На главную
страницу

Учебные Материалы >> История Русской Церкви.

Митрополит Макарий (Булгаков) История Русской Церкви

Глава: I. Иерархия и паства

В 1146 г. переяславский князь Изяслав Мстиславич, приглашенный киевлянами на великокняжеский престол, торжественно вступил в свою новую столицу. Здесь встретили его с радостию бесчисленное множество народа и все духовенство города в церковных облачениях — игумены, священники и черноризцы, но не было во главе духовенства митрополита (Михаила II), который, еще в предшествовавшем году удалившись в Константинополь, оставался там по неизвестной причине{1}. Получив вскоре весть о кончине митрополита, великий князь Изяслав решился поступить по примеру достопамятного предка своего Ярослава и в 1147 г. собрал в Киеве Собор русских епископов с тем, чтобы они сами, без сношения с Цареградским патриархом избрали и поставили для России первосвятителя. Как на достойного занять такое высокое место князь указал на Климента Смолятича, родом русина, черноризца и схимника, который подвизался в монастыре, находившемся в Зарубе, и был такой «книжник и философ», какого прежде в России не бывало{2}. Но на Соборе обнаружилось несогласие мнений. Черниговский епископ Онуфрий сказал: «Я узнал, что епископам, собравшимся вместе, принадлежит власть (достоит) поставлять митрополита». На это Новгородский епископ Нифонт от лица некоторых других епископов отвечал: «Нет того в законе, чтобы митрополита ставить епископам без патриарха, но ставит патриарх митрополита»,— и, обращаясь к Клименту, тут же находившемуся, прибавил: «Мы не станем тебе кланяться, не будем служить с тобою, потому что ты не взял благословения у св. Софии и от патриарха; если же исправишься, примешь благословение от патриарха, тогда и мы тебе поклонимся; мы взяли рукописание от митрополита Михаила, что не следует нам без митрополита служить у св. Софии»{3}. Тогда Онуфрий снова сказал: «Я узнал, что нам достоит поставить митрополита; мы можем поставить его главою св. Климента, которая у нас находится, как ставят греки рукою св. Иоанна Предтечи». Последние слова указывали, вероятно, на какие-либо известные случаи, бывшие в Церкви Греческой, хотя и не замеченные летописями{4}, потому что иначе Онуфрий не осмелился бы с такою решительностию сослаться на этот пример Греции пред целым Собором епископов, между которыми находился и грек Мануил, и особенно потому, что епископы, обсудив предложение Онуфрия, действительно согласились с ним и в 27-й день июня поставили Климента Смолятича митрополитом русским главою святого Климента, папы Римского{5}.

Сколько же было всех епископов на этом Соборе, сколько согласилось на поставление Климента в митрополита, и сколько не согласилось? Древняя Киевская летопись свидетельствует, что на Соборе сошлись следующие семь архипастырей: Черниговский Онуфрий, Белгородский Феодор, Переяславский Евфимий, Юрьевский Дамиан, Владимирский Феодор, Новгородский Нифонт и Смоленский Мануил{6}. Киевский Патерик в житии Нифонта Новгородского присовокупляет к этим семи еще двух: Иоакима Туровского и Косьму Полоцкого. Последнее число — девять — кажется более вероятным, потому что, несомненно, Изяслав «постави митрополита Клима, калугера, русина, особь с шестью епископы»{7}; следовательно, шесть согласились на поставление Климента. Но столько же несомненно, что из семи епископов, поименованных в Киевской летописи, двое на это не согласились, именно: Нифонт Новгородский и Мануил Смоленский, который потом постоянно скрывался от Климента, боясь его преследований{8}. Следовательно, надобно допустить на Собор еще епископа, который согласился с пятью остальными на поставление Климента. Этим епископом и мог быть Иоаким Туровский, который незадолго пред тем по воле великого князя был приведен из Турова в Киев вместе с посадниками туровскими и действительно находился в Киеве во время Собора{9}. А что касается до Косьмы Полоцкого, то, присутствовал ли он на Соборе или не присутствовал, во всяком случае, достоверно, что он держался стороны Нифонта Новгородского и Мануила Смоленского, потому что, как увидим, они только трое поспешили навстречу новому митрополиту, пришедшему из Греции на место Климента. Значит, если на Соборе присутствовали девять епископов, то две трети из них согласились с великим князем на поставление Климента митрополитом, а одна треть не согласилась.

Что расположило великого князя Изяслава поступить таким образом — избрать для России митрополита без сношения с Цареградским патриархом? Древние летописи об этом ничего не говорят. Позднейшие писатели полагают, будто Изяслава могли расположить к тому междоусобия и волнения, бывшие в России и препятствовавшие послать кого-либо из России в Царьград для поставления в митрополита{10}, или замешательства, происходившие тогда на патриаршем престоле: так как патриарх Михаил Оксит в 1146 г. добровольно отказался от своей власти, преемник его Косьма Аттик вскоре после поставления низложен (26 февраля 1147 г.), а на место его избран Николай Музалон уже через девять месяцев{11}. Но если бы Изяслав хотел по прежним примерам получить себе митрополита из Византии, то все эти кратковременные препятствия нисколько бы ему не помешали: случалось, что не несколько месяцев, а несколько лет Россия оставалась без митрополита, ожидая прибытия его из Царьграда. Напротив, из всего хода тогдашних обстоятельств видно, что Изяслав не хотел просить себе митрополита от патриарха и домогался независимости от него Русской Церкви. На Соборе, который созвал Изяслав, была речь не о том, как поступить по случаю смерти митрополита и временных замешательств, происходивших тогда в России и на Цареградской кафедре, а прямо о том, имеют ли право русские епископы поставить сами для себя нового митрополита без сношения с патриархом. И когда Нифонт и другие восставали против этого, им не указали на бывшие тогда замешательства в России и в Цареградской Церкви. Когда Нифонт и другие требовали, чтобы Климент, по крайней мере, после избрания и поставления своего в России испросил себе благословение у Константинопольского патриарха, им не обещали, что это будет сделано. Напротив, Климент, действовавший согласно с волею великого князя Изяслава, до конца своего служения не обращался к патриарху за благословением, не сносился с ним: таково, значит, было твердое намерение великого князя и самого митрополита. Как же объяснить это событие? Едва ли не всего вероятнее будет догадка, что здесь выразилось только то, что давно уже чувствовали и понимали, не могли не чувствовать и не понимать и князья русские, и многие их подданные, выразилось сознание, что поставление русских митрополитов в Константинополе имеет большие неудобства для Русской Церкви и государства, что митрополиты-греки, часто не знавшие русского языка, не в состоянии приносить для России столько пользы, сколько приносили бы митрополиты из русских, что постоянная присылка в Россию митрополитов-греков была не безобидна для русских иерархов и что, наконец, избрание для России митрополита в Константинополе, совершавшееся без участия русских князей, было оскорбительно для последних, тем более что давало повод царям греческим оказывать на Россию свое влияние{12}. Неудивительно потому, если Изяслав нашел сочувствие себе и в самом Клименте митрополите, и во многих русских епископах.

Отчего же некоторые епископы не согласились с Изяславом? Мануил, епископ Смоленский, был грек: ему естественно было отстаивать преобладающее влияние Византии в Церкви Русской. Косьма, сделавшийся епископом Полоцким в 1143 г., также едва ли не был грек: его могли привести с собою из Константинополя князья полоцкие, жившие там в изгнании и только что возвратившиеся на родину в 1140 г.{13} Нифонт, епископ Новгородский, был русский, родом киевлянин, постриженник Киево-Печерской обители{14}; но он мог действовать по убеждению, хотя, разумеется, нельзя отвергать того же и в двух первых епископах; он отличался знанием церковных канонов и, вероятно, понимал 28 правило Халкидонского Собора о власти Константинопольских патриархов согласно с тем, как понимали тогда это правило в Греции, распространяя его силу на Русскую Церковь{15}. А вместе Нифонт мог действовать и по приязни к грекам, которую мог приобресть во время своего пребывания в Греции, и особенно в Константинополе, о чем дают повод догадываться некоторые его ответы Кирику{16}. Надобно сказать, что мысли Нифонта и его товарищей разделяли тогда в России и другие, как духовные, так и миряне. Привыкши считать Константинопольского патриарха главным блюстителем православия, а Константинополь — как бы столицею православия, привыкши видеть, как оттуда постоянно приходили к нам наши первосвятители, поставляемые самим патриархом, многие русские, естественно, не могли без предубеждения смотреть на попытку великого князя Изяслава и не признать ее опасною не только для Церкви отечественной, но и для государства. А потому Нифонт, с такою ревностию и постоянством противостоявший Изяславу и Клименту, естественно, должен был казаться для подобных людей не только ревнителем веры православной, но и поборником земли Русской, особенно когда огласилось, что сам патриарх присылал ему свои грамоты, в которых ублажал его и уподоблял святым за его подвиг{17}.

В числе лиц, державших сторону Нифонта, находился сильный в то время князь суздальский Георгий (Юрий) Долгорукий. Он, впрочем, сочувствовал Нифонту, может быть, не столько по убеждению, сколько по ненависти к великому князю Изяславу, которого считал совместником своим, похитителем великокняжеской власти, и с которым вел почти непрестанные войны. В 1148 г. Нифонт по желанию новгородцев ходил в Суздаль для заключения мира с суздальским князем, и Юрий принял Новгородского владыку с любовию, пригласил его освятить церковь святой Богородицы, отпустил с ним всех пленников, проводил его от себя с честию, хотя и не дал мира новгородцам. В следующем году Нифонт вызван был великим князем Изяславом и митрополитом Климентом за то, что не хотел поминать последнего в молитвах, и заключен в Киево-Печерском монастыре, но ненадолго, потому что в том же году Юрий овладел Киевом и отпустил Нифонта на его паству, а Климент принужден был удалиться во Владимир Волынский вместе с великим князем. Недолго продолжалось и это: Изяслав снова вошел в Киев и привел с собою Климента, который и продолжал оставаться на митрополитской кафедре не только до смерти Изяслава (13 ноября 1154 г.), но и при преемнике его Ростиславе, пока не сделался великим князем киевским Юрий Долгорукий (20 марта 1155 г.){18}. Тогда немедленно дано было знать в Константинополь, что в Киеве готовы принять нового митрополита от патриарха, а Климент был изгнан во Владимир Волынский вместе с детьми покойного Изяслава{19}. Патриарх не замедлил избрать и поставить для России митрополитом Константина. Услышав об этом, Нифонт Новгородский спешил в Киев, чтобы встретить столь давно желанного первосвятителя, но, не дождавшись его, скончался (в апреле 1156 г.) и погребен в Киево-Печерской обители{20}.

Константин прибыл в Киев уже к концу{[133*]} 1156 г. и принят был с честию великим князем Юрием и двумя епископами, подобно Нифонту, поспешившими к нему навстречу,— Мануилом Смоленским и Косьмою Полоцким. Первым делом нового митрополита вместе с этими епископами было низложить или запретить всех, поставленных Климентом на священные степени, и предать проклятию скончавшегося князя Изяслава — до того простиралась нелюбовь к нему у греков. Вскоре, однако ж, Константин разрешил священнодействие священникам и диаконам, поставленным Климентом, принявши от них «рукописание на Клима» — вероятно письменное обязательство, что они не будут повиноваться Клименту{21}. Непродолжительно было служение Церкви самого Константина: великий князь Юрий скончался (1157); преемник его Изяслав Давидович изгнан (1158) из Киева сыновьями покойного великого князя Изяслава Мстиславича, которые предложили престол киевский уже бывшему прежде великим князем дяде своему, Ростиславу смоленскому. Ростислав, поддавшись внушению епископа своего Мануила — грека, объявил племянникам, что он охотно принимает их предложение, но не согласен более признавать Климента митрополитом (хотя прежде признавал, во время первого своего княжения в Киеве), потому что Климент не принял благословения от патриарха. Один из племянников Ростислава Мстислав Изяславич, напротив, всячески отстаивал Климента и говорил: «Не останется Константин на митрополии, потому что он клял моего отца». Распря между князьями была сильная и продолжительная; ни тот, ни другой не хотели уступить; наконец порешили, чтобы устранить от кафедры обоих прежних митрополитов, Климента и Константина, и просить из Царьграда нового первосвятителя для России. Между тем Константин еще при самом занятии Киева Мстиславом Изяславичем, зная его нелюбовь к себе, удалился в Чернигов к тамошнему епископу Антонию, родом греку, и вскоре (в 1159 г.) скончался. Пред кончиною он призвал Черниговского епископа и взял с него клятву исполнить следующее завещание: «По смерти моей не погребай моего тела, а, привязавши к ногам веревку, извлеките меня из города и повергните псам на съедение». Епископ, действительно, исполнил это необычайное завещание, поразившее всех. Но на другой день черниговский князь Святослав, подумав с своими мужами и с епископом, взял тело скончавшегося первосвятителя и похоронил в Спасском соборе{22}. Позднейшие летописи рассказывают, несогласно с древнею, будто тело митрополита лежало в поле не один, а три или четыре дня, будто князь черниговский посылал к киевскому за советом, как поступить, и прибавляют, что в продолжение этих трех или четырех дней, когда в Чернигове стояли светлые дни, в Киеве и других местах была страшная буря, солнце помрачилось, земля тряслась, от грома и молнии люди падали на землю и семь человек лишились жизни; что Мстислав Изяславич, находившийся тогда в Киеве, пораженный ужасом, начал каяться в своем несправедливом озлоблении против митрополита покойного, а великий князь Ростислав повелел совершать всенощные бдения во всех церквах и молить Бога о поми-ловании{23}.

Новый митрополит, за которым посылал Ростислав к патриарху, по имени Феодор, прибыл в Киев в августе 1161 г., но управлял Церковию очень недолго и скончался в 1163 г.{24[134*]} Тогда Ростислав пожелал вызвать на митрополитский престол отвергнутого им Климента и, чтобы придать делу вид законности, послал просить для Климента благословения у патриарха. Между тем в Константинополе, едва услышали стороною о смерти Феодора, поспешили не только рукоположить, но и отправить в Россию нового митрополита, Иоанна IV, вероятно опасаясь, чтобы в Киеве не повторилось того же, что было при Изяславе. Посол наш, шедший в Царьград, встретил Иоанна в Олешье и принужден был воротиться, не исполнив поручения. Ростислав крайне огорчился. Но, как бы предчувствуя это, из Константинополя прислали вместе с митрополитом царского посла с богатыми дарами, который именем царя умолял нашего князя принять благословение от святой Софии константинопольской, т. е. принять посланного оттуда митрополита. Ростислав отвечал: «В настоящий раз ради чести и любви царской приму, но если вперед без нашего ведома и соизволения патриарх поставит на Русь митрополита, то не только не примем его, а постановим за неизменное правило избирать и ставить митрополита епископам русским, с повеления великого князя»{25}. Так кончились (в 1164 г.){[135*]} долговременные смуты в русской митрополии, начавшиеся избранием и возведением на митрополитский престол Климента Смолятича. Право поставлять и присылать в Россию митрополитов осталось за Константинопольским патриархом. Русский великий князь требовал, чтобы, по крайней мере, избрание митрополитов делалось не без его ведома и согласия, но не видно из древних летописей, было ли исполняемо и это требование. Какая была дальнейшая судьба митрополита Климента, испытавшего так много превратностей в жизни, где и когда он скончался, история молчит. Совместник его Иоанн IV скончался в 1166 г. (мая 12-го), а вскоре после него скончался и великий князь Ростислав{26}.

Из последующих наших митрополитов, по достоверным летописям, известны: 1) Константин II прибыл из Греции в 1167 г. и упоминается в 1172 г.{27[136*]}; 2) Никифор II упоминается с 1182 по 1197 г.{28[137*]}; 3) Матфей упоминается в 1201 и 1209 гг., скончался в 1220 г., августа 26-го{29}; 4) Кирилл I грек поставлен в 1224 г., был «учителен зело и хитр ученью Божественных книг», скончался в 1233 г.{30}; 5) Иосиф грек пришел в Киев из Никеи в 1237 г.{31[138*]} Достойно замечания разноречие двух древних летописей о митрополите Кирилле. Лаврентьевская говорит: «Поставлен бысть митрополитом в св. Софье, Кыеве, блаженный Кирилл грьчин месяца генваря в 6, в праздник Богоявленья». А в первой Новгородской летописи читаем: «Преставися блаженый митрополит всея Руси Кыевский, именем Кюрил, родом грьцин бе, приведен бысть из Никея»{32}. Не имея основания предпочесть свидетельство одной летописи свидетельству другой, потому что обе писаны современниками, мы думаем примирить разноречие так: митрополит Кирилл, несомненно грек, действительно приведен был в Киев из Никеи, где тогда жили Константинопольские патриархи, изгнанные из Царьграда латинами; но тогдашний патриарх Герман II по болезни ли или другой причине, может быть, не рукоположил Кирилла, а, отправляя его в Россию, предоставил грамотою своею русским епископам рукоположить его. Если же Кирилл приведен из Никеи уже в сане митрополита, в таком случае слова «поставлен бысть митрополитом в св. Софье киевской 6 января» не значат ли только, что он в этот день настолован, т.е. возведен на митрополитский престол в Киево-Софийском соборе, или в первый раз служил в нем как митрополит?

В то самое время, когда смуты из-за поставления Киевских митрополитов приходили уже к концу, великий князь владимирский Андрей Боголюбский решился было на предприятие, которое могло повести к новым подобным смутам. Желая сделать свой любимый город Владимир на Клязьме первопрестольным городом земли Русской и возвысить его над всеми другими городами, расширив и украсив его разными зданиями, в особенности церквами и монастырями, князь Андрей хотел возвысить его и в церковном отношении, возвесть на степень митрополии. С этою целию по совету с боярами своими он отправил (ок. 1162 г.) посла Якова Станиславича к Константинопольскому патриарху Луке Хрисовергу, прося его отделить Владимир от Ростовской епархии, учредить в нем кафедру особой митрополии и поставить митрополитом какого-то Феодора, находившегося во Владимире. Вместе с тем писал о епископе своем Ростовском Несторе, которого он изгнал из епархии за разные вины и который удалился к патриарху искать суда и оправдания. Патриарх велел прочитать оба послания Боголюбского на Соборе, на котором между прочими присутствовали епископ Ростовский Нестор и посол Киевского митрополита Феодора. После соборных совещаний патриарх написал ответное послание к нашему князю, восхвалял его и благодарил за ревность по вере и благочестии, за построение церквей и монастырей, за десятину, которую определил он соборной церкви владимирской. Но отделить, продолжал патриарх, город Владимир от епархии Ростовской, установить в нем кафедру митрополии, независимой от Киевской, мы не можем, потому что Владимир издавна принадлежит к области и епархии Ростовской и в России с самого начала положено быть одному митрополиту Киевскому, а Божественные правила святых апостолов и святых отцов повелевают сохранять целыми и неприкосновенными пределы как епископий, так и митрополий. Очень вероятно, что на такое решение дела имели влияние посол митрополита Киевского Феодора, которому, без сомнения, не хотелось разделения русской митрополии, и Нестор, епископ Ростовский, для которого, конечно, горько было бы лишиться города Владимира Кляземского, приносившего епархиальному архиерею десятину из великокняжеских доходов. Далее патриарх писал о епископе Несторе, совершенно оправдывал его, как еще прежде он будто бы оправдан был соборно своим митрополитом Киевским, просил князя снова принять Нестора на епархию Ростовскую, а оклеветавшего его Феодора, льстивого и пронырливого, удалить от себя и отослать к его епархиальному епископу, излагал постановления о посте в среду и пяток и проч.{33} Таким образом, попытка Боголюбского, первая в своем роде, разделить Русскую Церковь на две независимые митрополии не удалась, к крайнему прискорбию князя и особенно любимца его Феодора, домогавшегося митрополитского сана.

Но эта неудача не осталась без горестных последствий. Через несколько лет (1168) был большой Собор в Киеве по случаю споров о посте в среду и пяток, о которых мы скажем в своем месте. На этот Собор от князя Андрея Боголюбского прислан был не кто другой, как тот же Феодор, или Феодорец, уже игумен суздальский{34}. Чрез него Боголюбский писал к князю киевскому Мстиславу, чтобы митрополита Константина, которым тогда были не совсем довольны, лишить кафедры, а на место его поставить нового митрополита Собором русских епископов, да и вообще на Соборе рассудить беспристрастно, как много происходит вреда и напрасных убытков для России от власти над нею патриархов. Мстислав, однако ж, несмотря на все хлопоты Феодорца, на это не решился из опасения произвесть новые волнения в Церкви и государстве. Феодорец избрал другой путь к своей цели. С богатыми дарами он отправился в Царьград: неизвестно, с согласия или без согласия князя Андрея. В Царьграде стал уверять патриарха, что в Киеве митрополита нет, и просил произвесть его самого в митрополита. Патриарх не согласился. Тогда Феодор начал умолять, чтобы патриарх поставил его хоть епископом в Ростов, так как в России без митрополита некому ставить епископов. Патриарх уступил. И новопоставленный епископ, не заезжая в Киев за благословением своего митрополита, прибыл прямо в Ростов и сел на епископской кафедре. Андрей Боголюбский хотя был недоволен митрополитом Киевским Константином и весьма сильно любил Феодора, но убеждал его сходить в Киев и принять там благословение от русского первосвятителя ради порядка церковного. Феодор не послушался и говорил: «Сам патриарх меня поставил и благословил во епископа, на что мне благословение митрополита?» Между тем митрополит, узнав о всем происходившем, писал к игуменам и пресвитерам епархии Ростовской, чтобы они, пока Феодор не примет благословения у святой Софии киевской, не признавали его за епископа и не служили с ним. Послание митрополита произвело свое действие: не только духовные, но и миряне не стали брать благословения у Феодора. Это еще более раздражило непокорного, он начал запрещать священнослужение игуменам и пресвитерам и даже проклинать их, велел запереть церкви во всем Владимире, так что богослужение в городе прекратилось, и принялся грабить богатых людей без всякого разбора, а тех, которые осмеливались противиться ему, предавал неслыханным казням: одних распинал на досках и стенах, другим отсекал руки и ноги, третьим выжигал глаза, четвертых варил в котлах или ссылал на заточение. Напрасно Боголюбский несколько раз старался образумить своего прежнего любимца. Феодор не только не слушался, но даже укорял и порицал самого князя и будто бы в безумном ослеплении открыто изрекал в церкви хулы на святых Божиих, на Пресвятую Богородицу и самого Господа Бога. Наконец, слыша непрестанные жалобы и всеобщий ропот своих подданных, выведенный из терпения злодеяниями Феодора, князь Андрей приказал взять его и отправить на суд к митрополиту. Митрополит Константин, рассмотрев внимательно вины его, лишил его сана и послал на остров Песий для покаяния. Но Феодор не только не хотел покаяться, но будто бы продолжал еще умножать свои ереси и ожесточение. Тогда митрополит приговорил его к смертной казни (1169). Феодору отрезали язык и правую руку, выкололи глаза, наконец отсекли голову{35}. Трудно поверить, чтобы вины этого несчастного епископа не были преувеличены в сказаниях о нем, чтобы князь Андрей дозволил ему в своей области такие поразительные злодейства, и сам он, не потерявши смысла, мог изрыгать такие богохульства, какие ему приписываются; вооружив против себя духовенство и мирян своей епархии, оставленный самим князем Андреем, имея в своем главном судии — митрополите Константине — личного врага, Феодор не мог найти защиты и пощады ни от кого и погиб, как преступник, но, может быть, далеко не такой, каким признан на суде.

Число епархий, составлявших русскую митрополию, не только не уменьшалось, но еще увеличивалось. Продолжали существовать кроме Киевской, которою заведовал непосредственно сам митрополит, епархии Новгородская{36}, Ростовская{37}, Черниговская{38}, Белгородская{39}, Владимирская на Волыни{40}, Переяславская{41}, Юрьевская{42}, Полоцкая{43}, Туровская{44} и Смоленская{45}. Вновь учреждены или сделались известными Галицкая — в 1157 г.{46}, Перемышльская — в 1220 г.{47}, Рязанская — около 1207 г.{48}, Владимирская на Клязьме — в 1215 г.{49} и Угровская — незадолго пред нашествием татарским, которая вскоре потом переведена была в Холм{50}. Архипастыри, управлявшие русскими епархиями, по-прежнему назывались епископами. Только новгородцы в 1165 г. отправляли в Киев посла своего, юрьевского игумена Дионисия, с богатыми дарами к митрополиту Иоанну и испросили у него для своего владыки право называться архиепископом. Если верить Татищевской летописи, митрополит соглашался даже подчинить Новгородскому архиепископу двух епископов: Смоленского и Полоцкого. Но великий князь Ростислав, не желая слишком увеличивать силу Новгородского владыки и обидеть князей смоленского и полоцкого, на это не согласился. Митрополит прислал новому архиепископу как особое отличие богатые крещатые ризы и мантию с источниками{51[139*]}.

Между тогдашними святителями нашими немало было людей, отличавшихся пастырскою мудростию, ревностию и благочестием. Более других известны в этом отношении два Новгородских владыки — Нифонт и Илия, три Ростовских — Лука, Пахомий и Кирилл II, Туровский епископ Кирилл и Владимирский на Клязьме Симон.

Святой Нифонт Новгородский был избран в епископа еще в 1130 г. за святость жизни из киево-печерских иноков. Он хорошо знал каноны и обычаи Церкви Восточной, любил строить и украшать храмы и монастыри, не раз силою слова примирял враждовавших князей и успокаивал народ; вообще был муж самых строгих правил и непоколебимых убеждений, как показал особенно в деле против Климента, митрополита Киевского, и еще прежде — в поступке против новгородского князя Святослава, когда этот последний решился вступить в какой-то незаконный брак, Нифонт не только сам не хотел обвенчать князя, но запретил и духовным своей епархии венчать его, так что Святослав обвенчан одними своими, т. е. придворными попами. При существовавшем тогда в России разделении мнений по случаю церковных событий, Нифонт имел у себя врагов, которые выдумывали на него разные клеветы и, между прочим, разглашали, будто он пред отправлением навстречу митрополиту Константину ограбил Софийский собор и пошел в Царьгород. Но были и такие, которые защищали Нифонта, разделяли его убеждения, видели в нем ревнителя веры и правды, поборника всей земли Русской и говорили, что только по грехам своим новгородцы не удостоились иметь у себя гроб сего святителя, скончавшегося (в 1156 г.) в Киеве. Мощи святого Нифонта покоятся в киевских пещерах, и память его Церковь совершает 8 апреля{52}.

Святой Илия (Иоанн) Новгородский родился в самом Новгороде и там же сначала был пресвитером при церкви святого Власия. В этом скромном служении Илия столько сделался известен своими добродетелями, что по смерти епископа Аркадия единогласно избран был новгородцами на святительскую кафедру. Новые подвиги благочестия еще более возвысили Илию в глазах новгородцев, и он по желанию своей паствы первый в России удостоился (1165) получить титул архиепископа, перешедший и к его преемникам. В продолжение долговременного своего святительства Илия построил несколько церквей вместе с братом своим Гавриилом, который наследовал и его кафедру. Незадолго пред кончиною (1185) Илия оставил престол и принял схиму под именем Иоанна. Господь прославил угодника своего еще при жизни разными чудесами. Мощи его, открытые в 1439 г., почивают в новгородском Софийском соборе, а память совершается Церковию 7 сентября{53}.

Отзывы о Ростовских епископах Луке, Пахомии и Кирилле II встречаются в современной им Ростовской летописи — отзывы краткие, но тем не менее драгоценные. Лука, избранный во епископа (1185){[140*]} из игуменов Киевского Спасского монастыря, что на Берестове, был «молчалив, милостив к убогим и вдовицам, ласков ко всякому, богатому и убогому, смирен и кроток, утешал печальных словом и делом; пас словесные овцы, как добрый пастырь, нелицемерно, с кротостию и рассмотрением, бодрствуя над ними и оберегая их в день и ночь; победил мирскую похоть и дьявола, укрепляясь оружием крестным» († 1189). О епископе Пахомии читаем: «Сей блаженный епископ был избранник Божий и истинный пастырь, а не наемник, агнец, а не волк; не собирал он богатства от чужих домов и не хвалился им, но еще обличал грабителей и лихоимцев; усердно пекся о сиротах, был весьма милостив к убогим и вдовицам, смирен, кроток, исполнен книжного ученья, всеми способами утешал печальных... прежде был добрым чернецом в Печерском монастыре пять лет, потом управлял черноризцами в монастыре св. Петра (вероятно, в Ярославле){[141*]} тринадцать лет, наконец, два года держав епископию, отошел к Богу» (в 1216 г.). О третьем Ростовском епископе Кирилле II современный летописец пишет: «Он ничем не отстал от прежних епископов Ростовских, святых Леонтия, Исаии и Нестора, последуя их нравам и учению, не только словом учил, но и делом подавал пример. И все приходящие дивились ему, князи, и вельможи, и все жители Ростова, не только простцы, но и священники, и игумены, и весь чернеческий чин; все спешили из окрестных мест в город, в соборную церковь св. Богородицы как для того, чтобы послушать ученья его от святых книг, так и желая посмотреть на великолепие церкви, которую он дивно украсил... Уже в первое лето епископства своего (в 1231) он показал многие добродетели как истинный святитель, а не наемник... князьям, и боярам, и всем вельможам был на успех, обидимым помогал, печальных утешал, нищих миловал, исполняя слово апостола: Всем бых вся, да всяко некия спасу (1 Кор. 9. 22). К благу Церкви Ростовской этот достойный святитель еще долго управлял ею, даже после нашествия монголов († 1262){54}.

Святой Кирилл, епископ Туровский, родился и воспитан в городе Турове (на реке Припяти) от богатых родителей. Не имея влечения к богатству и суетным удовольствиям мира, юноша всецело предался книжному учению и хорошо навык Божественным Писаниям. Потом вступил в монастырь, сделался иноком и превосходил всех исполнением данных обетов. Здесь многим он послужил на пользу, поучая братию пребывать в послушании игумену. Чтобы достигнуть еще высших совершенств, Кирилл заключил себя в столпе и оставался там несколько времени, подвизаясь в посте и молитвах и занимаясь составлением благочестивых сочинений. Слава его распространилась по всей окрестной стране, и сам князь и жители Турова упросили благочестивого столпника занять епископскую кафедру в их городе, когда она сделалась праздною (прежде 1169 г.). Кирилл оставил Церкви много назидательных писаний, которые мы рассмотрим в своем месте, и заслужил от современников имя русского Златоуста. Около 1182 г. он, вероятно, отказался от кафедры и удалился в уединение. Скончался неизвестно в каком году и за свои добродетели причислен Церковию к лику святых. Память его совершается 28 апреля{55}.

Святой Симон, епископ Владимирский,— один из достойнейших постриженников Киево-Печерского монастыря во 2-й половине XII в. В начале следующего столетия (1206) он был игуменом владимирского Рождество-Богородицкого монастыря, а в 1215 г.{[142*]} по желанию великого князя Георгия Всеволодовича поставлен первым епископом Владимирским и Суздальским. Местная современная летопись называет его «блаженным, милостивым и учительным», и сохранившееся доныне послание его к киево-печерскому черноризцу Поликарпу равно свидетельствует как о том, что святой Симон был учителен, так и вообще о благочестивом настроении души его. Скончался в 1226 г., постригшись в схиму, и погребен был первоначально во владимирском Богородицком соборе, а впоследствии перенесен в киевские пещеры, где доселе почивает нетленно. Церковь причла его к лику святых и празднует память его 10 мая{56}.

Несмотря на умножение епархий в Русской Церкви, пределы ее почти не расширялись: святая вера, утвердившаяся во всей России еще в предшествовавшее время, распространялась теперь только в пограничных областях ее или между инородцами, приходившими в соприкосновение с русскими. Так, в стране вологодской, тогда еще малонаселенной и дикой, начало христианства положил преподобный Герасим, постриженник одной из киевских обителей, который, прибыв сюда в 1147 г., августа 19-го, «еще до зачала града Вологды», основал неподалеку от реки Вологды в одном великом лесу монастырь Святой Живоначальной Троицы и подвизался в нем 38 лет{57}. На Вятку первые семена святой веры перенесены новгородскими поселенцами, которые в 1174 г., завладев Вятскою областью, построили в ней города и села с христианскими церквами{58}. В Лифляндии, пока страна эта находилась под властию князей русских, с половины XII в. существовали по реке Двине русские крепости с православными церквами и обращено было (в 1209 г.) к православию несколько коренных жителей, хотя они вскоре, к сожалению, принуждены были принять латинство{59}. В земле корельской, издавна подвластной Новгороду, крещено было в 1227 г. множество корел русскими священниками, которых отправлял туда новгородский князь Ярослав Всеволодович{60}. Обнаружились начатки христианства между литовцами, по крайней мере, известны четыре князя литовско-новгородские, бывшие православными: Гинвил, в крещении Георгий, или Юрий, Мингайлович († 1199); сын его Борис Гинвилович († 1206); сын Бориса Василий—Рогвольд († 1223) и сын Рогвольда Глеб{61[143*]}. Повторялись случаи обращения половцев: так, в 1169 г., когда половцы, сделав нападение на город Полонный, были отбиты и в числе полутора тысяч взяты в плен, многие из них приняли крещение в России и даже облеклись в иноческий образ, в котором и подвизались до конца своей жизни; в 1223 г. во время первого нашествия татар на землю Половецкую и Русскую многие половцы бежали в разные города России и здесь крестились; тогда же крестился один половецкий князь, по имени Батый или Бастый{62}. Упоминает летопись о крещении в земле Суздальской некоторых евреев и болгар заботливостию великого князя Андрея Боголюбского{63}.

Какого-либо открытого противодействия и борьбы со стороны язычества святая вера уже не встречала в России. Если по временам являлись еще волхвы, то уже не с прежним характером, не как защитники древних языческих верований и враги христианства, а только как кудесники и знахари, усвоявшие себе силу чудесных врачеваний; по крайней мере, не видно, чтобы они вооружались против святой веры, как было прежде, и старались отвлекать от нее. Самое влияние их на народ, хотя продолжалось, но значительно ослабело: так, в 1227 г. новгородцы сожгли четырех волхвов на Ярославовом дворе, подозревая их в волшебстве{64}.

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ (том 3). Состояние Русской Церкви от митрополита Климента Смолятича до начала второго периода, или до митрополита Кирилла II (1147–1240) I. Иерархия и паства II. Монастыри