Объявление о Своем удалении из этого ми­ра. — Самонадеянный вызов Петра следовать всюду за Учителем. — Предсказание о его тро­екратном отречении в эту же наступающую ночь. — Ободрение учеников. — Их разные недо­умения и вопросы с ответами на них. — Призыв к сохранению взаимной любви и заповедей. — Обещание Своего видимого возврата и невиди­мого постоянного общения. — Обетование при­шествия Духа Утешителя. —Восстание от ве­чери с изречением мира вечерявшим. — Отшествие с пением из горницы Сионской в Гефсиманию. — Продолжение прежней беседы на пу­ти. — Различные утешения ученикам. — Новое обетование Духа Утешителя. — Молитва к От­цу об учениках и всех верующих.

 

Ветхий завет теперь уже кончился вечерей пас­хальной; новый начался вместе с таинством Евхаристии; потому все, что можно было сделать, сделано в горнице Сионской; но ученики продолжали возлежать за трапезой, которая те­перь в самом высшем смысле была для них трапезой Господней. Важность виденного и слышанного удержи­вала их на своем месте каждого. Не вставал и Учитель из-за трапезы. От полноты сердца Его уста хотели ве­щать, а их ухо — слушать.

«Чадца, — возгласил наконец Господь, как бы желая между прочим показать, что это новоучрежденное Им сейчас таинство взаимной любви и воспоминания о Нем, необходимо теперь и по причине наступающей разлуки, — чадца, еще мало время с вами есмь; взыщете Мене и не обрящете, и якоже рех иудеом, аможе Аз иду, вы не можете приити: тако ныне и вам глаголю.

Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; якоже возлюбих вы, да и вы любите (таким же образом) друг друга.

О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще лю­бовь имате между собой/..»

При напоминании о взаимной любви и верности, уста пламенного Петра невольно отозвались вопросом: «Господи, камо идеши?» — сказал он, провидя, что Учите­лю предстоит опасность, и желая разделить ее с Ним.

«Аможе Аз иду, — отвечал Господь, — не можеши ны­не по Мне ити: последи же по Мне идеши».

Если бы Петр презирал хоть сколько-нибудь в тайну этого великого, неразделимого теперь ни с кем пути, то, без сомнения, удовольствовался бы обещанием великой чести вступить на него некогда вслед за Учителем. Но эта тайна, как и тайна омовения ног, была еще превыше его: оттого — подобное прежнему явление неискушен­ной самоуверенности.

Глагола Петр: «Господи, почто ныне не могу по Тебе ити ? — Ныне душу мою за Тя положу!..»

«Душу ли твою за Мя положиши? — отвечал Господь, как бы со скорбным чувством. — Аминь, аминь глаголю тебе: не возгласит алектор (еще до рассвета), и ты отвержешися от Мене трикраты!»

Как ни настроено было беспримерным смирением Учителя чувство учеников к смиренномудрию, но такаямрачная измена Учителю для любви Петровой (всегда пламенной, только не всегда мужественной на деле) по­казалась сушей невозможностью. Чтобы сильнее отвра­тить от себя подобное нарекание, детская самонадеян­ность не усомнилась употребить даже не безобидное для других сравнение.

«Аще и вси соблазнятся о Тебе, — дерзнул сказать ему смущенный Симон, — аз не соблазнюся!.. С Тобой готов есмь и в темницу и на смерть!..»

Такими самонадеянными словами легко было снова сделаться в огражденном святой любовью обществе Ии­сусовом отверстию для духа тьмы, который, надменный успехом над Иудой, продолжал ходить, как лев, вокруг малого стада в надежде новой добычи. У Небесного Пас­тыря, полагающего душу за овцы, давно была предус­мотрена и отвращена эта опасность — молитвой (Лк. 22, 32). Но для предостережения от самонадеянности над­лежало теперь приподнять завесу и показать на минуту страшного врага и ученикам.

«Симон! Симон! — сказал Господь с чувством глубо­кого умиления, — если бы ты ведал, с какими врагами должно вам иметь дело! се сатана просит, дабы сеять вас, как пшеницу (иметь право поступать с вами, подобно тому, как он поступил некогда с Иовом).

Но Я молился о тебе, да не оскудеет (по крайней ме­ре) вера твоя, — если не может защитить тебя от паде­ния. Потому когда восстанешь от падения сам, то ут­верди (в заглаждение твоего поступка) и братию твою (Лк. 22, 31-32)».

Такое решительное предсказание такого великого па­дения самому Петру, по необходимости, заставляло пред­полагать о предстоящей великой опасности. Таинственное указание на сатану, с его ужасным прошением и страшным веялом, располагало учеников, и без того печальных, еще к большему смущению. Оставить их в последние минуты Свои такими немирными, без твердого якоря надежды пе­ред восстающей бурей сомнений, соблазнов и страха — бы­ло бы тяжело для сердца и не Иисусова. Надлежало открыть все сокровища любви и утешений — и они открылись!..

«Да не смущается сердце ваше, — так начал Господь тайноводствовать учеников, — веруйте в Бога и в Мя ве­руйте. В дому Отца Моего обители многи суть: аще ли же ни, рекл бых вам: иду уготовати место вам. И аще уготов­лю место вам, паки прииду и поиму вы к Себе, да идеже есмь Аз и вы будете.

И аможе Аз иду, — присовокупил Господь, как бы желая обнаружить, куда простирается знание и незна­ние учеников, — весте и путь (коим иду и коим вам не­когда надобно будет идти) весте».

И действительно, после всего, что в разные времена и особенно теперь сказано было об отшествии к Отцу, после сообщения Тела и Крови, преподанных в снедь и оставленных на память о Себе трудно было не иметь во­все понятия об этом пути. Но предрассудок иудейский о земном царстве и бессмертии Мессии стоял стеной пе­ред очами учеников и заграждал от них самые близкие и величественные виды благодатного Царствия Божьего, утверждаемого крестной смертью его Основателя. Дума­ли, конечно, что Учитель должен куда-то от них отойти: сделает это — принужденный к тому врагами, среди ве­личайших опасностей; может быть, даже будет восхи­щен на какое-то время туда, откуда пришел, — к Отцу; но нисколько не думали о смерти и кресте в том виде, как они на другой день последовали.

В этих мыслях Фома, отличавшийся откровеннос­тью характера (Ин. 11, 16) и вместе с тем некоторой взыскательностью рассудка, прямо сказал: «Господи, не вемы, камо идеши: и како можем путь ведети ?»

Слышать от одного из ближайших учеников такое признание в неведении, даже в невозможности ведать то, что особенно было нужно теперь знать, составляло нечто не совсем ожиданное и потому неприятное для Учителя. Такое неведение требовало сильного наставления.

«Аз есмь путь и истина и живот, — отвечал Господь, дав беседе высший, поучительный тон, — никтоже при­идет ко Отцу, токмо Мною. Аще Мя бысте знали (как до­лжно), и Отца Моего знали бысте убо.

И отселе, — присовокупил Господь, не желая обли­чением недостатка в знании усиливать в учениках пе­чаль, — и отселе познасте Его, и видесте Его».

В самом деле, уже весьма недалеко было время, когда каждый из учеников в состоянии будет, вместе с Иоанном говорить: еже слышахом, еже видехом очима нашима, еже узрехом и руки наша осязаша, о словеси животнем: и живот явися, и видехом и свидетельствуем (1 Ин. 1, 1); но теперь напоминание о ведении Отца подало одному из учеников повод обнаружить свое не­ведение еще новым вопросом. Филиппу (так называл­ся ученик), по его наклонности к видимому и внешне­му (Ин. 66 7), особенно нравились чувственные Бого­явления, которыми так обилует Завет Ветхий. Времена Мессии, по общему мнению иудеев, долженствовали быть временами еще больших Богоявлений; а между тем, самые ученики Иисуса — Мессии доселе не виде­ли Бога, как видели Его некогда Авраам, Моисей и проч. Это казалось Филиппу странным: потому, когда Господь сказал видесте Его (Отца), он тотчас восполь­зовался этим случаем к изъявлению давнего и, может быть, общего желания.

«Глагола Филипп: Господи (когда уже Ты Сам гово­ришь: видесте), покажи нам Отца и довлеет нам!» (мы ничего больше не будем ни просить, ни желать). Не­смотря на детское свойство этого вопроса, от него под­виглась, если можно так сказать, вся глубина души Ии­сусовой: ибо, несмотря на детское свойство его, это был такой вопрос, который мог быть предложен Сыну Чело­веческому целым родом человеческим.

«Толико время с вами есмь, — отвечал Господь столь же кротко, сколь величественно, — и не познал еси Мене, Филиппе?.. Видевый Мене, виде Отца: и како ты глаголеши: покажи нам Отца ? Не веруеши ли, яко Аз во Отце и Отец во Мне есть ?

Глаголы, яже Аз глаголю вам, — продолжал Господь, обратясь ко всем ученикам, в которых также легко мог­ло возникнуть желание, подобное Филиппову, — о Себе не глаголю: Отец же, во Мне пребываяй, Той творит дела. Веруйте Мне, яко Аз во Отце и Отец во Мне. Аще ли же ни (если для этого не довольно Моего уверения) — за та (самые) дела веру имите Ми.

Аминь, аминь глаголю вам: веруяй в Мя дела, яже Аз творю и той сотворит и болъша сих сотворит: яко Аз ко Отцу Моему гряду.

Что касается до вас, все, еже аще что просите от От­ца во имя Мое, то сотворю; да прославится Отец в Сыне.

И аще чесо просите во имя Мое (прямо от Меня), Аз сотворю».

На такой язык любви нельзя было ученикам не ото­зваться каким-либо знаком любви и уважения.

«Аще любите Мя, — отвечал Господь, — заповеди Моя соблюдите; и Аз умолю Отца, и иного Утешителя даст вам, да будет с вами в век, Дух истины, Которого мир не может прияти, яко не видит Его, ниже знает Его; вы же знаете Его (если еще не по ясному сознанию, то по чувству серд­ца), яко в вас пребывает (хотя еще и тайно) и в вас будет.

Не оставлю вас сирых, — продолжал Господь, заме­тив, вероятно, что обещание иного Утешителя не силь­но заменит в уме учеников лишения наставника и учи­теля в Нем Самом, — прииду к вам. Еще мало, и мир ктому не увидит Мене, вы же увидите Мя: яко Аз живу и вы живи будете. В той день уразумеете вы, яко Аз во Отце Моем, и вы во Мне, и Аз в вас.

Имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их (от этого все за­висит), той есть любяй  Мя: а любяй Мя, возлюблен будет Отцем Моим, и Аз возлюблю его, и явлюся ему Сам».

Обещание явиться только ученикам Своим, и тем одним, которые любят Его, не могло не показаться странным при ожидании чувственного воцарения Учи­теля над всем миром.

Мысль эта с особенной силой подействовала на Иу­ду не-Искариотского: «Господи, — вопросил он, — и что бысть, яко нам хощеши явитися, а не мирови ?"

«Аще кто любит Мя, — отвечал Господь, — слово Мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим. Но, не любяй Мя, словес Моих не соблюдает: и слово, еже слышасте, несть Мое, но послав­шего Мя Отца. Сия (не многая) глаголах вам, — заклю­чил Господь (находясь еще между вами). — Утешитель же, Дух Святый, Егоже послет Отец во имя Мое, Той вы научит всему, и воспомянет вам вся, яже рех вам».

При вставании из-за пасхальной вечери старший обыкновенно произносил: мир вам! Это было заключе­нием Пасхи. И Господь изрек слово мира, но другим, высшим образом: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не якоже мир дает (на одних словах), Аз даю вам!» — ве­щал Господь.

«Да не смущается сердце ваше, — продолжал Он, — и да не устрашает (вас). Слышасте, яко Аз рех вам: иду и прииду к вам. Аще бысте любили Мя (как должно Меня любить, хотя в любви у вас нет недостатка), возрадовалися бысте убо, яко рех: иду ко Отцу; яко Отец Мой болий Мене есть.

Ныне рех вам (о том, что Мне надобно отойти) пре­жде, даже не будет: да егда будет, веру имете.

Ктому не много имам глаголати с вами: грядет бо сего мира князь (дьявол, действовавший против Иисуса Христа через Иуду и первосвященников), хотя во Мне не имать ничесоже» (ему принадлежащего).

(В это самое время, вероятно, первосвященники на­чали снаряжать стражу свою в вооруженный поход про­тив безоружного общества Иисусова.)

«Но да разумеет мир, яко люблю Отца, и якоже заповеда Мне Отец, тако творю: восстаните, идем отсюду» (на­встречу князю тьмы с его воинством, туда, где предатель намерен предать Меня, хотя мы, зная об этом, могли бы уклониться в другое место и избегнуть предания).

При восстании от вечери надлежало, по обычаю, про­петь несколько псалмов. Святой обычай этот выполнен был теперь тем с большим чувством, что псалмы пасхаль­ные как бы нарочно избраны были для выражения того, что теперь совершалось над Сыном Человеческим. Мож­но ли было без глубокого умиления петь: «камень, егоже небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла: от Господа бысть сие, и есть дивно во очию нашею?» (Пс. 117, 22-23). «Не умру, но жив буду, и повем дела Господня! Честна пред Господем смерть преподобных Его!» (Пс. 115, 6). Окончив пение, Господь с учениками пошел вон из го­рода, в любимое место пребывания Своего, то есть на го­ру Елеонскую, в Гефсиманию. Не краткий путь был со-кращен продолжением трогательных бесед с учениками, которые тем глубже запечатлевались в их душе, чем более они потрясены и умилены были чрезвычайными событи­ями на пасхальной вечери. Как прежде Господь любил от видимых предметов восходить к невидимым, так посту­пил и теперь. Проходя мимо виноградников, которыми усеяны были все ребра склоны Елеонской и которые те­перь покрыты были цветом и разливали благоухание, Он начал беседовать о Себе, как о виноградной лозе.

«Аз есмь лоза (виноградная) истинная, и Отец Мой делатель есть. Всякую розгу, о Мне не творящую плода, измет ю, и всяку творящую плод, отребит ю, да множайший плод принесет. Уже вы чисти (отреблены) есте за (через) слово, еже глаголах вам: (но) будите во Мне и Аз в вас. Якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не будет на лозе: тако и вы, аще во Мне не пребудете. Аз есмь лоза, вы же гроздие. И иже будет во Мне, и Аз в нем, той сотворит плод мног: яко без Мене не можете творити ни-чесоже. Аще кто во Мне не пребудет, извержется вон, якоже розга, и изсышет: и собирают ю, и во огнь влагают, и сгарает. Аще пребудете во Мне, и глаголы Мои в вас пре­будут, егоже аще хощете, просите и будет вам. О сем прославися Отец Мой, да плод мног сотворите: и будете Мои ученицы.

Якоже возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас: будите в любви Моей. Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей: якоже Аз заповеди Отца Моего соблюдох, и пребываю в Его любви. Сия глаголах вам, да радость Моя в вас будет, и радость ваша исполнится. Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, якоже возлюбих вы. Больши сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя. Вы друзи Мои есте, аще творите, елика Аз запове­даю вам. Ее ктому вас глаголю рабы, яко раб не весть, что творит господь его: вас же рекох други, яко вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам. Не вы Мене избрасте, но Аз избрах вас, и положих вас, да вы идете, и плод принесе­те, и плод ваш пребудет: да, егоже аще просите от Отца во имя Мое, даст вам.

Сия заповедаю вам, да любите друг друга. Аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. Аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы: якоже от ми­ра несте, но Аз избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир. Поминайте слово, еже Аз рех вам: несть раб болий господа своего. Аще Мене изгнаша, и вас изженут: аще сло­во Мое соблюдоша, и ваше соблюдут. Но сия вся творят вам за имя Мое, яко не ведят Пославшаго Мя. Аще не бых пришел и глаголал им, греха не быша имели: ныне же вины (извинения) не имут о гресе своем. Ненавидяй Мене, и Отца Моего ненавидит. Аще дел не бых сотворил в них, их же ин никтоже сотвори, греха не быша имели: ныне же и видеша, и возненавидеша Мене и Отца Моего. Но да сбу­дется слово, писанное в законе их, яко возненавидеша Мя туне. Егда же приидет Утешитель, Егоже Аз послю вам от Отца, Дух истины, Иже от Отца исходит, Той свиде­тельствует о Мне. И вы же свидетельствуете, яко иско­ни со Мною есте.

Сия глаголах вам, да не соблазнитеся. От сонмищ ижденут вы: даже приидет час, да всяк, иже убиет вы, возмнится службу приносити Богу. И сия сотворят, яко не познаша Отца, ни Мене. Но сия глаголах вам, да егда при­идет (оный) час, воспомянете сия, яко Аз рех вам: сих же вам исперва не рех, яко с вами бех. Ныне же иду к Послав­шему Мя» (Ин. 15, 16, 1-5).

Учитель умолк (ожидая услышать что-либо от уче­ников). После стольких слов можно было предполагать, что они поняли наконец путь, Ему предлежащий, и полюбопытствуют узнать более о благотворных следствиях Его отшествия к Отцу и своих обязанностях во время Его отсутствия. Но вместо любопытства и вопросов на лице их было одно смущение, а на устах безмолвие. Сер­дечная тоска, видимо, связывала мысли и уста каждого (Ин. 16, 5). «И (после всего этого) никто от вас не спро­сит Меня: камо идеши?» — с удивлением сказал Учитель, прервав опять общее молчание. — Вижу, что сердце ва­ше слишком наполнилось от того, что вы слышали от Меня. Но Я истину говорю, что гораздо лучше вам, да Аз иду: аще бо не иду Аз, Утешитель не приидет к вам; аще ли же иду, послю Его к вам. И пришед Он обличит мир о гре­се, о правде же и о суде. О гресе убо яко не веруют в Мя; о правде же (Моего лица и служения), яко ко Отцу Моему иду, и ктому не видите Мене (в нынешнем состоянии уничижения). О суде же, яко князь мира сего (коим на­ущенные враги Мои осудят Меня) осужден бысть (Мо­им учением, Моей жизнью и смертью).

Еще много имам глаголати вам, — продолжал Гос­подь, — но не можете носити (вместить) ныне. Егдаже приидет Он, Дух истины, наставит вы на всяку истину; не от Себе бо глаголати имать, но елика аще услышит, глаголати имать, и грядущая возвестит вам. Он Мя про­славит, яко от Моего приимет и возвестит вам.

Вся, елика имать Отец, Моя суть: сего ради рех, яко от Моего приимет и возвестит вам. Вмале, и ктому не ви­дите Мене; и паки вмале и узрите Мя: яко Аз иду ко Отцу».

Ученики, следуя за Учителем на некотором расстоя­нии, пользуясь безмолвием Его и помня вызов: ничесоже вопрошаете, — начали вполголоса рассуждать между собой: что бы это значило, что Учитель говорит: Вскоре не увидите Меня, и опять вскоре, увидите Меня; и: Я иду ко Отцу?— что это говорит Он, вскоре?— Несмотря на общее усилие разрешить загадку, она оставалась нераз­решенной (по причине всеобщего предрассудка о том, что Мессии, яко Царю, хоть земному, но вечному, нель­зя умереть); всякий за себя и за других признавался: не вемы, еже глаголет!

Уразумев, что ученики хотят спросить Его о смысле употребленных Им выражений, Господь остановился и сказал: «О сем ли стязаетеся между собою, яко рех: вмале и не видите Мене: и паки вмале, и узрите Мя? (Если бы открылось перед вами будущее, не такие вопросы (о словах) заняли бы вас.)

Аминь, аминь глаголю вам, яко восплачетеся и возры­даете вы, а мир возрадуется: вы же печальни будете, не­смотря на сие будьте мужественны; ибо печаль ваша в ра­дость будет. Жена егда раждает, скорбь имать, яко при­иде год ея: егда же родит Отроча, ктому не помнит скор­би за радость, яко родися человек в мир. И вы печаль има­те убо ныне: паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас. И в той день Мене не вопросите ничесоже.

Аминь, аминь глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам. Доселе не просисте ниче­соже во имя Мое. Просите и приимете, да радость ваша исполнена будет. Сия в притчах глаголах вам: но приидет час, егда ктому в притчах не глаголю вам, но яве о Отце возвещу вам. В той день во имя Мое воспросите: и не гла­голю вам, яко Аз умолю Отца о вас: Сам бо Отец любит вы, яко вы Мене возлюбисте и веровасте, яко Аз от Бога изыдох. — Изыдох от Отца и приидох в мир. И паки ос­тавляю мир, и иду ко Отцу».

При этом напоминании о Божественном достоинст­ве Учителя в учениках тотчас пробудилось чувство жи­вой веры в Него.«Глаголаша Ему ученицы Его: се ныне не обинуяся (пря­мо) глаголеши, а притчи (неясного чего-либо) никоеяже не глаголеши. Ныне вемы, яко веси вся, и не требуеши, да кто Тя вопрошает: о сем веруем, яко от Бога изшел еси».

Несмотря на искренность этих слов, ясно было, что они происходят более от сердца, преданного Учителю, нежели от ума, совершенно убежденного. Тем более с будущим поведением учеников среди наступающих ис­кушений, сказанное теперь ими было в разительной противоположности. «Ныне ли веруете, — сказал Гос­подь, имея в виду эту противоположность. — Се грядет час и уже прииде, да разыдетеся кийждо (из вас) во своя, и Мене единаго оставите... и несмь един, яко Отец со Мною есть...

Сия глаголах вам, — заключил Господь, — да во Мне (а не в другом ком-либо) мир имате. В  мире скорбни буде­те: но — дерзайте, яко Аз победих мир...» (Ин. 16, 6—33.)

После этих слов, как повествует св. Иоанн, Иисус остановился, может быть, на одном из холмов Елеона, возвел очи Свои к небу и начал молитвенную беседу с Отцом.

«Отче, прииде час; прослави Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тя: якоже дал еси Ему власть всякия пло­ти, да всяко еже дал еси Ему, даст им живот вечный. Се же есть живот вечный: да знают Тебе, единаго истинна­го Бога, и Егоже послал еси, Иисус Христа! Аз прославих Тя на земли, дело соверших, еже дал еси Мне, да сотворю. И ныне прослави Мя Ты, Отче, у Тебе Самаго славою, юже имех у Тебе прежде мир не бысть!

Явих имя Твое человеком, ихже дал еси Мне от мира (11 учеников): Твои беша, и Мне их дал еси: и слово Твое сохраниша. Ныне разумеша, яко вся, елика дал еси Мне, от Тебе суть. Яко глаголы, ихже дал еси Мне дах им: и тии прияша и разумеша воистину, яко от Тебе изыдох, и вероваша, яко Ты Мя послал еси. Аз о сих (наипаче) молю, не о всем мире молю, но о тех, ихже дал еси Мне, яко Твои суть. И Моя вся Твоя суть и Твоя Моя: и прославихся в них. И ктому несмь в мире, и сии в мире суть, и Аз к Тебе гряду. Отче Святый, со­блюди их во имя Твое, ихже дал еси Мне, да будут едино, якоже и Мы. Егда бех с ними в мире, Аз соблюдах их во имя Твое: ихже дал еси Мне, сохраних, и никтоже от них поги­бе, токмо сын погибельный, да сбудется писание. Ныне же к Тебе гряду, и сия глаголю в мире, да имут радость Мою ис-полнену в себе. Аз дах им слово Твое, и мир возненавиде их, яко не суть от мира, якоже и Аз от мира несмь. Не молю, да возмеши их от мира, но да соблюдеши их от неприязни. От мира не суть, якоже и Аз от мира несмь. Святи их во истину Твою: слово Твое истина есть.

Якоже Мене послал еси в мир, и Аз послах их в мир: и за них Аз свящу Себе, да и тии будут священы воистину. Не о сих же молю токмо, но и о (всех) верующих словесе их ра­ди в Мя. Да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в нас едино будут. Да и мир веру имет яко Ты Мя послал еси. И Аз славу, юже дал еси Мне, дах им, да будут едино, якоже Мы едино есмы. Аз в них, и Ты во Мне: да будут совершени воедино, и да разумеет мир, яко Ты Мя послал еси, и возлюбил еси их, якоже Мене возлюбил еси. Отче, ихже дал еси Мне, хощу, да идеже есмь Аз, и тии бу­дут со Мною, да видят славу Мою, юже дал еси Мне, яко возлюбил Мя еси прежде сложения мира. Отче праведный, и мир Тебе не позна, Аз же Тя познах, и сии познаша, яко Ты Мя послал еси. И сказах им имя Твое, и скажу: да лю­бы, еюже Мя еси возлюбил, в них будет, и Аз в них!»

Перед входом в Гефсиманию Господь почел за нуж­ное еще раз предупредить учеников о предстоящих ис­кушениях (Мф. 26, 31).«Когда Я посылал вас (на проповедь) без влагалища, без меха и без сапог, — спросил Он, — еда в чесом лишены бысте?» — «Ни в чем», — отвечали ученики.

«Но теперь, — продолжал Господь, употребляя, что­бы не слишком устрашить их, приточный язык, — те­перь, иже имет влагалище, да возмет, такожде и мех; а иже не имать, да продаст ризу свою и купит нож (меч).

Ибо сказываю вам, что теперь должно исполниться на Мне и сему слову Писания: и со беззаконными (злоде­ями) вменися!» При всей прозрачности притча Учителя, дававшего знать, что теперь ученики, на время, будут предоставлены самим себе и потому должны сами забо­титься как о пропитании, так и безопасности своей, — оказалась для некоторых не совсем понятной. Подума­ли, что Учитель советует действительно вооружиться ме­чами на случай опасности. В таких мыслях один из уче­ников сказал, что у них есть два меча.

Ответ был не по мысли Учителя; ибо Он разумел другое: но и действительные два меча были теперь не лишни для учеников, которым среди наступающей ночи надлежало рассеяться по диким окрестностям Иеруса­лима. Потому Господь, как бы в знак одобрения, сказал: «довольно» (Лк. 22, 35—38).

«Все вы, — присовокупил Он, вместо пояснения и при­точного сравнения, — все вы соблазнитеся о Мне в ночь сию; ибо писано есть: поражу пастыря, и разыдутся овцы стада. По Воскресении же Моем Я встречу вас в Галилеи».

«Если и все соблазнятся о Тебе, я, — отвечал Петр, забыв прежний урок Учителя от великой любви своей к Нему, — я никак не соблазнюсь!..»

«Аминь, аминь глаголю тебе, — отвечал Иисус, — яко в сию нощь (как уже сказал тебе) прежде, даже алектор не возгласит, отвержешися Мене трикраты».

«Хотя бы мне и умереть с Тобой, не отрекусь от Те­бя», — продолжал Петр, которому предсказывамое па­дение казалось совершенной невозможностью.

То же, по замечанию Матфея, повторили и все про­чие ученики (Мф. 26, 31-35).

Среди этих уверений в верности до смерти, которые все сбылись на самом деле, только впоследствии, на конце земного поприща каждого из учеников, пришли в Гефсиманию. Тут был сад, принадлежавший одному из последователей Иисусовых. Господь и прежде часто хо­дил в него с учениками Своими и теперь избрал его мес­том Своего последнего приготовления на подвиг крест­ный; чтобы, как замечает один учитель Церкви, там же (в саду) одержана была первая победа, где было нанесено (всему человечеству) первое поражение.

Прежде чем осмелимся войти в вертоград Гефсиманский и возвратимся мыслью к слышанному, сделаем не­сколько замечаний о последней беседе Иисуса Христа к ученикам, которые смогут облегчить понимание неко­торых мест ее и особенно ее духа.

Беседа эта, сохраненная для нас преимущественно св. Иоанном, составляет драгоценнейшую часть сказаний Евангельских, обнаруживая перед нами душу и сердце Господа Иисуса в такие решительные минуты, с таких важных сторон, в таком преизбытке Божественного све­та. Здесь из собственных уст Его мы слышим тайну Его лица и служения, сущность Его учения и обетований, ве­ликое начало величайшей Его деятельности; видим, от­куда Он и для чего пришел, куда и для чего отошел, что намерен сделать из людей, каким образом соединить не­бо с землей, восставить все падшее, облаженствовать всех злополучных сынов Адамовых. Раньше же и больше все­го видим здесь, слышим, осязаем духом превосходящую разум любовь Христову, которая распространяется до то­го, что видимо объемлет небо и землю, время и вечность.

Какое неподражаемое величие в минуты самые го­рестные! Когда самый добродетельный мудрец сказал бы с горестью: «Я предан теперь; мне должно уме­реть!» — Иисус восклицает: «Ныне прославися Сын Чело­веческий!» Слушая Его утешения ученикам, можно под­умать, что завтра ожидает Его не крест, а престол, что на другой день предстоят мучения не Ему, а Его безутеш­ным ученикам...

Откуда такое святое мужество? Оттого, что князь ми­ра не имеет в Нем ничего, ему принадлежащего (Ин. 14, 30), и что мир Им совершенно побежден (Ин. 16, 33); от­того, что Он всегда угодное перед Отцом творил и пото­му не один, а Отец всегда с Ним (Ин. 16, 32); оттого, что Он область имеет душу Свою положить и паки приять, и если полагает ее теперь, то о Себе, по Своей воле (Ин. 10, 18); оттого, наконец, что говорящий таким образом есть Тот, Кто имел славу у Отца, прежде мир не бысть (Ин. 17, 5), есть Слово, бывшее искони у Бога, Коим все сотворено и без Негоже ничтоже бысть, еже бысть (Ин. 1, 1-4).

И у другого сына человеческого обрелось бы столь­ко чистой любви к ближним, чтобы для спасения их претерпеть смерть. Моисей подал уже пример такого самопожертвования (Исх. 32, 32), а Павел готовился повторить его (Рим. 9, 3), но только Сын Божий, Гос­подь с небесе (1 Кор. 15, 47) мог в навечерие Своей смерти сказать: Веруйте в Бога и в Мя веруйте (Ин. 14, 1); дерзайте, яко Аз победих мир (Ин. 16, 33); еже аще что вопросите во имя Мое, Аз сотворю (Ин. 14, 13); без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15, 5); веруяй в Мя, дела, яже сотворих, и той сотворит, и больша сих сотворит (Ин. 14, 12).

Недоумения учеников и ответы на них прерывают некоторым образом ход беседы Божественного Учите­ля и замедляют ее действие на ум; но истины, которые из-за этих недоумений исходят из уст Иисуса, так важ­ны и драгоценны, стороны, с каких Он благоволил об­наруживать Себя, так возвышенны и утешительны, что нельзя не благодарить от души: Фому — за любо­пытство о пути (Ин. 14, 5-7), Филиппа — за желание видеть Отца (Ин. 14, 9-12), Иуду не-Искариотского — за вопрос: почему Учитель не хочет явиться всему ми­ру (Ин. 14, 22-24)!

Цель всех утешений Иисусовых явно направлена преимущественно на то, чтобы предохранить учеников от соблазна и отпадения во время Его крестной разлу­ки с ними. Время непродолжительное по течению ча­сов, но чрезвычайно опасное по стечению обстоя­тельств. Сколько предстояло им соблазнов и страхов! Сколько поводов к нарушению верности! Князь мира, побежденный крестом, без сомнения, не оставит ни одного средства для уловления овец, рассеянных смер­тью Пастыря. И между тем, в этом-то малом рассеян­ном стаде было основание для собрания всех чад Божьих воедино (Ин. 11, 52), потеря и одного из чадцев любви Иисусовой (Ин. 13, 33) была бы весьма чувствительна для блага целого мира, для его будущего обращения от тьмы к свету их проповедью.

Несмотря однако же на великую нужду в утешении, надлежало преподать его, не открывая во всей (страш­ной) очевидности событий, которые последовали наутрие. Святейшая тайна всемирного искупления должна была быть, некоторым образом, запечатанной до самого исполнения своего. Само усердие к Учителю, не свобод­ное от предрассудков, имело нужду быть связанным некоторой неизвестностью. Поэтому завеса будущего при­поднимается ровно настолько, насколько нужно было для того, чтобы предостеречь от падения, и не более. Ученики чувствуют, что предстоит какое-то великое ис­кушение, какая-то печальная разлука с Учителем; видят себя в будущем сирыми, ненавидимыми, рассеянными, в печалях и болезнях жены рождающей, но видят Учите­ля, вскоре возвращающегося к ним, приносящего ра­дость и мир; видят другого Утешителя, приходящего пребывать с ними вовек, научить их всему, обличить во всем мир, их ненавидящий; видят опять Самого Учите­ля, приходящего со Отцом — сотворить у каждого из любящих Его Себе обитель: все это видят, говорю, уче­ники, как в перспективе, исполненной такого света, среди которого самые печальные предметы получают трогательный вид, умиляющий сердце. Каким именно образом все это произойдет, ученики еще не понимали. Одно твердо узнали они — что Учитель их от Бога изшел, что было весьма важно для будущего. Притом у них теперь в руках план событий. Когда придет время, они вспомнят, что им было сказано. Предсказание отнимет силу соблазна у предсказанного.

Кроме того, последняя беседа Богочеловека была для учеников Его полезна еще особенным образом. И сре­ди человеческих собеседований слова могут произво­дить действие великое, не будучи понимаемы слыша­щими в подробности. Можно трогаться, умиляться, из­меняться сердцем от одних чувств в словах, не понимая их совершенно. Это замечание — в превосходнейшей степени — можно отнести к последней беседе Иисуса. Ею, так сказать, навеян был на учеников дух мира, тер­пения и упования; таинственным образом умащено сер­дце для удобнейшего перенесения самых жестоких ударов: они не понимали всех мыслей, но поняли чувство, исполнились духом Иисусовым, осязали о словеси животнем (1 Ин. 1, 1).

О последней молитве Иисусовой (Ин. 17) дерзно­венно и говорить языком человеческим: так она всеобъ­емлюща, величественна, Божественна! После нее, веро­ятно, и Филипп не сказал бы: Господи, покажи нам От­ца! Ибо в ней для верующего виден Отец более, нежели в целом мире. Здесь-то надлежало Петру сказать: Господи, глаголы живота вечного имаши (Ин. 6, 68)! Это молитва Великого Первосвященни­ка по чину Мельхиседекову перед входом Его во Святая Святых. Кто прочитал ее со вниманием хотя бы один раз, у того она останется в сердце на всю жизнь; а кто одушевился  духом  ее, тот не может не при­надлежать навсегда Иисусу.

XII ОМОВЕНИЕ НОГ И ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

XIII ПРОЩАЛЬНАЯ БЕСЕДА ИИСУСА ХРИСТА С УЧЕНИКАМИ

XIV ГЕФСИМАНСКИЙ ПОДВИГ ИИСУСА ХРИСТА