Церковь призвана к освящению жизни и соверша­ет его через проповедь Слова Божия, возвещая о победе Воплотившегося над смертью, и чрез таинст­ва как средства, данные Богом для очищения и освя­щения жизни.

Своеобразное учение лютеран о Церкви как о не­видимом обществе святых, вытекающее из их основ­ного догмата об оправдании человека верой, неиз­бежно повлекло и изменение взгляда на таинства. Лютеране смотрят на таинства лишь как на знаки общения человека с Богом, напоминающие ему о его спасении, напоминающие о раз навсегда Христом совершенном его оправдании. Так как уверенность человека в своем спасении без внешних напомина­ний естественно слабеет, Христос дал верующим та­инства как символические действия, чтобы оживлять в них ослабевающую уверенность и радовать их мыслью об искуплении и прощении грехов, о бо­жественной к ним милости.

Стало быть, таинства имеют лишь символичес­кое значение, и вся сила их  заключается в личной уверенности принимающего таинство, что он оправ­дан; для укрепления этой уверенности оно и дано.

Это учение протестантов не согласуется даже с их догматом об оправдании верою. Действительно, если человек спасается одной лишь верой, которой научает его непосредственно Сам Бог, то ясно, что всякое внешнее посредство, вроде символических знаков, возбуждающих или усиливающих эту веру, совершенно излишне. Во-вторых, их учение о таин­ствах не чуждо и внутреннего логического противо­речия, а именно: если таинства являются лишь зна­ками, возбуждающими в человеке подающую ему оправдывающую благодать веру, то сами по себе та­инства , очевидно, н и ч т о ? А между тем они, хотя и не сами по себе, все же приносят благодать, значит, они не только символы, не только знаки, но и орудия бла­годати. И в-третьих, учение протестантов о таинст­вах противоречит Слову Божию, которое утвержда­ет, что таинства не символы, служащие для возбуж­дения веры, но «орудия, которые необходимо действуют благодатью на приступающих к ним» (По­слание вост. патр.). Таинства не могут непосредст­венно возбуждать веру в Искупителя и Его великое Дело, они предполагают веру во Христа у приступа­ющего к таинствам и даются только по этой вере.

А как свидетельствует Слово Божие о таинст­вах? «Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие» (Ин. 3, 5) — говорится о таинстве крещения; о таинстве миропомазания: «Тогда апостоли возложиша руце на ня (на самарян), и прияша Духа Святаго» (Деян. 8,17); о таинст­ве причащения: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный, и Аз воскрешу его в по­следний день» (Ин. 6, 54); о таинстве священства: «Не ради о своем даровании живущем в тебе, еже дано тебе бысть пророчеством с возложением рук священства» (1 Тим. 5, 14; 2 Тим. 1, 6). Во всех цити­рованных словах Св. Писания очевидна мысль, что вода в таинстве крещения, при наитии Св. Духа, возрождает человека, очищает его от грехов; что возложение рук, или миропомазание, сообщает ве­рующим благодать Св. Духа, укрепляющую челове­ка для доброй деятельности; что самое Тело и Кровь Христовы дают христианам жизнь вечную; что воз­ложением рук в таинстве священства сообщается рукоположенному особый дар благодати.

Оставив у себя только два таинства — креще­ние и причащение, потому что они ясно заповеданы Спасителем, лютеране предлагают о них совершен­но чуждое, своеобразное учение. Так, вопреки пра­вославному учению, что таинство крещения дает ве­рующему совершенное очищение от всех грехов, лютеране говорят, что крещение служит лишь сим­волом, внешним знаком прощения грехов; через крещение, говорят лютеране, только изменяется от­ношение человека к Богу: из отверженного человек объявляется сыном Божиим, имеющим надежду на вечную жизнь, и участником в дарах благодати, ко­торые подаются ему не чрез самое таинство, а вне внешних условий, невидимым образом; природа че­ловека в таинстве крещения нимало не изменяется.

Семена крайней и потому ложной духовности обнаруживаем мы в протестантизме: в его фактиче­ском игнорировании Церкви, в его учении о таинст­вах, в его утрате понимания величия и центральнос­ти в жизни Церкви таинства евхаристии, в его отри­цании апостольского рукоположения — отрицании таинства священства, в его все меньшем понимании космической стороны христианского благочестия: победы Господа над смертью, сокрушения смерти и преображения твари в воплотившемся распятом и воскресшем Сыне Божием.

У Лютера в начале его проповеди таинство евха­ристии еще играло существенную роль. Со всей го­рячностью верующего сердца он преклонялся в та­инстве евхаристии пред реальным, подлинным в полном смысле этого слова, присутствием истинного Тела и истинной Крови Христа. Таинство евхаристии было для Лютера величайшей объективной святы­ней, внушающей страх и трепет, и он связывал это таинство с тайной воплощения Сына Божия. Однако элементы субъективизации и этого таинства вкра­лись в мышление Лютера уже в ранние годы его про­поведи, во-первых, в том, что Тело и Кровь Христо­вы — по его учению — «присутствуют в Дарах толь­ко в момент причастия, главным образом, как Богом даваемое благодатное подтверждение нашей уве­ренности, что мы оправданы, спасены». Этим Лютер раскрыл дверь для субъективного восприятия этого таинства в позднейшем лютеранстве, сказавшемся в улетучивании сознания безмерной святыни таинства: реального, объективного, независимо от наших настроения и веры действительного присутствия в нем Тела и Крови Господа. Эта субъективизация та­инства евхаристии в лютеранстве и в протестантстве вообще стоит в связи с общим процессом потери свя­зи с Церковью, с ее традицией, со всем соборным со­знанием Церкви, приведшей к утрате иерархии с ее апостольским рукоположением. Чрез отрицание та­инства священства Церковь в протестантстве стано­вилась все более расплывчатой и «невидимой», ста­новилась земным утилитарно-практически обосно­ванным обществом верующих, надстройкой над зданием истинной невидимой Церкви.

В субъективизме рожденное, упразднение Церкви как живого организма Тела Христова приве­ло протестантов к отрицанию общения между живу­щими на земле и отшедшими к Богу братьями наши­ми, т. е. к отрицанию молитвы Церкви за усопших и ходатайства за нас святых. Обоснование этого отри­цания чисто рационалистическое, и вышло оно из следующих предпосылок: судеб Божиих не изме­нишь, что нам молиться и ходатайствовать друг за друга, когда Христос уже всецело принес Богу удов­летворение за всех нас; иначе говоря, отрицается то, что было с самого начала жизни Церкви неотъемле­мой частью ее молитвенного опыта.

Учение о спасении чрез веру, только чрез веру, привело протестантство к проповеди моральной пассивности: «...что человек вполне пассивно отно­сится к своему обращению, что он совсем ничего не делает, а лишь переносит то, что делает с ним Бог» (из «Формулы Согласия»). «Христианин пассивен перед Богом, пассивен перед людьми. С одной сторо­ны, он пассивно получает, с другой— он пассивно страдает. От Бога он получает Его благодеяния, от людей -их злодеяния» — так звучит из уст самого Лютера проповедь квиетизма, пассивности, привед­шая к легкому примирению с духом века сего, како­вое нашло свое отражение в школьном лютеранстве. В нем мы обнаруживаем капитуляцию перед злом и несовершенством мира сего. Проповедь пассивности привела протестантство к разделению нравственно­сти на две "морали: внутреннюю — евангельскую и внешнюю — состоящую всецело из покорности пе­ред существующим миропорядком, состоящую в пассивном принятии его как от Бога установленного; послушание перед «богоустановленной» властью, даже в делах идущих против совести христианской, снимает ответственность с отдельного лица. Протес­тантизм подчеркивает значение свободы христиан­ской, но ей оставлено место лишь для внутреннего употребления, во внешней же линии своего поведе­ния протестант отдается всецело в зависимость мироправителям; Церковь, ставшая департаментом го­сударства, ставшая подчиненною частью этого мира, не является и не может быть для него опорой и до­статочным прибежищем.

Семена субъективизма привели протестантизм как христианское учение к самоубийству. Он начал свое существование с подчеркивания безмерного ве­личия в мир вошедшей стихии божественной жизни, в которой — и только в ней одной — находит успоко­ение душа человеческая; в воплотившемся Сыне Бо­жием открывшаяся Божия Реальность обращается непосредственно, без средостения, к душе человека, и душа человека, покоренная все превозмогающей благодатью Божией, выходит на широкий простор божественной действительности. В этом и состоит истинная свобода человека. А закончил протестан­тизм, в своей ныне широко распространенной либе­ральной форме, утверждением субъективного опыта как мерила божественной действительности; восторжествовал однобокий, рационалистический и субъективистический спиритуализм, перенесший ценность на свои личные переживания. А раз дело спасения в моих личных благочестивых настроени­ях, то к чему мне превозмогающая сила Божия. Спа­сение совершено, оно вменяется и мне. Нужны ли чу­деса, да еще и высшее чудо — воскресение? В нача­ле 40-х годов нашего столетия протестантские богословы изъяли из учения Лютера учение о Сыне Божием и о нашем спасении только в Сыне Божием и только чрез Сына Божия, ничего не оставив от всего учения Лютера. Характерно и то, что в начале XX века 80% пасторов города Гамбурга отрицали Боже­ство Иисуса Христа. Явление естественное: притуп­ление опыта Церкви и постепенное ослабление вос­приятия реальности Духа Божия, живущего в Церк­ви (Духа Христова, как называет Его ап. Павел), привело к отказу от Христа как Сына Божия, непри­емлемого для мирского рассудка протестанта. Про­тестантизм сам произнес суд над собой, тот суд, кото­рый предвещен был ап. Иоанном: «Верующий в Сына Божия имеет жизнь; неверующий в Сына Божия не имеет жизни», и еще: «Имеющий Сына имеет и Отца. Не имеющий Сына не имеет и Отца».