Для того, чтобы судить о состоянии духовного просвещения в нашем отечестве в обозреваемый нами период, мы имеем троякого рода данные. Это прежде всего отзывы современников о некоторых наших тогдашних иерархах и иноках, правда краткие и весьма немногие: митрополит Климент Смолятич был такой «книжник и философ», какого в Русской земле не бывало; митрополит Кирилл I был «учителен зело и хитр ученью Божественных книг»{222}. Один из игуменов Смоленского Богородицкого монастыря, неизвестный по имени, где начал свои подвиги преподобный Авраамий Смоленский, был «хитр Божественным книгам, и вся сведый, и проходя», так что никто не смел пред ним «от книг глаголати». Сам Авраамий Смоленский любил с величайшею ревностию заниматься чтением священных и отеческих книг, «от всех избирая и списая ово своею рукою, ово многими писцы», и дана была ему благодать Божия «не токмо почитати, но и протолковати, яже мнозем несведущим, и от него наказаная всем разумети, и слышащим к сему из уст и памятию сказая, якоже ничто же ся от него не утаит Божественных Писаний, яко николиже умолкнуша уста его ко всем»{223}. Во-вторых, это известия о бывших у нас тогда училищах, хотя довольно подробные, но, к сожалению, сохранившиеся только в сводной летописи Татищева. По словам его, смоленский князь Роман Ростиславич, будучи сам весьма ученым, понуждал к учению многих, и особенно, не желая иметь необразованных священников, устроял училища, содержал учителей, греков и латинян, и на все это до того истощал свои доходы, что по смерти его (1180) жители Смоленска должны были сделать добровольный сбор для погребения своего любимого князя. Галицкий князь Ярослав Владимирович († 1187), большой любитель книг и знаток языков, ревнуя о благоустроении церковного клира, искоренении в народе суеверий и распространении правых понятий о вере, вменял черноризцам в обязанность обучать детей грамоте и уделять на то часть монастырских доходов. Еще более замечательным ревнителем просвещения был великий князь владимирский Константин Всеволодович. Наученный многим языкам, он не щадил ничего для приобретения книг, держал при себе ученых людей и заставлял их переводить с греческого языка на славянский; в библиотеке его находилось одних греческих книг более тысячи, которые частию были куплены им самим, а частию получены в дар от патриархов, слышавших о его любомудрии. Пред своею кончиною (1218) он пожертвовал собственный дом во Владимире, всю свою библиотеку и разные волости для училища, где иноки, русские и греки, обучали малолетних детей. Училище это продолжало существовать и по смерти князя, хотя в 1227 г. во время страшного пожара владимирского лишилось многих книг{224}. Передавая сказание о Константине Всеволодовиче, Татищев ссылается на какую-то летопись святого Симона, епископа Владимирского († 1225); но так как эта летопись до нас не дошла и нет возможности судить о степени ее подлинности, так как свидетельства Татищева и о других училищах неизвестно откуда им заимствованы, то, не отвергая их совершенно, мы удерживаемся признать их и вполне достоверными. Впрочем, то не может подлежать сомнению, что какие-либо школы, по крайней мере для первоначального обучения, у нас существовали, потому что а) всегда были у нас люди грамотные, целый класс пастырей Церкви, которые у кого-нибудь да учились читать и писать; б) в житии преподобного Авраамия Смоленского говорится, что, когда он пришел в возраст, родители его «даста €и книгам учити» и что он «не унываше, якоже прочая дети, но скорым прилежанием извыче, сему же на игры со инеми не исхождаше», значит, в Смоленске точно было училище{225}; в) об учителях, занимавшихся в России приготовлением людей для церковного служения, упоминает в своем послании (1228) Константинопольский патриарх Герман к нашему митрополиту Кириллу{226}. Наконец, третье и самое важное данное, по которому мы можем судить как о просвещении, так и об учении в нашей Церкви, представляют собою сохранившиеся остатки тогдашней нашей духовной литературы. Разумеем: I) довольно многочисленные и разнообразные сочинения святого Кирилла, епископа Туровского; II) послания святого Симона, епископа Владимирского, и Поликарпа, инока киево-печерского, которые по единству предмета и внутреннему характеру составляют как бы одно нераздельное целое; III) небольшие сочинения других наших писателей, менее известных, равно как немногие уцелевшие памятники тогдашней церковной письменности.

I

Из «множайших» сочинений святого Кирилла, епископа Туровского, которыми он, по выражению древнего его жизнеописателя, просветил концы российские и, как второй Златоуст, «паче всех» в России воссиял{227}, до нас дошли: 1) девять Слов, произнесенных им в храме пред народом; 2) три статьи, изложенные в форме посланий, или наставлений, к инокам; 3) более двадцати молитв и канон молебный.

В числе уцелевших Слов святого Кирилла находятся восемь на определенные праздники и дни года, именно: а) в неделю ваий, б) на святую Пасху, в) в неделю Фомину, г) в неделю о мироносицах, д) в неделю о расслабленном, е) в неделю о слепом, ж) на Вознесение Господне и з) на Собор 318 святых отцов Первого Вселенского Собора,— и одно Слово, не приспособленное ни к какому празднику и изложенное в виде притчи о слепце и хромце{228}. Каждое из этих Слов начинается приступом, в котором большею частию выражена какая-либо общая мысль, не всегда, однако ж, удачно приспособленная к последующему изложению Слова. В самом Слове обыкновенно изъясняется предмет праздника, раскрываются обстоятельства воспоминаемого события, его значение и следствия или излагается притча. При изъяснении подробностей события или притчи проповедник почти везде старается показать их переносный, таинственный смысл: иногда — естественно и верно, иногда — довольно принужденно и произвольно. Краткие евангельские сказания большею частию распространяет, некоторые простые и несложные события представляет в образной, драматической форме и в уста действующих лиц влагает длинные речи и объяснения, которые, хотя рассматриваемые отдельно, иногда прекрасны, но не всегда естественны и нередко делаются утомительными при чтении, нарушая единство Слова. Все Слова оканчиваются или кратким назиданием слушателям, или кратким повторением прежде сказанного, или молитвою к Богу, или похвалою угодникам Божиим и молитвою к ним. Вообще о Словах святителя Туровского можно сказать, что отдельные места в них есть весьма хорошие и даже прекрасные, но целого, вполне выдержанного и совершенного Слова нет ни одного; что в них довольно искусственности и изысканности как в сочетании мыслей, так и в выражениях и очень мало нравственных наставлений, следовательно, недостает двух самых главных свойств проповедей святого Златоуста: общедоступности и нравственного преобладающего направления. Перейдем к частностям.

Приступ первого Слова, т. е. в неделю ваий, вовсе не приспособлен к нему. Сначала проповедник изрекает общую, довольно неопределенную мысль: «Велики и древни сокровища, дивно и радостно откровение доброго и сильного богатства, неоскудеваемы дары, подаваемые ближним, искусны строители славного и весьма честного дома, обильны и переполнены и многие остатки царской трапезы, от которой нищие питаются пищею негиблющею, но пребывающею в живот вечный». Вслед за тем святитель как бы поясняет свою мысль: «Слова евангельские, которые Христос многократно изрекал ради человеческаго спасения, суть пища душам нашим; Его славный и честной дом — Церковь имеет искусных строителей: патриархов, митрополитов, епископов, игуменов, иереев и всех церковных учителей, которые чрез чистую веру сделались ближними Богу и благодатию Духа Святого приемлют различные дары учения и исцеления по мере даяния Христова. Потому и мы, убогие, взимая крупицы от остатков той же трапезы, наслаждаемся ими, ибо всякий раб своего господина хвалит». После этого сочинитель прямо переходит к предмету слова: «А нам, братие, ныне радость и веселие всему миру от наступившего праздника, в котором сбылись пророческие писания, по случаю совершенного ныне Христом знамения». Изложение обстоятельств празднуемого события наполнено иносказательными толкованиями: «Ныне Христос от Вифании входит в Иерусалим, сед на жребя осле, да исполнится пророчество Захарии о Нем: Радуйся зело, дщи Сионя, проповедуй дщи Иерусалимля: се Царь твой грядет тебе праведен и спасаяй, Той кроток, и всед на подъяремника и жребца юна (Зах. 9. 9). Разумея сие пророчество, мы веселимся, ибо души святых называются дщерями горнего Иерусалима, а жребя — это уверовавшие во Христа язычники, которых Он, послав апостолов, отрешил от лести дьявола... Ныне апостолы возложили на жребя ризы свои и Христос сел верху их — какое явление преславной тайны! Христианские добродетели суть ризы апостолов, которые своим учением сотворили благоверных людей престолом Божиим и вместилищем Святого Духа... Ныне народы постилают по пути Господу ризы свои, а другие, ломая от дерев ветви, полагают на пути; добрый и правый путь для миродержителей и всех вельмож есть Христос, Которым, постилая его милостынею и незлобием, удобно входят в Небесное Царство, а ломающие ветви от древа суть прочие люди и грешники, которые, уравнивая путь свой сокрушенным сердцем и умилением души, постом и молитвами, приходят к Богу, изрекшему: Аз есмь путь, истина и живот (Ин. 14. 6). Ныне предыдущие и последующие восклицают: Осанна Сыну Давидову, благословен Грядый во имя Господне! Предыдущие суть пророки и апостолы: те наперед пророчествовали о пришествии Христовом, а эти проповедали во всем мире пришедшего Бога от Бога и крестили во имя Его народы. Последующие суть святители с мучениками: одни крепко борются за Христа с еретиками и отрешают их, как врагов, от Церкви; другие пострадали за имя Христово даже до крови и, считая все за уметы, текли вслед Его, чтобы соделаться причастниками Его страданий... Ныне подвигся весь Иерусалим по случаю Входа Господня: старцы шествовали быстро, да поклонятся Иисусу как Богу; отроки текли скоро, да прославят Его за чудесное воскресение Лазаря; младенцы, как бы крылатые, парили вокруг Иисуса и вопияли: «Осанна Сыну Давидову...» Какое откровение тайн и разрешение пророческих писаний! Под старцами разумеются язычники, ибо они явились прежде Авраама и Израиля; тогда, будучи прельщены, они уклонились от Бога, а ныне поклоняются верою Сыну Божию. Отроки знаменуют всечестной, любящий девство иноческий чин, непрестанно славящий Христа и творящий чудеса благодатию Божиею. Младенцы прообразовали всех христиан, которые ничего не испытывают о Христе, но, Им живя и за Него умирая, воздают Ему обеты и молитвы». Сказав потом о скорби и смущении Анны, Каиафы и вообще священников, которые не уразумели пророков, замышляли злой совет против Иисуса и не хотели разделить радости народа, проповедник продолжает: «Ныне тварь веселится, будучи освобождаема от работы вражией, а врата и вереи адские потряслись и силы бесовские ужаснулись. Ныне горы и холмы источают сладость, юдоли и поля приносят плоды Богу. Горние воспевают, а преисподние рыдают...» И, наконец, обращается к своим слушателям: «Посему, братие, нам подобает, как людям Божиим, прославить возлюбившего нас Христа. Приидите, поклонимся и припадем Ему, мысленно лобызая пречистые ноги Его, подобно блуднице. Отстанем, подобно ей, от злых дел; излием, яко миро, на главу Его веру и любовь нашу. Изыдем любовию, подобно народам, во сретение Ему; сломим, как ветви, укрощение нашего гнева; постелем Ему, как ризы, наши добродетели; воскликнем молитвами и беззлобием, как младенцы; предыдем Ему милостынями к нищим; последуем за Ним смирением и постом, бдением и блаженным покаянием и не погубим труда сорокадневного поста, в котором мы подвизались, очищая себя от всякой скверны, да и в наш Иерусалим внидет ныне Христос... Уготовим, яко горницу, души наши смирением, да чрез причастие внидет в нас Сын Божий и Пасху сотворит со учениками своими...» Вообще, заключение — вполне приличное Слову и празднику, хотя не чуждое иносказаний.

Слово на святую Пасху начинается весьма естественно: «Ныне сугубая радость всем христианам и веселие миру неизреченное, ради наступившаго праздника, вместо скорби прежде бывшего таинства... Какая же была скорбь предшествовавшего таинства? Пред вчерашним днем Господь наш Иисус Христос как человек был распинаем, а как Бог помрачил солнце и преложил луну в кровь, и тьма была по всей земле; как человек, возопив, испустил дух, а как Бог потряс землю, и распались камни; как человек был прободен в ребра, а как Бог раздрал завесу древнего закона; как агнец источил кровь с водою и принес Собою Жертву Богу Отцу за спасение мира... Сошел Господь во ад, и попрал бесовское царство Крестом, и умертвил смерть, и сидящие во тьме увидели свет... Ныне же воскрес Христос из мертвых и сущим во гробех живот даровал, и души святых от ада вселились на небеса. Потому двоякое и троякое имя имеет настоящий праздник». После этого проповедник останавливается собственно на двух именах праздника: на имени Пасхи и на имени Великого дня. При раскрытии первой мысли он сначала объясняет, что, как ветхозаветная пасха напоминала собою кровь закланных агнцев, которою иудеи помазали в Египте праги домов своих и тем спасли своих первенцев от смерти, так и новозаветная Пасха знаменует кровь Агнца Божия Иисуса, закланного за спасение всего мира; а потом приглашает своих слушателей причаститься Животворящего Тела и Крови сего Божественного Агнца. При раскрытии второй мысли сначала говорит: «Поистине, Велик день сей не потому, чтобы он имел больше часов, но ради великих чудес, совершенных Господом Иисусом». И как бы в изъяснение этих слов излагает, как жены-мироносицы, минувшей субботе, пришли рано заутра на гроб Иисусов и увидели здесь двух ангелов, возвестивших им Воскресение Господа (причем в уста ангелов влагается длинная речь); как мироносицы возвестили о том единонадесяти апостолам и апостолы не поверили им; как Петр и Иоанн, восстав, текли ко гробу и Иоанн притек скорее Петра, однако ж не вошел во гроб, а Петр, после пришедший, вошел (тут замечается, что Иоанн образовал собою Ветхий Закон, который, хотя чаял Христа, но по пришествии Его не вошел в веру Его, а Петр представлял образ Нового Закона, который, хотя пришел после, но прежде уверовал во Христа); как Господь явился двум ученикам своим, шедшим в Еммаус, и вразумил их (причем в уста Спасителя влагается длинная речь) и как эти два возвратились во Иерусалим и возвестили прочим апостолам, яко воистину восстал Христос и явился им. Заключение Слова состоит из краткой молитвы: «А мы, братие, видев Воскресение Христа, поклонимся Ему и воскликнем: «Ты еси Бог наш и кроме Тебя иного не знаем. Человече видимый и Боже разумеваемый! Вся земля да поклонится и да поет Тебе; помилуй нас, Господи, верующих в Тебя; Тебе молимся, очисти грехи наши, отпусти долги душ наших... Вчера с разбойником мы сраспинались Тебе, а ныне совоскресли с Тобою; вчера с Логгином взывали: «Воистину Сын Божий еси Ты», а ныне с ангелами говорим: «Воистину Христос воскресе»; вчера с Никодимом со Креста снимали Тебя, ныне с Магдалиною видим Тебя воскресшего...», и проч.

Слово в неделю новую, или Фомину, святитель начинает так: «Для украшения праздника Церковь требует великого учителя и мудрого проповедника, а мы нищи словом и мутны умом и не имеем огня Святого Духа на сложение душеполезных словес. Впрочем, любви ради сущих со мною братий, мало нечто скажем о поновлении Воскресения Христова». В последующем изложении — две главные части. В первой объясняется значение недели новой и артоса. С этою целию проповедник, показав великие плоды Воскресения Христова, которое праздновалось в минувшую неделю, замечает, что теперь царицею дней уже не суббота, а неделя, в которую воскрес Господь, и что, как иудеям заповедал Бог поновлять день избавления их от рабства египетского, так и мы ныне поновляем день избавления нашего от власти темной, т. е. день Воскресения Христова; как иудейские левиты несли из Египта по пустыне на главах своих опресноки, пока не перешли Чермного моря, и тогда, посвятив хлеб Богу, разделили его всем и все вкушавшие бывали здравы и страшны врагам, так и мы, спасенные воскресшим Владыкою от работы мысленного фараона — дьявола, износим со дня Воскресения Христова священный хлеб — артос в продолжение целой недели, и, наконец, посвятив сей хлеб Богу, вкушаем от него, и храним его на здравие телам и душам нашим. Потом снова и с особенною подробностию изображаются великие плоды Воскресения Христова и большею частию в смысле метафорическом. Например: «Ныне небеса просветились, совлекшись, как вретища, темных облаков, и светлым воздухом исповедуют славу Господню: не видимые небеса разумею, но разумные, т. е. апостолов, которые, познав ныне на Сионе явившегося им Господа, и забыв всю печаль и скорбь, и осенившись Духом Святым, ясно проповедуют Воскресение Христово. Ныне луна, сошедши с высшей ступени, большему светилу честь отдает, уже Ветхий Закон с субботами престал и пророки отдают честь Закону Христову с неделею... Ныне красуется весна, оживляя земное естество; бурные ветры, тихо повевая, благоприятствуют плодам и земля, питая семена, рождает зеленую траву; весна красная — это вера Христова, которая крещением возрождает человеческое естество; бурные ветры — грехопадений помыслы, которые, чрез покаяние претворившись в добрые, приносят душеполезные плоды» и т. д. Во второй части излагается евангельское сказание о явлении воскресшего Спасителя апостолу Фоме и их беседа, но только речи как апостола Фомы, так особенно Спасителя слишком длинны. Заключение Слова почти так же кратко, как и приступ: «Итак, братие, будем веровать во Христа Бога нашего; поклонимся Ему распеншемуся, прославим воскресшего, поверим явившемуся апостолам, воспоем показавшего ребра свои Фоме, похвалим пришедшего оживить нас, исповедаем просветившего нас, возвеличим подавшего нам обилие всех благ, познаем Единого от Троицы Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, Ему же слава со Отцом и Святым Духом и ныне и присно».

Слово в неделю третью по Пасхе есть одно, если можно так выразиться, из самых поэтических. Сказав предварительно, что праздники Господни образуют собою как бы золотую цепь, украшенную жемчугом и многоценными камнями, и упомянув о двух предшествовавших праздниках — Пасхе и неделе новой, святитель выражается: «А ныне похвалим благообразного Иосифа с мироносицами, послужившего по Распятии Телу Христову». Непосредственно за тем следует картина снятия со Креста Тела Христова. Иосиф Аримафейский, пораженный знамениями, сопутствовавшими смерти Христовой, приходит в Иерусалим ко Кресту Спасителя и видит здесь Пречистую Матерь Его с одним из учеников, Которая со слезами взывает: «Тварь соболезнует Мне, Сын мой, видя неправду Твоего умерщвления. Увы Мне, чадо мое, Свете и Творче тварей! Что ныне буду оплакивать: заушения ли, или ударения по ланите, или заплевание пречистого Твоего лица, которые принял Ты от беззаконных? Увы Мне, Сыне...» и проч. Выслушав этот плач Богоматери, весьма продолжительный, Иосиф приближается к Ней и слышит от Нее новые слова: «Потрудись, благообразне, сходить к беззаконному судии Пилату и испроси у него позволение снять со Креста Тело Учителя своего, Моего же Сына и Бога; подвигнись и предвари, причастниче Христову учению, тайный апостоле, общниче Божию Царствию!..» и т. д. довольно продолжительно. Иосиф приходит к Пилату и произносит пред ним весьма длинную речь: «Дай мне, о игемоне, Тело странного оного Иисуса, распятого между двумя разбойниками, оклеветанного архиереями по зависти и поруганного от воинов без правды. Дай мне Тело оного Иисуса, Которого книжники называли Сыном Божиим и фарисеи исповедовали Царем... Дай мне Тело Того, Которого собственный ученик предал жрецам лестию за серебро и о котором пророк Захария, провидя, написал: Дадите Ми цену Мою или отрецытеся (11. 12)...» — и проч. и проч. Пилат, с изумлением выслушав Иосифа и узнав, что Иисус уже умер, повелел отдать Тело Его Иосифу. Иосиф, приступив к снятию со Креста пречистого Тела, взывает: «Солнце незаходимое, Христе, Творче всех и Господи тварей! Как я коснуся пречистому Телу Твоему, когда Тебе не прикасаются сами силы небесные, со страхом служащие Тебе? Какими плащаницами обвию Тебя, покрывающего землю мглою и небо облаками? Или какое благовоние возлию на Твое святое Тело, когда цари персидские, принесши Тебе дары с благовониями, поклонялись Тебе как Богу, прообразуя Твое за весь мир умерщвление?» — и проч. и проч. Наконец Иосиф вместе с Никодимом погребают Тело Иисусово... После этой картины открывается новая, менее сложная, представляющая путешествие святых жен-мироносиц ко Гробу Христову и длинную, весьма длинную, речь ангела к мироносицам, которого они увидели при Гробе Господнем. В остальной части Слова содержится обширная похвала Иосифу («блажен еси поистине, преславный и досточудный Иосифе, сподобившийся толикаго блага и великаго богатства на земли и на небеси...» и т. д.), оканчивающаяся краткою молитвою к нему.

«Неизмерима небесная высота, неиспытана преисподняя глубина, недоведомо таинство Божия смотрения о нас — так начинается Слово в неделю четвертую по Пасхе,— ибо велика и неизреченна милость Божия к роду человеческому, которою мы спасены. Потому мы должны, братие, хвалить, и петь, и прославлять Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, исповедуя Его великие чудеса, какие совершил Он, неисповедимые ни ангелам, ни человекам. Ныне же побеседуем о расслабленном, которого ныне сам Бог воспомянул, и призрел, и помиловал...» В Слове передается известная евангельская история об исцелении расслабленного, только передается в виде распространенном: особенно обширны речи расслабленного к Спасителю и Спасителя к расслабленному, потом речь исцеленного к иудеям и другая речь Господа Иисуса к исцеленному. В заключение — обращение к слушателям: «И мы, братие, прославим Иисуса Христа Бога нашего, исцелившего нас от недугов греховных, и припадем к Нему верою, говоря: «Не помяни прежних беззаконий наших и очисти нынешние согрешения. Ибо Ты еси Бог всех, небесных и земных, Творче ангелов, Царь всего мира, Владыко архангелов, Содетель херувимов, Украситель серафимов! Помилуй нас, на Тя уповающих, да спасены Тобою, славим Тя со Отцом и с Пресвятым Духом и ныне и присно и во веки».

Слово в неделю о слепом по составу своему очень похоже на предыдущее. Почти такой же приступ: «Милость Божию и человеколюбие Господа нашего Иисуса Христа, благодать же Святого Духа, дарованную обильно человеческому роду, проповедую вам, братие, добрые и христолюбивые послушники, чада Церкви, сыны света и причастники Царства Небесного! Не от своего сердца изношу сии слова, но творим повесть, взимая из ныне чтенного Евангелия Иоанна Богослова, бывшего самовидца чудес Христовых». Далее подробно рассказывается евангельская повесть об исцелении слепорожденного со всеми обстоятельствами, предшествовавшими и последующими, по местам показывается переносный смысл некоторых обстоятельств и в уста слепца и иудеев влагаются обширные речи. Слово оканчивается краткою похвалою слепцу, как прозревшему не только телесными очами, но и душевными, соделавшемуся проповедником Сына Божия и удостоившемуся на небеси венца апостольского.

Слово на Вознесение Господне более всех других Слов святителя Туровского запечатлено игривою фантазиею и нечуждо произвольных предположений. В самом начале он взывает к пророку Захарии: «Прииди ныне духом, священный пророче Захарие, дай начаток нашему Слову от твоих прорицаний о Вознесении на небеса Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Ибо ты не в притче, а ясно показал нам это, говоря: И изыдет Господь и ополчится... и станут нозе Его в день он на горе Елеонстей, яже есть Иерусалиму на восток (14. 3, 4). Желаем и прочее уведать от тебя, а о брани, бывшей на общего врага — дьявола, мы знаем от Исаии, видевшего серафимов...» Сказав потом о крестной смерти Спасителя, о Его победе над адом, об освобождении из ада человеческих душ, о возведении их в разные места высших обителей: одних в рай, других в Едем, третьих в жилище Авраама и проч., где они должны пребывать до будущего последнего мздовоздания, о возведении собственно на небеса одних только пророков и праведников, святитель обращается к слушателям и вещает: «Пойдем и мы ныне, братие, на гору Елеонскую и мысленно посмотрим на совершившиеся там преславные события. На ту гору пришел ныне Сам Господь Бог наш и там собрались чины всех святых: Соборы праотцов, множество патриархов, полки пророческие, лики апостольские и толпы верных с семидесятью учениками Христовыми... Там же ныне ангельские силы и архангельские воинства: одни крилами ветреными приносят облака для взятия от земли Христа Бога нашего, другие готовят херувимский престол. Бог Отец ждет Того, Кого от века имел с Собою в лоне Своем; Дух же Святой повелевает всем ангелам: «Возьмите врата небесные, да внидет Царь славы». Небеса веселятся, украшая свои светила, да удостоятся они благословения от своего Творца, возносимого с плотию на облаках сквозь небесные врата; земля радуется, видя на себе Бога, явственно ходящего, и вся тварь красуется, будучи просвещаема от горы Елеонской, где совокупились ангелы вместе с апостолами, ожидая Вознесения Господня... Ангелы призывают всех, говоря: Воскликните Богу вся земля, пойте же Имени Его (Пс. 68. 2). Патриархи начинают песнь: «Се Бог наш возносится, совокупив обоя воедино, земная с небесными». Преподобные возглашают: Вознесися на небеса, Боже, и по всей земли слава Твоя (Пс. 56. 6). Праведники велегласно вопиют: «Вознесися, судяй земли, да и мы в свете лица Твоего пойдем». Давид, как старейшина ликов, уясняя песненные гласы, взывает: Вси языцы восплещите руками, воскликните Богу гласом радования, да взыдет Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне (Пс. 46. 2, 6). Всех же глас оканчивает Павел (?), говоря: Кто взыдет на небо, сиречь Христа свести, или кто снидет в бездну, сиречь Христа возвести (Рим. 10. 6, 7). Но Той есть сшедый и паки возшедый превыше всех небес (Еф. 4. 10). Все это происходило на Елеоне еще пред Вознесением Христа на небеса. Но вот Он, благословив апостолов, начинает возноситься на небеса, неся с Собою в дар Своему Отцу человеческие души. Впереди Христа текут ангельские силы со страхом и радостию, желая отверсть небесные врата; но вратари небесные возбраняют им, пока не узнают от ангелов, что возносящийся есть вочеловечившийся Сын Божий... Тогда и Христос возгласил: «Отверзите Мне врата правды, да восшед, возвещу Отцу Моему, что соделал Я на земли и как пострадал». Познав глас Господа, все силы небесные поклонились Ему. Дух Святой, исшед во сретение Ему, вводит равного Себе Сына Божия и повелевает: Да поклонятся Ему вси ангели Божии. Сам Отец Небесный возгласил к грядущему во плоти: Сын мой еси Ты, седи одесную Мене — и, посадив Его на престоле, венчал славою и честию и помазал помазанием Божия существа...» Заключение Слова соответствует торжеству: «Потому и мы, братие, приидите, возрадуемся Господу, вознесшемуся на небеса; поклонимся сидящему одесную Отца; помолимся приявшему всякую власть на небеси и на земли; принесем в дар веру царствующему с Отцом; не явимся пред Ним тщи в день праздника, да приимем Божию благодать. Ибо ныне Христос всем раздает свои дары: Отцу дает принесенную Им в жертву плоть, апостолам посылает Святого Духа, души святых пророков вводит в Небесное Царство, угодникам своим разделяет обители горнего града, праведникам отверзает рай, страдавших за Него мучеников венчает, святителям дает душеполезные прошения, благоверным князьям нашим посылает здравие телесное и душевное и одоление на враги... Приидем и мы, братие, во святую церковь; возвеличим Христа Бога нашего, вознесем имя Его вкупе, да ниспошлет и нам своего Пресвятого Духа».

Слово на Собор 318 святых отцов начинается следующим образом: «Если историки и витии приклоняют слух свой к бывшим между царями ратям и ополчениям, чтобы возвеличить мужественных воинов, крепко стоявших за своего царя, и увенчать их славою, не тем ли более прилично нам приложить хвалу к хвале храбрым и великим воеводам Божиим, крепко подвизавшимся по Сыне Божием, своем Царе и Господе нашем Иисусе Христе?.. Но молю вашу любовь, братие, не зазрите моей грубости: я ничего не пишу здесь от своего ума, но прошу у Бога дара слова на прославление Святой Троицы». В следующем затем изложении Слова — две части. В первой части повествуется о происхождении ереси Ариевой, о созвании Первого Вселенского Собора, о том, как происходило дело на Соборе, что говорил Арий и как доказывали против него на Соборе Божество Сына на основании писаний апостольских и пророческих отцы Собора (речь весьма длинная), как Арий осужден, сослан в заточение и погиб лютою смертию, наконец, исчисляются по именам некоторые отцы Собора. Вторую часть составляет похвала святым отцам Первого Вселенского Собора, соединенная с молитвою к ним: «О богоблаженные отцы, верные правители правоверной веры, недремлющие стражи святой Церкви, за которую вели вы брань даже до крови против врагов... добрые пастыри Христова стада, за которое положили вы и души своя! О блаженные святители, добрые делатели богонасажденного винограда!.. Вы есте реки разумного рая, напоившие весь мир учением спасения и омывшие греховную скверну струями ваших наставлений. Земные ангелы, присно предстоящие престолу Божию! Просите мира всему миру и благоверным князьям нашим телесного здравия и душевного спасения... О богоблаженные наши учители, светильники мира, наставники заблудших, безмездные врачи...» — и проч., и проч. Краткою молитвою к тем же отцам и оканчивается настоящее Слово.

Приступ последнего Слова святого Кирилла — о слепом и хромом составлен так, что мог бы идти и ко всякому другому церковному поучению. Здесь вития возбуждает слушателей к чтению Священного Писания: «Хорошо, братие, и весьма полезно разуметь учение Божественных Писаний. Ибо оно и душу соделывает целомудренною, и смиряет ум, и сердце изощряет к добродетели, и мысли возводит на небеса к обетованиям Владыки, и приводит к духовным трудам, и избавляет от житейских печалей света сего. Потому, молю вас, постарайтесь прилежно читать святые книги, да, насладившись словес Божиих, стяжаете желание и неизреченных благ будущего века... Но не будем говорить от себя своим ненаученным языком, а, взимая от Божественных Писаний, станем беседовать евангельскими словами». После этого непосредственно проповедник излагает притчу, которая, однако ж, заимствована не из Божественных Писаний, кроме нескольких начальных слов: «Был некто,— говорит он,— человек домовитый, который насадил виноград, оградил его стеною, ископал в нем точило, сотворил ворота, но не затворил их. Отходя в дом свой, он рассуждал: «Кого оставлю стражем моему винограду? Если оставлю из служащих мне рабов, то, зная мою кротость, истребят мои блага. Лучше поступлю так: приставлю ко вратам хромца и слепца. Если кто из врагов моих захочет окрасть мой виноградник, то хромец увидит, а слепец услышит. Если же кто из них самих захочет войти в виноградник, то хромец, не имея ноги, не может войти, а слепец, если и пойдет, заблудится и впадет в пропасть». И, посадив у ворот, поручил им охранять виноградник, снабдил их в довольстве пищею и одеждою, запретил только касаться самого винограда. Потом отошел, предварив о времени своего возвращения и обещавшись воздать тогда мзду за верную службу и наказать за нарушение заповеди. Посидели они несколько времени, и вот слепец сказал хромцу: «Что это за благоухание веет на меня от ворот?» Хромец отвечал: «Там у господина нашего много благ, которые имеют неизреченную сладость для вкуса; но так как господин наш премудр, то и посадил здесь тебя — слепца и меня — хромого, чтобы мы не могли дойти до них и насытиться ими». Слепец заметил: «Да что ты не сказал об этом прежде? Пусть я слеп, но имею ноги и силен, могу носить тебя. Садись на меня, я понесу тебя, а ты указывай мне путь, и мы насладимся благами господина. Когда он придет и спросит меня о татьбе, я скажу: «Ты знаешь, господине, я слеп». Если тебя спросит, отвечай: «Я хром и не мог войти туда». Так они и поступили: хромец сел на слепца и вместе обокрали виноградник. Услышав об этом, господин повелел удалить обоих от виноградника и, разлучив их, потребовал к себе сначала слепца на испытание. Слепец отвечал, что он, как слепой, не мог сам обокрасть виноградника, да и не слышал, чтобы кто совне приходил для кражи, а, вероятно, это сделал хромец. Тогда господин повелел блюсти слепца в особом месте, пока не придет он снова к винограду своему и не позовет на суд слепца и хромца вместе. Когда действительно господин пришел собрать плоды от винограда своего и увидел, что все расхищено, тогда поставил пред собою обоих стражей вместе, и они начали обличать друг друга. Хромец говорил слепцу: «Если бы ты не носил меня, я не мог бы войти в виноградник для кражи». А слепец отвечал: «Если бы не ты указывал мне путь, и я не мог бы этого сделать». Тогда господин сел на судном престоле, начал судить их и сказал: «Как вы крали вместе, так и теперь пусть сядет хромец на слепца». И затем повелел обоих их немилостиво казнить пред всеми своими рабами и мучить в темнице кромешной, где будет плач и скрежет зубов». Эту притчу святитель передает своим слушателям не всю разом, а по частям и после каждой части делает обширные на нее толкования, сущность которых наконец выражает кратко в следующем заключении: «Разумейте, братие, смысл предложенной притчи: человек домовитый есть Бог Отец, Творец всего, у которого Единородный Сын — Господь наш Иисус Христос; виноградник — это земля и мир; оплот — это закон Божий и заповеди; слуги господина — ангелы; хромец — тело человека, а слепец — душа его; их посадил господин у врат, это значит, что человеку предал Бог во власть всю землю, дав ему закон и заповеди. Когда человек преступил повеление Божие, тогда тело и душа осуждены на смерть и разлучение. Первая приводится к Богу душа и отпирается, говоря: «Не я, Господи, согрешила, но тело». И потому нет (полного) мучения душам до Второго пришествия Господня, но они блюдутся, пока не приидет Господь обновить землю и воскресить мертвых. Тогда души наши снова войдут в свои тела и вместе приимут воздаяние по делам своим: праведники отыдут в жизнь вечную, а грешники — в бесконечную муку».

Оканчивая здесь обзор известных нам Слов святителя Туровского, неизлишним считаем присовокупить, что все они по объему своему довольно велики, а некоторые, особенно последнее Слово, могут быть названы даже обширными. Потому неудивительно, если Слова эти были издавна сокращаемы, чтобы удобнее произносить их в церкви пред народом. Так, еще в Прологе XIII–XIV вв. встречается в сокращении и без имени автора Слово о слепце и хромце{229}, а в сборнике XIV–XV вв.— Слово на Собор 318 святых отцов{230}. Помещая проповеди нашего витии наряду с поучениями древних знаменитых отцов Церкви, составители сборников или переписчики иногда по ошибке приписывали эти проповеди кому-либо из самых отцов: по крайней мере, можно указать на Слово в неделю ваий, которое в одном сборнике приписано святому Кириллу Иерусалимскому, а в другом — святому Иоанну Златоусту{231}.

Сочинения святого Кирилла, обращенные к инокам, имеют предметом своим иноческую жизнь, ее значение и благоустроение. И потому характер их двоякий: символический и преимущественно нравственно-аскетический. Мысли о значении иночества в его разных видах, о значении иноческих обетов и одежд святитель выражает в своей любимой форме — в форме притчи и прообразований, которые сопровождает толкованиями. Нравственные наставления касательно иночества запечатлены зрелостию и опытностию высокого подвижника. В изложении заметно здесь менее витиеватости и искусственности, чем в проповедях, и тон более ровный и спокойный.

Первое из этих сочинений под заглавием «Сказание о черноризьчьстем чину от Ветхаго Закона и Новаго» написано к какому-то определенному иноку, судя по обращениям в конце, но равно относится и ко всем инокам{232}. Во всей первой, самой обширной, части святитель преподает иноку наставления применительно к разным прообразовательным событиям Церкви ветхозаветной, особенно после исшествия израильтян из Египта: «Внимай своему образу и житию, мнише! Подобно ветхозаветным агнцам, какие закалались в пустыне на пасху, ты принес себя в жертву Богу. Будь же, подобно этим агнцам, без порока, без недостатка (Лев. 22. 22)... По Ветхому Закону, вольный обет, великий и малый, должен быть приносим Богу от чистого сердца — да не будет и в твоих мыслях порочного колебания. Ты, как свеча, волен в себе до церковных дверей, а потом не смотри, как и что из тебя сделают. Ты, как одежда, знай себя до тех пор, пока не возьмут тебя в руки, а потом не заботься, если разорвут тебя и на тряпки. Имей свою волю только до вступления в монастырь, а по принятии монашеского образа всего себя отдай в послушание и не скрывай в себе ни малого своевольства. Не будь нерадив к своему обету, чтобы не сбылось на тебе слово Писания: Лучше бы не познать пути правды, нежели, познав, уклониться от него (2 Пет. 2. 21). Бог сказал Моисею: Изведи из Египта люди моя Израиля... Израильтяне поспешно вышли из Египта и взяли с собою кости Иосифовы; перешедши чрез Чермное море, они без труда питались манною, а ризы на них сохранялись старые, пока не пришли они к Синайской горе... А ты, брат, желая последовать Христу, ведущему тебя на небо, помышляй в уме своем, для чего удалился ты из мира, мысленного Египта... Если пожелает и старец, и больной, близкий к смерти, надлежит постричь его в иночество — это кости Иосифовы, которые перенесли евреи в землю обетованную. Перейди море верою, т. е. забудь дела житейские и, как манну, принимай от руки келаря хлеб, над которым ты не трудился. Не люби богатой и мягкой одежды, но сохраняй старую разными заплатами, пока не дойдешь до горы боголюбезных добродетелей...» и проч., и проч. Во второй части святитель изъясняет значение монашеских одежд и обетов: с этою целию он рассматривает священные одежды первосвященника Аарона применительно к разным обстоятельствам и следствиям падения Адамова и показывает соответствующие им по знаменованию одежды иноческие; потом перебирает обстоятельства страданий Христовых и также показывает соответствие им в одеждах и обетах иноческих. Эта часть, вообще, довольно хитрая и трудная к уразумению. В третьей, кратчайшей, части святой отец объясняет, в каком смысле иноки называются носящими образ ангельский. Здесь, говорит он, под именем ангелов разумеются не духи бесплотные, а преподобные мужи Ветхого и Нового Завета, благоугодно в телесной чистоте послужившие Богу, и в подтверждение своей мысли приводит примеры из Священного Писания, где имя ангелов усвояется людям. Наконец, в заключение снова обращается с наставлениями к иноку: «Вот и ты, о иноче, избрал для себя ангельское, священное и чистое житие, держись же его не на словах только, но укрась и добродетелию. Ты носишь на себе весь образ священных риз Аароновых, обложив себя грехами преступления Адамова, постарайся чрез терпение Христово соделаться сыном Божиим... Твердо подвизайся, переноси мужественно всякие скорби, ревнуя мученикам, пролившим кровь свою за Христа, да и ты будешь наследником части преподобных, ангельского венца и Небесного Царства. Я говорил тебе не от себя, но от святых книг. Если кто мудрый иначе истолкует все это, мы не станем противоречить: мы не жрецы, а класособиратели и не хитры в деле книжном. Мы, грубые, всего более от вашего старейшинства требуем святой молитвы о Христе Иисусе Господе нашем».

Другое сочинение святого Кирилла о монашеской жизни написано в виде «Притчи о белоризце человеце» к печерскому игумену Василию, хотя в то же время обращено и ко всем печерским инокам{233}. Вот содержание этой притчи: «В некотором городе жил царь кроткий, милостивый и попечительный о своих подданных; только в одном он был неосторожен — не принимал никаких мер на случай военных тревог и не держал ратного оружия. Он имел у себя многих советников и дочь отличного ума. Один из советников, скорбя о неосторожности царской, искал удобного времени предложить ему нужное наставление. Однажды ночью случился сильный мятеж в городе. Царь вышел с советниками, чтобы усмирить мятеж, но не нашел виновных, а город был в ужасном волнении. Тогда умный советник повел царя и дочь его к великой горе, где в пещере лежало много разного оружия. Чрез отверстие взглянули они внутрь пещеры и увидели там мужа, облеченного рубищем; возле него сидела его жена и пела песни слаще всякого брашна. Пред ними стоял некто высокий и прекрасный на твердом камне; он подавал сидящему вино в чаше. Когда муж принимал пищу, тогда венчали его похвалами. Царь, увидев это, призвал к себе друзей своих и сказал им: «Что за чудо, друзья мои? Вы видите, какое снаружи худое житье, а лучше нашей державы веселится и светлее внешнего сияет внутреннее». А вот истолкование притчи: город — человеческое тело; люди, живущие в нем,— чувства телесные; царь — ум, обладающий телом; дочь — душа; советники и друзья — житейские мысли; ночь — мирская, суетливая жизнь; шум и тревога — болезнь или какое-либо внезапное несчастие; гора — монастырь, в котором есть духовные оружия против диавола, т. е. пост, молитва, слезы, воздержание, чистота, любовь, смирение, покорение, трудолюбие, нестяжание. К этой горе благоразумный советник приводит царя, т. е. печаль направляет ум к монастырю, ибо он есть гора Божия, гора тучная, гора усыренная, гора, юже благоволи Бог жити в ней (Пс. 67. 16, 17). Приближение к горе есть изречение обета Господу. Приничение к оконцу — это слушание душеспасительного учения. Христос никого силою не влечет к покаянию, но вразумляет различными средствами, чтобы познавших Его ввести в Небесное Царство. Глубокая пещера есть церковь монастырская. Светлая заря, сияющая из пещеры,— это богохвальные воинства, немолчное аллилуйя, гласы псаломские. Внутренний вертеп — это устав келейной жизни, по которому никто не имеет своей воли, но у всех все общее, ибо все под властию игумена, как телесные члены под властию единой главы — связуемые духовными жилами. Муж, сидящий в вертепе и живущий в крайней нищете, есть весь иноческий чин; сидение означает безмолвие, а жизнь в крайней нищете — это осужденье, досады, укоризны, хулы, насмешки от мирян, которые не столько считают иноков работающими Богу, сколько обманщиками, погубляющими свою душу. Облечение в рубище и без притчи означает власяницу, суконные одежды и облачение из козьих кож, ибо всякое украшение плоти чуждо монашескому обычаю; вместо сего иноки облечены целомудрием, препоясаны правдою, украшены смирением. Приседящая ему присно жена есть неотлучная память смертная, поющая сию сладкую песнь: Глас радости и спасения в селениих праведных (Пс. 117. 15). Праведницы во веки живут и мзда их от Господа (Прем. 5. 15). Смерть — праведнику покой. Богатство аще течет, не прилагайте сердца (Пс. 61. 11). Предстоящий муж есть сам Христос, краснейший паче всех сынов человеческих, Сын Божий, сшедший с небеси и воплотивыйся нашего ради спасения. Он подает пищу и питие всем верным — Честное Свое Тело во оставление грехов и Святую Свою Кровь — в жизнь вечную. Хвалы, которыми венчается приемлющий чашу, означают прославление приобщающегося Святого Тела и Крови Христовой в покаянии и очищении души и тела, ибо сам Бог ублажает таковых гласом пророка: Блажени, имже оставишася беззакония и имже прикрышася греси, имже не вменит Господь греха (Пс. 31. 1, 2). Венчает их Дух Святой, потому что почивает на святых причастниках, нашедши их достойными сосудами для Себя, и вселяется в них, потому что они измыли храм Его слезами, устлали люботрудными молитвами, украсили добродетелию, покадили частыми воздыханиями. Христос со святыми ангелами веселится многою радостию, ибо радость на небеси бывает о грешнике кающемся: Радуйтеся со Мною,— говорит Он,— яко обретох драхму погибшую (Лк. 15. 9). Усмотря все это, царь призвал друзей: усмотрение есть благое намерение отстать от греховных обычаев и научиться богоугодным, отвратить свои помыслы от суетной жизни, признать суету удовольствий мира сего и сказать с Соломоном: Суета сует! Царь чудится ангельскому, богохранимому иноческому житию, все забывает, самую печаль телесную: так узнавший мирское непостоянство обращается наконец к попечению о своей душе». После истолкования притчи следуют некоторые общие размышления и наставления касательно иноческой жизни: «Как дерево хвалят не за рост и листья, а за плод, так и иноков не монастырь делает славными, но добродетель иноков дает славу монастырю: это видно из примера Феодосия, игумена печерского в Киеве, начальника общего жития. Поелику он нелицемерно иночествовал, возлюбив Бога и свою братию, как свои члены, то и Бог возлюбил его и прославил ради его сие место более всех монастырей русских. Сии внутренние добродетели жизни святых иноков сияют чудесами более мирской власти, посему и мирские вельможи преклоняют главу свою пред иноками, воздавая им достойную честь как угодникам Божиим, по слову Господню: Приемляй праведника во имя праведниче, мзду праведничу приемлет (Мф. 10. 41). Если бы и мы верно хранили обет нашего пострижения, то не только получили бы очищение грехов и честь на земле, как святые отцы-чудотворцы, коим кланялись, падая ниц, цари и князи, но и вселились бы в Небесное Царство, и видели лицо Божие; чего бы ни просили в молитве у Бога, все бы скоро получали. Приемлющие на себя обеты и не преодолевающие своих немощей хотят получить освящение, читают Писание и думают спастись без подвига. Но мы забываем, что сказал Павел: Без подвига никто не венчается (2 Тим. 2. 5). Спящий не победит, и ленивый не может спастись. Впрочем, нераскаянны дары Божии; верен Ходатай их на небесах, Господь наш Иисус Христос, который туне спасает иноческий чин. Он сам молится за нас, говоря: Отче Святый! Не о мире молю, но о сих, ихже дал Ми еси, соблюди я во имя Твое, да идеже буду Аз, ту и сии будут со Мною и никтоже от них погибнет (Ин. 17. 9, 11, 12). Иноки, имея такие обетования, подвизайтесь; нельзя, чтобы и в нынешних апостолах не было Иуды, но да блюдет каждый из вас себя; не продадим слова Божия на лжи; крадя, грабя, обижая, мысля злое на игумена, ложно клянясь, недостойно приступая к причастию Святых Тайн, не распнем снова Христа, но во всем представим себе, по апостолу, яко Божии слуги, в терпении мнозе... (2 Кор. 6. 4) Как кони бегут, опережая один другого, так и вы ревнуйте подвигам святых отцов, превосходя друг друга в алкании, бдении, молитвах, в делах послушания, дабы, расслабев объедением, пьянством, плотскими похотями, не остановиться нам в адской пустыне и дабы там не быть растерзанными от геенских зверей, да не рассыплются кости наши при аде. Но, расправив разумные крылья, возлетим от губящего нас греха». Сочинение оканчивается словами: «Бог же мира многою милостию да сотворит, чтобы усвоено было вами настоящее сказание, и да соблюдет души ваши чистыми и тела нескверными и житие непорочным... А меня, молю вас, поминайте в ваших святых молитвах...»

Третье сочинение о монашестве, по крайней мере с вероятностию приписываемое святителю Туровскому Кириллу, есть послание его к тому же игумену печерскому Василию, обращенное лично к нему одному{234}. Здесь, после обычного приветствия и высокой похвалы достойному преемнику преподобного Феодосия Печерского святой Кирилл пишет: «Письмом твоим, ко мне присланным, господин мой, ты как бы спрашиваешь меня о великом и святом образе схимы, в который издавна желаешь облечься. Конечно, не по неведению вопрошаешь о сем, но испытуешь мое убожество, как учитель ученика и господин раба. И я буду говорить тебе о святой схиме не от себя, но от священных книг или лучше от слов самого Христа; укажу тебе на притчу Его о человеке, создавшем жилище свое на камне... (Мф. 8. 24, 25) Ты создал вокруг всего Печерского монастыря высокие и прекрасные каменные стены на твердом основании. Для сего, во-первых, заготовил ты денежные средства; потом при помощи огня приготовил плинфу и, наконец, совершил дело при помощи воды и извести. Но это святое здание еще не таково, чтобы могло быть храмом Богу, чтобы вселился в него Святой Дух. Если хочешь устроить такое здание, если желаешь положить основание обители Святой Троицы, то есть обновиться святою схимою, то разочти имение (Лк. 14. 28), то есть наперед, помолившись Богу, сядь и напиши со вниманием свой обет, который намереваешься соблюдать до смерти: воздерживаться ли совершенно день или два, в неделю или в месяц от пищи или от пития, или проводить ночь в молитве, или хранить безмолвие, или не выходить в обетный день из монастыря, или раздавать милостыню по рукам, или подавать всякому просящему, или воздерживаться от всякого гнева. Ты исполни наперед свое — Бог не умедлит довершить свое. Если же вздумаешь возложить на себя аналав и кукуль без рассуждения, смотря на других, которые только величаются своею схимою и, хотя трудятся в посте и молитвах, но не имеют твердой основы, так что их храмина падает не от дождя и не от ветра, но от собственного их неразумия: в иное время они воздерживаются от всего, а в другое — живут слабо, говорят: «Ныне праздник», или: «Хочу разрешить на пищу и питие ради друга», или: «Ныне звали к себе христиане; после опять наложу на себя пост»; если, говорю, так будешь вести себя, то это будет значить то же, что одною рукою созидать, а другою разрушать, или, омывшись после прикосновения к мертвецу, снова прикасаться к нему... Ты в бельцах и в иночестве вел жизнь богоугодную и душеполезную. А теперь, желая восприять на себя иго совершеннейших подвижников, по апостолу, задняя забывая, в предняя простирайся (Флп. 3. 13). Заботы о земном считай поделием и всегда пекися, по правилу своего обета, о жизни небесной. Не подражай Лоту в печалях, но с трезвением подражай Христову житию. Господь всем апостолам даровал в Себе общение — и ты имей все общее со всею братиею. Общий с нею у тебя Бог, общая да будет любовь, общее воздаяние, общие венцы, так чтобы во многих телах была одна душа,— и ты за всех получишь награду... Когда ты хочешь созидать духовную храмину, то положи в основание ее веру и на нем зижди надежду и любовь, как плиту; брение твоего тела смешай с водою — с целомудрием, чтобы душа твоя возвышалась, как храм. Поставь ей опору, как столп, Божию помощь, чтобы, если и сойдут на нее какого бы то не было рода дождь и реки, она пребыла непоколебима, как наковальня, ни от добрых, ни от худых людей. Введи в свою храмину матерь и жену, т. е. кротость и смирение. Кротость Богу угодна, смирение возводит на небеса. Обнеси свою храмину от татей отовсюду оградою, т. е. страхом Божиим и молитвою, и приставь к ней стража — ум любомудрый. Если и случится тебе быть в городе, или среди народа, или в селении, или на торжище, не позволяй своему сердцу рассеиваться в них мыслями, но, как бы в келье, помышляй о разлучении души от тела. Таким образом, внимая себе, ты пребудешь как бы удалившийся в пустыню. И если все сие с Божиею помощию совершишь, не надмевайся величанием и не осуждай других». В заключение святитель просит снисхождения себе и своему слабому письму и оканчивает все желанием игумену Василию благ от Бога.

Нельзя здесь не заметить, что святой Кирилл как в своих проповедях, так особенно в посланиях об иноческой жизни очень нередко напоминает о слабости и бедности своего ума, о грубости своего слова, а еще чаще о том, что он говорит или пишет не от себя, но от священных книг, от Писаний Ветхого и Нового Завета. Это, сколько свидетельствует, с одной стороны, о христианском смирении нашего достопамятного писателя, столько же, с другой, предполагает господствовавшее тогда у нас высокое уважение к слову Божию и только к тем духовным сочинениям, которые от него заимствовались или на нем основывались.

Последний отдел сочинений святого Кирилла составляют его молитвы и канон молебный. Молитвы встречаются во многих рукописных сборниках XVI в., иногда в числе десяти-одиннадцати, а иногда в числе двадцати двух. В последних сборниках они расположены по порядку дней седмицы, по нескольку молитв на каждый{235}. И именно на воскресенье положены четыре молитвы: по заутрени, после часов, пред вечернею и по вечерни; в понедельник — четыре: по заутрени, пред часами, после часов и по вечерни; во вторник — три: по заутрени, после часов и по вечерни; в среду только две: после часов и по вечерни (а по заутрени положена молитва святого Германа Цареградского); в четверг, пятницу и субботу — по три: по заутрени, после часов и по вечерни. Кроме этих 22 молитв святого Кирилла известны еще пять молитв, которые прямо ему усвояются, и одна, которая может быть усвояема ему с вероятностию{236}. Между молитвами на каждый день недели самые обширные и характеристические те, которые положены после заутрени: они-то, преимущественно, соответствуют содержанием своим церковному значению дней. Так, в понедельник первая молитва обращена к ангелам, во вторник — к святому Иоанну Предтече, в четверг — ко всем апостолам. Прочие молитвы более или менее кратки и менее приспособлены к знаменованию дней. Находясь в продолжение веков в народном употреблении и будучи многократно переписываемы, молитвы святителя Туровского, естественно, могли подвергнуться некоторым переменам, но отнюдь нельзя сказать, чтобы древний язык был в них искажен и не носил на себе ясных следов своего происхождения, и, как на существенные несомненные перемены, можно указать только на две маловажные вставки, находящиеся в двух молитвах{237}. Чтобы судить о достоинстве этих молитв, равно как и канона молебного{238}, понять их силу и влияние на душу, надобно читать их на славянском языке, а не в переводе на русский. И потому мы представим здесь для примера в подлиннике три молитвы и четыре первые песни канона.

1) «В неделю по заутрени молитва к Господу Богу нашему Иисусу Христу, творение Кирилла, мниха туровскаго.

Слава Тебе, Христе Боже мой, яко сподобил мя еси видети день преславнаго Воскресения Твоего, в онже свободил еси сущая во аде связанная праведных душа. Тоя свободы, Владыко, и аз желаю, да разрешиши мя связаннаго многими грехи и да возсияет свет благодати Твоея во омраченей души моей. Веде бо безчисленныя Твоя щедроты и неизреченное Твое человеколюбие, яко от небытия в бытие сотворил мя еси и Своего образа подобием украси мя, словесем и разумом превыше скота вознесе мя и твари всей владыку устроил мя еси, сведый времена и лета живота моего, от юности и доныне пекийся мною, дабы спасен был, и, прекраснаго лика Твоих ангел соглаголника хотя имети, заповедь предал ми еси, духовное дело в чистоте совершити повелел ми еси. Аз же, окаянный, занят быв умом к своему хотению люблением плотным, ввергох себе в смрадную тину греховную и далече ся сотворих от Твоея благодати; Твой сын быв порождением купели духовныя, раб явихся греху. И того ради стоню из глубины сердечныя и слежу болезнию душевною, судный час помышляю, весь изнемогаю. Како убо обращуся тамо, кое слово изреку за грехи моя и кий ответ будет ми от Судии? Где ли скрыю беззаконий моих множество? Яко несть помогающаго ми, ни избавляющаго. И что сотворю, Господи мой, Господи! Не веде, кому ся приближу, да спасена ми будет душа. Время живота моего мало; но понеже отныне пригвозди страсе Твоем плоть мою, да не наг обращуся от добрых дел, смех бывая демоном. Се бо, яко детищ, занят бых от врага моего, в последнюю погибель впадох; ин человек не бысть от века грешен, якоже аз, злых бо ради дел моих прогнах хранителя душа моея ангела и приях губителя, неподобная возлагающа на мое сердце. Но не остави мене до конца погибнути, Иисусе — сладкое имя,— от земля создавый мя и живот давый ми! Призри на смирение мое — аще бо без числа согреших, но не воздех руку моею к богу чуждему, ни отчаяхся отнюдь, помышляя образ Твоего человеколюбия, еже имаши на грешницех. Но о Давиде помышляю: и по царстем в ров любодеяния впаде, и убийство сотворив, и покаявся к Тебе, Богу и Творцу, достоин бысть Твоея благости. И за Ахава сам слово к пророку вещаеши, глаголя: «Не имам сотворити прежереченнаго зла, яко видех его, како сетуя ходит о своих гресех». Ей, Владыко мой, и еще приложу, плачаяся пред Тобою великих и неудобь целимых моих струпов. Како Манассия по идолослужении пророки Твоя изби и Тя, Бога отец своих, прогнева, предан быв в казнь иноплеменнику, егоже в сосуде медяне заключше, яко скота, травою питаху, видев же свое сокрушение и разумев сотворенныя от него грехи, возопи из среды уз к Тебе, Богу и Творцу, и чрез надежду изят бысть оттуду преславно, тако же и аз вся злая в животе моем содеях и недостойна себе сотворих Твоей милости. И како на высоту к Тебе возрю скверныма очима, како явлюся лицу Твоему, раздрав первую боготканную одежду и осквернив плоти моея ризу? Но очисти мя яко Спас; прости от всех яко Бог; призри на смирение мое и не помяни злобы и грехов, яже сотвори на убогую мою душу, надею бо ся Твоея милости, вопию к Тебе воплем велиим: помяни, Господи, глагол пречистых Твоих уст, иже рече: «Ищите, обрящете; просите, дасться вам». Не пришел бо еси, Владыко, призвати праведных, но грешники на покаяние, от нихже первый есмь аз. И ныне исповедаю на ся беззакония моя, и мне бо молчащу, Ты свеси я; но, о премилостиве, приими мя, яко разбойника, и мытаря, и блудницу, и блуднаго сына. Ти бо беша всеми отчаями; Ты же прият я и раю жителя сотвори я — приими и мое покаяние, недостойнаго раба Твоего (имярек). Господи, Иисусе Христе! Словом очистив прокаженныя, очисти скверну души моея и буди ми помощник, силою Креста Твоего огради, и Духом Святым Твоим утверди мя, и возврати посрамлены борющаяся со мною, и да исповедят уста моя множество милости Твоея, яко бысть помощник мой в день печали моея. И спаси, Господи, раба своего благовернаго царя и великаго князя (имярек) и вся христианы помилуй молитвами Пресвятыя Богородица и всех святых, яко Ты еси Бог наш и Тебе мили ся деем, яко Тя хвалят вся силы небесныя, Отче и Сыне и Святый Душе, ныне и присно и во веки веком. Аминь».

2) «В понедельник по заутрени молитва ко ангелом о души глаголема, Кирилла, мниха туровскаго.

К вам, яко заступником и хранителем живота нашего, аз, окаянный и многогрешный (имярек), припадаю, молящися и просяще вашея милости, видци Божия величества! Святии ангели, престол честный страшно оступающе и неизреченною светлостию Божественныя славы облистаеми, молите милостиваго и всещедраго человеколюбца Бога, избавите мя от всякаго зла, находящаго на мя. Михаиле, святый и великий архангеле, первый поклонниче Святыя Троицы, наводяй свет на вселенную! И мне подаждь дневное пребывание преити богоугодно — неискусну от злых; отверзи слух ушию моею слышати Божия словеса — благая, полезная и да прозрю внутреннима очима и еще тьме греховней обдержащи мя, в нейже преходя во все дни живота моего, прогневах благаго, и беззлобиваго, и долготерпеливаго моего Творца и Владыку. Емуже, предстояще со страхом, невещественными усты пресвятую взывающе песнь, молите за мя, по вся часы согрешающаго, да не пояст мене меч ярости Господня, зело бо превзыдоша беззакония главу мою и яко бремя тяжкое отяготе души моеи. Аще бо помяну мимопрошедшее время живота моего, преступника себе сотворяю, разумею бо ся, паче всякаго человека злая, и неподобная, и немилая Богу дела сотворих, и боюся, егда како сошед огнь с небесе сожжет мя или преисподняя пропасть жива пожрет мя. Сведый же долготерпение и пучину человеколюбия Божия, яко не наводит казни на достойнаго мучения, но ожидает моего покаяния, припадаю и молюся: святый Гаврииле, радости ходатаю, спасению благовестниче, скорби пременителю и всякаго зла погубителю! Буди ми помощник в год, егда побежаем буду от страсти; присети присещением благим; освети душу, омеркшую мноземи грехи, и укрепи мя творити добрая дела. Вопию к тебе: не презри раба твоего (имярек), скоро потщися, даже не постигнет конец, даже смерть не варит; не восхити окаянныя моея душа, и еще зле стражуща в скверных обычеех, и поимеши мя неготова от жития, без ответа поставиши мя пред Судящим по делом комуждо. Святый Уриле! Виждь беду мою и брань вражию, еюже побежаем присно; помощника тя призываю, варив заступление мое, да очютится ум мой от сна греховнаго. Дивлю бо ся в себе, како крадом есмь по вся часы и обретаюся в вещех, ихже ненавижу, и, неподобная мысля, аки руками разоряю благодать Божию, ожидающую моего обращения. Увы мне, како не имам тверда основания покаянию! И кто даст очима моима источник слез, да ся плачю к щедрому Богу, да послет Свою милость и исторгнет мя из моря житейскаго, волнующагося волнами греховными, в немже погружаем не приемлю обязания исцелению скорым покаянием? Сведый бо узы моя и не хощу изрешитися от них. Святый Рафаиле! Подвигни легиона святых ангел, да молят Владыку Христа за убогую и смиренную мою душу, кающуюся о прежесотворенных ми неподобных ми дел. Вем бо свое естество, тленно суще и скоро погибающе, егда како не достигну вечера и порадует ми ся враг мой о мне, глаголя: «Сей человек суете уподобися, и день его, яко сень, преидоша». Но, Господи мой, Иисусе Христе, Сыне Божий! Припадающи, молю Ти ся: призри на мя, и помилуй мя, и изведи душу мою из темницы беззаконныя, преже даже не прииду на суд Страшный, приими молящих Тя за ны святыя ангелы и архангелы, херувимы, силы и власти, престолы и господства, начала высокая; тех молитвами и Пречистыя Матере Твоея избави мя студа онаго, и тмы кромешныя, и неусыпающаго ядовитаго черви, Ты бо еси Агнец Божий, вземляй грехи всего мира, распныйся на Кресте нашего ради спасения и принесыйся на Жертву Богу и Отцу за ны грешныя. Вонми молитву мою и посли ангела хранителя души моея и телу, да, тем наставляем, избавлюся от всех видимых и невидимых враг и сподоблюся Твоея милости, егда приидеши на суд в день он Страшный, егоже трепещет душа моя. Ей, Владыко пресвятый, беззлобиве и долготерпеливе, приклони ухо Твое и услыши глагола молитвы моея и помилуй мя и вся рабы Твоя (имярек), яко Ты еси Бог наш, и к Тебе прибегаем, и на Тя надеемся. Аще и согрешихом много паче человек, но от Тебе не отступихом, ни рук наших иному богу воздехом; но и Тя благословим, и Тобе кланяемся, и благодарим пресвятое имя Твое Отца и Сына и Святаго Духа и ныне и присно и во веки веком. Аминь».

3) «В четверток по заутрени молитва того же Кирилла, мниха туровскаго.

Душе моя! Согрешающи по вся дни, почто не въстягнешися? Преступающе преданныя ти заповеди, кую приимеши от Бога милость, аще не преже конца останешися сластолюбиваго хотения, удаляющаго тя от пути, ведущаго в жизнь? Въспряни, убогая, от сна греховнаго, восплачися злых своих дел, имиже прогневах своего Владыку живодавца и благодателя, ожидающаго моего покаяния; ныне останися несытых похотей и горких тлетворных дел уклонися; припади же вопиюще к Божественным апостолам, да помолятся ко Христу подати ми оставление грехов. Святый Петре первопрестолниче, твердый камень вере, недвижимое основание Церкви, пастуше словеснаго стада Христова, ключарь Небеснаго Царствия, ловче глубине неразумия! Тя молю, всечестне, да обымет мя Божественная мрежа и да извлечеши мя из глубины погибельныя. Веде бо тя от Бога приимша власть вязати и разрешати — разреши, молю Ти ся, связана мя ужы греховными; покажи твою милость на мне, убоземь рабе твоем (имярек); оживи смиренную ми душу, якоже прежде Тавифу от мертвых воскреси; востави мя на течение благо, иже в красных вратех словом хромаго со одра востави и стенем своим недуги и болезни всякия прогониши; да осенит мя твоя благодать, исцеляющи душевныя болезни и прогоняющи телесныя недуги. Вся бо можеши, пресвяте, силою Христовою, Егоже ради вся оставил еси, и Того возлюбив, последовал еси пречистым Его стопам и, за Его святое имя узы поносив, к Немуже помолися за мя окаяннаго, да избавлюся от всякаго зла твоими молитвами. Святый Павле, возлюблениче Христов, небесный человече и земный ангеле, проповедниче святыя веры, всех язык учителю, церковная труба, высоко летаяй орле, небесных таин сказателю, пресловущи ветие, вместилище духовное, многия беды пострадав за имя Христово, пекыйся всеми християны, забывая ран на телеси, море премерив и землю обшед и нас обратив от льсти идольския! Тя молю и к тебе вопию: не гнушайся мене сквернаго, не презри мене ослепшаго душевныма очима; востави мя убогаго, разслаблена суща греховною леностию, ибо ты в Лустрех от чрева роженнаго хромца с Варнавою востави и Евтиха, бывша мертва, оживи. Воскреси мене от мертвых дел, иже молитвою от основания темницу потрясе, и узники разреши, и Наасона от заколения спасе, вся бо можеши данною ти от Бога властию. Верою прошу: посети мене твоею милостию, и исторгни мя от сети вражия, и укрепи мя творити добрая дела, яко сый великий Христов апостол. Святый Иоанне Богословче, сыну громов, наперсниче Христов, девъственный сосуде душевная Церкви, медоточный языче, громогласная уста, асийское утвержение, ефесьская похвало, патмоский учителю, всего миру хранителю, Христова Евангелия списателю, надежа моя и прибежище! Не остави мене от твоего заступления, не прогневайся на мя многосогрешившаго. Иже сына Диоскоридова в бани воскреси, и воина из моря по семи час жива отцу его извлече, прокаженнаго же в Вофоре прикосновением руку очисти и Проклиянию от душегубнаго похотения избави, избави мя такоже от всякаго греха, яко к тебе упование мое возложих. Святый Луко, Божественный евангелисте, духовный скорописче, богопустынний врачю! Услыши молитву мою и уврачюй страсти душа моея; не мини мене, от детства уязвленнаго вражиими стрелами — можеши мя исцелити и от сего часа здрава сотворити. Святый Марко, александрьский светильниче, Христовых таин написателю и всех чудес Его благовестниче! Работав Евангелию Христову, моли за мя человеколюбца Бога, да порабощу тело Божественным заповедем Христовым и да свобожу душу от работы лукаваго твоими молитвами. Святый Матфею, оставивый мытницу и всех греховное собрание разсыпав, восприял еси на небесех неизготоваемое богатство, нескончаемое царство, сказавый нам Второе Христово пришествие. Егда же явится с небесе во множестве ангел со славою небесною, враги страша и верныя веселя, тогда и вы сядете на престоле судяще языком. Увы и мне, како явлюся тогда аз грешный, всякаго зла исполнен? Но буди ми ныне помощник, укрепи мя на течение благо, да избавлюся от вечныя мукы горкыя. И вси святии богоизбраннии апостоли: Андрею, Иякове, Фомо, Варфоломею, Симоне, Филиппе, Христови угодници, льсти искоренители и веры насадители! Услышите мя грешнаго, надеющагося на вы. Уже бо несть ми от дел спасения, аще не покрыете мене от всякаго кова вражия, се бо риская, яко лев, ходит, хотя мя поглотити. Но и сокрушите ему лукавьную главу, растръгнете челюсти его и мене избавите вашими молитвами, да бых и еще на семь свете моих грехов покаялся, елико же сотворих на убогую душу мою. И молю Тя, Владыко мой, от тайных моих очисти мя и даждь благодать разума моему недостоинству, Ты бо еси Христос, Сын Божий, дая и молитву молящемуся и приимая покаяние кающихся. Приими и мое покаяние, и отпусти нечестие сердца моего, и спаси мя по милости Твоей, яко аз раб Твой и сын рабыня Твоея. Не даждь во смятение ногу моею, ни да воздремлет храняяй мене ангел; но вразуми, и ублажи, и освяти смиренную ми душу, да не возвращуся уничижен, посрамлен, скорбен, но да получу, ихже желаю, безконечных Твоих благ. Еще молю Тя, пресвятый Царю, помяни милостию и щедротами рабы Твоя (имярек) и отпусти нам всяко согрешение молитвами святых апостол и Пресвятыя Ти Матере, Владычица нашея Богородицы, и всех святых молитвами помилуй и спаси души наши, яко Ты еси Бог наш и Тебе ся мили деем всегда и ныне и присно и во веки веком. Аминь»{239}.

4) «Канон молебен Кюрила грешнаго. Глас 5:

Песнь 1. Ирмос: Моисейскую поминающе, о душе, десницю, бежи грехолюбиваго Иегипта и разумнаго фараона отверзися работы, да крестную приимеши палицю и страстное пройдеши море смереньем, вопьющи: Поим Господеви, славно бо прославися.

Аз есмь обличитель сущих во мне зол деяний, имиже прогневах Христа, вся Того преступив заповеди, и вся ныне писанью предах помыслы моя, словеса же и делеса, скверны вся и беззаконья на слышанье всему миру.

Доколе вязиши, убогая душе, объята телесными страстьми, обидою и немилосердьем, гордынею и пьянством? Си суть вражья тенета, иже тя живу до ада сведут. Но возпи покаяньем: О Христе мой! Растергни ми съуз греховьный и спаси мя.

Якоже немолчно славят огнедохновеньными гласы серафимстии полцы Тресвятую Троицю, всея твари Сдетеля, то и я припадаю, прося отпуста многых ми грехов: О милостивый Творче! Поне наконец спаси мя.

Яко уродивыя девы, не имам покаяннаго светильника, ни стяжах масла милостивнаго, но всуе толку затвореном от мене дверем; но, о, Мати Божия, избави от мукы лютыя убогую ми душю.

Песнь 2. Ирмос: Вонми небо, рече Моиси, втораго написая закона перваго преступльшим, разумей, душе, свое падение; Бог истинен, судяй праведно и въздая комуждо по делом его.

Адамьская помыслив, в бесовская впадох; по законьная емься, в беззаконьная уклонихся; свет възненавидев, во тьме греховней заблудил есмь.

Грехи моя, аки Ламех, пред всеми исповедаю, а своего зла обычая никогда же не остануся. О люте мне, окаяньному, всем мукам повиньному.
Яко Бог многомилостив, приими мя кающася и даждь ми оставление многих ми сгрешений, да в Троици прославлю Тя Отца и Сына и Святаго Духа.

Яко всех сый грешней, на небо воззрети не смею, но к Тобе припадая, вопью: Мати Божия Пречистая! Умилосердися на мя и избави мя вечнаго мучения.

Песнь 3. Ирмос: Яко Бог всесилен, изнемогшюю грехми душю мою и сердце, злыми запустевше, доброплодно створи, духом скрушеном молитву Ти принесу.

Аще вспомяну си дела, отинудь отчаюся, яко Божия не сотворих воля, но всю плотьскую похоть, прельщен врагом, сдеях, да кто мене не плачет, погибшаго люте.

Зело горька, о душе, темница и люта верига, яже о тебе злопомненья страсти; и аще сих не останешися, злым себе предаси бесом и теми люте, яко пленница, томима будеши.

Яко человек сгреших; но яко Бог прости мя, Отче, Сыне и Святый Душе. Тобе верою покланяюся и Твоея требую милости и до последняго издыхания.

Явлена от века всех крестьян Заступнице и к Богу Ходатаица Марье, богоизбранная Владычице! Приими мою молитву и подаждь отпуст многих ми прегрешений молитвами Си.

Седален. Глас 6. О всестрастная душе! Како уязвися, како зле осквернися и како люте неключима бысть! Подтщися, покайся и припади, вопьющи к Богу, пекли муки избавить тя.

Суд без милости, о душе, милости не сотворшим блюди, внимай, Христово слово делом покажи; масло щедрот восприими, и свещю покаянья сблюди неугасающю, побди, ожидающи Жениха, да внидеши в чертог спасеных.

Песнь 4. Ирмос: Провидя духом Амбакум, еже до моея нищеты Твое, Христе, схоженье, укрепляяся смотрьно вопьяше, яростью напрязи на враги лук свой, избавляя от плена рабы своя, немолчно вопьюща: Слава силе Твоей, Господи.

В мал час раб Христов нарекохся, во вся же дни и доныне греховный раб сведеся, делатель быв всякаго беззаконья, всеми нечистотами осквернився и всякои муце повинен быв, окаянный.

Горе, грешная душе, часто каешися и всегда сгрешаеши — почто не бежиши змье, еяже губительство веси? Како не боишися скоропие, смертное жало имущи? Пролей сльзы преже смерти, да ти угаснет вечный огнь.

Яже приях мнасу, и тою купля не творях, но мысльную раскопав землю и леностьным обивь платомь, неверьем душа посыпах. Но Троице Святая! Аще и взя от мене Свое, нъ в кромешнюю тьму связана не посли мене.

Явленых и неявленых, ведомых и неведомых, и чресъестьственых безаконий яко Бог прости мя молитвами, Богородица, Яже за вся молиться. Христе многомилостиве! Тоя ради възведи мя из пропасти греховныя»{240}.

С первого взгляда очевидно, что слог в каноне святителя Туровского, дошедшем до нас в списке XIII в., сохранил на себе более признаков древности, нежели слог в молитвах, которые известны нам по рукописям уже XVI столетия. Но по составу своему и содержанию как канон, так и молитвы должны быть равно отнесены к лучшим произведениям в том же роде, какие только существуют в православной Церкви, и, без сомнения, не столько своими проповедями и статьями об иночестве, сколько своим каноном и особенно молитвами, находившимися, так сказать, в ежедневном употреблении у народа, святитель мог иметь на этот народ самое обширное и благотворное влияние.

Кроме сочинений святого Кирилла Туровского, дошедших до нас и несомненно ему принадлежащих, были еще сочинения его потерянные или, по крайней мере, доселе остающиеся в неизвестности, и есть сочинения сомнительные, приписываемые ему без достаточных оснований. Древний жизнеописатель нашего святителя говорит о нем, что он, еще будучи простым иноком, когда подвизался в столпе, «многа Божественная Писания изложи», а потом, сделавшись епископом, «Феодорца, еретика епископа, за укоризну тако нарицаемаго, от Божественных Писаний ересь обличи... Андрею же Боголюбскому князю многи послания написа от евангельских и пророческих писаний, яже суть чтоми на праздники Господския, ина многа душеполезна словеса, яже к Богу молитвы и похвалы многим святым, ина множайшая написав, Церкви предасть; канун великий о покаянии створи к Господу по главам азбуки»{241}. На основании этого единственного свидетельства о письменных трудах святого Кирилла к числу потерянных его сочинений можно отнести: 1) обличение на известную ересь Феодорца, епископа Ростовского, от Божественных Писаний; 2) многие послания к великому князю Андрею Боголюбскому от евангельских и пророческих писаний; 3) некоторые душеполезные Слова на праздники Господские, ибо святой Кирилл написал такие Слова «многа», а до нас дошли из них только девять; 4) Похвалы, или похвальные Слова, «многим» святым, к числу которых (Похвал) из сохранившихся Слов можно отнести только два (в неделю о мироносицах и на Собор 318 святых отцов); 5) канон великий покаянный к Господу по главам азбуки, ибо сохранившийся молебный канон святого Кирилла, хотя выражает и чувствования покаянные, но вовсе не расположен по буквам азбуки и обращен не к одному Господу Иисусу, а часто и ко всем Лицам Святой Троицы; 6) вероятно, и многие другие сочинения, которыми занимался святой Кирилл, еще подвизаясь в столпе и потом в числе «множайших» предал Церкви{242}. Думать, будто под именем посланий к Андрею Боголюбскому разумеются собственно известные Слова и поучения святителя Туровского, потому только, что послания эти, по выражению жизнеописателя, написаны от евангельских и пророческих писаний, совершенно неосновательно, ибо и послания к игумену печерскому Василию, как говорит сам святой Кирилл, написаны тоже от святых книг и почти в каждом из своих сочинений, иногда даже не раз, он повторяет, что пишет не от себя, а от евангельских и пророческих писаний. Жизнеописатель именно выражается, что святой Кирилл «Андрею Боголюбскому князю» многие послания написал, а известные Слова на праздники написаны святым Кириллом для произнесения в церкви пред народом и обращений к Андрею Боголюбскому никаких не содержат. Мог, конечно, святой Кирилл препровождать копии с своих Слов к Андрею Боголюбскому, но уже это самое требовало сопутствовать их посланиями к князю или письмами. В рукописях встречаются Слова и поучения под именами: Кирилла мниха, святого Кирилла епископа, святого отца Кирилла{243}; может быть, эти сочинения принадлежат к числу потерянных или неизвестных нам творений святого Кирилла Туровского, тем более что под двумя первыми именами встречаются и его подлинные, несомненные сочинения, но утверждать это с решительностию было бы неосновательно...

Сомнительными сочинениями святителя Туровского мы признаем два поучения и два Слова, помещенные в числе печатных его творений (у Калайдовича), именно: шестое — поучение в неделю пятую по Пасхе, десятое — поучение на Пятидесятницу, одиннадцатое — Слово о премудрости и двенадцатое — Слово о мытарствах. Относительно трех первых статей сам издатель сознается, что они не надписаны именем святого Кирилла в древнейшем сборнике (XIII в.), в котором находится большая часть изданных его творений, но присовокупляет: «Один слог, то же величие, и та же простота выражений, и непосредственная связь означенных статей с подлинными сочинениями св. Кирилла дозволяют приписать оные нашему святителю» (Предисловие. С. XXXIII). Основания очень недостаточные! И, во-первых, одно то уже, что эти три статьи не надписаны именем святого Кирилла в том самом сборнике, в котором все прочие его сочинения надписаны его именем, заставляет предположить, что составитель сборника или переписчик не признавали ненадписанных статей творениями святителя Туровского. Во-вторых, при ближайшем сличении этих статей с достоверными сочинениями святого Кирилла, нельзя не чувствовать значительной разности между ними: в статьях и по слогу, и по составу, и по тону более простоты, менее витиеватости, искусственности, образности, нежели в сочинениях святого Кирилла. В-третьих, в чем состоит непосредственная связь этих статей с сочинениями святителя Туровского в древнем сборнике? В том, что первая статья — Поучение в неделю 5-ю по Пасхе помещено между Словами его в неделю 4-ю и в неделю 6-ю по Пасхе, а статьи вторая и третья следуют за Словом его на Собор 318 святых отцов и потом сопутствуются Словами Иоанна Златоустого, Василия Великого и других... Что же это за связь? И кому не известно, что в сборниках, в которых расположены Слова и поучения по порядку недель и праздников церковных, весьма часто помещаются в такой связи сочинения совершенно различных писателей? Наконец, должно заметить, что не только в списке XIII в., но и в списках XIV, XV и последующих столетий все упомянутые три статьи, сколько нам известно, ни разу не приписываются святому Кириллу Туровскому, напротив, или усвояются другим писателям, греческим, или, что гораздо чаще, не приписываются никакому писателю{244}. Пусть будет верным, что эти статьи не принадлежат тем, кому иногда усвояются, но на каком же основании мы станем усвоять их именно нашему святителю Туровскому, когда ему они нигде не приписываются?

Перейдем к последнему Слову — к Слову об исходе души и о мытарствах. В большей части списков, начинающихся с XIV столетия, оно называется Словом вообще святого Кирилла или святого отца Кирилла; в некоторых списках XIV, XV и XVI вв. надписывается именем святого Кирилла Философа и в некоторых списках XVI и XVII вв.— именем святого Кирилла, епископа Туровского{245}. Какому ж из этих двух Кириллов Слово принадлежит? Списки первого рода здесь ничего не решают, а сравнивая списки второго и третьего рода, естественно, более склоняемся приписать Слово святому Кириллу Философу, нежели святому Кириллу Туровскому, так как вторые списки по времени начинаются прежде. Но не по надписям над списками, а по самому содержанию рассматриваемого Слова мы доходим до полной уверенности, что оно принадлежит святому Кириллу Философу. В этом Слове только небольшой приступ приделан неизвестным, а все последующее взято из сочинений святого Кирилла Философа. Представим начало Слова: «Понеже тайна си не всем откровена бысть и многими человекы несведома, но якоже Кирилл Философ рече, не того ради створени быхом, да ямы, и пием, и в одежи различныя облечемся, но да угодим Богови и будущая благая получим. Но понеже непытанием Божественных Писаний заблудихом от истиннаго пути — ни помышляем, како ны есть почтил Бог и создал в утробе матерний и душю вложил, и паки и оттуду ны изведе. Егда убо, рече, всяк младенец крещаем бывает, тогда посылается от Бога ангел на хранение в все житие человеческое». Затем непрерывно тянется речь об отношении ангела-хранителя к человеку в продолжение жизни, об исходе души из тела и странствовании ее по мытарствам (очень подробно), о кончине мира и последнем мздовоздаянии праведникам и грешникам. Спрашивается: кто же это рече, от имени которого излагается все последующее Слово? Из предыдущего очевидно, что не кто другой, как Кирилл Философ{246}. А что мы излагаем не одну произвольную догадку, можем указать на самый источник, откуда заимствовано настоящее сочинение. В рукописях встречается Слово иже во святых отца нашего Кирилла Философа на Собор архистратига Михаила и прочих бесплотных сил{247}. Начало этого Слова другое, нежели в рассматриваемом нами сочинении, но дальнейшее содержание об ангеле-хранителе, о мытарствах и прочем — то же самое, только по местам обширнее. И, что особенно замечательно, в этом Слове вместо оборота: «Егда убо, рече, всяк младенец крещаем бывает, тогда посылается от Бога ангел на хранение во все житие человеческое» — читаем: «Глаголю же убо, егда крещаеми бывают младенцы, тогда посылаем бывает ангел Господень на сохранение во все житие его человеческое...» и т. д. Дело ясное, что в Слове на Собор святого архистратига Михаила святой Кирилл Философ говорит сам от своего лица, тогда как в Слове об исходе души и о мытарствах говорит кто-то от имени святого Кирилла Философа в третьем лице; следовательно, первое Слово представляется собственным его сочинением, а последнее есть заимствование{248}. Не скроем, что Слово на Собор архистратига Михаила известно нам в позднейшем списке и не чуждо распространений и вставок (так, весьма неудачно посредине помещено в нем целое «Поучение к попом», приписываемое митрополиту Киевскому Кириллу). Сознаемся, что мы не в состоянии решить, какому Кириллу Философу принадлежит это слово: славянскому ли апостолу или святому Кириллу Катанскому (Костенскому), учителю сербов (XV в.), который также называется философом{249}, или еще другому Кириллу. Но во всяком случае не сомневаемся повторить, что Слово об исходе души и о мытарствах не есть произведение нашего святителя Туровского Кирилла, который никогда не назывался философом, а заимствовано все, кроме краткого приступа, из другого Слова какого-то святого Кирилла Философа{250}.

Обращаясь снова к подлинным сочинениям святого Кирилла Туровского, которые мы обозрели, можем в заключение сделать о них следующий краткий отзыв. В проповедях святого Кирилла преобладает воображение и духовная поэзия; в статьях, обращенных к инокам, виднее мысль, под сильным, однако ж, влиянием воображения и фантазии; молитвы и канон проникнуты живым христианским чувством. По самому изложению в первых более витиеватости, искусственности, риторизма; во вторых все эти недостатки заметно ослабевают; третьи почти везде запечатлены естественностию и простотою. И, кажется, не будет несправедливым, если на высшем месте по достоинству поставим молитвы святого Кирилла, на среднем — статьи его к инокам и на низшем — его церковные поучения. Современники и ближайшие потомки не без основания могли называть святителя Туровского русским Златоустом, конечно, не в том смысле, чтобы сочинения его равнялись по достоинству и характеру с творениями древнего златословесного учителя, а в том, что святой Кирилл был тогда у нас самым лучшим витиею и отличался необыкновенным красноречием. Из всех писателей Русской Церкви, живших в продолжение трех первых веков, можно указать только на одного митрополита Илариона, которого, по нашему мнению, не превосходил святой Кирилл своими талантами и образованием, хотя и превзошел количеством сочинений. Главные отличительные свойства святителя Туровского как писателя: живое, плодовитое, неистощимое воображение; мягкое, доброе, восприимчивое чувство, легкий, свободный, витиеватый язык. А в творениях митрополита Илариона находим более твердый и обширный ум, более зрелости и последовательности в мыслях, более точности и правильности в выражениях и по местам самое высокое, истинно ораторское одушевление.

II

Святой Симон, епископ Владимирский, которого летописи называют учительным, жил несколько после святого Кирилла Туровского, но также принадлежал к числу замечательнейших писателей Церкви, хотя и в другом роде. От него сохранилось только одно нравственно-историческое сочинение, которое отличается светлостию взгляда на предметы, верностию суждений, простотою и безыскусственностию как в мыслях, так и в слоге и глубокою назидательностию{251}. Это послание святого Симона к черноризцу печерскому Поликарпу. Повод к написанию послания подал сам Поликарп. Он был молодой инок, постриженник Киево-Печерского монастыря; несколько времени жил при святом Симоне, пользовался его расположенностию и пастырскими беседами; потом возвратился в родную обитель. Но здесь, еще не твердый в монашеских подвигах, увлекся видами честолюбия — два раза оставлял святую обитель, чтобы игуменить: в первый раз в монастыре Косьмодамианском, в другой — в монастыре Димитриевском и даже желал достигнуть сана епископского при содействии супруги князя Ростислава Мстиславича{[222*]} Верхуславы. При таком настроении мыслей, живя снова в Печерской обители по возвращении из Дмитриевского монастыря, Поликарп неохотно покорялся настоятелю, не хотел принимать участия в общей церковной молитве, был недоволен распоряжениями эконома и крайне огорчался разными оскорблениями от некоторых братий. Все эти досады свои он изобразил в письме к святому Симону, и Симон с отеческою любовию подвигся, чтобы уврачевать больную душу юного друга, и написал (1225–1226) к нему свое обширное, пастырски наставительное послание{252[223*]}. В послании можно различить три главные части.

Первая, которая составляет как бы вступление в послание, почти вся нравоучительная, содержит в себе разные наставления, направленные против душевных недугов Поликарпа, хотя по местам ссылается и на историю. «Брат,— пишет святой Симон,— сядь в безмолвии, собери ум свой и скажи в себе: «О убогий иноче! Не оставил ли ты мира и по плоти родителей ради Господа? Если же и пришедши сюда для спасения, ты не духовное творишь, то для чего облекся в иночество? Не избавят тебя от муки черные ризы, если живешь не по-чернечески». Знаешь ты, как величают тебя здесь князья, бояре и все друзья твои, говоря: «Блажен он, что возненавидел мир и славу его, уже не печется ни о чем земном, желая небесного». А живешь не по-монашески. Великий стыд объемлет меня за тебя. Что, если ублажающие нас предварят нас в Царствии Небесном и будут в покое, а мы, мучимые горько, будем вопиять? Кто помилует тебя, когда сам ты себя погубил? Воспряни, брат, и попекись мысленно о душе своей; работай Господеви со страхом и со всяким смиренномудрием. Не будь ныне кроток, а завтра яр и зол; ненадолго молчалив, а потом опять склонен к роптанию на игумена и его служителей. Не будь лжив и под предлогом болезни не отлучайся от собрания церковного. Ибо, как дождь растит семя, так и Церковь влечет душу на добрые дела. Что ни делаешь в келье, не имеет такой силы, как совершаемое в церкви. Читаешь ли Псалтирь или поешь 12 псалмов — это не сравняется с одним соборным пением: «Господи, помилуй». Вспомни, брат, что и верховный апостол Петр, сам церковь Бога живого, когда был взят Иродом и посажен в темницу, не молитвами ли церковными избавлен от руки Ирода? И Давид молитвенно говорит: Едино просих от Господа, то взыщу, еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего и зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его (Пс. 26. 4). Да и сам Господь сказал: Храм Мой храм молитвы наречется (Мф. 21. 31); идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (18. 20). А когда собирается такой Собор, более ста человек братии, тем более веруй, что посреди их Господь Бог наш. От церковного огня приуготовляется и обед их, которого одна крупица для меня вожделеннее всего, что предо мною. Свидетельствуюсь Господом, что не желал бы вкушать иного брашна, кроме укруха хлеба и гороху, приготовленного для святой братии. А ты, брат, не делай так, что ныне хвалишь соучастников трапезы, а завтра ропщешь на повара и служащего брата и тем оскорбляешь начальствующего. Терпи, брат, и досаждение: претерпевый бо до конца, той спасется (Мф. 24. 13). Если и случится тебе быть оскорбленным и кто-нибудь приидет и скажет тебе: «Такой-то очень нехорошо говорил о тебе», скажи вестнику: «Хотя он и укорил меня, но он мой брат, я достоин этого, и он не сам собою делает, но враг его подучил, чтобы рассорить нас между собою. Господь да поразит лукаваго, а брата да помилует». Скажешь: «Он в лицо оскорбил меня пред всеми». Не смущайся, чадо, и не предавайся скоро гневу, но, падши до земли, поклонись брату и скажи ему: «Прости меня». Исправь в себе прегрешение и победишь всю силу вражию. Если на поношение будешь отвечать грубостию, то вдвойне досадишь себе. Разве ты более царя Давида, которого Семей поносил в лицо? А он намеревавшемуся отмстить за него слуге своему сказал: «Не делай сего, да видит Господь смирение мое и воздаст ми благая клятвы его ради». Вспомни, чадо, и большее, как Господь смирил Себя, быв послушлив до смерти Отцу Своему; стражда не прещаше (1 Пет. 2. 23); слыша хулы: Беса имаши, по лицу биемый, заушаемый, оплеваемый, не гневался, но и за распинающих молился и тебя научил молиться за врагов: Любите, сказал, враги ваша, добро творите ненавидящим вас, благословите кленущия вы, молитеся за творящия вам напасть (Мф. 5. 44). Довольно, брат, и того, что ты сделал по своей гордости; теперь тебе следует оплакивать то, что, оставив святой монастырь и святых отцов Антония и Феодосия и святых черноризцев, которые с ними, взялся быть игуменом в монастыре святых безмездников. Хорошо ты поступил, когда вскоре оставил это начинание и не дал плещи врагу своему, который хотел погубить тебя. Разве ты не знаешь, что дерево неполиваемое, но часто пересаживаемое скоро засыхает? И ты, отказавшись от послушания отцу и братии своей, скоро погиб бы: овца в стаде безопасна, а отделившись от стада, скоро гибнет от волков. Тебе бы прежде надлежало размыслить, для чего ты хотел выйти из святой, блаженной и честной обители Печерской, где так удобно всякому желающему спастись. Я думаю, брат, что сам Бог попустил сему быть в наказание твоей гордости — за то, что ты не захотел служить мужу святому, своему господину, а нашему брату архимандриту Акиндину, игумену печерскому. Печерский монастырь, как море, не содержит в себе гнилого, но извергает вон. А что писал ты ко мне о своей досаде — горе тебе, ибо ты погубил свою душу. Спрашиваю тебя: чем ты хочешь спастися? Будь ты постник, всегда трезвен и нищ, проводи ночи без сна, но если не переносишь оскорблений, не спасешься. Порадовались было о тебе игумен и вся братия, и мы утешились вестию о твоем обретении. Но ты и еще попустил быть твоей воле, а не воле игумена, захотел еще раз быть игуменом у святого Димитрия, хотя никто тебя не принуждал: ни игумен, ни князь, ни я. И вот теперь ты уже испытал... Пойми же, брат, что Богу не угодно твое старейшинство, и потому Он послал тебе слабость зрения. Но и этим ты не вразумился, чтобы сказать: Благо мне, яко смирил мя еси, да научуся оправданием Твоим. Я вижу, что ты самолюбец и ищешь славы от людей, а не от Бога. Разве я недостоин, говоришь ты, такого сана? Чем я хуже, например, иконома или кого другого?.. Пишет ко мне супруга князя Ростислава Верхуслава, желая видеть тебя епископом в Новгороде на место Антония, или в Смоленске на место Лазаря, или в Юрьеве на место Алексия, и говорит: «Я готова ради тебя и Поликарпа истратить хотя бы до тысячи серебра». Но я отвечал ей: «Дочь моя Анастасия! Дело небогоугодное хочешь ты сделать. Если бы Поликарп остался в монастыре и с чистою совестию, в послушании игумену и всей братии, в совершенном воздержании проводил жизнь, то не только во святительскую одежду был бы облечен, но удостоился бы и Небесного Царства». А ты, брат, епископства ли пожелал? Добра дела желаеши, но прочитай, что говорит апостол Павел к Тимофею, и подумай, находишь ли ты в себе те качества, какие должен иметь епископ. Если бы ты был достоин такого сана, я не пустил бы тебя от себя, но своими руками поставил бы тебя наместником в обе епископии: во Владимир и в Суздаль, как хотел князь Георгий, но я не согласился... Брат, не в том совершенство, чтобы быть славимым от всех, но в том, чтобы исправить свое житие и явить себя чистым. Из Печерского монастыря многие поставлены во епископов. Как от самого Христа Бога нашего апостолы посланы были во всю вселенную, так от Его Матери Госпожи нашей Богородицы из монастыря Ее многие поставлены были во епископов по всей земле Русской. Первый — Ростовский Леонтий, великий святитель, которого Бог прославил нетлением. Это был первый престольник, которого неверные много мучили и били, и он стал третьим гражданином русского мира, получив вместе с двумя варягами венец от Христа, ради Которого пострадал. О Иларионе митрополите ты сам читал в житии святого Антония, что им он пострижен и после того сподобился священства. После них поставлены были епископами: Николай и Ефрем в Переяславль, Исаия в Ростов, Герман в Новгород, Стефан во Владимир, Нифонт в Новгород, Марин в Юрьев, Мина в Полоцк, Николай в Тмутаракань, Феоктист в Чернигов, Лаврентий в Туров, Лука в Белгород, Ефрем в Суздаль. Если хочешь знать обо всех — прочти старую летопись Ростовскую и найдешь, что всех было более 30, а если считать далее и до нас, грешных, то, думаю, будет около 50. Пойми же, брат, какова слава того монастыря, и, утвердившись, покайся, и возлюби тихое и безмятежное житие, к которому Господь привел тебя; я бы рад оставить епископство и служить игумену в том святом Печерском монастыре, но знаешь, что удерживает меня... Кто не знает, что у меня, грешного епископа Симона, соборная церковь во Владимире, красота города, а другая в Суздале, которую я сам создал? Сколько они имеют городов и сел! И десятину собирают по всей земле той, и всем этим владеет наша худость. Но пред Богом скажу тебе: всю сию славу и власть за уметы вменил бы, если бы мне хоть колом торчать за воротами, и сором валяться в Печерском монастыре, и быть попираему людьми. Один день в дому Божией Матери лучше тысячи лет временной чести; в нем хотел бы я жить лучше, нежели в селениях грешничих». Так оканчивается первая часть Послания святого Симона, нравоучительная.

Вторую часть можно назвать преимущественно историческою: то, чему прежде он учил Поликарпа общими наставлениями, то самое теперь старается представить ему в живых назидательных примерах, которые все заимствует из истории Печерской обители, делая к нему по местам приличные обращения. Всех рассказов в этой части девять. Первый находится в ближайшей связи с предыдущею частию, в конце которой святой Симон выразил такую горячую любовь свою к Печерской обители. «И вот,— продолжает он,— теперь я расскажу тебе, брат, почему я имею такое усердие и веру к святым Антонию и Феодосию». Сущность рассказа следующая: при игумене Пимене жил в Печерской обители великий подвижник — пресвитер Онисифор прозорливец. У него был духовный сын — один из иноков, пользовавшийся его любовию, который, хотя по наружности старался подражать своему руководителю, но на самом деле жил весьма недостойно. Этот инок внезапно скончался, и смрад от тела его был так велик, что братия с трудом могли отпеть его и похоронить в пещере. На ту же ночь явился Онисифору преподобный Антоний и сказал: «Как вы осмелились погребсти такого беззаконника в святой пещере? Извергните его вон». На следующую ночь повторилось то же видение. Онисифор и игумен решились было уже исполнить повеление Антония, как он снова явился Онисифору и возвестил: «Я смиловался над душою умершего брата, ибо не могу преступить данного мною вам обета, что всяк, положенный здесь, будет помилован, хотя и грешен». Вскоре и игумен, пламенно молившийся о спасении усопшего, удостоился услышать от Господа глас, что этот грешник действительно помилован по молитвам преподобных Антония и Феодосия и других святых черноризцев печерских, как и прежде по тем же молитвам помилованы многие другие грешные

братия, положенные в пещерах. В знамение же истины тело недавно скончавшегося инока, доселе издававшее невыносимый смрад, начало разливать от себя благоухание. «Вот почему,— заключает повествователь,— и я, грешный епископ Симон, тужу, и скорблю, и плачу, и желаю скончаться там, чтобы мне положену быть в Божественной той персти и получить хотя малую ослабу от многих грехов моих по молитвам святых отцов». Во втором, третьем и четвертом рассказах, желая еще более показать важность Печерского монастыря, святой Симон повествует о некоторых великих подвижниках, просиявших в этой обители, и именно: о преподобном Евстратии постнике, который, будучи взят в плен и продан жидам, потерпел от них крестную смерть за имя Христово в самый день Пасхи и потом своими чудесами обратил их ко Христу; о преподобном Никоне сухом, который, находясь долгое время в плену у одного половчанина и чудесно спасшись от плена, до того поразил бывшего своего господина, что он со всем своим семейством не только принял веру Христову, но и постригся в Печерской обители; о преподобном Кукше, сотворившем многие чудеса, крестившем вятичей и потерпевшем от них мученическую смерть с учеником своим, и о преподобном Пимене постнике, обладавшем даром пророчества и исцелений. При этом, обращаясь к Поликарпу, святой Симон говорит: «Но как возмогу я, брат, поведать тебе о святых мужах, бывших в честном и блаженном Печерском монастыре, ради которых и язычники крестились и делались иноками, и иудеи принимали святую веру? Гораздо более сего ты уже слышал от меня, грешного Симона, худшего из епископов, который недостоин быть даже подножием тех святых черноризцев... Потому не стану много говорить о них, если для тебя недостаточно того, что передал я тебе в устной беседе, то и писание не убедит тебя...» Несмотря, однако ж, на такой оборот речи, Симон продолжает убеждать Поликарпа новыми примерами, чтобы он не оставлял Печерской обители, повиновался игумену и не искал ни епископства, ни настоятельства в каком-либо монастыре; к этому направлены два следующие рассказа. В пятом рассказе повествуется о преподобном Афанасии затворнике, который, скончавшись, чрез два дня снова ожил и когда братия просили его преподать им наставление, то сказал: «Имейте во всем послушание к игумену, кайтесь непрестанно и молитесь, чтобы вам скончаться здесь и быть погребенным в пещере». После того он подвизался еще двенадцать лет в затворе и пред смертию повторил братии то же самое наставление. Над гробом его некто Вавила получил исцеление. «Если же,— замечает святой Симон,— сказанное мною покажется кому-либо невероятным, то пусть прочтет жития святых отец наших Антония и Феодосия, начальников русского монашества, и тогда уверует... А тебе, брат, даю совет: утвердись благочестием в святом монастыре Печерском, не желай ни власти, ни игуменства, ни епископства, и для твоего спасения достаточно будет, если ты скончаешься в этой обители...» В шестом рассказе излагается подробная история о черниговском князе Николае Святоше, который, оставив княжение и славу, честь и богатство, семейство и всех слуг, сделался простым иноком, проходил разные степени послушания, начиная с самых низших, и после многолетних подвигов свято почил в Печерской обители. По окончании рассказа читаем: «И опять к тебе обращу слово. Что ты такое сделал? Богатство ли оставил? Но ты не имел его. Славу ли? Но ты ею не пользовался; напротив, из убожества ты теперь перешел к славе и всему благому. Подумай об этом князе — подобного ему никто из князей русских не сотворил... Как же сравнится твоя укоризна с его власяницею?.. Вчера ты вступил в иночество и уже изменяешь ему; не навыкнув подвижничеству, желаешь епископства; не научившись сам покорности, хочешь всех смирить... Пробудись, брат, и внимательно размысли о своем житии, имея ум и сердце неподвижными от сего святого места». В седьмом и осьмом рассказах святой Симон учит Поликарпа нестяжательности, или отречению от богатства; в седьмом — примером черноризца Еразма, который, пожертвовав на украшение Печерской церкви все свое имущество, стяжал себе обетование славы в Царстве Небесном; в осьмом — примером черноризца Арефы, которому украденное у него богатство вменено было в милостыню, когда он, отрекшись от пристрастия к потерянным сокровищам, перестал роптать, напротив, благодарил Бога, повторяя с Иовом: Господь даде, Господь отъя, буди имя Господне благословенно... «Зная это, брат,— говорит святой Симон,— не думай, будто ты всуе истратил, что имел: пред Богом все изочтено, даже до медницы. Ты устроил двое дверей в Великой печерской церкви Пресвятой Богородицы — и тебе отверзет Бог двери милости своей... Ты сам сказал мне: «Лучше я истрачу, что имею, на церковные нужды, чтобы оно не было взято у меня войною, или татями, или огнем». Я похвалил твое доброе произволение. Обещался — так исполни... А если случится, что ты или окраден будешь татями, или лишишься всего во дни брани, то отнюдь не ропщи, не смущайся, но прославь за сие Бога и скажи: Господь даде, Господь отъя». Наконец, девятый рассказ о Тите попе и Евагрии диаконе направлен к уврачеванию еще одной душевной немощи Поликарпа — нетерпеливости к обидам. Тит и Евагрий жили сначала в величайшей любви между собою, так что удивляли всех; потом враг дьявол смутил их и они до того стали ненавидеть друг друга, что многократные попытки братии примирить их оставались тщетными. Тит первый смягчился сердцем, подвергшись тяжкой болезни, и со слезами просил у Евагрия прощения, но Евагрий с упорством пред всеми сказал: «Я никогда не примирюсь с ним, ни в сей век, ни в будущий». И внезапно пал мертвым, невидимо пораженный ангелом, между тем как опасно больной Тит вскоре совершенно выздоровел. «Блюдися, брат,— присовокупляет Симон,— от этой страсти, не дай места гневному бесу, ибо кто кому повинется, тот тому и поработает. Но скоро, падши, поклонись враждующему против тебя, да не предан будешь немилостивому ангелу. Да сохранит тебя Господь от всякаго гнева, по сказанному: Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4. 27).

Третья, и последняя, часть послания Симонова также вся содержания исторического, только обращена уже не к одному Поликарпу, а и ко всем верующим. «Но перейду,— так начинается она,— и к другим сказаниям, да уведают все, что Промыслом самого Господа и волею и молитвою Его Пречистой Матери создалась и совершилась боголепная и Великая церковь святой Богородицы печерская, архимандрития всей земли Русской, лавра святого Феодосия». В этой части можно различать шесть отдельных сказаний: первое — о Шимоне Варяге, его сношениях с преподобными Антонием и Феодосием Печерским и о бывших ему чудесных видениях касательно будущей Великой печерской церкви; второе — о мастерах, чудесно присланных из Царьграда Божиею Материею для построения Великой печерской церкви и принесших с собою для нее мощи святых седми мучеников и икону Богоматери; третье — о чудесных обстоятельствах самого основания и сооружения Печерской церкви; четвертое — о живописцах, чудесно присланных из Царьграда для украшения этой церкви, и о знамениях, бывших при ее украшении; пятое — о чуде, совершившемся в новосозданной Печерской церкви от иконы Богоматери над киевлянином Сергием, который хотел было утаить порученное ему на время умершим другом сребро и золото; шестое — о чудесных обстоятельствах торжественного освящения Печерской церкви. Должно, однако ж, сознаться, что, хотя эта третья часть обращена, по-видимому, ко всем христианам и в ней почти нет обращений к Поликарпу, но она, как и предыдущая часть, проникнута тою же главною мыслию — показать Поликарпу высокую важность Киево-Печерской лавры и убедить его, чтобы он не оставлял такой святой и чудотворной обители и решился подвизаться в ней до самой своей кончины. В заключение святой Симон говорит: «И еще многое я написал бы тебе, брат Поликарп, но лета мои препятствуют мне продолжать повесть. Будь здоров и спасай душу свою. Господь да сохранит тебя во все дни живота твоего, молитвами святой Богородицы и святых Антония и Феодосия».

Особенную цену посланию святого Симона как сочинению историческому придает то, что он почти везде указывает источники, которыми пользовался, и источники достоверные. Об одних лицах и событиях, например об Арефе и ужасной смерти Евагрия, он говорит как очевидец; о других, как об Еразме, слышал от очевидцев; о третьих слышал из вторых уст: например, об исцелении Вавилы при гробе Афанасия затворника передали ему лица, которые слышали о том от самого Вавилы. В некоторых рассказах — об Онисифоре, Кукше, Пимене, Николае Святоше — он ссылается на живые и общеизвестные предания, сохранявшиеся в Печерской обители. Еще в некоторых ссылается на синодики этой обители, на иконы, книги и другие вещи, хранившиеся в ней от известных лиц. Наконец, несколько раз указывает на какое-то житие преподобного Антония, до нас не дошедшее, и на житие преподобного Феодосия, составленное Нестором{253}. Потому-то послание святого Симона к Поликарпу, кроме литературного своего достоинства, имеет для нас высокую важность и как один из драгоценных источников нашей церковной истории.

Как бы продолжением послания Симонова к Поликарпу служит послание самого Поликарпа к киево-печерскому архимандриту Акиндину. Как бы продолжением потому, что Поликарп действительно продолжает писать о том же предмете, о котором писал и Симон,— о Киево-Печерской обители, и повествует именно о тех печерских черноризцах, о которых Симон еще не написал, а с другой стороны, и потому, что в своих сказаниях Поликарп почти исключительно пользуется тем, что слышал прежде из уст Симона, изредка только ссылаясь на неизвестное нам житие преподобного Антония. Следовательно, Поликарпу принадлежит это послание более по форме, а содержанием своим оно обязано преимущественно Симону. Трогательные убеждения последнего, вероятно, глубоко подействовали на восприимчивую душу юного Поликарпа: он остался жить в Печерской обители простым черноризцем, начал повиноваться настоятелю своему Акиндину и по его-то желанию принял на себя и выполнил настоящий письменный труд (ок. 1231 г.) в память и научение будущим инокам{254}. Обстоятельства эти он излагает сам в предисловии к посланию. «При содействии Господа,— так начинает он,— к твоему благоумию слово, пречестной архимандрит всей России, отец и господин мой Акиндин! Приклони же благоприятный слух твой, да возглаголю тебе о житии, деяниях и знамениях дивных и блаженных мужей, живших в святом Печерском монастыре, что слышал я о них от епископа Симона, Владимирского и Суздальского, брата твоего и бывшего черноризца того же Печерскаго монастыря. Он рассказал мне, грешному, о святом и великом Антонии, начальнике русских монахов, и о св. Феодосии, и о подвигах других святых и преподобных отцов, скончавшихся в дому Пречистой Божией Матери, да послушает твое благоразумие моего младоумия и несовершенного смысла. Некогда ты спросил меня и повелел мне поведать тебе о деяниях тех черноризцев, но сам знаешь мою грубость и недобрый нрав, как я всегда со страхом беседую пред тобою о всякой вещи,— мог ли же я пересказать тебе ясно о преславных знамениях и чудесах? Кое-что немногое я сказал тебе от тех чудес, но гораздо более я забыл от страха и исповедал неразумно, стыдясь твоего благочестия. Посему я понудил себя теперь изложить тебе в письмени о святых и блаженных отцах печерских, чтобы и будущие после нас черноризцы уведали благодать Божию, бывшую в этом святом месте, и прославили Отца Небесного, показавшего такие светильники в Русской земле и в святом Печерском монастыре». После этого следует двенадцать отдельных рассказов о великих подвижниках печерских, рассказов поучительных и разнообразных, которых, однако ж, мы пересказывать здесь не станем, потому что почти всеми ими мы уже имели случай воспользоваться в разных местах нашей «Истории». Здесь именно повествуется: а) о преподобном Никите затворнике, бывшем впоследствии епископом Новгородским; б) о преподобном Лаврентии затворнике; в) о святом Агапите, враче безмездном; г) о святом Георгии чудотворце; д) о многотерпеливом Иоанне затворнике; е) о преподобном Моисее Угрине; ж) о черноризце Прохоре лебеднике; з) о блаженном Марке печернике; и) о преподобных отцах Феодоре и Василии; й) о Спиридоне просфорнике и Алипии иконописце; к) о преподобном и многострадальном Пимене. Вообще, эти рассказы почти все гораздо обстоятельнее и обширнее рассказов святого Симона, так как Симон имел в виду определенную цель и иногда упоминает лишь об одном или двух случаях из жизни какого-либо подвижника в назидание Поликарпу, а Поликарп старался по возможности начертать полные жития избранных им святых. Некоторые рассказы Поликарповы оканчиваются обращениями к Акиндину и нравственными соображениями. Так, в конце сказания о Лаврентии затворнике, во дни которого, по свидетельству одного бесноватого, приведенного в Печерский монастырь, жило здесь до тридцати черноризцев, имевших власть над бесами, Поликарп замечает: «Вот почему я написал тебе, господин Акиндин, да не покроются тьмою неведения дивные чудеса, знамения и исправления тех блаженных и преподобных наших отцов, да уведают и прочие их святое житие и то, что в одно время были такие мужи, числом до тридцати, которые могли словом изгонять бесов. Бесноватый сказал: «Я не смею приблизиться к пещере ради положенных в ней отцов Антония и Феодосия и прочих святых черноризцев, которых имена написаны в книге животной». Блажен, кто удостоится быть положенным вместе с ними! Блажен и спасен, кто сподобится быть написанным вместе с ними! Да сподобит и меня Господь вместе с ними милости в день судный молитвами твоими». Еще обширнее приложение в житии преподобного Агапита. «Такие-то,— восклицает Поликарп,— и даже большие дела совершены теми священными черноризцами. И я, вспоминая добродетельное житие их, дивлюся, как доселе умолчаны были великие исправления святого отца нашего Антония. Если такое светило угаснет по нашей небрежности, то как воссияют от него лучи? Разумею преподобных отцов наших печерских. Но, по слову Господа: Несть пророк честен во отечествии своем (Лк. 4. 24). Я бы готов написать тебе, честный архимандрит, господин Акиндин, об упомянутых святых отцах и изобразить одних чудотворения, других исправления, третьих крепкое воздержание, иных послушание, еще иных прозорливость, как слышал я от твоего собрата, а от моего господина — епископа Симона. Но некоторым кажутся невероятными мои сказания по величию самых дел, а вина их неверования та, что они знают меня, Поликарпа, как грешника. Впрочем, если повелит твое преподобие, я напишу, сколько мой ум постигнет и память пособит, хотя и неудачно будет, да оставим написанное будущим после нас пользы ради, как и блаженный Нестор написал в Летописце о блаженных отцах Дамиане, Иеремии, Матфии и Исакии и как в житии святого Антония вписаны все жития их, хотя и кратко. Я скажу о прежде упомянутых черноризцах ясно, а не втайне, как сказал уже о других, ибо, если я умолчу, то они останутся забвенными навсегда и имена их не помянутся, как было до сего дня. Вот я сказал об них в 15-е лето твоего игуменства, а в продолжение 160 лет доселе не было им поминовения. Ныне только по твоей любви утаенное сделалось известным и память любящих Бога присно чтится и восхваляется, потому что они угодники Его и увенчались от Него. И я, грешный Поликарп, исполняя твою волю, державный Акиндин, написал тебе это. Но и еще исповем тебе нечто о блаженном и преподобном отце нашем Григории чудотворце». Некоторые другие рассказы Поликарповы, не имеющие подобных приложений в конце, имеют их в начале. Например, житие преподобного Марка печерника начинается так: «Мы, грешные, подражаем древним жизнеописателям. Но они употребляли много труда, странствовали в пустынях, и горах, и пропастях земных и одних из преподобных мужей, о которых писали, видели сами, а о других — о их жизни, чудесах и богоугодных делах — слышали от прежде бывших отцов и таким образом составили Патерик, который мы читая, наслаждаемся теми духовными словами. Я же, недостойный, и разума истины не постиг, и ничего такого не видел, а только последуя мною слышанному от епископа Симона, написал это твоему отчеству. Я никогда не обходил святых мест, не видел ни Иерусалима, ни Синайской горы, дабы приложить что-нибудь к моей повести, как имеют обычай украшаться хитрословесники. Я же не хочу хвалиться ничем, как только святым монастырем Печерским и бывшими в нем святыми черноризцами, их житием и чудесами, которые воспоминаю с радостию, ибо я, грешный, желаю молитвы тех святых отцов. Отсюда начну повесть о преподобном Марке печернике...» Подобные же краткие вступления, впрочем более нравственного содержания, есть и еще при четырех житиях, помещенных в послании Поликарпа.

Как памятник литературный это послание уступает в достоинстве посланию святого Симона. Рассказ у Поликарпа так же прост, естествен, но менее проникнут теплотою чувства и более растянут; слог не столько точен и правилен и заметно страждет многословием; самые мысли в тех случаях, когда Поликарп позволяет себе говорить от своего лица, менее зрелы и последовательны, нежели у святого Симона. Но как сочинение историческое, судя по источникам, какими пользовался Поликарп, послание его может быть поставлено совершенно наравне с посланием святого Симона, и при единстве предмета и самых источников оба послания представляются как бы двумя частями одного целого: они-то, как известно, и послужили главною основою для Киево-Печерского Патерика{255}.

III