В прологе Евангелия от Иоанна, который относится одновременно к Христу и к Троице, звучит в 14-м сти­хе великая истина христианства - уверенность в том, чего тщетно искал молодой Августин в метафизике Пла­тона: «Слово плоть бысть».

Все, что мы знаем о Пресвятой Троице, мы узнали через   воплощение,   подчеркивает   святой   Иоанн Бого­слов. Откровение завершается, когда одно из Божест­венных Лиц, Сын Божий, становится сыном человече­ским и «обитает с нами». Несомненно, нехристианская мысль часто предугадывала таинственное значение чис­ла три, но эти предчувствия она окутывала сумраком двусмысленных  символов.   Для   полного  откровения о Троице было необходимо воплощение. С Ветхого За­вета как бы снялось покрывало, и он открыл свою тринитарную сущность:  Господин вселенной являет Себя как Отец; человек, созерцающий «славу Единородного от Отца», видит откровение Божественной природы, и богословие становится возможным как созерцание Са­мого Бога, ибо о Λόγος σαρξ εγενετο - «Слово стало плотию». Тогда собственно начинается домостроитель­ство Сына, Который вступает в историю мира. Дейст­вительно, «плоть» - это последний предел вочеловече­ния: не только душа, но и тело «восприняты Христом». Слово «плоть» обозначает здесь именно всю человече­скую природу в ее целом. И «соделывание» Слова «плотъю» входит в полноту Божественного бытия - к вели­кому соблазну метафизиков. Сын остается Богом в ло­не  неизменной  Троицы,  но что-то добавляется  к Его Божеству:   Он   становится   человеком.   Непостижимый для ума парадокс: без изменения Своей Божественной природы, которую ничто не может умалить, Слово пол­ностью принимает на Себя наше состояние, вплоть до принятия самой смерти. Эту тайну, это все превосходя­щее проявление любви можно воспринимать только в терминах личной жизни: Личность Сына преодолевает границы   между  трансцендентным  и  имманентным и вступает в человеческую историю. Становление это не вмещается в категории Божественной природы, неизмен­ной и вечной, но не отождествляющейся с Ипостасями; именно благодаря этому Христос становится человеком, так что другие Лица Пресвятой Троицы не страдают и не распинаются, и именно потому следует говорить о собственном домостроительстве Сына. Несомненно, Бо­жественное домостроительство принадлежит Божест­венной воле, поля же Пресвятой Троицы едина; несом­ненно также, что спасение мира есть единая воля Трех, «и тот, кто посвящен в тайну воскресения, познал цель, ради которой Бог сотворил все вначале» (святой Мак­сим Исповедник). Но эта общая воля осуществляется каждым Лицом различно: Отец посылает, Сын прояв­ляет послушание, Дух сопровождает и содействует, бла­годаря Ему Сын входит в мир. Воля Сына есть воля Пресвятой Троицы, но эта Его воля есть воля послуша­ния. Спасает нас Троица, но для исполнения в мире дела спасения воплощается Сын. По учению патрипассиан, Отец страдал, Отец был распят вместе с Сыном, как с Ним Единосущный. Но утверждать это значило бы не различать в Боге природу и Лицо. Мы ведь пони­маем, что если наши различения и позволяют нам из­бежать ереси, то они все же не могут сделать больше­го, чем лишь наметить очертания тайны; они представ­ляют собой путь, строго проложенный верой и молит­вой, без которых они были бы пустыми словами. И здесь тайна есть тайна послушания: в Боге - все единство. Но во Христе была воля не только Божественная, во я воля человеческая, и поскольку между Сыном и Отцом произошло как бы некое разлучение, согласие этих двух воль во Христе запечатлевает послушание Сына Отцу, и тайна послушания и есть тайна нашего спасе­ния.

Сын воплощается для того, чтобы восстановить воз­можность соединения человека с Богом, соединения не только расторгнутого злом, но без участия самого чело­века и не восстановимого. Первое препятствие к этому соединению - разлучение двух природ, человеческой и Божественной - устранено самим фактом воплощения. Остаются два других препятствия, связанных с пад­шим состоянием человека: грех и смерть. Дело Христа - их победить, изгнать из земного космоса их неизбеж­ность: не безоговорочно их уничтожить - это было бы насилием над породившей их свободой,- но подчинением Самою Бога смерти и аду обезвредить смерть и соз­дать возможность уврачевания греха. Так смерть Хрис­това устраняет преграду, воздвигнутую грехом между человеком и Богом, а Его вокресение вырывает у смерти ее «жало». Бог нисходит в меонические бездны, раз­верстые в творении грехом Адама, чтобы человек смог восходить к Божеству. «Бог стал человеком, чтобы че­ловек мог стать Богом»,-трижды находим мы у свя­того Иринея. Это же изречение мы вновь видим у свя­того Афанасия Великого, и, в конце концов, оно стано­вится общим для богословов всех эпох. Апостол Петр первый написал, что «мы должны соделаться причаст­никами Божеского естества» (2 Пет. 1, 4). Глубокий смысл воплощения таится в этом физическом и метафи­зическом видении благодатно преобразованной приро­ды, в этом отныне достигнутом восстановлении приро­ды человеческой, в этом прорвавшем смертную тьму просвете, который ведет к Обожению.

«Первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий... Первый че­ловек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного» (1 Кор. 15, 45,47-49).

Итак, Христос есть пришедший с неба Новый Адам, Человек второй и последний. Не являет ли этот «Не-бесный Человек» на нашей земле какую-то иную небес­ную и высшую человечность, как считали некоторые гностики? Но в чем же тогда состояло бы воплощение? Ведь Христос прошел бы через Свою Матерь, ничего от Нее не восприняв. Тайна же воплощения - это тайна Богочеловека, истинно соединившего в Себе обе приро­ды и воспринявшего от Пречистой Девы Ее человече­ское естество. Чудо смирения: Слово «принимает» от собственного Своего творения, Бог в решающий момент благовещения испрашивает у Марии начаток Своего че­ловечества,  собственную Свою человеческую природу.

                                                                                                                 * * *

Воплощение совершается действием Святого Духа. Значит ли это, как предполагали некоторые богословы, что Дух есть Жених Девы, что в девственном зачатии Он соответствует роли супруга? Такое понимание было бы грубой рационализацией рождения Христа. Ибо ес­ли и можно говорить о Женихе Пресвятой Девы, при­чем только в смысле метафизическом, постольку, по­скольку Она представляет Церковь, то у Нее не может быть иного Жениха, кроме Сына. В этом бессеменном зачатии Само Слово есть Семя. Дух же отнюдь не яв­ляется Женихом  Марии,  Он завершает очищение  Ее

утробы, соделывая ее совершенно девственной, и таким образом сообщает Деве Марии самим совершенством чистоты силу к восприятию и рождению Слова. Всесовершеннейшее девство, даруемое Духом, как чистота всего существа, совпадает с Богоматеринством.

                                                                                                                   * * *

Итак, во Христе нет личности человеческой: есть человек, но личность Его - Лицо Божественное. Хри­стос - человек, но личность Его - с неба. Отсюда вы­ражение апостола Павла «Небесный Человек».