Определение всякой научной дисциплины представляет собою дело нелегкое, т. е. и гра­ницы данной науки не могут быть совершенно безошибочно означены. Каждая научная дис­циплина соприкасается с рядом других пред­метов, органически с ними связывается и часто переходит те пределы, которые ей в названии ее очерчиваются. Чрезмерное расширение гра­ниц науки делает ее всегда расплывчатой; су­жение же ее часто умаляет.

То же самое наблюдается и с определением той отрасли богословского ведения, которое обычно именуют богословием пастырским, как это будет сейчас показано. Но затруднение увеличивается еще и тем, что не все ученые богословы готовы признать за этой наукой права науки, как таковой (проф. П. И. Линицкий). Слышатся часто голоса, что пасторология вовсе не есть наука, а только искусство. Пред­меты, ею изучаемые, недостаточно определе­ны, а метод ее разными учеными понимается по-разному. Относят ее обычно к циклу богословия практического, но немало пасторалистов, которые легко покидали эту область практи­ческого и придавали науке характер зачастую чисто богословский, превращая ее в какую-то часть богословия нравственного или, точнее, аскетики. Один западный ученый высказывает мысль, что содержание, объем и практическая ценность пастырского богословия есть искомое, которое только подразумевается, — ищут, но не находят (A. Graff, "Kritische Darstellung des gegenwartigen Zustandes der Pastoraltheologie". Tubingen, 1841).

Во всяком случае, давая ту или иную фор­мулировку для предмета этой науки, ученые прежде всего говорят о "пастырстве", о "пас­тырском служении" или о "пастырских обязан­ностях". Отсюда следует, что должно быть дано определение самому пастырству. Иными словами, наука пастырского богословия прежде всего изучает пастыря, его деятельность, его обязанности, его характер. Таким образом, в центре науки лежит сама личность священни­ка и его деятельность. Но само собою понятно, что не все области деятельности священника входят в предмет изучения пасторологии. Так, напр., вся богослужебная его деятельность ис­ключается из рамок пасторологии, т. к. она есть предмет совершенно точно определенной дисциплины — литургики. Точно так же ве-роучительная работа священника изучается особым предметом катихетики или дидактики. Далее, проповедническая сфера деятельности священнослужителя    подробно    освещается    в особой науке церковного красноречия, иными словами омилитики. Само собою понятно, что обязанности и права священника, как судьи, составляют предмет канонического права.

Суживая таким образом рамки предмета, надо признать, что пасторология занимается прежде всего вне - богослужебной деятель­ностью пастыря. Но тут мы сталкиваемся с из­вестным противоречием, а именно: таинство покаяния представляет особенно важный мо­мент в пастырствовании. Посему это таинство, в его нелитургическом разрезе, а исключи­тельно духовном, аскетическом, моральном, не­избежно включается в круг интересов этой науки. Оно, если не исключительно, то во вся­ком случае в очень большой мере представляет предмет изучения пасторалиста. В пастырском богословии так называемое "душепопечение" занимает весьма видное место.

Но деятельность священника, как пастыря, неразрывно связана с его личностью. Миновать эту сторону, значит лишить науку ее сущест­венно важного момента. С личностью священ­ника связываются многие вопросы пасторологии, как например, пастырское призвание, пас­тырская подготовка, пастырское настроение, искушения на пути пастырства и многое дру­гое, касающееся его семейной жизни, его пове­дения и т. д.

В православном пастырском богословии, особливо в русском, высказывались разные мнения обо всем этом и давались разные опре­деления    науке,    лучше    сказать,    по-разному очерчивались ее границы. Так первый по вре­мени русский пасторалист, архим. Антоний (Амфитеатров), понимал под пастырским бо­гословием "систематическое изложение пра­вил и наставлений, руководствующих к тому, как успешнейшим образом проходить пас­тырское служение в Церкви Христовой и через него святейшую религию христианскую употребить во спасение людей". Почти так же понимает круг задач этой науки другой видный русский богослов, митр. Макарий (Булгаков), в своем "Введении в Богословие". Для него пасторология есть наука, руководя­щая пастыря, как ему проходить вообще свои обязанности в пасении словесного стада Христова.

Составители курсов пастырского богословия очень часто стремились сузить пределы науки нравственным ее моментом. Для известного на­шего пасторалиста, удостоенного даже степени доктора богословия за свое "Пастырское богос­ловие", архимандрита (впоследствии еп. Мели­топольского), Кирилла (Наумова), эта наука является "систематическим изожением" обя­занностей пастыря Церкви". Несколько изме­няя слова, архим. Борис (Плотников) ограничи­вается "нравственными качествами". Значи­тельно острее, и еще больше сузив наших ученых в этой области, свел и всегда сводил пасторологию к пастырской аскетике, как "средству направлять внутреннюю жизнь пас­тыря к созиданию в нем пастырских чувств к людям". К пастырской аскетике любил сводить свою науку и последний ректор дореволюцион­ной Моск. Духовной Академии, еп. Феодор (Поздеевский).

Долголетний профессор этой дисциплины в Академии СПБской, прот.А.Солертинский считал, что предметом пастырского богословия должно быть "пастырство Христа Спасителя". Ему же принадлежит и книга такого содержа­ния, которая, кстати сказать, и весьма научно обработанная, мало способна осветить пастырскую задачу священника. Протопресви­тер Г. Шавельский написал уже в эмиграции нечто вроде курса этой науки, под названием "Православное пастырство", в которой стре­мится ответить на ряд современных вопросов.

В свое время была в России написана целая монография, послужившая автору диссерта­цией на степень магистра. Это "Пастырское бо­гословие в России" иеромонаха Иннокентия (Пустынского). Автор, обозревая немалую оте­чественную литературу вопроса, сам ставит ударение на моменте "любви пастыря к пасо­мым и самоотверженной преданности его их интересам" (стр. XXXI). Тут, как увидим ниже, сильно заметно влияние лекций архим. Анто­ния (Храповицкого).

В попытках определения границ науки пас­тырского богословия наблюдаются таким обра­зом две крайности: или свести все ее содержа­ние к моменту нравственному, иногда далее только к аскетике (Антоний Храповицкий, Фе­одор Поздеевский), иногда же к системе прав и обязанностей пастыря, как например у Пальмера, к пастырской инструкции ; или же ли­шить ее какой бы то ни было научности, оставив за ней только возможность "искусства" пасти словесное стадо (Винэ) и, ничего не определив, говоря об "искомом, но не найденном" (Графф). Тогда пастырское богословие становится, как го­ворит иеромонах Иннокентий (стр. XI) в введе­нии к своей книге, "не наукой в собственном смысле, а лишь суммой понятий, взятых напро­кат из различных областей богословского знания с определенной практической целью".

Во всяком случае, из науки пастырствования никак нельзя исключать момента проблемати­ки, так как в живом деле, творимом в вечно живом теле Церкви, все не сводится к одним только программам, к инструкциям, к сумме прав и обязанностей, но ожидается еще и ответ на все современные и неотложные вопро­сы пастырствования, которые пастырь не может не встретить на своем пути.

Посему представляется более верным гово­рить о науке искусства пастырствования. Этим не исключается бесспорный момент какого-то высочайшего духовного художества, но облечен­ный в формы науки, как и музыкальное худо­жество, требует своих научных методов и прин­ципов (теории, контрапункта, гармонии и пр.). Из этого следует также и то, что эта наука го­ворит: 1. о пастыре, его личности, качествах, призвании, подготовке, настроении, об его воз­можных искушениях; 2. о самом искусстве пас­тырствования, т. е. духовного (а не морального только) руководства своими пасомыми; 3. о задачах, возникающих на пути пастырского слу­жения, как например, о пастырском психоана­лизе, о пастырской психологии, о различных пастырских проблемах.

Еще до великой реформы наших богослов­ских школ, в царствование имп. Александра I существовала в России своя, правда, не бога­тая, и далеко не самостоятельная литература по пасторологии. В конце XVIII в. и в начале XIX в. заслуживают быть упомянутыми три произведения, так или иначе касающиеся пас­тырского делания.

1. Это прежде всего, "Книга о должностях пресвитеров приходских", изданная в первый раз в СПБурге в 1776 г. Авторами ее были, по-видимому, два лица: еп. Смоленский Парфений (Сопковский), и архиеп, могилевский Георгий (Конисский). Архиеп. Филарет (Гумилевский) считает, правда, ее составителем одного только Парфения, но иером. Иннокентий настаивает, и, кажется, достаточно убедительно, на авторстве их обоих ( стр. 9). Книга эта, никак не претенду­ет на какую бы то ни было наукообразность, яв­ляется скорее инструкцией, практический свод­кой руководящих указаний для приходского свя­щенника. Она в свое время была исключительно полезной и важной, пользуясь большой извест­ностью. Достаточно указать, что она выдержала много изданий (к 1833 г. было уже 21-ое издание, что для тогдашнего состояния русского книгопе­чатания было очень примечательным явлением) и была даже переведена на английский язык Rev. В. W. Blackemore. В начале XIX в. московским митрополитом Платоном (Левшиным) была издана книга под заглавием      "Сокращенный Катехизис для священно-и-церковно-служителей, как для всег­дашнего их знания, так особливо для изучения при   вступлении   их   в   церковные   должности".(Москва, 1807 г.). Из самого заглавия явствует, что эта книга не может быть рассматриваема,как научная система пастырского богословия, а  только лишь как практическое руководство.Для своего времени она была вполне на месте и так лее, как и первая из упомянутых книг, была пе­реведена на английский язык.Нельзя не упомянуть и третью книгу, ко­торая, хотя и не является специальным трудом по пасторологии, но все же имеет к нему до­статочное касательство. Это "Orthodoxae orientalis ecclesiae dogmata, seu doctrina Christiana de credendis (pars I) et agendis (pars II)" (Лейп­циг, 1784). Автор ее, знаменитый Феофилакт (Горский), писал ее по латыни, как и вообще в то время писалось и преподавалось богослов­ское ведение на этом языке. Являясь в сущнос­ти так сказать "суммой" догматики и нравст­венного богословия, или "вероучения и практи­ки", она в отделе о таинствах, в частности о священстве отводит известное место и пастырскому деланию.

Новая, реформированная духовная школа, правда не сразу, но все же своевременно, обра­тила внимание на необходимость дать учаще­муся духовному юношеству научное руковод­ство   к   прохождению   пастырского   служения.

После упразднения Комиссии духовных учи­лищ в 1839 г. и пересмотра программ духовных школ появились почти одновременно два курса Пастырского богословия. Это книга архим, (впоследствии архиеп. Казанского) Антония (Амфитеатрова), вышедшая в 1851 г., и произ­ведение еп. Кирилла (Наумова) в 1853 г.

Первая из них, в сущности и неоконченная, гораздо слабее Догматического богословия того же автора, крупного для своего времени русского богослова, и страдающая немалыми недостатка­ми, особливо формализмом и узостью, "Пастырс­кое богословие" еп. Кирилла, доставившее ему степень доктора богословия, является по словам историка СПБ Д. Ак. проф. Чистовича, "первым опытом изложения пастырских обязанностей в научном виде" ("История СПБ Д. Ак.", стр. 290). Оно, конечно, устарело для нашего времени, но обладало прежде всего тем достоинством, что было более или менее полным и главное, науч­ным руководством.

А.С.Стурдза, известный писатель на бого­словские и церковные темы, является автором весьма полезных "Писем о должностях священ­ного сана". Это, как видно из заглавия, не курс и не система, но практически полезная книга.

Такою же практической ценностью отлича­ются еще две книги: "Памятная книжка для священника, или размышления о священных обязанностях", архиеп. Костромского Платона (Фивейского), б. проф. Моск. Д. Ак. (Москва, 1860) и "Практическое руководство для свя­щеннослужителей" П. И. Нечаева.

Известным пасторалистом киевским был проф. В. Ф. Певницкий, немало писавший на темы о пастырствовании и книги его "Священ­ник" (Киев, 5-ое изд. 1897), "Служение священ­ника в качестве духовного руководителя при­хожан" (СПБ. 3-е изд. 1898) остаются и до сего времени ценными, несмотря на их некоторую так сказать "благополучность" и наивность. Они были хороши в спокойное и безмятежное время своего писания, но совершенно лишены момента проблематики и современности.

В СПБской Академии долго профессорство­вавший прот. Солертинский, как указано было выше, стремился сводить пасторологию к "пас­тырству Спасителя". Книга его, тяжеловесная и мертвящая, несмотря на всю свою наукооб­разность, вряд ли переживет свое время и мало кого вдохновит к духовному художеству, к искусству пасти души.

В той же Академии дважды ректорствовав­ший архим., а потом и епископ Борис (Плотни­ков) является автором "Записок" по Пастырс­кому Богословию. Человек очень ученый, не лишенный даже тонкости в понимании многих вопросов современности, ценимый и своими коллегами, и высшим церковным начальством, еп. Борис однако в области пасторологии ока­зался мало плодовитым, и его книга не могла "сделать весны". Она даже не была достаточно соответствующей духу православной школы.

Не удовлетворяясь старинными руководст­вами типа архим. Антония (Амфитеатрова) и архим. Кирилла (Наумова), сухими и устарев шими, еп. Борис уклонился в другую край­ность. Вместо того, чтобы оживить свой курс большей церковностью, вернуть пастырскому богословию дух святоотеческий и традицион­ный, он последовал западным образцам. Как это явствует из сравнения, произведенного иером. Иннокентием (стр. 355-358), устанавли­вается полный параллелизм в плане и построе­нии Пастырского Богословия еп. Бориса с "Pas­toral Theology", Hoppins'a (London, 1884). "За­писки" еп. Бориса являются таким образом сколком с англиканского учебника. От право­славного епископа и профессора Пастырского богословия можно было бы ожидать чего-то большего и соответственнее духу церковного учения о пастырствовании.

Действительным "событием" в истории этой науки явились лекции ректора Московской, а потом Казанской Академии, архим. Антония (Храповицкого). Вышедший не из духовного звания, не плененный схоластическими построениями старинных учебников, сам чело­век большой светской просвещенности, приро­дного ума и огромной церковной интуиции архим. Антоний поистине "сделал весну" в ис­тории русской духовной школы вообще и пас­тырского богословия в частности. Оглядываясь теперь назад, можно смело говорить об "антониевском периоде" в истории наших духовных академий. Молодой, 28-летний ректор Москов­ской Академии внес в жизнь ее и в систему воспитания духовного юношества новую, све­жую и подлинно церковную струю.

Его природный независимый ум и широкая образованность дополнялись, — это самое, пожалуй, важное, — покоряющими душевны­ми особенностями, глубиной любящего серд­ца, верою в возможность нравственного пре­образования человека, чарующею простотою. На лекции молодого профессора ходили не только студенты всех четырех курсов, но и многие профессоры Академии. Совершенно новый подход к предмету, им преподаваемо­му, был чужд какого бы то ни было модер­низма и оглядки на западные методы. "Но­визна" направления Антония состояла имен­но в традиции, что он звал к возвращению вспять, к церковной традиции, к духу святоо­теческого пастырствования. Внесенное им в пастырское богословие учение о "сострада­тельной любви" пастыря построено на глубо­кой вере в нравственное возрождение греш­ника и обосновано святоотеческим подходом к кающемуся человеку. Это же учение стояло в полной гармонии с самим складом его ума и сердца, а вовсе не оставалось плодом каби­нетного умозаключения, которое бы расходи­лось на деле с примером личной жизни. Ан­тоний творил в жизни своей педагогической и пастырской то, чему и учил, оправдывая тем ту цитату, которая выгравирована на до­кторском кресте русских ученых богословия.

Остается только сожалеть, что, по складу своего характера, не будучи ученым професси­оналом, отрицая многие научные методы, необ­ходимые в построении науки, высмеивая часто увлечения "научными аппаратами" и "крити­ческими подстрочными примечаниями", архим. Антоний так и не увековечил своих лекций го­товой системой науки. Курс его лекций не был, кажется, никогда издан студентами. Все, им прочитанное в Москве и в Казани, печаталось только отрывками, в виде отдельных статей. Сначала подписанные инициалами С. С. Б. ("Служитель Слова Божия"), они печатались в некоторых церковных повременных изданиях, а потом вошли во II том его Собрания сочине­ний. В этих статьях, правда, заложено самое существенное, а именно — мысли арх. Антония о призвании, о пастырской подготовке, о пас­тырском даре и об отличительных чертах пра­вославного пастырства от западного. За грани­цей, уже в изгнании, он восстановил по памяти часть своих чтений о душепопечительной дея­тельности священника, что составило его не­большую (изданную в Варшаве, в 1929 г.) книжку "Исповедь", являющуюся очень цен­ным пособием для пастырей при совершении исповеди и полезным чтением для мирян, гото­вящихся к исповеди.

Таким образом можно сказать, что русская наука Пастырского богословия достигла в лице митр. Антония (Храповицкого) своего наиболее яркого расцвета в смысле православности и живости писателя новейшего времени. Можно только желать, чтобы в будущем своем постро­ении эта наука позаимствовала у Антония все, что им было продумано и перечувствовано, в духе возврата этой науки к примерам святоотеческим. Не приходится отрицать, однако, и того, что этот богослов, плененный сам в свою очередь своей излюбленной идеей, несколько суживает предмет своего исследования момен­том моралистическим и аскетическим, мало от­дает внимания мистике пастырства, затемняет евхаристологический момент и не коснулся не­которых проблем современности.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Понятие науки. История Пастырского богословия в России

Идеологические обоснования пастырства