara), на которой откладываются отпечатки всех мыслей, жела­ний и чувств, испытываемых человеком при жизни. Благодаря этой оболочке душа сознает себя индивидуумом (namarupa), а утверждение своей индивидуальности порождает волю к жизни. После смерти че­ловека душа в силу этой воли к жизни непременно переселится в дру­гое живое существо, которое, опять-таки благодаря своей воле к жиз­ни, непременно будет действовать и совершать разные поступки. По­ступки сопровождаются мыслями, желаниями и чувствами, которые вновь осаживаются вокруг души и образуют новую оболочку со всеми дальнейшими последствиями. Таким образом, при нормальном ходе дела переселение душ и круговорот никогда не могут прекратиться. Для того чтобы пресечь это зло, надо устранить его первопричину. Человек должен уничтожить в себе всякий интерес и волю к жизни. Он должен жить так, чтобы не иметь ни чувств, ни желаний, ни впе­чатлений, которые могли бы отложиться оболочкой вокруг его души. Таким образом, он препятствует образованию новой оболочки, а вме­сте с тем, убивая в себе сознание своей индивидуальности, разрушает и старую оболочку души. Это состояние полного бесстрастия, пассив­ности и равнодушия и, в сущности, полного прекращения какой-либо психической жизни, по буддийской терминологии, называется нирва­ной. Душа человека, достигшего нирваны, после смерти уже не во­площается в новом теле. Она «преодолевает без остатка рождение и смерть» и больше никогда уже не соединится с материальной субстан­цией. Она уже больше не существует, ибо существование, бытие есть соединение духовной жизни с материальной.

Путь к достижению нирваны Будда указал двоякий. С одной сторо­ны, психофизические упражнения самопогружения сосредоточенной медитации, задержки дыхания и проч., по приемам, почти тождест­венным с системой Йога. Но с другой - самопожертвование и любовь ко всему существующему (metta). Однако этот второй путь есть как бы часть первого, особое психофизическое упражнение. Любовь, мило­сердие, сострадание - все это для буддиста не чувства, ибо ведь чувств у него в душе остаться не должно, а [остается] лишь результат, след­ствие полной утраты чувства своей индивидуальности и своих личных желаний: при таком психическом состоянии человеку ничего не стоит жертововать собой для ближнего, ибо, не имея собственного желания, он, естественно, с легкостью исполняет желания других. Подавить свою волю настолько, чтобы поступать исключительно по воле друго­го, рекомендуется именно в виде упражнения. Всепрощение рассмат­ривается как средство уничтожения чувства: равнодушие (upekkha) находит свое завершение, когда человек относится к врагу совершен­но так же, как к другу, когда он равнодушен к радости и к боли, к чес­ти и к бесчестию.

Путь к нирване оказывается настолько трудным, что в течение одной человеческой жизни пройти его не представляется возможным. Но не следует унывать, ибо часть пути, пройденная душой в течение одной жизни, после смерти и переселения души в другое тело засчитывается. Человек, находящийся на пути к нирване и имеющий достигнуть нир­вану в одном из своих следующих земных воплощений, называется Bodhisattva; человек, достигший нирваны, но при этом не сохранив­ший способности учить других, называется Pratyekabuddha; наконец, человек, достигший нирваны и помогающий другим идти по тому же пути, называется Buddha. Это три категории святых буддизма.

Будда-Саккьямуни был последователен. Он отверг авторитет «Свя­щенного Писания», лицемерно признававшийся другими школами, от­верг и кастовый строй. Старых богов, не исключая Индры и Брахмы, Будда-Саккьямуни не отрицал, но считал, что перед ними стоит та же проблема выхода через нирвану из круговорота бытия, которая стоит перед людьми. А так как эти боги в нирвану не впали и продолжают жить в круговороте бытия, то не только всякий полный будда или пратьека будда, но и всякий кандидат в будду, «bodhisattva», стоит не­измеримо выше богов. Здесь, таким образом, завершается низведение богов, начавшееся уже с эпохи старого браманизма.

Если в начале эпохи старого браманизма люди стараются сравняться с богами, то теперь появляются люди, которые считаются уже пре­взошедшими богов. И таких людей, в общем, немало: северные будди­сты полных будд считают десятками, а бодхисатв - тысячами»²³².

Аналитическое описание - самый сложный вид описания, так как требует профессионального владения материалом и внима­тельного изучения источников.

Н. С. Трубецкой на полутора страницах представляет основ­ное содержание конфессии с более чем двухтысячелетней пись­менной традицией, система понятий которой радикально отлича­ется от понятий знакомых его читателю философских систем. Основная задача аналитического разбора состоит в изъяснении действительного духовного смысла этой конфессии, который неясен читателю, не стоящему «на твердой почве христианского мировоззрения», из-за кажущегося сходства ее положений с хри­стианским вероучением.

В аналитическом описании на первый план выступает логико-понятийный каркас системы взглядов, подлежащих анализу.

Автор выделяет ключевые понятия анализируемого учения, которые получают определения или толкуются через сходные понятия, известные читателю. Некоторые из специфических ка­тегорий представляются в оригинальном виде, даются в транс­крипции и получают толкование в контексте, например, путем перифраза: «всякий кандидат в будду, «bodhisattva».

Эта система ключевых понятий с взаимосвязанными толкова­ниями располагается в порядке логического развертывания.

В начале описания Н. С. Трубецкой представляет основные положения онтологии (учения о мироздании) буддизма; затем излагает вытекающие из них антропологические представления, связанные с пониманием цели жизни, из которых следуют нормы поведенческого характера. Далее рассматривается метод дости­жения идеала, дается характеристика этого метода и его резуль­тата в представлениях буддизма. Наконец, представляется исто­рическая характеристика буддизма в отношении к предшест­вующим ему учениям.

Объяснение представляет собой сообщение мыслей автора о предмете речи, толкующих изложенные факты, раскрывающих их содер­жание или выражающих отношение к ним автора.

Объяснение является самой распространенной, «обычной» формой речи, поэтому на его построение как композиционно-речевой конструкции редко обращают специальное внимание, но на самом деле объяснение сложно, так как представляет собой слово о слове - такое истолкование высказываний, которое делает их понятными и осмысленными.

Так, в приведенных выше примерах описания система буд­дизма предстает, как некоторый реальный факт, имеющий опре­деленное строение и содержание, но смысл этого факта остается неясным. Чтобы рассуждать об этом факте, например, сравнивая его с другими подобными или оценивая, и сделать вывод о нем, необходимо уяснить, что он значит, как автор его понимает и как его следует понимать читателю.

Завершив повествование о развитии религиозных систем Ин­дии и описание их, Н. С. Трубецкой объясняет изложенные факты. Это объяснение отражает вероисповедную позицию автора 233.

«С точки зрения христианской вся история религиозного развития Индии проходит под знаком непрерывного владычества сатаны. Это владычество начинается с того момента, когда существовавший в ре­лигиозном сознании не вполне ясно, но все же уже определенно обо­значившийся образ истинного Бога-Творца и Промыслителя был ото­двинут на задний план образами бесовскими. Затем, в эпоху старого брахманизма, вслед за лицемерным поклонением этим порождающим страх, но не вызывающим благоговения бесам появляется стремление сравняться с ними в отношении чудесной их силы, и отсюда - исполь­зование богослужения и аскеза для магических целей. Одновременно с развитием самоутверждающей гордыни человек, поставивший сам се­бя лицом к лицу с духом бездны, не может не содрогаться постоянно, вглядываясь сам в эту бездну. Лишенный разумного Бога и населен­ный бесами мир бессмыслен и страшен. Появляется стремление куда-то уйти, убежать от кошмарно-бессмысленной закономерности этого мира с его бесконечными повторениями.

И тут-то в учении буддизма сатана подсказывает человеку страшную мысль о полном самоубийстве, об уничтожении своей духовной жиз­ни, с тем, чтобы душа человека растворилась в бездне, превратившись в ничто, в пустоту. Эта ужасная мысль, поднесенная, однако, в самом привлекательном виде, с лестным для человеческой гордости превоз­ношением человека выше всех «богов», надолго овладевает религиоз­ным сознанием Индии. Затем появляется реакция, желание поклонить­ся настоящему, недосягаемому Богу. Но когда человек, отвернувшись от бездны, перед которой его поставил буддизм, поворачивается, с тем чтобы найти достойного поклонения Бога, он, сам не замечая того, вместо Бога опять обретает сатану. На этот раз сатана заставляет че­ловека простереться перед собой и так держит его распростертым и подавленным. Оскалившая зубы чудовищная десятирукая богиня Ка­ли, едущая на колеснице, под тяжелыми колесами которой находят смерть фанатики-шиваиты, что это, как не символ полного торжества сатаны над человеком... »²³⁴

Нижеследующие принципы являются в той же мере техниче­скими, как и этическими, потому что нарушение их влечет за собой неясность и непоследовательность объяснения и недоверие аудитории к ритору.

□   Первый принцип: неизвестные или неясные аудитории фак­ты и понятия приводятся к известным и усвоенным ею понятиям и фактам.

□   Второй принцип: позиция, с точки зрения которой толкуют­ся факты или события, должна быть совершенно ясной, последо­вательной и осознанной самим толкователем.

□   Третий принцип: объяснение должно быть отделено от объ­ясняемого текста.

 

Общие рекомендации.

 

    Изложение должно быть:                                                             

□ правдоподобным. Это значит, что из состава данных, соответствующих действительности (а не вымышленных), отбираются и представляются те факты и в такой форме, чтобы изложение не вызывало сомнений в реальности приводимых данных.                                        

□ приемлемым. Факты, которые приводятся в изложении, и выражения, которые используются для изображения фактов, должны утверждать нравственное чувство аудитории.               

□ ясным. Слова и фразы, которые использует автор, должны быть знакомы аудитории, а само построение изложения -  создавать воспроизводимую картину изображаемого предмета.                                                                                                       

□ интересным. Излагая факты, автор переходит от более  известного аудитории к менее известному.                                                  □ последовательным. Факты должны быть организованы в  определенном смысловом порядке и не должны повторяться.

□ завершенным. Сообщаемые и изображаемые факты и события характеризуются единством предмета изложения; изложение завершается выводом или объяснением.

Глава третья Расположение

ЭЛЕМЕНТЫ РАСПОЛОЖЕНИЯ

Подтверждение